О Куруфине Искусном, сыне Феанора

Черешня в саду сладкая, сочная. Сок каплями катится с губ по подбородку, пачкает непредусмотрительно белые рубашки юных нолдор. Они сидят вдвоём в саду: одному едва исполнилась сотня лет, другой и того младше, смотрит на старшего товарища большими преданными глазами. — ...А потом, когда мы с отцом и братьями обойдём весь Аман, побываем в каждом его уголке, мы одолжим у телери корабли и отправимся на восток! — Куруфинвэ широким жестом указывает куда-то в сторону Калакирьи. — Пройдём теми землями, о которых нам столько рассказывал Финвэ. Там опасно, конечно, но мы же нолдор! Мы построим там свои города, а квенди, которые все это время там жили, будут восхищаться нашими умениями и учиться у нас, как мы сейчас учимся у Валар! — Я пойду за тобой! — пылко, но слегка невнятно (рот полон черешни) отзывается Эарэннэр. Куруфинвэ поднимает брови: — Не за мной, а за моим отцом. Это ведь он нас всех поведёт. — Не знаю, — Эарэннэр сплевывает сразу три косточки в миску и как-то особенно серьезно смотрит на друга. — Принц Феанаро гений, конечно, но... мне кажется, ты будешь идти за ним, а я буду идти за тобой, Курво. Так как-то правильнее. С тобой меня больше связывает, разве нет? Куруфинвэ молчит, задумчиво отправляет ягоду в рот. Он ещё не думал об этом так. Жует, сплевывает косточку и наконец проговаривает: — Наверное, ты прав. Я же тоже лорд нолдор, значит, ты можешь идти за мной, если хочешь, — он кладёт руку другу на плечо и чувствует себя как-то странно. Ему приятно доверие Эарэннэра, но он ощущает что-то вроде ответственности, опустившейся на плечи. Каково это — вести за собой? Он ещё не знает. Но в этот день, задолго до Непокоя и появления Домов Нолдор, у Куруфинвэ Атаринкэ Феанариона появляется первый верный. *** — Для того, чтобы ворота можно было быстро открывать и закрывать, я предлагаю использовать вот такой механизм, — Куруфинвэ разворачивает свиток с чертежом, покрытым пометками и помарками. — Сегодня вечером я покажу это отцу, а пока — может быть, у кого-то из вас есть предложения? Роквенис задумчиво обхватывает губами кончик писчего пера и с минуту смотрит молча. Затем указывает на одно место в чертеже: — А что, если здесь немного упростить конструкцию? — Как? Она опускает перо в чернила и делает небольшую пометку на чертеже: — Вот так. Куруфинвэ медленно меняется в лице. Его осеняет: — Верно! Более того, если можно сделать так, то можно и... Они проводят над чертежом ещё больше часа и расходятся совершенно довольные. — Спасибо, Роквенис. Твои идеи очень ценны для меня. — Спасибо, мой лорд, — словно невзначай отвечает дева. Куруфинвэ словно не замечает этой оговорки, но в следующий раз она называет его так снова, а потом ещё и ещё. В конце концов он переспрашивает с улыбкой: — «Твой лорд»? — Ну да, конечно, — она опускает глаза, но тут же вскидывает голову и улыбается тоже. — Я давно все решила. Ты же позволишь мне идти за тобой, когда мы отправимся в Эндорэ, мой лорд Куруфинвэ? — Отчего бы мне тебе не позволить? Я часто говорю, что ценю тебя, и это не пустые слова, — он выдерживает паузу, и они стоят друг напротив друга в неловком молчании. В конце концов Куруфинвэ добавляет: — Спасибо, Роквенис. Она бормочет в ответ что-то невнятное, улыбается снова и уходит. *** Эта боль не может сравниться ни с гибелью деда, ни с Затмением Валинора. Она преследует его во сне и наяву. Отец мертв, и с этим нужно как-то жить дальше, а как — даже сами Валар не смогли бы научить. Куруфинвэ лежит в лазарете их нового лагеря, оправляясь после раны в Битве-под-звёздами, когда к нему приходит Каларуссо. Этот нолдо родился ещё на этом берегу моря во времена Великого Похода и был верным лично Феанаро... Был. — Лорд Куруфинвэ, как ты чувствуешь себя? Я могу с тобой поговорить? Куруфинвэ слегка приподнимается на постели. — Проходи, Каларуссо. Конечно. Мне уже много лучше. Что ты хотел? Каларуссо садится возле постели лорда. Он хмурится, но молчит какое-то время. А потом говорит просто и прямо: — Я хочу принести тебе клятву верности, лорд Куруфинвэ. Феанарион не сразу находит, что сказать. — Ты шёл за моим дедом, — наконец говорит он. — Шёл за ним в Аман из Эндорэ, а затем в Форменос из Тириона. Потом ты шёл за моим отцом — в Альквалондэ, через море, в Битву-под-звёздами... Теперь их корону наследует мой брат. Разве не будет логичнее тебе присягнуть Майтимо? Ему понадобится твоя поддержка. — Нельяфинвэ — мой король, и он может рассчитывать на всю мою поддержку, — серьезно отвечает нолдо. — Но ему присягнут многие. Почти все, кто был верен лично королю Феанаро. Я же... Я видел тебя в мастерских, видел тебя на поле боя, слышал твои речи перед войском. Ты истинный сын своего отца. Я шёл за Куруфинвэ Феанаро, а теперь хочу идти за Куруфинвэ Атаринкэ. Ты позволишь? — и Каларуссо опускается на одно колено подле постели лорда. Куруфинвэ медленно кивает. До сих пор среди его верных в основном ровесники да юноши и девушки чуть старше и слегка младше его самого. Он не признался бы, что нуждается в поддержке — но он нуждается в ней, и жест Каларуссо значит для него неизмеримо много. — Встань, — чуть хрипловато роняет он. — Я принимаю твою присягу, Каларуссо Норносарнэ, сын Тинко. *** Мало кто в лагере феанариони рад приходу войска Нолофинвэ ещё меньше, чем Куруфинвэ Атаринкэ. Он не звал их сюда, более того — собственной рукой он жёг корабли, отрезая им, как казалось тогда, единственный путь в Эндорэ. Но все же даже он не может не признать, что их появление здесь весьма кстати: последние годы противостояние с Севером стало уж слишком напряженным... И тем более он не может отказать им в помощи теперь, когда они уже здесь и собираются сражаться с Моринготто. И он рассказывает. Рассказывает все, что знает, о всей той пакости, что успел придумать Враг за время их пребывания на этом берегу. О видах орков, о троллях, о валараукар — погибели Феанаро — и прочих умайар... Один из них, кажется, задаёт больше вопросов, чем остальные. Куруфинвэ видел его прежде. Это было в Альквалондэ: целый отряд Второго Дома со щитами, но без мечей, не сражающихся, но прикрывающих своих. Кажется, они все там погибли, кроме одного. Кажется, в Амане они были кузнецами, но Куруфинвэ с ними почти не работал... И все же куда больше, чем лицо этого нолдо, знакомым кажется выражение на лице. Точно такое же бывает у самого Куруфинвэ, когда в его разуме зреет идея, которой он ещё не готов разродиться... И верно — спустя пару дней нолдо приходит к Куруфинвэ с идеей. Его зовут Сарнамбо, и он утверждает, что придумал, как пробивать толстую тролльскую броню. Поначалу Куруфинвэ слушает его скептически — но лишь поначалу... А вскоре они уже вовсю обсуждают, из какого сплава делать металлические тросы для нового оружия. Спустя годы, когда Майтимо уводит братьев на восток, Сарнамбо приходит к Куруфинвэ и заявляет, что уходит с ним. Феанарион поднимает бровь. Его так и подмывает спросить про Альквалондэ, где Сарнамбо по вине, как говорят, развязавшего резню Феанаро потерял всех товарищей, да про Хэлкараксэ, через которое нолдор Второго и Третьего Домов пришлось идти по вине Первого. Но он спрашивает только: — Почему? — Потому что у нас ещё много работы вместе, лорд, — просто пожимает плечами Сарнамбо. Разница между Домами, кажется, вовсе ничего не значит для него. И Куруфинвэ не может ему отказать: — Я и мой брат Тьелкормо построим крепость на горном перевале, что зовётся на синдарине Аглон. Мастера вроде тебя будут там очень кстати. Мы выступаем послезавтра. Будь готов. Тем же вечером на Куруфинвэ нападает задумчивое настроение. Перед его внутренним взглядом скользят знакомые лица. Наивный, восторженный Эарэннэр. Умная и деятельная Роквенис. Степенный, исполненный мудрости Каларуссо. Втородомовец Сарнамбо, которому вовсе не за что любить сыновей Феанаро. И сотни других, юных и взрослых, нисси и нери, воинов и целителей, мастеров и менестрелей — хотя больше, конечно, все-таки мастеров... Выбирал ли он кого-то из них в свои верные? Смотрел ли хоть на кого-то с мыслью: да, я хочу, чтобы он присягнул мне, а не моим братьям? Нет, и уж тем более никому из них он не предлагал эту присягу. Они сами выбрали его своим лордом — каждый по своей причине. О некоторых причинах Куруфинвэ не знал и сам, хотя чаще, конечно, предпочитал спрашивать. Они сделали выбор, и многие скоро пожалели о нем. Некоторые не пожалели никогда.