Вскоре загнусь от побочных эффектов, и всё, Что узришь ты — лишь почерк на венах. NERVEFLOW X .OTRIX — «Шваль»
Юна и Рюджин не опоздали к ужину, хотя долго не могли наговориться по пути от школы до дома, сжимая лямки рюкзаков и касаясь друг друга кончиками пальцев. Младшая обижалась долго на родителей, которые буквально запрещали ей ездить к сестре в психбольницу на краткие свидания, когда они могли увидеться, поговорить и узнать, что вообще происходит в их жизнях. Сейчас они, держась за руки, счастливые, радостные, подходили к подъезду, в котором жили, чтобы потом пройти в квартиру и сесть вместе с мамой и папой за стол на кухне. — Всё хорошо было в школе? — осторожно спросил отец, начиная первым накладывать себе мясо и палочками подцеплять листья салата — он любил смешивать овощи с мясом, а потом с величайшим удовольствием всё ел. — Рюджин, как тебя приняли одноклассники? — Вполне неплохо, — проговорила девушка, беря знакомые себе палочки, на которых мама, умеющая резать по металлу, вырезала две первые буквы имени дочери. — Меня приняли друзья Юны, да и с некоторыми я оказалась знакомой, так что, я уверена, всё у меня будет хорошо и я без проблем окончу школу. — Надеюсь, так и будет, — смущённо улыбнулась её младшая сестра, стремительно расправляясь с порцией риса и выдыхая, — мам, пап, я хотела вам кое-что сказать. Помните, в прошлом месяце я купила гитару? Родители знали о том, что их дочь много чем увлекается, даже её старшей сестре пытались привить любовь ко всему и сразу, но Рю воспротивилась, сказав, что это ей точно в жизни не понадобится. Кто знает, но возможно, если бы девушке было за что держаться в этой жизни, наверно, её бы не откачивали врачи, а мама потом со слезами на глазах не подписывала согласие на заключение дочери в психиатрической больнице. Шин-старшая была относительно тихим подростком, пока в голове что-то не щёлкнуло и не сказало, что она должна поступать так и никак иначе, хотя казалось, что у неё есть всё: хорошая успеваемость, любящая семья и даже начинающиеся отношения, которые внезапно потом прекратились. Отношения порой не являются якорем, удерживающим человека от суицида, но ведь что-то же послужило спусковым крючком, когда Рюджин лежала в ванне, кричала в себя от боли и отчаяния и наносила один за другим порезы бритвой на бёдра и запястья. Крови было так много, что дурно стало от её запаха, а вода постепенно окрасилась в лёгкий розовый оттенок, что темнел от минуты к минуте. Если бы не Юна, которая хотела побыстрее помыться и лечь спать, постучавшая и дёрнувшая ручку двери, что оказалась незапертой, семья потеряла бы старшего ребёнка. Юна до сих пор не могла забыть картину, что часто всплывала перед глазами: её онни, её Рюджин, которая с самого детства опекала и любила сестрёнку, лежала обнажённой в ванне, её глаза, пустые, равнодушные, смотрели на вошедшую, а вся вода, что доходила до подбородка, была окрашена в странный цвет. Лишь спустя секунду младшая поняла, что произошло, пронзительно завизжала, пугая родителей, что готовились к спокойному завтрашнему дню, и заставляя их бежать в сторону ванной, чтобы лицезреть точно такую же картину. После этого господин Шин проговорил своей супруге «Ёна, звони в скорую», а сам попытался оттащить Юну, что продолжала кричать и плакать, от полубессознательного тела, вынимая затем её из воды и стараясь остановить кровь, что текла и текла, будто Рюджин порезалась не бритвой, а как минимум бензопилой. Наверно, повезло, что медики среагировали быстро, и буквально через пять-десять минут, казавшиеся Шинам адом, её привезли в больницу, где стремительно откачивали. «Я не хочу её терять», — прошептала тогда Юна, рыдая в объятиях матери, которая за ту ночь, казалось, постарела на пять лет; она не знала, что делать, потому укачивала младшую дочь, пока муж ходил за врачом, чтобы тот дал успокоительное. Это было время стресса, ссор, которые выжигали изнутри, и если бы кто-то из семьи сдался, то и Рюджин не выкарабкалась бы, хотя казалось, будто она даже под надзором медсестёр хотела вскрыть себе вены вновь или наглотаться таблеток. Юна практически ночевала в больнице перед палатой старшей сестры, по крайней мере, врачи, идущие на осмотры, часто спотыкались о длинные ноги девушки, что, уперевшись в стену, спала: в её руках была школьная сумка, в шевелюре торчали ручки и карандаши. Девушка бесконечно извинялась перед медработниками, кланялась, и каждый замечал, насколько опухли и покраснели её глаза, как искусаны её губы и как на её худом теле плохо сидит школьная форма. Что уж тут поделать — испорченный диетами для балерин организм не хотел восстанавливаться, даже мама пожалела сто раз, что тогда потакала желаниям дочери и преподавателя. Юна всегда получала «Ваша сестра выкарабкается», кланялась, а потом всё равно усаживалась под дверью палаты, надеясь, что следующим человеком, что её разбудит, будет старшая сестрёнка, бурчащая о том, что Ю должна заботиться о себе, а не об остальных. Даже сейчас, обедая с семьёй, младшая всё больше подкладывала рис сестре, следила, чтобы у неё был полный стакан воды, а волосы не лезли в лицо. Эта забота была трепетной, будто Юне казалось, что Рю — фантом, который скоро её покинет, но теперь девушка останется в этих стенах навеки, выходя лишь в школу, к психологу и погулять с младшей сестрой. — Спасибо за ужин, я пойду на занятия по гитаре, — Юна поела раньше всех, поклонилась и ускакала в свою комнату, чтобы взять чехол с инструментом и устремиться к выходу. — Если что, я буду у семьи Ли, они наши соседи сверху. Я пойду в тапочках. — Хорошо, милая, — проговорила госпожа Хан, а потом вздохнула, услышав дверной хлопок. — Рю-я, а ты чем будешь заниматься? — Сделаю пока уроки, — пожала плечами девушка. — А потом мыться и спать. Юна ловко взбиралась по лестнице наверх и вскоре позвонила в квартиру семьи Ли, поклонилась матери парня, что будет её обучать, и прошла вслед за ней в мальчишескую обитель, где кругом развешаны плакаты, а кровать незаправлена. Девушка поклонилась парню со светлыми волосами и крупными веснушками на носу, и тот согнулся в ответ, вызвав хруст у своей спины и лёгкое «ой» Шин. Этот звук был слишком громким и смутил ученицу. — Большое спасибо, что принял меня, оппа, — проговорила Юна, — только как к тебе обращаться? Мама назвала тебя Ёнбоком, а все соседи тебя зовут по-другому, да и на сайте ты указан как Феликс… — Зови меня Феликсом, — голос превратился в бас, будто продолжительное время ломался, а потом парень откашлялся. — В любом случае, спасибо, что выбрала меня, и давай начинать. Присядь на кровать. Феликс и Юна были знакомы поверхностно: их родители как-то организовали ужин-знакомство, но девушка ничего не запомнила оттуда, ибо волновалась за старшую сестру, что была на тот момент в больнице. Да, там был парень, только что за парень — чёрт его знает, вроде стрелял глазами весь вечер, а потом увлёкся своими соцсетями и не вылез из амёбного состояния. Возможно, таким образом родители хотели отвлечь двух подростков от разных проблем, но сделали всё не так, как надо: просто оставили вдвоём, а они смотрели видео на ютубе и в тиктоке, не обменявшись ни единым нормальным словом. Даже, в принципе, не изучили лиц друг друга и не узнали имён. — Ты правша или левша? — Феликс опустился рядом с девушкой, смотря на то, как она распаковывала инструмент и осторожно устраивала его на коленках, что, такие худые, выглядывали из-под юбки. Юна выглядела слишком хрупкой, не суставы — шарниры, не щёки — скулы, о которые можно случайно порезаться, и рядовой человек ужаснулся бы всему, что в своё время происходило с телом девушки, но она никогда не унывала. — Правша, конечно же, — проговорила Шин, и в руках гитара будто преобразилась, блеснув в свете люстры, и кажется, отблеск тот попал на Феликса, растворяясь и проникая льдинкой в сердце, как в сказке про Кая и Герду. Молодой человек выдохнул, поправляя руку девушки на колковом механизме, а потом чуть приобнял за плечи, показывая, как надо правильно зажать струны пальцами. — Давай начнём с самых основ, хорошо? Струны были податливыми, как пластилин, и казалось, что Юна в руках Феликса была точно такой же: милая, красивая, пускай чересчур худая, она внимала каждому слову, каждому исправлению, и порой казалось, что она просто пригрелась в объятиях. На часах было уже десять вечера, Шин потирала устало руками глаза, потому Ли, поклонившись, сказал, что занятие закончено, и стал помогать засовывать инструмент в чёрный чехол. — Держи, — Юна, мявшись на пороге юношеской комнаты, протянула парню деньги за занятие — сумму они оговорили немного заранее, когда девушка написала Феликсу в инстаграме, увидев в его сториз предложение стать репетитором по гитаре. — Спасибо, я была рада позаниматься, я хорошо провела время. — Я тоже, — Ли взял слегка помятые бумажки и улыбнулся. — Когда придёшь в следующий раз? — Завтра, — произнесла Юна, и вдруг её щёки стали красными, — надеюсь… Девушка, придя домой, долго лежала в ванне и думала, её мысли метались к прошедшему занятию: пальцы болели, голос устал смеяться с шуточек парня, а потом Юна будто бы расслабилась. Рюджин уже практически спала, положив голову на раскрытую тетрадь, лежащую на столе, и младшая сестра притянула старшую к себе, жмуря глаза и выдыхая. Юна очень боялась потерять свою онни, казалось, если отпустит, то Рю тотчас же исчезнет, как призрак, хотя девушка уходить никуда не собиралась. Светлые, практически белые пышные волосы слегка всколыхнулись и защекотали нос младшей, что неожиданно чихнула, будоража тем самым всю комнату. — Как прошло занятие с этим твоим гитаристом? — Рюджин без косметики выглядела трогательно и по-домашнему, Юна прижалась к ней ещё больше и выдохнула. — Тебе понравилось? — Конечно, Феликс хороший учитель, — немного наивно произнесла Юна, а потом улыбнулась. — Давай лучше спать, хорошо? Мне завтра ещё всем остальным пересказывать это. Рюджин долгое время лежала, пялясь в потолок комнаты, разделённой с Юной, и не могла понять, почему же всё это однажды случилось именно с ней — ведь не хотела же сама лежать в ванне с перерезанными запястьями, безучастно смотря на младшую сестру, у которой, кажется, образовались седые пряди волос. Газлайтинг — штука страшная, заставляющая кричать внутри себя, стонать, царапать стены и думать, что же не так, а ответ крылся на поверхности — что-то не так с Цзыюй и её компанией, которые сегодня её не заметили, но завтра точно увидят, и если Рю не будет под защитой, то начнут своё давление вновь. Всё началось с обычных слов Дахён «Цзыюй на тебя глаз положила», и ладно если бы Шин-старшая была парнем, нет же, она была девушкой и чётко знала, что её персональный ад начался. В их школе действовало негласное правило — не зли Чжоу Цзыюй, тогда будешь жив, и Рюджин судорожно пыталась припомнить хоть один момент, который мог разгневать королевишну, у которой корона обзор затмевает. Надо же, это воспоминание нашлось — сказала, что китаянка похожа на швабру, когда не накрашена, вот её подружки и начали над девушкой издеваться: то подкараулят за поворотом, подставив подножку, когда Шин несёт учебники в библиотеку, то окружат и изобьют. А потом в лицо говорят, что ничего этого не было, у Рю явно галлюцинации на почве стресса, а ещё ей советовали пропить успокоительное и перестать приставать к Принцессе красоты и её свите. С каждым днём девушка всё сильнее сходила с ума, не понимала, где сны, где реальность, и казалось, даже Юна, занятая на каких-то очередных курсах, не обращала внимание на состояние сестры, что порой шаталась по квартире и не реагировала ни на что. Рюджин просто существовала: спала, училась, ела, подвергалась психологическому и физическому насилию, даже когда показывала Цзыюй и её подругам огромные синяки на бёдрах, рёбрах и спине и доказывала, что это сделали они, девушки смеялись и говорили, что Шин надо поменять парня, ведь тот её явно не удовлетворяет и вдобавок избивает. После этого, уже утвердившись в собственной ненормальности, Рю опустила руки, стала чересчур тихой и замкнутой, а вскоре и приняла роковое для себя решение. Жалела ли? Непонятно. Было смущение, когда очнулась в больнице, неприязнь к себе и отказ видеть любимую сестрёнку, что покорно находилась у палаты и забывала даже есть. Там уже врачи сжалились и начали её таскать в больничную столовую, дабы подкрепилась хоть немного, пускай переваренным рисом и совсем уж мягким мясом, которое усвоится быстро. — Юна, — старшая села на кровати и увидела в фонарном свете волосы сестры, раскиданные по подушке, — Юна, прости меня. — Что? — младшая ещё не заснула крепко, а потому проснулась. — Всё хорошо, онни? — Да, всё хорошо, спи спокойно. Юна была самым настоящим ангелом, и Рюджин дала слово, что защитит её от всего дерьма, что может политься с приходом в школу.* * *
Нет утра, которое началось хорошо, и новый день не принёс облегчения или чего-либо, что могло обрадовать и развеселить. Юна уже сидела в кровати, в то время как её старшая сестра, свернувшись в позе эмбриона и прижавшись к стене, глотала слёзы. С неизвестного скрытого номера пришло одно сообщение, и к сожалению, ни о чём хорошем оно не говорило, наоборот, показывало своим содержанием, что Рюджин — тварь, которая должна была умереть от собственноручно нанесённых травм. «Раз не сдохла, то организуем твою смерть». И, чёрт побери, Рюджин точно знала, что такие угрозы всегда воплощаются в реальность, и отправителю всё равно на то, каким именно образом он доведёт дело до конца. Юна готовила завтрак вместе с матерью, а Рю в это время судорожно вымывала лицо, чтобы никаких следов истерики не было заметно. Любая, даже самая крошечная слезинка может стать поводом для допроса, а чувствовать себя подсудимой не особо хотелось, и так нервов затрачено на всё выше крыши, а ещё же хочется пожить нормально хоть пару дней. Жаль только, что судьбе похуй на эмоциональное состояние человека, ей надо выполнить план по ломанию душ, и только тогда она успокоится. А мерзкая Цзыюй с её двинутыми подругами только и ждут, что Рюджин просто сломается. — Доброе утро, — старшая редко целовала маму по утрам, но тут клюнула её в щёку и присела рядом с Юной, что уже ела тосты с намазанным на них маслом и арахисовой пастой. Папа уже давно уехал, в доме остались лишь три его самые любимые женщины, за которых он горой стоял. — Какие планы на сегодня? — мама улыбнулась и пододвинула Рюджин кофе, чтобы та взбодрилась и наконец-таки тепло улыбнулась, поблагодарив. Что-то старшая выглядела очень уж помятой, и это насторожило женщину, которая теперь старалась следить за каждым изменением в настроении обеих своих дочерей. — Учиться, потом пойти к Феликсу, и да, мне денег хватит, — улыбнулась Юна и слегка пихнула сестру. — Ну а Рюджин на учёбе зависнет вместе с моими друзьями, мы вытащим её из непонятного состояния. — Это надо, — поддакнула старшая. Рюджин мало кому рассказывала о том времени, когда она решила покончить с собой, даже на вопросы младшей сестры в больнице не отвечала, предпочитая прикрываться ничего не значащими фразами по типу «сама виновата» и «заигралась с лезвиями». Только психолог, с ней работающий, смог расколоть девушку, вывести её на какие-либо эмоции, заставить признаться, что во всём виновата школа, а именно — девочки, решившие, кому из учениц жить, а кому нет. Тогда-то Рю и познакомилась с таким понятием, как газлайтинг, прочитала про этот феномен в интернете и поняла, что да, так оно и есть на самом деле — Цзыюй опасна, как и её подружки, их надо срочно на лечение, а не пускать к обычным людям. — Они меня всё равно убьют, если я приду в школу, — проговорила Рюджин, физически закрываясь от врача и не давая ему пробиться через все барьеры и мысли. — Они меня просто убьют… То, что девушка боялась идти в учебное заведение — это понятно, не каждый справится с таким уровнем стресса, но как только Рюджин вместе с Юной увидели Йеджи на крыше, курящую и не обращающую ни на что внимание, они поняли, что в этой жизни точно есть хоть какая-то константа. Пускай Хван портила свой организм, собственные лёгкие, но, чёрт побери, она была настоящей, лишённой грязных мотивов поведения, которыми славилась Цзыюй, и сёстры махнули девушке, которая отозвалась смахиванием пепла и лёгкой улыбкой. Раз Йеджи начала ходить в школу более-менее регулярно, значит, что-то неумолимо начало меняться. Хотя кто знает, какой именно из кругов ада сейчас проходила девушка, не ведая, что за её спиной стоял учитель Чхве Ёнджун.