О Куруфине Искусном, сыне Феанора

Они собирались на охоту со смехом и шутками. Близнецы спорили о чем-то с Тьелкормо, а Карнистир всё пытался пробить словесными уколами броню спокойствия, за которой укрылся Финдекано: кузен гостил в Форменосе и из солидарности с Майтимо не поехал на праздник в Валмар. Только на лице Макалаурэ лежала странная тень, но Куруфинвэ не придал ей никакого значения — кажется, даже сам Макалаурэ не придал... Это была всего лишь охота, они покидали Форменос не более, чем на день. — Отчего ты не поедешь с нами? — в который раз спросил маленький Тьелпэ у Финвэ. Король улыбнулся, стоя в воротах крепости: — Нельзя, чтобы в Форменосе не оставалось совсем никого из семьи Феанаро. Я ещё поохочусь с вами, мальчик мой. Тьелкормо затрубил в рог, и тут же воодушевленно залаял Хуан. Раздался звонкий смех кого-то из верных. Ворота медленно закрывались за спинами охотников, но Куруфинвэ уже не оглядывался. Здесь, на севере Амана, он полюбил охоту ещё больше: без покровительства Оромэ и его майар было как-то свободнее и непредсказуемее. И вот теперь он мчался вперед, не чувствуя и тени надвигающейся беды... В тот день пророчества не посещали его. Конечно, настроение Куруфинвэ могло бы быть и лучше: призыв отца в Валмар, этот «приказ» Манвэ, разозлил многих, и его — одним из первых. Как смели Валар что-то повелевать их отцу?! Но он старался просто не думать об этом, увлёкся охотой — собаки уже взяли след... Его не терзали предчувствия. Он не знал, что за чёрный ужас родится в этот день. К часу Смешения Света они настреляли много дичи и всё так же, со смехом и шутками, искали место, чтобы развести костёр... Как вдруг начало темнеть. Свет не мерк, нет — что-то густое и тёмное, непроглядная пелена начала наползать с юга. Тьма, что была чем-то большим, чем просто отсутствие света, родилась в этот час в Амане. По спине Куруфинвэ побежали мурашки. Одной рукой удерживая копье, другой он нашёл в темноте ладонь сына. — Что это? — послышался чей-то шёпот. Ему вторил другой голос: — Что происходит? Куда делся свет?! И над поднимающимся ропотом раздался зычный оклик Майтимо, словно бы глохнущий в густой темноте: — Возвращаемся в Форменос, немедленно! Сделайте факелы, осветите дорогу! Ехать быстро в такой мгле не получалось. Не спасало никакое эльфийское зрение: даже в самой кромешной тьме глубоких пещер под Пелори глаза видели лучше, чем в этом мраке. Вот теперь тревога разыгралась в душе Куруфинвэ, но направлена она была все ещё не туда, куда следовало бы. Тьма пришла с юга: что происходит в Валмаре? В безопасности ли отец? Таковы были его мысли, пока они не подъехали к Форменосу и не увидели в свете факелов ворота, сорванные с петель. Всё, что было дальше, смешалось в один душераздирающий миг. Кто-то из верных, остававшихся в крепости, подбежал к Майтимо и принялся бормотать что-то про Мелькора и Финвэ. Братья, словно наперегонки, бросились внутрь, на ходу обнажая мечи. Чей-то крик — кажется, Карнистира, — полный такой боли, какая, казалось бы, не может уместиться в сердце одного эльда. Куруфинвэ в один миг оказался рядом и через считанные секунды уже стоял на коленях над окровавленным телом Финвэ. «Целителя! Целителя!» — наперебой голосили Амбаруссар; кто-то из них догадался поднести кинжал к губам деда... Сталь не запотела. Куруфинвэ лихорадочно искал пульс на руке, на шее, сердцебиение в груди... — Его сердце не бьется, — и сам не узнал собственный глухой голос. Все кругом разом замолчали. Мертвенная тишина накрыла Форменос. Тьелкормо рывком поднял Куруфинвэ на ноги. Брат был так же бледен, как распростёртый на ступенях крепости Финвэ. — Отец должен знать. Скачем в Валмар, немедленно. Они уже вновь были в седлах, когда им в спину раздался чей-то крик: — Сильмарилли! Сокровищница пуста! И всё стало на свои места. Чёрное чувство, имени которому Куруфинвэ ещё не знал, разгоралось в груди. Чувство, которое позже назовут ненавистью. Мелькор пришёл в их дом, убил их деда и забрал Сильмарилли — вот что случилось, пока они охотились в северных лесах. И эта тьма, должно быть, тоже была его творением... В тот час, когда не было ещё роковой Клятвы, когда не рыдал ещё Феанаро над телом горячо любимого отца, для Куруфинвэ всё было решено. Чёрная ненависть не оставила ему иного выбора — только преследовать, только нести возмездие, только сделать хоть что-нибудь, чтобы унять сокрушительную боль в сердце. Пустота в груди стремительно заполнялась ядом. В тот час в осквернённом Амане началась война.