Очисти меня будто иссопом — и буду чист, омой меня — и стану белее снега.
Псалом 51
***
«Исповедуйтесь.
Преклоните колени и взмолитесь небесам.
Искупите свои грехи. Омойтесь от пороков.
Откупитесь от чистилища…»
Как много людей придерживаются данного пути?
Как много людей ежедневно молят об отпущении грехов?
Миллиарды.
Они пытаются отыскать того единственного и неповторимого Бога,
который дарует прощение за свершенные злодеяния.
Но где же он?
Служители молитвенных домов притворяются голосом Бога, озвучивая якобы его волю.
Но кто дал гарантию, что именно эти слова начертаны Всевышним для нас?
По воле ли Божьей они даруют всепрощение смертным?
Ошибки — человеческая стезя.
Прощение — божий удел.
***
Квартира Гермионы Воскресенье, 14 сентября 07:30 10 дней до следующего убийства Услышав сигнал будильника, заведенного на 07:30 утра, Гермиона пожелала, чтобы мир остановился. Потянувшись, она перевернулась на спину, наблюдая, как утреннее солнце просачивается сквозь тюль, а пылинки танцуют в лучах света. Откуда-то из глубин квартиры донеслись звуки работающего душа, и, уставившись в потолок, она сделала глубокий вдох. Медленно выдохнула. Вокруг была пустота, она чувствовала себя пустой. Ничтожной, маленькой и незначительной в сравнении с проблемами, которые переживал мир. Впервые за долгие недели дело грозилось захватить ее целиком. И она ощущала себя несчастной. Ей хотелось отдохнуть. Всего один день, чтобы прийти в себя. Часы показали 07:40 утра. Она отвернулась, закрыла глаза и прислушалась к шуму воды. Реддл был везде: в складках примятых простыней, ароматом на теле, в шуме воды, капающей в такт движениям тела, прилипая мокрым покровом к коже. Гермиона прикоснулась к месту, где он спал, и с тоской провела пальцами по мягким хлопковым простыням, те были еще теплыми. Он встал недавно. Просто поразительно, как легко Том Реддл подстроился под ее утро. Гермиона поднялась с кровати и потянулась за нижним бельем и старой изношенной майкой, в которой любила спать. Когда-то та имела цвет морской волны, но давно выцвела до своеобразного оттенка сероватой голубизны. На воротничке имелись потертости, а сквозь небольшую прореху у основания виднелся участок кожи. Конечно, она понимала, что давно следовало бы выбросить вещь, но ей почему-то нравилась старая майка. Возможно, всему виной ностальгия. С кухни донеслось мяуканье Живоглота: жалобно требовал еды. И, как только Гермиона переступила порог маленькой кухни, он моментально подбежал к ней, приятно щекоча щиколотки пушистой шерстью, пробуждая мурашки; тот не переставал петлять в ногах, пока миска не была наполнена до краев. Гермиона перешла к кухонному столу, и, пока она расставляла все необходимое для завтрака, ее мысли витали в блаженной неге: ваза из декоративной керамики, подаренная Джинни на прошлый день рождения, переместилась в центр стола, освободив место для чашек и столовых приборов пастельных тонов фирмы Tesco, а книги, которые одолжил ей Драко, отправились на диван. Затем она открыла холодильник и достала продукты: буженина, семга и огурцы гармонично сочетались с помидорами и сыровяленой ветчиной. Для нее — апельсиновый сок и овсянка с земляникой, а… — Помощь нужна? Обернувшись, она увидела, как Том плавно и быстро — с невероятной точностью — застегнул пуговицы на рубашке, а затем засучил рукава. Волосы были еще влажными и мягко завивались на концах, что подчеркивало высокие скулы. Гермиона затаила дыхание. Несмотря на то, что он был в одежде с предыдущей ночи, та сидела на нем безупречно, даже будучи слегка измятой. Возможно, он собирался переодеться в своем кабинете: как правило, многие имеют запасные вещи на работе. — Почти закончила. Осталось только кофе, — она неопределенно махнула ножом в сторону кофеварки, которая с громким рычанием начала перемалывать зерна. Реддл стремительно, но грациозно сократил между ними расстояние и ловко выхватил нож из ладошки. Отложил в сторону. Затем обхватил ее за талию и притянул ближе, и она запустила пальцы в его волосы, перебирая влажные пряди. Внутреннее смятение улеглось, как волны на побережье. — Может, я закончу, а ты пока соберешься на работу? — он склонился ближе к девичьей шее и прильнул губами к чувствительной коже, секундно втянул и продолжил свой путь, разбрасывая поцелуи по открытому участку. Гермиона прикусила нижнюю губу, пальцы ног подогнулись, упершись в жесткий кафель кухни. — Хорошая идея, — произнесла она с легкой улыбкой, которая постепенно расцвела, превращаясь в такую искреннюю, заразительную ухмылку, от которой разболелись щеки. Но, насколько бы ни было приятно прижиматься к манящему теплу Тома, ей пришлось заставить себя высвободиться из объятий. С невероятной неохотой она отстранилась и направилась в маленькую ванную комнату. Стоило ей закрыть за собой дверь, как весь воздух, весь окружающий мир обрушился на нее, подобно тонне кирпичей. Комната, даже без дорогого парфюма и других средств, которыми обычно пользовался Том, буквально пропиталась его присутствием. Гермиона замечала незначительные перемены в обстановке буквально повсюду: полотенце ровно висело на стеклянной дверце душевой кабины, средства Nivea аккуратно расставлены возле маленького кактуса, который она купила для красоты, — туда же переместился и флакон духов J'adore. Все это перегружало и подавляло, даже слишком. Гермиона разделась и включила воду. Шагнув под струю воды, она почувствовала, как вспыхнувшее напряжение постепенно рассеялось. Она осторожно двинула плечами, но ни один сустав не хрустнул. Обычно когда люди рассказывали о первом дне в школе или на работе, то использовали такие термины, как «с чистого листа» и «новое начало». И когда она только начала работать в MI5, то и подумать не могла, что может оказаться там, где находилась сейчас. Том позволил испытать ей удивительное чувство близости. С легкостью вписался в ее уклад, и она поняла, что ни капли не возражает изменениям. Возможно, это прекрасная возможность переосмыслить жизнь и отречься от прежнего амплуа. Время стремительно неслось вперед. Гермиона не знала, как долго простояла под водой. Кожу покалывало от тепла. Она выключила воду. За ночь погода переменилась, дождь пригнал в Лондон прохладу. Гермиона надела черные джинсы и серый свитер и вернулась в комнату, смежную с кухней, где Том склонился над одной из книг; длинные пальцы лежали на кожаной обложке, лицо почти спряталось за разворотом, а глаза прищуренно бегали по строчкам. Каждый раз, когда он переворачивал страницы, делал это с предельной осторожностью. «У него нет с собой очков для чтения, но он знает, насколько дорого стоят эти книги. Вероятно, даже распознал первые издания по обложкам». — Нашел что-нибудь интересное? — она подошла ближе к Реддлу, попутно собирая свои волосы в причудливый темный пучок, те все еще были влажными, даже несмотря на то, что она почти десять минут сушила их феном. Подняв на нее глаза, он бережно закрыл книгу. Сквозь старенькие оконца ярко сияло солнце, окрашивая волосы Тома в разнообразные оттенки коричневого. Его улыбка светилась смертельной энергией, не соответствуя звучанию голоса. — Ничего такого. Они для работы? — Да. Хотя полезного в них мало, — она забрала книгу из застывших рук и опустила поверх стопки греховно дорогих первых изданий, которые дожидались ее внимания на диване. — Знаешь, это удручает, потому что я знаю, что он стремится к диалогу. Но я не могу понять, что он пытается мне сказать. Том приблизился к ней со спины и осторожно прикоснулся пальцами к шее, ловко прошелся по жестким узлам: большой палец до боли надавил в некоторых местах, но это была приятная боль. Гермиона прикрыла глаза, наслаждаясь ощущениями от массажа. — Почему ты выбрала именно эти книги? — Послания, которые он оставляет, отсылают к отрывкам из них, — информация о том, что Волан-де-Морт оставлял загадки на местах преступлений, уже просочилась в прессу. Так что не было никакого смысла скрывать этот факт от Тома. Теперь о некоторых деталях дела она могла говорить открыто. — Что заключено в отрывках? — Описание преступлений, — моментально ответила Гермиона и отклонилась назад, пока плечи не столкнулись с упругим телом. Низкий рокот участившегося дыхания завибрировал по спине. Том благоухал свежестью и цитрусовым гелем для душа, который она купила на прошлой неделе. — Но не думаю, что он хочет поведать именно это. Есть что-то еще. Ловкие руки Тома замерли. — Хм, — звук едва донесся до слуха. Он возобновил массирующие маневры возле шеи. Гермиона ощутила щекочущее прикосновение пальцев к своему горлу, а затем тепло всей ладони. Большой палец Тома — сильнее, чем нужно, — впился в кость под челюстью, отклоняя ее голову назад до тех пор, пока затылок не уперся в мужскую грудь. Пульс Гермионы прощупывался под кожей, натянутой под углом. Внутри нее забурлило море, и она выгнулась дугой, движимая острыми волнами ощущений. Том вглядывался в ее глаза, пронзая их необыкновенно острым жжением вожделения. Серые радужки почти полностью поглотила чернота зрачков. Она никак не могла уловить, что скрывалось в глубине этих глаз. Мучительный голод разливался в острых чертах лица, охватив все его тело, и от интенсивности струящейся из него жажды у нее покраснели щеки. Она сглотнула, но горло вмиг сжалось, блокируя естественный рефлекс. Ее сердце неистово колотилось у него в руках, пульсируя под кончиками пальцев на шее. Время неслось в такт дыханию… но момент притяжения резко оборвался, когда мобильный телефон Тома вдруг зазвенел, уведомляя о сообщении. Наклонившись, он приник губами к ее лбу. — Ты обязательно это выяснишь, дорогая, — он выпустил горло Гермионы из хватки и подождал, пока она отстранится, затем шагнул на кухню. — Чай или кофе? — Чай. Кофе на завтрак — насилие над человечеством, Том, — она насмешливо хмыкнула, но улыбка на губах оставалась затаенной и благосклонной. Усевшись за стол Гермиона помешала ложкой овсянку в миске.***
Штаб-квартира MI5, кабинет Гермионы Воскресенье, 14 сентября 09:49 10 дней до следующего убийства Драко услышал звук ее шагов. На фоне офицеров, шаркающих по толстому шероховатому ковролину носками дешевых ботинок, ее поступь слышалась сродни музыке. Он легко мог бы узнать ее среди дюжины людей. И этот факт говорил о многом. Выглядело почти жалко. Он вглядывался в огромное окно сквозь жалюзи, следя за тем, как на парковке предвигались машины, пока не открылась дверь. Гермиона вошла в свой кабинет, который они совместно использовали уже несколько недель. Она ловко удерживала в одной руке две чашки кофе, а в другой — сжимала телефон, кликая по экрану пальцем и отвечая на сообщения. Как только она оторвала взгляд от телефона, его дыхание остановилось. — С добрым утром, Драко, — ему показалось, что улыбка Гермионы сродни солнечному свету в дождливый день. Легкий румянец украшал девичьи щечки, озаряя лицо. И Драко явственно ощутил незримое присутствие Реддла, витавшеее вокруг нее подобно темному облаку. Внутри что-то угрожающе хрустнуло. — Доброе утро, — он стиснул зубы так сильно, что заныла челюсть. Мучительная боль от острой необходимости заполучить столь недостижимого человека разъедала изнутри. — Похоже, прошлая ночь выдалась на славу. — Не думаю, что это твое дело, но ты прав. Ночь прошла великолепно, — тон ее голоса звучал игриво и не предвещал неприятностей. Гермиона даже не удостоила его взглядом. Сняв черную кожаную куртку, она заняла свое рабочее место и переставила стакан кофе в другую часть стола. Драко залюбовался тем, как проникающее сквозь окна солнце мягко ниспадало на дикие локоны Гермионы. Желание запустить пальцы в этот беспорядок, нежно провести по волосам, а затем прижать Гермиону к себе постепенно заполнило весь разум. Ему безумно хотелось этого. Он желал этого. Неистово… Интересно, сколько раз Реддл прикасался к ней прошлой ночью? Пальцы стиснулись так сильно, что побелели костяшки. — Думаешь, ты поступаешь правильно? — он оперся спиной на доску, которая жалобно скрипнула под весом его тела, и скрестил руки, напоминая теперь загнанного в угол зверя. Ручка, зажатая между пальцев, вдавилась в кожу груди сквозь тонкий хлопок рубашки. — О чем ты? — Гермиона вопросительно вздернула брови так, что те едва не сравнялись с линией волос; она как раз пролистывала блокнот и резко остановилась, заложив ладонь между страниц наподобие закладки. — Реддл. В ней все переменилось: мышцы лица напряглись, а взгляд заледенел. Контроль над ситуацией ослаб. Тон ее голоса стал морозным и кусачим, словно зимний рассвет. — Это не твое дело. Драко пристально разглядывал ее, не впечатлившись холодом слов. Глаза сузились, на ум приходило масса всего, но он сказал только одно: — Не думал, что тебя привлекают внешность и деньги. — Ты просто смешон, — Гермиона с силой захлопнула блокнот и выпрямилась. Карие глаза горели ярким огнем. От злости щеки приобрели насыщенный малиновый оттенок. — Дело в другом. Он нежен, гениален… — Макиавеллист, непостоянный, замкнутый… — …Рационален, решителен… — …Бесчувственный, хитрый… — …Рассудителен… Драко фыркнул, подавляя безжалостный смех. — Он скрывает что-то, Гермиона. Все это совершенство и безупречный лоск. Он как будто не человек. — Ты ничего не знаешь о нем! — в порыве злости она резко вскочила на ноги, но сохранила прежнюю дистанцию. В ее сознании неожиданно вспыхнуло лицо Тома, но она прогнала воспоминание. Глаза не моргали, в них застыли ярость, печаль, страх и разочарование. Малфой медленно высвободил руки. — Думаю, я знаю его намного лучше тебя. — Прекрати проецировать гнев на Абраксаса… — Какое, нафиг, отношение к этому имеет Абраксас? — перебил Драко, уничижительно взмахнув руками. — Том рассказал мне. Гермиона напряженно прикусила губу, ощущая знакомую боль. Они с Драко не обсуждали личное, ведь слишком болезненно давать волю давно погребенным воспоминаниям. Вообще Гермиона никогда не думала, что встретит его снова — особенно здесь, в MI5, — поэтому оба пришли к соглашению забыть обо всем, что происходило в студенческие годы. Точнее то, что так и не сложилось. Прошлое осталось в прошлом. Так что попытка вытянуть из Драко что-то личное, о чем тот даже не рассказывал ей, — дело весьма шаткое. Неизведанная территория. Непозволительная. — Сказал что? — его глаза сузились, но голос не дрогнул. Драко никогда не терял самообладания. Одна из тех черт, которыми она восхищалась. Гермиона решила закинуть наживку, поэтому взяла себя в руки и рассеянно потерла ладони, прикрытые серым толстым свитером. — Ты считаешь, что Том отнял у тебя брата. Но это не так. — Бред. Нет у меня никаких комплексов относительно брата. И чисто ради протокола: Абраксас и я никогда не были особо близки. — Не нужно оправдываться… — Я не… черт подери… Я просто стараюсь открыть тебе глаза! — Мои глаза и так открыты, Драко! — отчаянно прокричала она — голосом, достаточно пронзительным, чтобы просочиться до костей. Внезапная осознанность настигла Драко, придав лицу жесткую маску. — Бог мой, — процедил он сквозь зубы, и в глазах промелькнуло разочарование. — Ты влюблена. Упрек сродни пощечине. Гермиона невольно дернулась, до боли упершись спиной в твердое дерево стола. Все чувства, каждый нерв, горевшие до этого, схлынули, будто на них выплеснули ведро ледяной воды. Оцепенение разлилось от головы до ног, и она втянула щеки, болезненно их прикусив. Внутри завыли паника и испуг, нечто ужасающе прокричало: он прав, он прав, он… Тут она потеряла опору. Мир задрожал. Дисплей компьютера перешел в спящий режим. Некоторое время они стояли в тишине; единственным источником звука служила вентиляция в потолке на высоте двадцати футов: из воздуховодов струился прохладный воздух. Тяжесть свалившегося груза оказалась почти непосильной для ее плеч. — Неужели у меня не было ни единого шанса? — его черты лица ужесточились, став острее по краям. Тон разговора заставил кожу покрыться рябью мурашек. Он был готов к последнему удару. Гермиона внимательно изучала лицо Драко, сияющее в лучах ярких светильников кабинета. Она практически не чувствовала, как быстро стучит ее сердце. Внутри что-то сжалось от горечи. — Именно это и печально, — тихо произнесла она, еле шевеля губами. Все вокруг помутнело, глаза жгло. — Однажды он у тебя был. Драко больше не был похож на того юношу, запомнившегося ей с университетских времен, когда они вместе сидели над учебниками с теорией и поедали хлопья из коробки. Когда обсуждали политику, математику, преступления и уминали мороженое, выполняя домашнее задание Грюма. Или когда они ели китайскую еду на ступенях Бодлианской библиотеки, поскольку их выгнали с пары из-за слишком громкой дискуссии о правах человека. Теперь он уже не тот юноша, который поведал ей о своей мечте стать следователем, а не врачом, как все Малфои до него. Или когда они обменивались сообщениями по электронной почте, советуя друг другу книги. Когда после ужасного семейного обеда он с ухмылкой появлялся на пороге, держа в руках копию фильма «10 причин моей ненависти». Когда он спал на ее диване, уткнувшись в любимую пушистую подушку, которая потом благоухала его запахом даже спустя дни. Теперь он уже не тот юноша, который уехал во Францию, бросив ее еще до того, как им представился шанс стать чем-то бóльшим. Когда он оставил ей лишь голосовое сообщение, в котором не было никаких объяснений, только: «Я позвоню». Когда она просидела всю ночь, стиснув в дрожащих руках телефон, ожидая звонка. Когда он так и не позвонил. Теперь он уже не тот юноша, которого она когда-то любила. Он был кем-то иным. И она больше не позволит причинить себе боль. Взглянув в темноту его зрачков, она обнаружила, что те увеличились в размере. Драко отчаянно цеплялся скользкими пальцами за кожаную куртку — стискивал грубый материал до побеления костяшек. Мышцы шеи и ключиц напряглись. Острая боль эхом отозвалась и в ней. Драко умчался из кабинета прежде, чем Гермиона успела бы его остановить. Стук закрывшейся двери прозвучал в маленьком кабинете чрезвычайно громко и отчетливо, но странно коротко. Все вдруг пропало, утонуло в тишине уединенности. Кончик языка очертил передние зубы, затем те вонзились в нижнюю губу до крови. Теплая, на вкус — тревога и знамение разом.***
Я исключителен. Я изумителен.
Я божественен.
Я — Бог.
Вообще, любой из нас может быть Богом.
Вы. Ваши соседи. Почтальон, разбудивший поутру. Абсолютно каждый.
Тогда что же отличает нас от тех, кто оценивает наши шансы на «спасение»?
Ничего.
Такие же люди, как и каждый из нас. Грешники в облачении святых.
Но почему же мы бездействуем? Возвысимся же и начнем выносить приговоры друг другу.
Станьте экзекуторами. Такими же, как и я.
Смерть беспристрастна. Смерть доказывает наше равенство.
Я — Бог.
И вы тоже.