О Куруфине Искусном, сыне Феанора

Нарготронд гудел, словно улей. Прошло всего несколько часов после пресловутого совета, и ни в одном углу подземного города всё ещё не обсуждали ничего иного. Большая часть эльдар была встревожена или даже напугана: никто не хотел, чтобы государь уходил, но никто и не желал менять решения остаться, принятого на совете. Слишком громко звучали в головах голоса двоих феанариони... Но Куруфинвэ, казалось, тревожиться было не о чем. Вместо этого он был зол, как сотня валараукар. Казалось бы, совет прошёл ровно так, как было нужно. Инголдо уйдёт, оставив трон Нарготронда практически пустым (кто будет считаться с Артаресто?), а его народ останется. Не зря прошли уроки красноречия у отца и у Румиля в Тирионе. Радуйся, Куруфинвэ Атаринкэ, вкушай плоды свой победы... Радоваться не получалось. Слишком неправильно всё было. Дурак Инголдо шёл на смерть — разве можно было радоваться этому, хоть сколько корон и королевств оно обещало Первому Дому? Да и Клятва темной тенью шевелилась в груди. Да, их поход — безумие, и Сильмарила им не видать, но все же никто, кроме сыновей Феанаро, не должен даже пытаться добыть Камни. Стиснув зубы, Куруфинвэ признал: как бы идеально всё ни складывалось, нужно было что-то делать. Но что тут сделаешь? К Инголдо идти бессмысленно: этот упрямец, приняв решение и озвучив его перед своим народом, уже не отступится. Значит, отступиться должен кто-то другой. Говорят, разум атани податлив, и красноречивый эльда не найдёт трудности в том, чтобы убеждать их в своей правоте... Тем временем Берен вернулся в выделенные ему покои. «Тебе следует подготовиться к пути, друг. Мы скоро отправимся в дорогу», — так сказал ему государь. Но что собирать тому, кто пришел-то менее дня назад? Перебрать оставшиеся пожитки, подлатать сапоги, чтоб по дороге не развалились, да подточить и почистить нож как следует: оружие должно содержаться в порядке. Бегает тряпка по лезвию взад-вперед, взад-вперед, а мысли крутятся все вокруг произошедшего, что ощущается почему-то дурным сном. Искаженные лица благородных. Крики с мест. Голоса, в которых слышны обида, гнев, ненависть... Благор-р-р-родные, чтоб их... Как там старые говорили? «Щедры, и добры, и руку протянут в беде»? Кхм, видимо, напутали чего-то старики. Или судили лишь по характеру государя... ...тихий, но настойчивый стук в дверь резко прозвучал в тишине помрачневших зал. Берен приподнял вверх голову, не отрываясь от своего занятия — кого это принесло? — Берен сын Барахира. Я пришёл говорить с тобой. Не узнать голос, так недавно разливавшийся по тронному залу Нарготронда, было невозможно, и голос этот отозвался внутри свернувшийся было клубком ярости. «Ах ты ж... » — пронеслось в голове, в тот момент когда адан произнес совершенно другое: — Вот как... У сына Феанора нашлось какое-то дело к простому смертному? Что ж... проходи, коль не страшишься. За закрытой дверью Куруфинвэ гневно нахмурился, но тут же вернул себе спокойное выражение лица. Смертному не задеть его так просто. — Чего же мне страшиться, сын Барахира? — усмехнулся он, толкая дверь. — Неужто потомок Беора Старого способен попрать все законы и напасть на безоружного в чужом доме? Я знал твоего славного предка и сражался с ним бок о бок. Он умел отличать друзей от врагов — а я не враг тебе покуда, беоринг. Враг у нас, мне думается, пока ещё один. На совете Куруфин, сын Феанора, стоял перед народом Нарготронда в парадном камзоле со звездой и с серебряным венцом поверх сложной причёски. Сейчас его простую красную рубашку украшала лишь едва заметная вышивка по вороту, а волосы были убраны в обычную косу. Всё в его виде подчёркивало неформальность визита. Переступая порог, он не без иронии наклонил голову в приветствии. Затем прошёл к креслу, словно был у себя дома, и опустился в него. — Да мало ли чего... — хмыкнул Берен, приподнимая взгляд и оглядывая новое, простое одеяние лорда. — Например, запачкаться, чем не страх? Жалко же. Чуть приподнял лезвие, рассматривая его блеск при свете светильника — все равно мешалось какое-то пятно. Не то кровь присохла, не то грязь какая-то... проклятье. — Может быть, ты хочешь вина? Я могу распорядиться, чтобы его принесли, — лёгкая усмешка не сходила с губ Куруфина. — Вино перед дальней дорогой? Смеешься, лорд? — сделал вид, словно не заметил того расклада, что пытался ему навязать Куруфин: «гость» и «хозяин». Ладно-то с гостем, гостем-то тут как раз Берен и был. Но... хозяин? Хорош нахал, хорош. Ноги как вперед-то выпростал, при живом-то короле и его наместнике. Что тут вообще у государя творится? — В дороге нужен ясный разум и быстрые ноги. Враги у нас слишком опасные. Если вы, конечно, это еще не забыли, — не смог удержаться от некоторого ехидства. Вверх-вниз бегает тряпка по лезвию, вверх-вниз. Но Куруфинвэ предпочел сделать вид, что не заметил насмешки — только глаза недобро сверкнули. Он, лорд Аглона, сражался с этими врагами десятки жизней, отведённых этому атану — так ему ли не знать?! Но не ссориться феанарион пришёл сюда. Вместо гневных речей он бросил небрежно: — Вы уходите так скоро? Мне думалось, вы проведёте в Нарготронде ещё хотя бы ночь. Выходить наутро, выспавшись, разумнее. Или один бокал вина опьянит тебя так, что и ночи не хватит, чтобы проспаться? — Куруфинвэ слышал об эффекте, что вино оказывало на атани, слышал, что они пьянели в любом случае, хотели они того или нет. Понятие похмелья, впрочем, до сих пор оставалось для него тайной: столь близко с людьми он не общался никогда. — Кхм... то есть «выпить вина» у вас обозначает «выпить один бокал»? — усмехнулся Берен. Чтоб его выносило с какой-то одной посудины... кхм. Мда, или эльф действительно ничего не знает про то, как пьют эдайн, или он слишком хорошо знает, как следует уязвить их самолюбие. — Знаешь, лорд... в местах, где я вырос, говорят так: пить следует в двух случаях — когда все слишком хорошо или когда все слишком плохо. А тут пока ни того, ни другого мне не видится. Пока что. А ты явно пришел не просто глотку мочить, — поднял тяжелый взгляд на сидящего в кресле лорда. — О чем же ты хотел поговорить? — Ну, предлагать тебе напиваться было бы действительно странно с моей стороны, — пожал плечами Куруфин, — поэтому — да, я имел в виду кубок-другой, не больше. Но ты, пожалуй, прав, и поговорка твоя с учетом того, что я слышал об эдайн, вполне разумна. Да и пришёл я, действительно, не для того, чтобы выпить за твое здоровье. Феаноринг сделал паузу и тоже посмотрел на адана. Их взгляды встретились. Куруфин смотрел спокойно и чуть испытующе, со все той же легкой усмешкой. Наконец он уронил: — Я думаю, ты знаешь, зачем я здесь, Берен сын Барахира. Сегодня на совете я говорил не с тобой. Мне было важнее спасти от падения и гибели народ, оказавший нам с братом немалую услугу. Потому и слова мои были обращены к эдиль Нарготронда. Выслушаешь ли меня ты — теперь, когда мы одни? Голос Куруфина был мягок. Куда делись сталь и гнев, рвавшиеся из него на совете? Куда делось неистовое пламя? На первый взгляд казалось, он действительно пришёл как друг, с советом и помощью... Бойся момента, когда обладающий силой вдруг заговорит вкрадчиво и сладко, словно нализавшийся сметаны кот. Бойся времени, когда дева, придя с ярмарки, резко бросается на шею, перебирая медовым голосом все милые и глупые прозвища. Но особенно берегись мгновения, если яростный и громкоголосый вдруг заговорит тихо и дружелюбно. Ибо или случилась какая-то беда, или ему от тебя что-нибудь нужно. Что же понадобилось сейчас тебе от простого смертного, лорд Куруфин Искусный? Или ты искусен не только в ремесле металла? Внутри настороженно подняло голову нехорошее предчувствие. — Хм... Выставлять лорда вон звучит несколько неподобающе для гостя сих мест, — произнес Берен медленно, не отводя взгляд в сторону. — А слова твои, видимо, будут таковы, что другим ушам слушать их будет невозможно. Что ж... мой слух открыт. Говори, лорд. Куруфин всё так же смотрел адану в глаза, и на мгновение Берен увидел пламя в его взгляде. Смертный был дерзок — дерзок не в меру. И все же сейчас было не время отвечать ему тем же... Феаноринг продолжил так же мягко: — Ты совершаешь ошибку, Берен, и цена будет высока. Я наслышан о твоих деяниях и понимаю, что пугать тебя смертью бессмысленно. Но в твоих руках не только твоя жизнь. Жаль, здесь нет старшего из моих братьев, который мог бы рассказать тебе, куда ты ведёшь своего короля и на что обрекаешь, но поверь мне: без малого четыре с половиной сотни лет Солнца я провёл, удерживая одну из крепостей опаснейшего боевого рубежа. Я знаю, о чем говорю, хотя есть и те, кто знает лучше меня. Смерть будет лучшим, что ждёт вас, и я не верю, что вы можете на неё рассчитывать. Я говорю с тобой сейчас, как родич Финрода, — Куруфин намеренно упустил титул. — Мало кто может похвастаться, что слышал от меня просьбу, Берен сын Барахира, но я дорожу своим кузеном и прошу за него, потому что сам он за себя не попросит. Он дал слово, и честь не позволит ему возразить тебе. Он пойдёт за тобой на пытки и смерть, если ты поведёшь — а ты ведёшь его и ещё десятерых эдиль именно туда. Остановись, пока не поздно. Берен молчал, продолжая тереть лезвие тряпицей... А пятно не стиралось... даже если поскрести ногтем. Не дай валар, ржавчина. — Твоя жизнь, лорд, длиннее моей... — проронил наконец адан тихо. — Ты был ещё в те времена, когда жили те, чьих лиц я не видел и чьих голосов не слыхал. Но судя по рассказам древних, в жизни твоей было мирное время. Много мирного времени. Тоже больше, чем любая из наших жизней. А мой мир закончился вместе с юностью. Как и мир многих. Многие из нас воюют большую часть своей жизни, лорд — таков уж удел смертных: убей или будешь убит. И хороший воин должен знать, что происходит с несправившимися в стане врага, к которому он направляется. А плохие воины не выживают. Так что... — тряпица снова скользнула по лезвию вверх. Потом вниз. — Я не тяну государя туда, — проронил наконец Берен твердо. — Мой долг и слово — лишь мой долг и слово. Я пришел за советом и помощью. В праве государя было отказать мне — он мог. И может до сих пор. Но его решение остается его решением. За что я ему благодарен, — После чего приподнял голову и прищурившись, ехидно спросил: — И кстати, лорд, от чего такая мрачная уверенность? Или же темные настолько сумели испугать тебя за четыре с половиной сотни лет Солнца? — О, разумеется, — усмешка Куруфина сделалась какой-то недоброй. — Только вот то, что ждёт в плену «несправившегося» воина из твоего народа, едва ли сравниться с участью, которая настигнет государя Нарготронда, внука Финвэ, явись он ко вратам Ангбанда. Есть разница между обычным пленным и пленным королевского рода нолдор. Я не думаю, что тебе нужно рассказывать историю Маэдроса Высокого. И ты думаешь, Финрод мог отказать тебе? Может быть, тебе самому и кажется, что ты оставил ему такую возможность. Но его собственная честь не оставила. Ты и твой отец спасли ему жизнь, он дал слово в ответ. Ваши судьбы связаны. Если ты не откажешься от замысла, он отказаться не сможет. Знаешь, Берен... — Куруфин сощурился, и что-то неумолимо-жестокое скользнуло в его взгляде. — Я слышал однажды от одного адана, что владыки эдиль распоряжаются судьбами смертных, будто фигурами на шахматной доске. Что они повелевают ими на своё усмотрение и готовы пожертвовать кем угодно ради своей цели. Я не знаю, было ли это лишь его мнение или многие его разделяют, но коли так, то у тебя получается неплохая месть, Берен сын Барахира. В твоих руках судьба эльфийского короля и десятерых его верных, и, хочешь ты того или нет, лишь от твоего слова зависит их участь. Разница лишь в том, что, даже пожертвовав ими, всеми до одного, цели своей ты не достигнешь. В этот момент рука Куруфина медленно сжалась в кулак: были обвинения, которые он не мог стерпеть. Мягкость ушла из его голоса, когда он выплюнул со смешком: — Только дурак путает расчёт с трусостью, а храбрость — с безрассудством. Я видел то, чего ты и представить себе не можешь, смертный. Я не боюсь ни Тьмы, ни боя, но знаю: для победы над Морготом нужна сила не просто бóльшая, чем одиннадцать эдиль и адан — сила, которой, как я уже сказал на совете, нет во всем Нарготронде. Поверь мне, во всем Белерианде, во всей Арде нет никого, кому твоя цель, Благословенный Камень, была бы нужна больше, чем мне и моим братьям. Что же мы с лордом Келегормом, по-твоему, все ещё делаем здесь? Отчего братья мои все ещё в Химринге и в крепости Амон Эреб, а не под стенами Ангбанда? Потому что нам хватает ума оценить свои силы, беоринг. И уж поверь мне, ваших с Финродом сил — недостаточно. Вы пойдёте во тьму и падете, и твоя прекрасная возлюбленная не получит даже твоего тела, которое могла бы оплакать! Тряпица была отшвырнута в сторону. Лезвие само осталось лежать на коленях, а на жёсткий прищур лорда ответом был прямой и явно нехороший человеческий взгляд. Тишина. — Думай, лорд, о чем говоришь, — обронил наконец Берен тихим и очень нехорошим голосом, не отводя взгляда. — Мстить мне своему королю? Лорд, или ты хлебнул перед приходом сюда вина, или ты меня сейчас обвиняешь в предательстве. Быть может, племя эдайн у вас здесь не сильно в почете, но мы не бьём в спину тех, кто протянул нам руку дружбы. И если уж ты, лорд, умудрен своими годами больше, нежели государь, и камень тебе этот так сильно дорог и нужен, так не просиживал бы здесь штаны, а думал бы, как этот самый камень достать. Или думаешь, что чем дальше время пойдет, тем враг как нибудь ослабеть успеет? Ну что ж, жди, жизнь длинная, может дождешься, что Моргот от старости подохнет. А мне ждать некогда, — говорил беоринг явно не те слова, которые нужны были в этот миг, но Куруфин, сам того не желая (а может и нарочно), задел слишком больное место. И Берен не сдерживался. На холодном и насмешливом за миг до этих слов лице Куруфина медленно проступила плохо сдерживаемая ярость. Рука, лежавшая на колене, незаметно оказалась там, где обычно видел меч, и сжалась в кулак. — Ежели я и обвиняю тебя в чем, — почти прошипел он, насквозь пронзая адана пламенным взглядом, — то только потому, что обвинение напрашивается само собой. Я говорю тебе, смертный, как твои действия выглядят со стороны, и тебе, я погляжу, нечего возразить на это. Моргот не подохнет от старости, но владыки эдиль соберут свои силы вновь после былого поражения и ударят так, что стены Ангбанда рухнут. В одном ты прав: твоей мимолетной смертной жизни может не хватить, чтобы дождаться этого часа. Смирись с этим — или веди своего короля на смерть, но тогда не прикрывайся благородством и не делай вид, будто тебе есть дело до его благополучия. Если же, — тут Куруфин вновь расплылся в нехорошей усмешке, — ты так веришь в успех... Тогда готовься к иной войне. Твои нечистые смертные руки не имеют права на Сильмарил, как не имеет на него права и глупец Тингол. Мы придём за Камнем, Берен сын Барахира, и ничто нас не остановит. Уверен, ты знаешь историю моего рода. Если твой государь переживет встречу с Врагом, он падет от мечей нолдор Дома Феанора. Мне будет жаль, но рука моя не дрогнет, как не дрогнула прежде! После этих слов рука беоринга неопределенно дернулась, а в глаза лорда уперся невыносимо тяжёлый взгляд. Видно было, что разгоревшаяся злость была в нем велика, и сдерживался он из последних сил. Руки были напряжены, несжатые в кулак пальцы чуть подрагивали. На коленях лежало, тускло поблескивая в огнях светильников, лезвие. Побуравив взглядом лорда ещё пару мгновений, адан вдруг нехорошо прищурился и резко расслабился. Рука спокойно легла на колено, нога чуть выдвинулись вперёд, на лице проступила ехидная, кривая усмешка. — Неужели ты думаешь, что, если король и я выживем после владений Моргота, достав этот ваш проклятый камень, нам будет страшен кто-то вроде тебя, лорд? Напугал кота морковкой, — отчётливо произнес он на языке беорингов. Куруфин наблюдал за реакцией смертного пристально, напряжённо. Он чувствовал, что перешёл черту, переходить которую не следовало, но поделать с этим уже ничего не мог: ярость была слишком велика. Видя реакцию адана, феаноринг был готов отпрянуть с линии удара ножом, но не подавал виду... Если Берен считал, что Куруфин не поймёт его, то он ошибался. Лингвист по натуре, пятый из феанорингов проявлял интерес к любому языку, что попадался ему. Язык беорингов он изучал постольку-поскольку, а потому о значении некоторых слов догадался по контексту, но общий смысл от него не укрылся. Ответил он, впрочем, на синдарине, чтобы не допустить ненароком грамматических ошибок: — Недооценивать меня, моих братьев и мой Дом — опасная привычка, смертный. Но я оставлю тебе право на неё: в конце концов, так будет проще для нас же. Но я предупреждаю тебя: едва твоя рука или рука твоего короля коснётся Сильмарила, до конца жизни вам не стоит спать спокойно. Мы придём. Он резко поднялся, понимая: пережал. Берен пошёл на принцип, и уговаривать его дальше — лишь унижаться. Унижаться Куруфин Феаноринг не собирался. — Впрочем, до этого не дойдёт. Вы сгинете там, Берен сын Барахира. Ты ещё вспомнишь эти мои слова во тьме и муках. Доброго пути на смерть, — и резким шагом он направился к двери. — Оставь свои проклятья при себе, лорд. Они никого не пугают, — насмешливо откликнулся адан вслед Куруфину. Громко хлопнула дверь вслед за разъяренным, почти взбешённым эльда. По коридору разнеслись удаляющиеся яростные шаги. — Прохвост плешивый, — зачем-то проворчал беоринг под нос, возвращаясь вновь к своему ножу. Не тронутому. Не пущенному в ход. В блестящем лезвии отражалось хмурое лицо адана, окруженное бликами света светильников. Берен некоторое время молча вглядывался в него. — Куда ж ты короля тащишь, а, Берен сын Барахира? — пробормотал он совсем тихо. Потом бережно убрал нож в ножны. Адан понимал разумом, что несмотря на все свое злоязычие, Куруфин, скорее всего, прав. Затея слишком опасна, слишком рискованна, слишком... слишком много этих самых «слишком». Но балрог морготовый! Должен же быть какой то выход! Должен! — Ах чтоб тебя! — в сердцах приложил кулаком что есть силы об косяк. Дверь жалобно скрипнула. Умом Берен это понимал. А сердцем верил. В короля, в мудрость его, в его силу и разум. И если до этого разговора человек ещё мог как то поколебаться, то теперь уже — нет. Из принципов не мог. — Ничего, лорд... мы ещё посмотрим, чей путь окончится смертью, — пробормотал Берен, выходя из комнаты, дабы разыскать государя.