~*~
Глаша тянула Варю за руку, Максим, улыбаясь, шагал следом, а Варя надеялась, что не помрёт от боли в животе. Свадебный поезд шёл от церквушки к дому жениха. На свадьбу уж точно собралась вся деревня. — Забава-то какая красивая, ты погляди, — сказала Глаша, вытягиваясь на носочках. — Ты видишь? Варя страдальчески выдохнула и посмотрела вперёд, в самое начало поезда. Ничего не увидела, кроме спин идущих впереди людей. Варя сжимала губы, сминая на животе ткань кафтана. — Потерпи чуток, — шепнул Максим. — Честное слово, не завидую тебе. А всё ж надо было заставить тебя выпить вина. Ну ничего, придём — так я тебя напою. — Зачем вино? — А чтоб не сильно болело. Ты лекарша, должна ведь знать. — Я знаю, но… Я за все свои семнадцать лет ни разу не пила вина. И не собиралась, благородной девице не пристало. Максим лишь устало вздохнул, а Варя нахмурила брови. «Сначала заботится, потом отвергает, потом снова заботится. Попробуй разбери, что у него там в голове!» – негодовала про себя она. — Стало быть, благородным девицам пристало по лесам в портах щеголять, – сказал он. — Тише вам, — шикнула Глаша. — Раскудахтались. Здесь всё равно нет ничего, кроме вина хлебного да пива. Глаша потянула их за собой. Они вошли в ладно поставленную избу. Варя увидела ту самую Забаву, которая и признала в ней девку тогда ещё, на речке. Сейчас она сидела в ярком, звеняще-красном сарафане. «Упаси Господь такой надеть,» — подумала Варя и перекрестилась. Жуткий, почти кровяной цвет навевал необъяснимую тревогу, сосущую в груди. — А нас отсюда не погонят? — спросил Максим у Глаши, уже усевшейся за стол и принявшейся наливать себе браги. — Да не, вы же гости в Мирной, чего вас гнать? Садитесь, садитесь, чего вы стоите? Сейчас вообще задницу присадить негде будет, не на полу же вам сидеть. Кругом стоял гул, будто Варя попала в самую середину ярмарки, где толкались торговки и лоточники. Захмелевшие и разрумяненные мужики грянули визжащие песни. А у Вари всё так же ныл живот, будто его перемалывало через жернова. «Застудилась, пока по буеракам этим ползала, — думала она, кусая губы. — Вот и радуйся теперь!» Максим подвинул к ней чарку. — Выпей, легче же станет. — Да не могу я, грешно мне пить. Я и без того грешная до ужаса. — Давай ломаться прекращай. Грешно — Бог простит. Ты же немножечко, только чтоб боль унять. Варя подумала, тяжело вздохнула и перекрестилась. Одними губами прикоснулась к холодной жиже, сделала маленький глоток и тут же закашляла, скривившись. — Прости Господи, ну и дрянь! — Да ты её и не пила, почитай. Ещё хлебни, там распробуешь. Только много не надо, а то захмелеешь. Варя недовольно забурчала и снова глотнула мерзкого пойла. — Чего это у вас тут? — спросила Глаша. — Да вот, понимаешь, хмельное пробуем, — вздохнул Максим. — Ай, погоди! Да куда ж ты столько-то?! Варя решила: была не была! И отпила добрую часть содержимого чарки. Горький, мерзкий вкус обжёг язык, вдарил в голову хмель и странная весёлость брызнула в тело. Вся скромность и здравый смысл вмиг улетучились, а вместо разума в башке, видно, забарахталась развесёлая кашица. Делалось смешно от каждого слова и от каждого движения. — Ты закусывай, дурная, закусывай, — причитала Глаша. Но Варя смеялась не долго. Рвотные позывы прервали смех. — Ох ты, горюшко моё! — вздохнул Максим, вытаскивая Варю на свежий воздух. Она пошатывалась, зажимала, как могла, рот ладонью, но рвота всё равно пробила себе путь. Варя согнулась пополам, извергнув на снег всё содержимое своего несчастного желудка, и опустилась на коленки. — Боже Правый, — Максим покачал головой. — Ничего, ничего, Варька, облегчи чрево. Уж прости, что я тебя на это подбил. Немножко ведь надо было, ты ж знала. Варя пыталась отдышаться, обшелушенными губами хватая колючий воздух. Сильно хотелось спать. Но живот теперь и правда не болел. Снова стало смешно. — Тише, — шикнул Максим. — Ку‐уда тише? — заплетающимся языком спросила Варя. — Я совсем не громкая! Максим зажал ей рот ладонью и настороженно прислушался. Ржание лошадей доносилось со стороны леса. В начавшей сгущаться темноте смутно виднелись черты всадников. По черным плащам и кафтанам Максим понял — это опричники. Он быстро схватил пытающуюся брыкаться Варьку и бросился бежать к избе Параскевы. Варькины ноги путались в снегу и меж собой, она спотыкалась, но Максим крепко держал её за руку, не давая упасть. — От кого мы бежим? — промямлила она. — От беды, Варька, от беды! Они ввалились в хату, и Максим судорожно схватил их вещи. Параскева разлепила очи и поднялась с печи. — Чего это вы творите? — гаркнула она. — Ничего, матушка, не тревожься, — сбиваясь, сказал Максим. — Спасибо тебе, что кров дала, приютила. Да вот пора нам… Прощай и спасибо за всё! — Да куды эт вы на ночь глядя? — крикнула она вдогонку, но Максим уже выбежал из избы, потащив за собой Варю. Варя едва за ним волочилась, её снова тошнило, а притупленный хмелем разум разметался по сусекам черепушки. Она пыталась идти прямо, но мир плыл перед глазами. — Ох, видно, проклят тот миг, когда я предложил тебе выпить, — прошептал Максим. — Шустрее, Варя, залезай в телегу, ну же! Варя с трудом перекинула себя через край телеги, и Максим вдарил коня по хребту. Тот заржал и бросился в бег. Варю шатало по всей телеге, она думала, что сейчас помрёт, живот скручивало жгутом, и Варьку снова рвало. Холод ударил по лицу и телу, но легче ей не становилось. Максим гнал коня, пока Мирная не исчезла в сумеречной дали.~*~
Фёдор сразу подметил, что свет горит лишь в одной избе, оттуда же рубленным треском гаркали песни, смех и зычные голоса. Уж точно что-то праздновали. Тем лучше, весь люд в одном месте собран. И ещё Федька втихомолку надеялся наконец поесть. Он кивнул своим спутникам, и они, постучавши пару раз, вошли внутрь хаты. — Вечер добрый, любезные, — сказал Федя, оглядывая крестьян. С сожалением подметил, что среди них нет его княжны. — Гляжу, прервали мы ваше торжество. Федя подметил, что они попали на свадьбу. Крестьяне же в свою очередь затихли, пяля зенки на чёрные одежды и сабли опричников, и стали потихоньку жаться друг другу. Несмотря на то что все до единого были пьяны, страх перед Фёдором и его людьми не отступал с их лиц. Крестьяне усадили опричников за стол и налили выпивки. — Как славно быть опричником, — уплетая за обе щёки мясо, сказал Дёма. — Слава государю нашему Ивану Васильевичу, — улыбнулся Фёдор. — Слава! — подхватил Терентий и опрокинул чарку с пивом. Но Федя не сильно увлекался питьём. Он повернулся к сидевшему рядом кривоносому мужику с перекошенным глазом. Он выглядел трезвым, хоть и не с самой приятной рожей. — Скажи, у вас здесь, в вашей деревне, не бывала ли девица, обряженная в юношу? Рыжая такая, росту в ней около двух аршин. С ней ещё юноша. Русый, щербатый, почти без бороды. Мужик слушал и хмурил брови. — Не, не было таких… Хочь не, брешу, были здесь черти какие-то, — сказал он, теребя загаженную в харчах бороду. — Пришли седмицы две-три назад. Фёдор напрягся. Может быть, это и есть его Варвара и он сейчас так близок к своей цели. А может и нет. Мужик медленно ворочал в башке мыслишки и говорил тоже медленно, будто вспоминал их несколько мгновений. — Был один мальчонка рыжий здесь, — покумекав, сказал мужик, окидывая взором макушки разгулявшихся крестьян. — А девок не бывало, нет, как Бог свят не бывало. «Опять мальчонка! — подумал Федя. — Ничего, может, это и есть моя княжна. В прошлый раз крестьяне тоже на неё подумали, что она мальчишка». Он хотел было спросить, а не похож ли тот юнец лицом на девку, но почувствовал на своём плече чужую руку, скользнувшую к его груди, вскочил с места, чуть не опрокинул стол и выхватил из ножен кинжал. Девка, коснувшаяся его сразу отступила назад. Его руки тряслись, будто прошибленные ознобом. — Что случилось? — спросил Осип, глядя то на Федькин кинжал, то на перепуганную девку. Все разом притихли. Федя пытался успокоить сбившееся дыхание. Он точно был уверен, что девка коснулась его нарочно. Он знал, что так дотронуться по случайности было нельзя. — Что тебе надо? — спросил он у неё. — Я… мне подумалось, ты с дороги… — залепетала она. — А с дороги мужики обычно не прочь провести ночку в объятьях девицы… — Слышь, Федюх, да ты просто местной блуднице приглянулся, — усмехнулся Дёма. — А ты на неё с ножом кидаешься! Ну, нельзя же так‐то с этакой красой поступать. Федя побледнел, Осип раскраснелся, один лишь Терентий продолжал смачно жевать кусок пирога. — Тебе надо, ты и забирай, а ко мне пусть и не прикасается, — прошипел Фёдор. — У меня своя невеста есть. — Так не грех, коль до свадьбы сто баб имел. Грех, коль мужичий уд ослабел, — сказала та девка, теребя косу. Лицо его стало по цвету напоминать молоко, глаз задёргался, а Федька глотал столько воздуха, сколько только могла вместить его грудь. — Глашка, замолкни, дура ты блядущая, иначе прирежут! — зашептал грозно кривоносый мужик, которого расспрашивал Федя. Фёдор выдохнул, прошептал парочку крепких ругательств и воззрился на всё сборище. — Мы сюда не блядовать пришли, — сказал он, выпрямляясь. — А теперь вы все ответьте мне на вопрос: была здесь рудоволосая девица, ряженая под молодца, вместе с юношей по имени Максим? Шёпот наполнил слух, но он прекратился, когда невеста подняла руку, привлекая к себе внимание. — Здесь есть такие. Девка есть, ряженая под паренька, зовётся Яшкой. — Да ты сбрендила, Забава! — вмешалась та самая блудница Глашка. — Яша молодец, я знаю. — Нет, девка. Ходит он аки боярыня, бёдрами туды-сюды качает, личико нежное, девичье! Да и говорил твой Яшка, что от кого-то по всей Руси бегает. И спутник с ним идёт, Максимом зовётся. Точно это та девка, кою вы ищите! — Да я с ним спала! — не отступалась Глаша. — Да ты и с девкой переспишь, не скривишься. Федя тихонько присел на лавку, налил себе хлебного вина и глотнул добрую его часть, даже не поморщившись. «Вот так-так, а ещё ведь меня содомитом звала, — подумал он, качая головой. — А сама-то, ты гляди… Ох ты, да она ж совсем близко!» — А где этот ваш Яшка? Здесь ли? — спросил Фёдор. — Да здесь. И на свадьбе были они оба, сейчас ушли к себе. В самой крайней избе живут, у старухи Параскевы. Мигом Федька выскочил оттуда и бросился к указанной избе, дёрнул дверь так, что едва не сорвал её с петель. — Где они? — крикнул он, ввалившись внутрь. – Постояльцы твои где? — Святый Боже, помилуй меня, грешницу, — сразу же перекрестилась старуха. — Ушли они совсем недавно. — Да твою ж мать, чтоб вас всех черти коромыслом перехуярили! — он выбежал на улицу и вскочил на Потеху. — Они рядом, быстро все по коням, иначе я вас так отделаю, что мать родная не признает! Заодно Федя поднял на ноги всю деревню, чтоб прошерстили лес и округу. Варвара была так близко, прямо здесь, они почти её поймали! Федя жалел, что взял с собой так мало людей. Он злился сам на себя, что упустил её. Она не могла уйти далеко. В его голове зародилась одна мысль. Он не был уверен, но это могло помочь.~*~
Варя проснулась с гудящей головной болью. Она чувствовала себя так, будто в глотку ей натолкали песка или серо-бурой придорожной пыли. Не сразу она поняла, что над головой у неё белело небо. Она постаралась подняться, но боль крепче стянула обручем голову. — Боже… — выдохнула Варя. — Проснулась? — спросил Максим, не отрываясь от дороги. — Возьми там, под мешками, мехи с водой. — Голова болит. — Ну так немножко пить надо было. Тебя с непривычки разобрало. — Прости, — тихо сказала она. — Да чего уж. Ты прости. Я ж тебе и налил, значит, за мной и вина. Ты водичку-то пей, пей, нам ещё долго ехать. Варя потёрла лоб замёрзшими пальцами и потянулась к мешкам. Холодная вода студила глотку. Варя хрипло застонала, пытаясь сесть поровнее. Дорога убегала далеко к окоёму, змеилась, слепила белой шубкой из нововыпавшего снега. Деревья ветвями переплетались, и ежели снизу глядеть, то будто сетью стягивались над головой. «Так, а погодите-ка, с чего это мы вдруг с места подорвались?» — булькнуло в голове. — Максим, а куда это мы? И почему это? — Подальше от Мирной. И побыстрей. Там опричники. Не знаю, за нами ли или же им лишь проездом случилось там быть, но всё одно — нам двоим там делать боле нечего. Варя вздохнула и опустила глаза вниз. Снова надо куда-то ехать, продираясь сквозь снег, разговаривать с незнакомыми людьми, которые могут тебя убить. И снова шататься по морозу, без еды, без крова. Как уже это всё надоело… Варя не хотела уже ничего. Просто покоя, лишённого беготни и опричников. — Мы к Дону же едем? — устало спросила она. — Да, к нему, только в деревеньке какой-нибудь остановимся еды взять. Мы сызнова впопыхах бежали, я ничего прихватить не успел, только вещи наши взял. Варя уткнулась лицом в колени и застонала, запустив руки во взлохмаченные волосы. В голове отчаянно гудело: «Когда же это всё кончится?» Варя чувствовала, какими тяжёлыми стали казаться её руки. Будто это не плоть да кости, а неподъёмные жерди, набухшие после долгого дождя. Поднять их не осталось сил. Клонило в сон. К стыду своему Варя ловила мысли, что неплохо было б и вовсе не просыпаться. Ехали долго. Тусклым полотном растянулось грязное небо. Серость копотью осела на округу. Варе наскучили взбухшие сугробы, похожие друг на друга тёмные стволы деревьев, неудобные доски скрипучей телеги. Казалось, им не было конца и края. Руки мёрзли, краснели и шелушились. Варя шмыгала носом и тёрла слезящиеся глаза. Начинало першить горло. На ночь остановились среди густых деревьев и развели огонь, но Варя никак не могла согреться. Максим искоса на неё поглядывал, но молчал. Сейчас они мало говорили друг с другом, да Варя и не очень-то хотела. Когда они молчали, Варя украдкой глядела на него. В груди всё ещё мерзко трепетало и сжималось сердце, разливаясь мёдом по стенкам тела. Но горчащая тяжесть больно ёрзала в груди, а Варя не знала, что ей делать. Она ловила себя на мысли, что хочет коснуться его, взять за руку. Но ничего из этого она сделать не могла. Варя ненавидела каждое из этих желаний, но выжечь их из сердца не получалось. Тем более когда Максим прямо перед глазами, совсем близко — чуть двинь рукой, и пальцы уже касаются друг друга. «Срамно, Варя, — твердила она себе. — Максим сказал нет. Ему не нужна твоя чёртова влюблённость в него, прекрати, прекрати, прекрати!» Но ничего не прекращалась. В Мирной он хоть так на глаза не попадался можно было ненадолго отвлечься, а сейчас сидит тут, рядом, и делает вид, что ничего не происходит. Хотя для него, конечно, ничего не происходит. — Я спать, — сказала Варя. — Доброй ночи. — Доброй, — отозвался Максим. — Я ещё немного посижу, а ты бы лучше закуталась во что-нибудь. Мне кажется, ты начинаешь хворать. Варя кивнула, пытаясь глушить разрастающееся тепло в груди. «Заботливый он, — думала она, зарываясь в мешковину. — Заботливый, любящий друг». Она прикусила губу, сдерживая рвущийся наружу тяжёлый вздох. Она думала, как же нехорошо всё то, что с ней происходило. Срамно. Она – срамная девка. Мысли клубились в голове жужжащим роем. Но Варя наконец сказала себе: «Ты не знаешь, где будешь завтра, так что прекращай думать о всякой ерунде и просто усни».~
Через несколько мучительно одноликих дней они добрались до крупной деревни. Настолько крупной, что в ней была харчевня. К тому времени Варя уже начала надсадно кашлять. Она точно знала, что скоро ей станет ещё хуже – опыт лекарши подсказывал. – Пойдём. Тебе бы чего горячего похлебать, – сказал Максим. – А то не дело, раскиснешь. – Я уже раскисла, – хрипела она себе под нос. Максим скорбно покачал головой и потащил Варьку в харчевню. Это была небольшая изба с маленькими оконцами. Свет едва сочился из‐за жёлтого бычачьего пузыря, и в клети стоял полумрак. Свечи не горели, хотя и стояли в закоптелых подсвечниках. Около дальней стенки стоял хлипковатый стол – видимо, хозяйский, а в воздухе царил съестной дух. Варя сглотнула. Давно они по‐человечески не ели. Юркина одежда и так была ей велика, а сейчас так и вовсе висела, как мешок на палке. Не так уж много народу сидело в харчевне, но Варя всё равно чувствовала себя неуютно. Она то и дело оглядывалась по сторонам, неловко переминалась с ноги на ногу и держалась ближе к Максиму. – Волнуешься? – спросил он. – Немно… – она зашлась в хриплом, скрежещущем кашле. – Немного. Максим снова покачал головой, нахмурившись. – Худо дело. Погоди, сейчас я. Он виновато на неё глянул и ушёл в сторону хозяйского стола. Варя теребила в руках шапку, краем глаза поглядывая на дальний стол, за которым сидело несколько мужиков. Она плотно сжимала губы, пытаясь держаться ото всех подальше. – Эй! – кто‐то ухватил её за плечо, и Варя, вскрикнув, оттолкнула незнакомца. Она пыталась нащупать клинок, но пальцы беспомощно путались в одежде. – Варя, да это же я, не узнаёшь? Яшка, из Тихозёрской, приятель твой. Варя подняла на него глаза и прищурилась. На неё в ответ глядел юноша, почти мужчина, с коротенькой бородкой. Но в мягких глазах играло знакомое тепло. – Как же ты… – он покрутился вокруг неё, – как странно выглядишь. Я б и не признал, кабы не твоя грустная моська. Ты… ну… ты как вообще здесь? – Сбежала, – хрипло сказала она. – Вот так дело! Ну и ну! Ты? Сбежала? А я ж ведь тебе предлагал. Со мной не согласилась. Ты одна? Варя хотела было качнуть головой, но увидела идущего к ним Максима и указала на него. – С ним. Яшка помрачнел, недовольно смерил Максима взглядом, сжав губы. Максим кивнул ему и осторожно взял Варю за локоть придвигая к себе. – Полюбовник твой? – небрежно спросил Яшка. – Вы знакомы? – насторожился Максим. – Нет… Да… То есть задавайте вопросы по‐одному, – Варя откашлялась и потёрла глаза. – Нет, Максим мой друг, а не полюбовник. И да, Максим, я знакома с этим человеком, его зовут Яшка, он племянник моего учителя. Мы с мальства знакомы. – Яшка? – переспросил Максим. – Это его‐то имя ты носишь? Ну‐ну. Пошли, горе моё, поешь чуток, а то на тебя смотреть больно. Ты, Яков, ежели хочешь, можешь с нами сесть. Он кивнул, и они уселись за стол. Лавка скрипнула под Варей, и она поёжилась. «Слава Богу, что хоть не под открытым небом есть приходится,» – подумала она. Яшка не переставал испепелять Максима взглядом, хрустя костяшками пальцев. Варя закатила глаза. Хозяин принёс две плошки щей, уложил на стол пару нещедрых кусков хлеба и налил ещё в канопку уксуса. – Эт шоб хлеб вкуснее был, – сказал он и тихо добавил: – и чуть мягче… Варя наскоро перекрестилась и прошептала молитву, давясь слюнями и кашлем. Ела она за обе щёки. Щи были совсем не густые, но после нескольких дней голода Варя готова была поклясться, что не ела ничего вкуснее. В первые мгновения она напрочь забыла о вежестве, которому её учили, чуть ли не руками ела, но потом всё же вспомнила, выпрямила спину и начала жевать медленнее. – Ну и ну! Вот это жрёте вы оба, аж за ушами стрекочет, – хмыкнул Яшка, поглаживая усы. Варя и Максим никак не ответили, просто продолжили трапезу. Хлеб и правда был черствоват. С уксусом хоть в рот положить приятно было. Яшка не удержался и стянул у них маленький кусочек. Когда он макал его в уксус, его рука столкнулась с Вариной. – Варя, я же тебе сказать должон, – Яша свёл к переносице брови. – Дядь Илья ведь помирает. Варя оторвалась от еды и испуганно глянула на него. – Как… То есть, как это – помирает? Он же ещё не старый, из‐за чего?! – Хворь. Ежели помнишь, его к зиме всегда силы оставляли. Нынче он совсем ослаб. Не знаю, дотянет ли до Рождества. Дядь Илья вряд ли выберется… Варя запустила руки в волосы, хрипло застонав. Ну почему? Для чего всё это происходит? Дедушка же всем помогал, никому не отказывал, даже лихих лечил. – Почему ты не с ним? Кроме тебя у него больше никого нет, – грозно отчеканила Варя, вперив суровый взгляд в Яшку. – Что ты здесь делаешь? Он сжал губы, ссутулившись и опустив глаза. – Я на заработки ходил. Думал, помогу ещё. Но понял, что нет, уже ничем не помочь, только поплакать да поохать. Сейчас я возвращаюсь в Тихозёрскую, – медленно растягивал слова Яшка. – Если он тебе так дорог, то иди со мной. Хоть попрощаешься, а то уехала, от тебя ни слуху ни духу, бросила всех нас, как будто мы тебе чужие люди, хоть бы раз навестила. Варя захлопала глазами. – Это я‐то бросала? Кхе‐кхе! – она снова закашлялась, но через кашель продолжила: – Или тебе напомнить, как я не хотела ехать, а меня насильно повезли? Прекрати меня винить, я ничего против вас не сделала. Кхе‐кхе! – Да тише вы оба, на нас уже глядят косо, – шикнул Максим, косясь на мужиков в дальнем углу. – Да… Да, ты права, прости… Понимаешь… я в таком отчаянии… – он закрыл лицо руками. – Кроме дяди Ильи у меня вовсе нет никого. Была ты, но сама знаешь… ты княжна, а я простой холоп… Прости меня, Варенька… Он вскочил с места и вышел на улицу. Варя растерянно поглядела ему вслед, кусая губы. – Я должна поехать в Тихозёрскую, – сказала она, шмыгая носом. – Уверена? – Дедушка меня многому научил. Он мне как родной. Да и Яшка… Максим щурил глаза, разглаживая усы. Варя умоляюще поглядела на него, надеясь, что он согласится. – Ладно, но всё равно долго там быть нельзя. Если за нами хвост, то надо бежать на юг как можно скорее. Понимаешь? – Конечно, я понимаю. Чем больше тянем, тем меньше возможностей бежать. Но в Тихозёрской мы можем взять вещей в дорогу и лекарств. Так что стоит рискнуть… И спасибо тебе, правда, большое спасибо. Варя сжала его руку в своих, но тут же отпустила, отводя взгляд. Но на кончиках пальцев словно остался невидимый тёплый след. – Я пойду поговорить с Яшкой, если ты не против, – просипела она, вставая из‐за стола. Яшка стоял, опершись спиной на стену избы. Варя осторожно подошла к нему, тоже опёрлась о стену и поглядела вдаль. – Яш, мы с Максимом решили ехать в Тихозёрскую. Не хотел бы ты отправиться с нами? Всё одно нам по пути, а вместе и дорога не так тосклива. Он улыбнулся, печально прикрыв глаза, сложил руки на груди и чуть согнулся в поклоне. – Спасибо тебе, что не бросаешь меня в тяжёлую череду моей жизни… Дядька будет рад видеть тебя, пусть даже он на смертном одре. Варя кивнула, уверенная, что всё сделала верно. Отправились в дорогу на следующий день. Оказалось, Яшка до встречи с ними весь путь прошёл пешком. С ним ехать было и правда чуть веселее и проще. Но иногда он подолгу глядел вдаль, на серый окоём, на размытые тёмные деревья, и вздыхал так тяжко, что Варя невольно и сама сжимала губы, выдыхая белое облачко пара. До Тихозёрской было всего два дня пути, но и они дались с трудом. Варя постоянно мёрзла, от холода не спасали ни одежда, ни огонь. И когда наконец в голубоватой дали нежно прояснились избушки Тихозёрской и родной терем, в груди радостно затрепыхалось сердце. Варя улыбнулась, хотя сил у неё уже не осталось ни на что. Но Варя знала – она дома. В Тихозёрской она ещё ярче почувствовала, как же сильно ото всего утомилась. От дороги, от вечно колющего тело мороза, от непреходящего голода, от страха, засевшего в её костях едкой накипью. И теперь ещё дедушка умирает… Варя, растирая пальцами лоб, стянутый болью, надсадно закашлялась, прикрывая рот ладонью. Максим коснулся её плеча. – Ежели тяжко, за меня держись, – сказал он. – Пойдёмте скорше, – подгонял Яшка, судорожно оглядываясь по сторонам. – Хоть бы жив ещё был… Варя оперлась о Максима и поплелась вслед за Яшкой. С каждым шагом голова гудела сильнее и сильнее. – Тебе самой совсем худо, – едва слышно сказал Максим. – Ежели так пойдёт, нам придётся и правда здесь задержаться, покуда твоя немочь не пройдёт. Яшка шагал всё быстрее, кидал взволнованные взгляды на господский терем и тёр руки. Тревожно кусал пальцы холод, но Варя к нему привыкла. Она окидывала взором густой непролазный лес, так близко подползавший к селу. Зимой ели выглядели ещё темнее, будто совсем чёрные. Они стеной нависли над избёнкой дедушки, будто готовые обрушиться на неё. Яшка торопливо подбежал к избе и, заглянув внутрь, отворил дверь. – Скорше, скорше входите, – поторапливал он. – Да куда ты так спешишь? Или слепой, не видишь, что Варя едва ноги переставлять может? – раздражённо сказал Максим. – Простите, – прохрипела Варя. – Не извиняйся, – вздохнул Максим. – Хватит, – сказал Яша. – Входите. Он открыл перед ними дверь в дедову клеть. В ней царила темень, пожиравшая робкие лучики света. Варя нахмурилась, . – Почему здесь так темно? – спросила она. – Дядь Илья спит. В темноте сон лучше. Максим испытующе поглядел на него, но ни слова не сказал. Варя шагнула в темень, обволакивающую с ног до головы. Она крепче сжала локоть Максима, на который опиралась. Дверь захлопнулась, померк жалкий остаток света, послышался звук задвигающегося засова. «Он нас запер», – зазвенело у Вари в голове.