О Куруфине Искусном, сыне Феанора

— Ты ни о чем не жалеешь, — медленно выговаривает Айканаро и смотрит на кузена едва ли не с отвращением. — Ты не жалеешь! Кровь телери, кровь нолдор; Эленвэ, Аракано — да тебе просто плевать! — Мне не плевать, — выговаривает Куруфинвэ убийственно-спокойно. — Но я ни о чем не жалею. Это разные вещи. Я дал Клятву и иду к ее исполнению. — Ты можешь оправдывать Клятвой Альквалондэ, — вмешивается Ангарато. — Но Лосгар? Вы буквально отказались от большей части своей армии, способной помочь вам в борьбе с Моринготто! — ...или ударить нам в спину, — Куруфинвэ не меняется в лице. — Ваша сестра уже подняла против нас меч в Альквалондэ, а ваш дядя давно претендовал на корону моего отца. Как мы могли доверить вам свой тыл? У Айканаро вырывается рык. Он буквально бросается на Куруфинвэ, но Ангарато удерживает его. — Пусти! Ты слышал, что он сказал?! Он называет нас предателями! — Ему легко называть предателями кого угодно, лишь бы не смотреть правде в лицо, — презрительно бросает Ангарато. — Остынь, брат. Такое обвинение звучит смешно, а не обидно, из уст того, кто оставил собственного брата на пытки. Куруфинвэ бледнеет. Он безоружен сейчас, но рука ложится на пояс, туда, где должен быть меч. Очень медленно он выговаривает: — Осторожно, сын Арафинвэ. Осторожно. Ты говоришь о том, чего не знаешь, и рискуешь далеко не только выставить себя идиотом. — Тебе нечего возразить, — торжествующе заявляет Айканаро. — Брат прав. Вы предали Майтимо, родного брата, того, кого назвали королем! — Не смей судить! — рычит Куруфинвэ и делает шаг вперёд. Маска бесстрастности трескается у него на лице, глаза сверкают. — Ты не знаешь, каково это было! Не знаешь, чего это стоило всем нам! — Зато я знаю, чего это стоило Майтимо! Я видел его сразу после плена, в отличие от тебя! — Только попробуй сказать, что это моя вина! — Именно это я и говорю! Куруфинвэ заносит руку для удара, но ее перехватывают. Глаза появившегося словно из ниоткуда Майтимо пылают гневом. — Довольно, — и осанвэ: «Не ожидал от тебя, Курво. Я думал, что беру с собой к Нолофинвэ умелого политика, а ты ведёшь себя не лучше, чем вели бы Карнистир или Тьелкормо». — Успокойтесь. О чем был спор? Все трое молчат. Куруфинвэ сдержанно кивает кузенам: — Мне пора. Ангарато, Айканаро, — и уходит, терзаемый внезапной душевной болью, прорвавшейся наружу гневом. И вспоминает... Посланник дал им час на обсуждение. Драгоценные минуты утекали, прошло уже десять, а все шестеро молчали, глядя друг на друга в сумраке шатра. Никто не решался прервать тишину. Никто не скрывал боли и горя — даже вечно сдержанный Куруфинвэ. — Мы должны отступить, — тихо сказал Амбарусса, и второй поддержал: — Уйти ненадолго, дождаться возвращения Нельо, и... — Клятва, — бросил Куруфинвэ, а Карнистир зло процедил: — Возвращения Нельо? Мы уже поверили Врагу однажды; чего нам это стоило? Нельо нам не вернут, живым так точно. — Значит, мы пойдём на Ангамандо! — выпалил Тьелкормо. — Мы едва не взяли крепость в Битве-под-звездами, нужно только ещё одно усилие! — Моринготто убьёт Майтимо, едва мы выступим! — закричал Амбарусса отчаянно. — Живым мы его в любом случае не получим, — отрезал Карнистир. — Ни при каких обстоятельствах. Тьелкормо прав: не отобьём Майтимо живым, так заставим Моринготто убить его, а не мучить. И тут раздался голос Куруфинвэ, тихий и звенящий от напряжения: — Будь он друг иль недруг, высок иль низок, Моргота демон иль вала великий, Эльда иль майа, Пришедший Следом, Чьи дни грядут лишь в землях срединных — Ни право, ни милость, ни помощь стали, Ни Судеб Владыка их не избавят От гнева Феанаро и сынов... — Хватит. Куруфинвэ замолчал, почти с вызовом глядя на впервые подавшего голос Макалаурэ. — Зачем, Курво? Тебе было мало двух раз? Чего ты хочешь добиться, повторяя ее; думаешь, мы забыли? — А кажется, что так, — бросил Куруфинвэ. — Вы думаете о том, что мы можем сделать для Майтимо, и я понимаю вас. Я и сам думаю об этом, и мое сердце болит не меньше, чем ваше. Но вы прекрасно знаете, что в первую очередь думать мы должны о Клятве. Если мы не сдержим ее, это будет конец для всех — и для Майтимо в том числе. У него и у отца больше нет возможности повлиять на ее исполнение, остались мы шестеро. — Так в чем проблема? Я предлагаю вести войско на Ангамандо. Мы поможем Майтимо и отобьём Сильмарилли! — Правда, Тьелкормо? И ты веришь в это? — Куруфинвэ выглядит спокойным, но Охотник видит его насквозь и понимает, как тяжело ему даются эти слова. Искусник бледен, бледны даже его губы, а пальцы рук, лежащих на столе, мелко дрожат. — Мы победили в Битве-под-звёздами, да, но какие потери мы понесли? И это была битва в поле. Ты думаешь, мы готовы к осаде? Мы потеряем войско, погибнем сами, и Клятву не исполнит уже никто. Он говорил ещё долго и с каждым словом бледнел всё сильнее — но голос не переставал звучать твёрдо и уверенно. Первым согласился Карнистир. Потом поддержал Тьелкормо. Затем — Амбаруссар: вначале Тельво, а потом Питьо. Макалаурэ долго молчал, а потом посмотрел на свечу и тихо сказал: — Время вышло. Я выйду и дам ответ посланнику Моринготто. — Макалаурэ, что ты решил? — осторожно спросил Амбарусса. — Ты старший из нас. — Куруфинвэ прав. Нам не остаётся ничего, кроме как ждать. Прошли годы. Макалаурэ считал решение своим, но Куруфинвэ не сомневался ни на минуту, что эта тяжесть лежала на нем. Кто знает, что они решили бы без его красноречия... Но он по крайней мере считал, нет, знал, что был прав — до тех пор, пока не прибыл гонец из лагеря Нолофинвэ. Финдекано вернулся из Ангамандо с их братом. И правота Куруфинвэ рассыпалась в прах, оставив бесконечную тяжесть роковой ошибки. Когда Майтимо вернулся к ним, Макалаурэ просил прощения очень долго. Куруфинвэ знал, что вина на самом деле на нем, но молчал. Молча смотрел на культю на месте правой кисти брата и думал: смог бы он, кузнец и мастер чар, справиться с оковами и спасти руку? Ответа не было. Куруфинвэ несколько раз порывался подойти к старшему наедине, но... боялся? Может быть. А может, просто считал, что за такое предательство прощения не просят. Вместо этого он невольно провёл черту между собой и Майтимо, стал избегать его, почти не смотрел ему в глаза. С каждым годом эта пропасть всё расширялась. Куруфинвэ не жалеет ни об Альквалондэ, ни о Лосгаре, ни об истории в Нарготронде. Про него говорят, что у него сердце из камня, что он не знает сожалений, что любая подлость даётся ему легче легкого. Может быть, это правда — почти правда. Он так никогда и не простил себе, что не сделал для родного брата то, что сделал их кузен.