И я не знаю, как мне удержаться На высоте, на высоте. Три дня дождя — «Осень и алкоголь»
— Мам, ты не понимаешь! Раньше, да и сейчас тоже, Йеджи и так плохо ладила с родителями: скандалы, крики, ссоры, непонимание, сопряжённое с физическим и психологическим насилием, когда ей говорили, что она «ребёнок на пробу», неблагодарная тварь, которую воспитали кое-как, лишь бы выпустить в социум и показать, какая она сама по себе. Плыви рыбкой в луже, Хван-младшая, пытайся добраться до моря — всё равно не получится, задохнёшься и умрёшь, как воду и асфальт не бей, никто не подойдёт, ведь жизнь такая штука, что пожуёт и выплюнет. Йеджи и так уже жизнь пожевала с разводом родителей и отцовской позицией «она мне не нужна, пусть живёт со своей матерью», и это было равноценно предательству, потому что каким бы человеком не был её папа, она его любила. Сейчас же на неё взъелась мать за то, что она явилась, разодетая, как шлюха, с какими-то царапинами на шее, будто бы кто-то в страсти её душил, и пускай от матери вновь пахло алкоголем, девушка понимала — ей обидно. Ей пиздец как обидно, потому что она могла вообще не приходить на ночь домой, упорхнуть к Наён или Суджин (если она не ушла спать к Сану), а сейчас просто сжимала мужскую рубашку в руках и хотела плакать. Ей хотелось закинуть эту чёртову вещь, пропахшую учителем, в стиральную машину, тщательно постирать, перед этим закрывшись в ванной комнате, чтобы мама её не видела, но эта женщина уже стояла, критиковала, убивала всё внутри. Если набросится — Йеджи даже отбиваться не будет, и пускай потом подруги будут спрашивать, откуда россыпи синяков и царапин на спине и плечах, когда она будет переодеваться на физкультуру, ей уже всё равно. Изнутри слишком всё высосано, иссушено, как и глаза, которые устали рыдать каждый день в своей комнате, зажимая рот ладонью и используя домашнюю одежду как своеобразный платок. Ей плохо, ей больно, и от этих ощущений хочется бежать, но куда? Ей бежать уже некуда, все варианты подруг испробованы, разве что… Джунхён. Уже не обращая внимания на мать, что говорила ей начать уже есть ужины, девушка заперлась в ванной, заряжая стирку и избавляясь от одежды — ей срочно требовалось вымыться, стереть этот день со своего тела и не схватить новую истерику. Сегодняшние поступки Цзыюй окончательно выбили её из колеи и лишили сил, даже лишний раз рот открывать не хотелось, но всё равно во рту пересохло, а к горлу подступил ком, как только Йеджи встала под струи душа и упёрлась руками в кафель, сжимая кулаки. Ей было неприятно практически всё: та стычка в туалете, весь вот этот странный пафос, который покрывал её с ног до головы, когда она находилась рядом с Чунджи и держала его за руку, пускание дыма в лица друг друга с Ли Черён, чёрт побери, айдолом, который в принципе должен быть чист и невинен. Но пальму первенства всё же по праву заслуживал именно учитель Чхве: его забота, его прикосновения, его поступки — да, это всё было хорошо, но что теперь будет с их репутациями, что уже разнесли крысы Чжоу по школе? Этого не хотелось знать, об этом не хотелось думать, но мысли заполняли голову и не поддавались дрессировке; мама к тому же сказала ей убираться и делать уроки, ведь учёбу завтра никто не отменял, да и сколько уже можно сидеть в душе, когда стирка завершилась, а рубашка уже находилась в сушилке? Йеджи была одета в школьную форму, как вышла, распаренная, ненакрашенная, желающая просто сбежать и не вернуться именно сюда, и всё равно, что её могут забрать в детский дом — пускай забирают да отправляют подальше, такое дерьмо в своей жизни она давно уже перестала вывозить, с ним невозможно уже мириться. Когда зудит комар над ухом, желающий выпить крови, от него хотя бы можно отмахнуться, или прихлопнуть его самого, но мама — отдельный случай, ведь даже увиливание от ответа может показаться оскорбительным, и тогда полетят в стороны волосы и клочки одежды. С мамами лучше не говорить. Потому и Йеджи, собрав нужные принадлежности и сложив рубашку учителя красиво в бумажный пакет, решив одолжить утюг у семьи Ким, молча покинула квартиру, осознавая, что это не последний её побег из дома куда-то. Это ведь нормально — пытаться жить с родителями-тиранами, а потом в слезах ночевать у других людей, которые ничего о проблемах не знают и пытаются помочь своими способами, «проверенными», но на самом деле нет. Не существует принципа «мне помогло, значит, и тебе поможет», это не панацея, это — пустышка, он больше калечит, чем лечит. Йеджи вдавила звонок около двери квартиры семьи Ким и, если честно, не надеялась, что ей откроют, ведь на часах восемь вечера, уже все нормальные люди теряются в вечерних программах по телевизору или готовятся к завтрашнему трудовому или учебному дню, когда надо выложиться на максимум для лучших результатов. Внезапно, но девушке открыла мама Чунджи, на которую сын был очень похож, и она некоторое время пыталась понять, что за девушка без макияжа перед ней стояла, пока уже не вышел сам одноклассник с забавной гулькой на голове, в которую был воткнут карандаш. В серой футболке и спортивных штанах молодой человек выглядел очень по-домашнему, тепло и уютно, и не скажешь по мощным рукам, что у этого самого парня шикарное тело и такой талант к танцам, что ему место явно в агентстве для айдолов, а не в школьном кружке по интересам. — Йеджи? Ты чего так поздно? — госпожа Со слегка смущённо кивнула на поклон и поняла, кто мялся на пороге — девушка его сына, такая… в школьной форме, с рюкзаком и пакетом, будто бы утром за Джунхёном забежала, чтобы потом пойти на уроки. — Извините, можно я у вас переночую? — голос звучал виновато, сердце кровью облилось у обоих, потому что в глазах Хван читалось всё: обиды, недосказанности, побои и всё то, что заставляло её подушку быть всегда мокрой от слёз. — Проходи, — госпожа Со кивнула на реплику сына и пропустила Йеджи, что сгрузила вещи на пол и принялась снимать обувь слегка дрожащими руками, внутрь квартиры. — Что случилось? — Потом, — Хван махнула рукой и глубоко поклонилась матери своего парня, и её губы чуть дёрнулись. — Простите за вторжение, просто… мне негде ночевать. Это была обычная отговорка для всех, ведь Йеджи практически никому не рассказывала о том, что творится в её семье, но как-то раз Чхве Ёнджун видел плачущую девушку, от которой остро пахло алкоголем, и нет, она его не пила ни утром, ни вчера вечером, да и мокрая школьная форма давала понять многое. Нет, он тогда не подошёл, но девушка его заметила, выплакала все глаза до красноты, искусала губы до крови и изломала ногти. С тех пор Йеджи предпочитала не плакать в общественных местах, не показывать своих слабостей даже подругам… но они всё равно видели каждый лопнувший сосуд на лице и опухшие щёки. — Мам? — женщина снова кивнула, разрешая своему сыну что-то сказать. — Мне постелить ей в гостиной? Мать Джунхёна, госпожа Со, растила сына добрым и хорошим парнем, прививала ему чувство прекрасного и знала, что он вырос разносторонним и эрудированным мальчиком, который вполне сносно учился и радовал родителей. Он был единственным ребёнком в семье, где отец часто пропадал вне дома, работая, уезжал в длительные командировки в Китай и Японию и неизменно возвращался с багажом разных интереснейших историй, которые рассказывал за обедом или ужином, когда отсыпался после утомительного перелёта. Семья ни на что не жаловалась, жила таким образом уже шестнадцать лет, и Чунджи знал: его отец — восхитительный и самый настоящий мужчина, мать всегда на его стороне, она самая лучшая женщина в его жизни, самая добрая, и он отголоски этого тёплого и солнечного видел в Йеджи, пускай себя она таковой не считала. — Да, конечно, я сейчас принесу постельное бельё. Йеджи, будешь кушать? Мама хотя бы видела, как ты ушла? Госпожа Со была по образованию психологом, обладала эмпатией и уже видела на лице девушки все признаки подступающей к горлу истерики и паники, потому её и требовалось успокоить, настроить на что-то положительное. Хотя, наверное, в данной ситуации говорить о родителях не стоит, если Хван сбежала из дома, следовало просто написать её матери самостоятельно. Джунхён уже абсолютно спокойно, с помощью своей девушки, конечно же, расстилал постель, разглаживая простыню, и Йеджи в облаке светлых волос, в школьной форме, чистой и выглаженной, казалась слишком хрупкой рядом с Кимом. — Будешь ужинать? — повторила свой вопрос женщина, опираясь плечом о дверной косяк. Она наблюдала за своим сыном, за его нежностью по отношению к Хван, и по-настоящему умилялась, так как давно хотела увидеть своего Джунхёна, названного в честь деда, с той, что согласна дарить ему свою ласку и любовь. — Нет, спасибо, я не голодна, — покачала головой Йеджи. — Я… могу у вас попросить утюг? — Да, конечно, сейчас принесу, — проговорила женщина и покинула комнату, оставляя подростков наедине, подсознательно доверяя им и зная, что эти дети, закадычные друзья, ничего плохого не сделают. Чунджи в это время, закончив заправлять одеяло в пододеяльник, притянул Йеджи к себе, обнимая и заставляя расслабиться, а та не сопротивлялась и даже прикрыла глаза, понимая, что пускай он не утолит потребность в защите, но он может попытаться это сделать. Буквально через пару секунд, хмыкнув, юноша повалился на кровать, утягивая за собой податливую девушку, что только хмыкнула на его действия, но прижалась чуть ближе. Может, у них получится что-то нормальное? Может, именно Джунхён является «тем самым»? — Йеджи, расскажи, — их волосы сплелись, и в этот момент молодой человек чуть приблизился, желая уже коснуться манящей тонкой талии или же слегка вздымающейся груди, облачённой явно в мягкий и удобный бюстгальтер, который вдруг резко захотелось сдёрнуть с неё. Это желание даже напугало самого парня, потому захотелось отпрянуть, соскочить с дивана и быстро удалиться в ванную, чтобы там спокойно выпустить пар и банально не пробраться ночью в постель девушки. — Тебе это не надо, — проговорила Хван, прижимаясь к парню и будто бы давая ему свободу делать всё, что угодно, и его рука опустилась на бедро, но не задирала юбку. — Просто… спасибо тебе. Не знаю, что бы я делала без вашей семьи. — Ну, сходила к Наён или к Юне, в общем, куда-нибудь к девочкам, или ты хотела побыть со мной? — его голос звучал слишком соблазнительно, он был слишком близко к девушке и забыл, что с минуты на минуту сюда вернётся мама с утюгом. — Ты не хочешь порадовать меня этим? Рука скользнула вниз по мальчишескому торсу, и Джунхёну всё-таки удалось сорвать с её губ поцелуй, такой безалкогольный и слишком глубокий, но он не продолжился быстро, буквально в ту же секунду, как парень встал и оправил штаны, зашла в комнату, принеся утюг и гладильную доску, его мать. Сын помог всё разложить и решил, что будет хорошо налить чай и принести некоторые сладости, чтобы перед сном его девушка, у которой на лице было еле скрываемое отчаяние, совсем немного расслабилась, расправив плечи и сверкнув искрами в глазах. Йеджи в это время принялась гладить рубашку, отвечая на редкие вопросы госпожи Со, и в её голове было настолько мало мыслей, что даже говорила что-то невпопад и слышала странное молчание за спиной. — Плечики дать? — но Хван совершенно неожиданно аккуратно сложила рубашку и убрала её в бумажный пакет, будто пряча. — А… она твоя? — Мне надо её папе отдать, — не моргнув глазом, ответила Йеджи и присела на диван, прикусив губу. — Спасибо вам. Я не знала, куда ещё идти. — А к папе? — плечи вздрогнули и опустились, и женщина слегка покривила губы. — Я написала твоей матери, она мне не ответила, наверное, опять напилась и спать легла. Как ты вообще это выносишь? — Не знаю, — сказала Йеджи, — простите, мне плохо, столько свалилось за это время, я бы легла спать… — Не время спать, я что, зря чай заваривал? — в комнату вошёл Чунджи, внезапно хлопнула входная дверь и парень выглянул в коридор. — О, привет, пап. Мама сейчас подойдёт. Госпожа Со стремительно покинула гостиную, извинившись за стремительный уход, и закрыла за собой дверь, оставляя одноклассников наедине. Парень, взращенный на разных кулинарных шоу, да и к тому же все люди в его окружении, почти все родственники, работали в ресторанах и отнюдь не официантами; один из его дядей был шеф-поваром в ресторане, который имел пять мишленовских звёзд. Суджин как-то сказала, что хочет там забронировать столик чисто смеха ради, Чунджи позвонил и выяснил, что его друзья могут прийти… сейчас, и если с ними будет Джунхён, то они поедят бесплатно. Сан, будучи студентом, наелся до брюха, Суджин буквально выносили на руках, а Ким и Йеджи, хихикая, остались на десерт, заказав ещё по кружке чая. Бесплатный сыр, конечно же, бывает только в мышеловке, потому Чунджи после пира в течение месяца работал на своего дядю в его ресторане, и было бы неплохо, если бы ему платили, но работал парень как и ел — бесплатно. — Львиный зев — летом на даче растил, потом сушил — в общем, старался, попробуй, а мама заварные пирожные испекла, я взял немного. От чая приятно пахло, и Йеджи расслабилась, выпивая его и чувствуя, как их с Чунджи колени соприкасались, а его рука была достаточно близко к колену школьницы. Йеджи не думала отодвигаться и ощущала себя в безопасности, всё её естество тянуло спать — день был слишком насыщенным, угнетающим, а если и сейчас случится нечто, то она вообще завтра с кровати не поднимется чисто из принципа, а потом в школу не будет ходить до окончания учебного полугодия. Но Чунджи просто молчал, пил чай и не делал никаких действий, будто бы давая девушке возможность выбрать, что она хочет прямо сейчас: заварное пирожное, размазанное по бедру и слизанное его языком, новая кружка горячего чая или что-то более страстное, незабываемое. Они подростки, кровь горячая и играющая, страсти в ней больше, чем здравого смысла вместе с самосознательностью и умением рефлексировать. — Я хочу спать, — мужская рука опустилась на её колено с этими словами, всё тело вздрогнуло и захотело отстраниться, но не смело сдвинуться с места, лишь её пальцы слегка коснулись кисти Кима и вынудили отстраниться. — Я не хочу, Джунхён. Я оплачу тебе за доброту немного позже и чуть иначе, не надо сейчас этого делать. Чунджи дорвался до девушки, которая ему очень нравилась, полностью обладал ею и чувствовал, что она способна дать ему всё, о чём он мечтает. Хван тихонечко освободилась, присел на колени рядом с рюкзаком и доставая из него одежду для сна, — обычные мягкие шорты и майку с тонкими бретелями, — и желая уже переодеться и лечь спать. Ким за спиной вновь налил чай, повисла тяжёлая атмосфера, а Йеджи уже поняла, что зря сюда пришла — могла же действительно позвонить девочкам и спокойно переночевать, наутро приходя свежей и выспавшейся в школу. Может, даже ничего плохого не произойдёт и даже учитель Чхве к себе не вызовет, чтобы вновь внушить, что сигареты — яд, развод родителей — ужасно, а она сама ещё слишком молода для страдания и саморазрушения. — Йеджи, — вновь раздалось сзади, и девушка встала на ноги, прижимая к себе одежду, — я люблю тебя и хочу, чтобы ты принадлежала только мне. От таких парней принято бежать, не оглядываясь, вырываться из их паучьих пут и не позволять к себе даже прикасаться — они более ядовиты, чем даже пачки сигарет, сейчас распиханные по всевозможным карманам. Они опасны, как пожар и дикий голодный зверь, и также способны растерзать, наигравшись с сердцем и даже не думая о том, что эта выпотрошенная оболочка, это обнажённое нутро кому-то нужно. Джунхён был ещё слишком юным, чтобы понимать, что то, что он сказал — нездорово, токсично и болезненно для девушки, что стояла рядом и немного неловко переступила с ноги на ногу, ощущая неудобство. — Но я не могу так, — покачала головой Йеджи, — ты же понимаешь, что я… воспринимаю тебя всё равно как друга. — Тогда почему ты согласилась стать моей девушкой? — в голосе было достаточно много боли и некоторой злости, потому что ему резко стало обидно — Чунджи до этого много на неё тратил денег, добивался и даже не делал слишком сильных поползновений в её трусы. Захотелось уйти, хлопнув дверью и оставив остывающий чай на столике, но это выглядело бы слишком по-детски, слишком не по-мужски, а Чунджи уже считал себя взрослым, пускай ему было только шестнадцать. Да, у него была девушка, да, он защищал её и оберегал по-своему от всех опасностей, но всё равно — трепетное девчачье сердце принадлежало не ему, а кому-то другому, но кто над ним властен — непонятно. — Я не знаю, — огрызнулась девушка, сжав пальцами бельё для сна. — Думаешь, я сама знаю, почему что-то происходит в моей жизни? Легко жить в хорошей полной семье, где нет истеричной матери, нарциссичного отца и они ещё вдобавок не в разводе! Звенящая тишина опустилась на квартиру, пускай девушка не кричала — простой обидчивый тон, в котором сплелось отчаяние, злость и слёзы причудливым ошейником, что был маловат для шеи Чунджи, что внезапно подавился воздухом, осознавая буквально всё, что только сказала девушка. Да, она многое скрывала, но и многое виднелось на её лице, а сейчас по её щекам вообще текли злые горькие слёзы, стремящиеся к подбородку и капающие на воротник белой школьной рубашки. Да, у Джунхёна было всё даже слишком хорошо и радужно, он был любимым, единственным и обласканным, зависть захватила девушку полностью, потому что она тоже хотела, чтобы мама была на кухне и пекла всякие вкусности, папа ходил каждый день на работу, а за ужином они обсуждали весь прошедший день со всеми его взлётами и оглушительными падениями. Ей хотелось обычной жизни, обычных родителей и отсутствие истерик, криков, хлопанья дверьми и алкоголя, разлитого по полу вперемешку с остатками еды, которые мама не успела доготовить, потому что её снова потянуло к крепкой подруге-завсегдатайке Бутылке. — Чья рубашка была на тебе сегодня в школе? — слова выплюнулись с такой злостью, что захотелось сделать шаг назад, но Хван застыла, не смея сделать никакого движения, даже руки выронили одежду для сна, которую сейчас мог затоптать Чунджи, превратившийся из прекрасного принца в монстра. Быть девушкой лучшего друга — самое отвратительное, что когда-либо случалось с Йеджи, даже то, что учитель лицезрел её нижнее бельё, было не настолько угнетающим. — Рубашка учителя Чхве, — смело сорвалось с губ, и девушка пожалела в следующую же секунду — лицо парня побагровело, она поняла, что совершенно не знала того человека, которого называла другом, а он уточнял новый титул — «парень». Милые люди редко бывают такими же милыми при личном общении, особенно когда раздосадованы, устали и разочарованы в своём оппоненте, а Джунхёну стало очень горько, потому что эта рубашка — повод для ревности, ненависти, которая выжгла жилы и удалила из глазниц белки. — Вот к нему бы, блядь, и пошла ночевать. За парнем хлопнула дверь, женские колени столкнулись с полом, а руки прижались к исказившемуся рту, подавляя истерику и надеясь, что потом, в будущем, они помирятся, возможно, даже завтра, потому что сейчас — только плакать, ненавидеть себя за всю ту боль, что разъедала, подобно кислоте, изнутри и надеяться на счастливый исход, пускай счастье лишь иллюзия, легко крошащаяся. А в остывшей кружке чая лепестки лживого цветка плавали.* * *
Рюджин уже собиралась ложиться спать, обхватив волосы резинкой, как на телефон пришло сообщение, и она уже хотела заблокировать, не глядя, потому что те письма с пожеланиями смерти поступали ежедневно, но страсти внутри поутихли — не было уже столько эмоций и слёз, девушка даже привыкла к ним. Только вот «Привет, это Уён» заставило её покраснеть и открыть полный текст, чтобы как можно скорее с ним ознакомиться. Рю не знала, но Юна под шумок дала парню номер её телефона, потому что видела тот безобидный и достаточно смешной флирт, а улыбка на лице онни говорила за себя — видимо, они действительно друг другу понравились. «Привет, это Уён. Давай я завтра зайду за тобой и Юной по пути в школу? Если хочешь, даже не буду нуной называть, потому что тебе неприятно, да?» Вот дурачок. «Конечно, заходи, мы с Юной будем только рады». В то время как жизнь у одного человека нормализуется, жизнь другого обязательно идёт к тёмному дну.