О Куруфине Искусном, сыне Феанора

В дверь кузницы стучат. — Кто там? Я занят! — Atto, это я! — от одного только звучания голоса сына Куруфинвэ не сдерживает улыбки. Тьелпэ уже пятнадцать, но феанарион всё никак не привыкнет к собственному счастью. Впрочем, он тут же делает строгое лицо. — Входи, yonyo. Что случилось? В двери сначала показывается голова мальчика, а затем он проскальзывает внутрь. — Ничего не случилось, atto. Я хочу тебе помочь! Куруфинвэ вздыхает. — Ты ещё очень мал, Тьелпэ. В кузнице небезопасно. — Но отец, я уже большой, я справлюсь! Куруфинвэ не сдерживает улыбки вновь, но качает головой. Сам он был вдвое старше, когда отец дал ему инструменты. Впрочем... — Хорошо, мальчик мой. Садись за стол. Ты ведь хорошо рисуешь, правда? Пока я заканчиваю узор на этом кубке, нарисуй мне эскиз: изображение того, что я должен сделать в следующий раз. Ты должен нарисовать его со всех сторон, а не только с одной. Понимаешь меня? Лицо Тьелпэ светится от счастья, он воодушевленно кивает. Спустя несколько часов Куруфинвэ заглядывает ему через плечо — и замирает. На бумаге изображено кольцо, украшенное настолько неожиданно и изящно, что ему самому, пожалуй, такое в голову бы не пришло. Он хлопает сына по плечу и сдержанно замечает: — Очень неплохо для первого раза, yonyo. Я скую это кольцо и подарю его твоей матери. Договорились? *** Непокой достиг своего апогея, и минусов у этого даже больше, чем кажется на первый взгляд. Чем больше Куруфинвэ проводит время с сыном в кузницах Форменоса, тем больше понимает, что мальчик одарён необычайным талантом. Ему бы учиться у Аулэ или хотя бы у кого-то из майар... Но идти к Валар за помощью? После их вмешательства в дела нолдор, после их приговора? Никогда. Феанарион находит своего отца в кабинете над чертежами. — Atarinya, здравствуй. У меня к тебе просьба. — Я слушаю, Куруфинвэ, — Феанаро даже не поднимает головы. — Я по поводу Тьелпэ. Он... невероятно талантлив. Боюсь, моих знаний и умений в какой-то момент может стать слишком мало, чтобы научить его всему, на что он может быть способен. Ты возьмёшься его учить? Феанаро оборачивается. Куруфинвэ видит в его глазах усталость, не сходящую с его лица уже очень давно. Он качает головой и отвечает резко: — Ты хочешь сказать, что не способен обучить собственного сына? Ты, Куруфинвэ? Дай ему то, что можешь дать, и пусть до всего остального он доходит сам. Если ему суждено тебя превзойти, пусть он сделает это без моей помощи, как я превзошёл Махтана. А сейчас иди и не тревожь меня пустяками. Куруфинвэ коротко кивает. Ему нечего ответить. Где-то глубоко в душе поднимается обида (дело жизни его сына — пустяк!), но он не даёт ей воли. Здесь, в Форменосе, у отца слишком много дел, и тревожить его действительно не стоило. — Хорошо, atarinya. Я пойду, — он разворачивается и идёт в кузницу. Стоит ему переступить порог, как счастливый Тьелпэ, не подозревающий о состоявшемся разговоре, опускает молот. — Отец, взгляни! Я подумал, что если попробовать изменить рукоять меча, должно получиться немного удобнее... *** Куруфинвэ зол. Здесь, в Нарготронде, он зол почти постоянно. Его злит этот город, его злит Артафиндэ, строящий из себя великого мудреца и не прислушивающийся к советам... Но что можно сделать? Только пойти в кузницу и отвлечься. Входя, он видит сына склонившимся над какими-то бумагами вместе с Арфадоном, кузнецом из синдар. — Мы используем эти чары на стрелах, чтобы... — объясняет синда, и Куруфинвэ понимает, что Тьелпэ учится у него. Учится! — Тьелперинквар, — нарочно говорит он на квенья. — Выйдем. Нужно поговорить. — Келебримбор, adar, — поправляет Тьелпэ на синдарине. — Арфадон не говорит на квенья, ты же понимаешь. Феанарион закипает ещё больше. — Хорошо, Келебримбор, — едко плюет он и практически вытаскивает сына за плечо из кузницы. Стоит им выйти в коридор, как Куруфинвэ разражается тирадой на квенья: — Что я вижу, yondonya? С каких пор нолдор, народ мастеров, опускается до того, чтобы учиться ремеслу у синдар?! С каких пор ты, искусный мастер, настолько унижаешься?! Неужели ты хочешь, чтобы это ничтожное подобие кузнеца хвалилось тем, что обучало самого Тьелперинквара, сына Куруфинвэ и внука Феанаро?! Не смей, слышишь, не смей так позорить имя своего Дома! Но давно прошло время, когда Тьелпэ на такие тирады опускал голову и отступал. — Твоя ненависть ослепляет тебя, отец, — твёрдо чеканит он. — Нет ничего унизительного в том, чтобы учиться. Чтобы перенимать чужой опыт и делиться своим. Чем больше я узнаю, чем больше смогу сделать сам, тем лучше станут наши оружие и доспехи, тем ближе мы к победе над Моринготто! Прости уж, но я с тобой не согласен и не соглашусь никогда. А сейчас позволь откланяться. Я ещё не до конца понял, как именно синдар зачаровывают наконечники своих стрел. Он разворачивается и быстрым шагом возвращается в кузницу. Ему вслед летит яростное: «Тьелперинквар!», — но он даже не оборачивается. Кулаки Куруфинвэ сжимаются и разжимаются в бессильном гневе. Отчего-то смириться с тем, что сын его перестал быть исключительно его учеником, кажется невозможным.