Раньше тебя любил — теперь, в общем-то, мне насрать. Booker — Некуда бежать (ft. pyrokinesis, МУККА)
Уён, такой смущающийся, трепещущий перед Рюджин, прибыл вовремя, девушки были приятно удивлены тому, что обнаружили его в подъезде, где он грелся, потому что на улице гулял очень сильный ветер. Юна преспокойно с ним обнялась, выразив восхищение тому, что он наконец-то уложил волосы и выглядит по-настоящему как прилежный ученик, коим и являлся в жизни. — Ой да ладно тебе, Уён, будто бы тебе ни разу не говорили, что ты единственный среди своих одноклассников поступишь в другую страну, ибо у тебя все предметы на очень высоком уровне, а с языками… ты будто проживаешь в семье, где мама японка, папа китаец, а вы вынуждены жить в Корее из-за гонений ваших дедушек с бабушками, — высказала свою теорию младшая и внезапно смутилась, как только подняла голову на послышавшиеся шаги. — О, доброе утро, Феликс! Ты тоже в школу? Рюджин и Уён не были знакомы с этим молодым человеком, у которого топорщилась рубашка и галстук был немного сбит, закинут на плечо, будто бы для того, чтобы не мешаться; на его левом запястье виднелись фенечки и какие-то браслеты с бусинами, что явно светились в темноте. Он вызывал странное ощущение: красивый, юный, но в его красоте будто бы не было того самого «мужского» духа, так необходимого парням, что хотели побыстрее вырасти и уже пойти служить, чтобы пригодиться своей стране и выйти потом к своей девушке с гордостью, что он теперь может быть только рядом с ней. Ли Феликс приехал из далёкой Австралии, о чём говорили его веснушки на лице и выжженные краской и солнцем светлые волосы, да и вёл себя он, в принципе, не как кореец: слишком расковано, соблазняюще, даже не стеснялся флиртовать с молодыми учительницами, которых в его школе было достаточно. Искусству вести себя открыто он научил и своего друга Чхве Бомгю, к которому чаще стекались девушки не для любви, а для секса, и Ёнбок уже мечтал, когда в жизни парня появится не только грязная страсть с убивающей похотью, но и что-то другое, более возвышенное. Сам Ли был противником того, чтобы на первом свидании сразу же прыгать в постель, пробовать новые позы и грязно ругаться в процессе, как-то наоборот: предпочитал романтику уютных встреч и анализировал поведение девушки, ведь самое главное, чтобы именно ей было комфортно рядом с ним. И пока единственная девушка, отвечающая ему достаточной взаимностью и породившая интерес, была очаровательная девочка помладше, чья улыбка каждый раз заставляла улыбаться в ответ. — Познакомишь нас? — задала вопрос Рюджин, решив, что в облике учителя по музыке младшей сестры нет ничего пугающего. Юна кивнула, слегка обнявшись с подошедшим парнем, и подвела его к своей онни и другу, что немного смущались и не смотрели друг на друга. — Привет, я Феликс, учитель по гитаре у Юны, — парень протянул вперёд ладонь, намереваясь пожать руки двух молодых людей — смущающейся девушки, похожей на его маленькую музу, и стоящего рядом весьма одухотворённого юношу. — Рюджин, я сестра Юны, — девушка легко пожала пальцы и отошла чуть подальше от него — не хотела, чтобы он хватал её за запястья, рассматривал, насмехаясь, шрамы и говорил, что она слабая и жалкая. — Чон Уён, я друг, — и между парнями не было вражды, так как оба обращали внимание на двух разных девушек, пусть они являлись сёстрами. — Рад познакомиться. В каком классе учишься? — В выпускном, — пожал плечами Феликс и устремился вместе с новыми знакомыми к выходу из подъезда. — А вы все ровесники Юны? — Я старше всех из этих двоих, мне скоро восемнадцать, — улыбнулась Рю. — Ты же не в нашей школе учишься, так? — Да, я в соседней школе учусь, — кивнул Ли. — Сейчас я оставлю вас, простите, меня Бомгю ждёт. Удачной учёбы, ребят. — Спасибо, и тебе, — отозвались все, и парень пошёл чуть быстрее, чем все остальные. Рюджин, Уён и Юна шли достаточно быстро, скрашивали время пустой болтовнёй, и младшая с превеликим наслаждением наблюдала за слегка краснеющими щеками своей онни, что порой соприкасалась пальцами с парнем. Она была в тот момент очень милой и трогательной, будто бы не было тех попыток суицида и лежащего полубессознательного тела в доверху наполненной водой ванне, она не была в психбольнице с обязанностью ходить каждую неделю к психологу и вести какой-никакой дневник, чтобы описывать своё малейшее отклонение от эталона, нормы. Сейчас по всем её записям можно сказать одно — она чувствовала себя хорошо, тем более что внимание новых одноклассников, которых до этого она знала поверхностно, пошло ей на пользу. Рю даже и думать забыла о многом, увлечённая знакомствами, общением, но всё равно чувствовала: погружаться, не оглядываясь, в гедонизм так просто нельзя, ведь в спину со своей скорости может влететь острый нож. — О, Йеджи, Чунджи! Пара, держащаяся за руки, шла им навстречу, но выглядела очень странно: опухшее лицо девушки вкупе с красными белками глаз внушало подозрение, Джунхён же был отстранённым, будто бы немного злым, и сердце Рюджин, которая начала по показаниям врача снижать дозу антидепрессантов, немного дёрнулось. Казалось, произошёл какой-то раздор, в любом случае, страшно было в первую очередь за девушку, которая всем своим обликом показывала отчаяние и разочарование, а её красная рука в объятиях ладони Чунджи выглядела не как любовно протянутая, а как будто привязанная к нему. Никто, кроме самого парня, не знал, что Йеджи плакала утром в ванной, принимая душ, как она потом вышла, вся такая неприступная, а Ким отвесил настолько нелицеприятный комментарий, что её лицо сморщилось вновь, но девушка приказала себе, сжимая кулаки, не плакать. Он всего лишь злился на неё из-за вчерашнего, не хотел принимать некоторые события и желал максимально от них абстрагироваться, ведь она, чёрт побери, изменила. Хотя как в таковом понятии никакой измены не было. — Вы выглядите так, будто у вас была горячая ночка, — Юну несло не в ту степь, она чувствовала, что у этой парочки что-то произошло, но пока не могла сопоставить выражения двух лиц. — У-у, Йеджи, колись! — Я, пожалуй, в школу, — девушка, до того момента допрашиваемая, вырвала запястье из руки Джунхёна, косо смотря на него самого, а потом устремилась в здание, на ходу перекладывая бумажный пакет в другую руку и доставая пачку сигарет. У Рюджин, как и у остальных, было больше вопросов, чем ответов, она переглянулась с Уёном, но не устремилась за Хван, предпочтя оставить её в покое и разобраться с Кимом, что до сих пор не мог успокоиться. — Что-то произошло? — хлопнула глазами Шин-младшая, и Чунджи махнул рукой, обесценивая абсолютно всё и понимая, что долго укрываться не удастся, ведь Йеджи — девушка, а они не склонны хранить от подруг секреты, даже вот такие. Кому ещё она сказала, что надела рубашку учителя Чхве? Кому ещё она дала понять, что наставила рога собственному парню? — Переночевала у меня, из-за мамы плакала, — коротко, почти что правдиво, и при этом у Рю забарахлил аппарат, нацеленный на распознание мудаков — что-то подобное было и с её бывшим, Со Чанбином, который пока не ходил на уроки из-за простуды, но она чувствовала — скоро этот отморозок устроит ей «сладкую» жизнь, как только увидит. — Раздражённая сегодня, жуть. Весь мозг вынесла. — Порой лучше выслушать и оказать хоть какую-то помощь, а не злиться и глубоко дышать, когда человек нуждается в поддержке, — Рюджин после этих слов Уёна почувствовала на своём плече его руку и немного успокоилась — рядом с этим парнем она ощущала себя в безопасности. — Пойдём в школу? Йеджи быстрым шагом шла по коридору, внутренне захлёбываясь в эмоциях и желая, чтобы никто не последовал за ней и не стал расспрашивать, как дела, что случилось, почему она такая грустная и в глазах слёзы вперемешку с хриплым немым криком. Зря она ввязалась в это всё, зря согласилась — избежала бы всей этой токсичности, нездоровой жестокости и обвинений; да, она тоже виновата в том, что молчала, ничего не говорила и только в порыве рассказала о том, что эта рубашка принадлежит учителю. Хван еле вырвалась на холод крыши, чуть запахнула пиджак и сжала сигарету в руке, после же, бросив вещи, она подпалила кончик и затянулась, прикрывая глаза и выдыхая дым, — девушка не курила уже полтора дня, её ломало от отсутствия никотина. — Йеджи? — девушка резко ощерилась, так как не хотела вообще кого-либо видеть, слышать, но, если честно, было странно, что пришла именно Рюджин. Как успела заметить курящая сейчас школьница, Шин-старшая выглядела немного иначе, не так, как было до этого: завитые на кончиках белые волосы со слегка потемневшими корнями напоминали ведьму Сабрину из сериала от Netflix, персиковая помада отлично ей шла, а вместо рюшей и кружев была обычная школьная форма с дополнением в виде чёрного ободка на макушке. — Чунджи тебя избил? Да. Морально избил, изнасиловал, пожевал и выплюнул, будто вся её жизнь, которая каждый день жалила своим «ты никто», «сдохни» и «удавись»; пока Йеджи сопротивлялась, билась в конвульсиях и должна была выжить любой ценой. А с Джунхёном нужно что-то решать: либо расставаться с концами и больше никогда не общаться, видя сочащуюся из всех пор гниль, либо продолжать терпеть, молчаливо прощать презрение и вести себя как ни в чём не бывало. Так поступать нельзя, это грязно и отвратительно, у Хван даже в горле дым встал и проник ниже, обосновываясь в желудке и оседая в селезёнке, но сплюнуть было нельзя, как и выхаркать ненужные сейчас лёгкие. — Если его словами можно было бы убить человека, то меня бы уже хоронили, — Хван хмыкнула и затушила сигарету о перила. — Меня неприкрыто обвинили в измене. Хотя, блин, зачем я тебе всё это рассказала? Ты всё равно мне не особо подруга… — Ты так сильно боишься дружить? — Шин поразила своими словами, что даже зажигалка выпала из слегка дрожащих пальцев. — А по виду такая бойкая, знаешь ли. Повторю свой вопрос, пожалуй. — Цзыюй порвала мою рубашку, заперла в раздевалке, а потом и учителя Чхве ко мне запихнула, — Йеджи увидела, как вытянулось лицо девушки, а потому хмыкнула и наконец-то подняла свою зажигалку. — Не бойся, учитель Чхве дохера правильный, он и пальцем меня не тронул. Конечно, пальцем не трогал, конечно, только взглядом сожрал, изласкал лицо холодной водой из-под крана и обжёг горячим дыханием всё её тело до самых кончиков пальцев. Как же сейчас была не в кассу дрожь, прошедшая по спине и остановившаяся на макушке, даже будто волосы шевельнулись, а глаза забегали по пальцам и шее Рю, собирая весь тонко-прекрасный образ от головы до ног. Вот чёрт. А Шин-старшая рушит все баррикады и даже не морщится. — Я хочу предложить тебе дружбу, Йеджи, — девушка подошла чуть ближе и протянула руку. — Мне кажется, ты хорошая, но… тебе хочется многое высказать. Ты можешь мне доверять. — И ты не считаешь меня шлюхой за то, что меня заперли вместе с учителем Чхве? — ей было важно это, даже в глазах что-то такое под звук звонка блеснуло; люди склонны бояться других, тех, кто не может, по их мнению, принять их. — Шлюха — это когда ебёшься с кем попало за деньги, да и глупо кого-то таковой называть просто из-за того, что на тебе мужская рубашка, — руки соприкоснулись, и Хван расслабленно улыбнулась, вскоре разорвав рукопожатие и подняв свои сумки. — А теперь пошли на урок. Я пообещала Юне вернуть тебя в целости и сохранности. Чхве Ёнджун видел погасшие искры в глазах Йеджи и её заторможенную реакцию на Рюджин, что вела девушку за руку по направлению к кабинету, но они его самого не видели. В бумажном пакете, немного помятом, учитель знал, хранилась его рубашка, его вещь, и из-за этого хотелось ухмыльнуться, но пришлось ускорить шаг по направлению к другому классу, что «с нетерпением» ждал химии и «грезил» об очередной лабораторной. Мужчина прошёл чуть дальше по коридору, поворачивая к тихому кабинету и заходя, чтобы посмотреть на смурные лица подростков, что настолько сильно уставали, что не могли испытывать ничего. Такое же выражение он видел и у Йеджи до того, как их заперли в женской раздевалке при физкультурном зале — всё тогда в чертах исказилось, показались новые эмоции, те, которые он ни разу в жизни у неё не видел. Ей было больно, она смущалась, испытывала отвращение, страх и презрение, тогда этот восхитительный коктейль выпивался залпом, а сейчас что-то в горле стояло и не давало двинуть даже языком. — Здравствуйте, садитесь. Йеджи уселась за парту, хмуро ловя взгляд своего парня, а потом тяжело усмехнулась — почувствовала уже, что Чунджи важно было, чтобы она находилась рядом, принадлежала только ему, но Хван — своя собственная, ведь проблемы все решает сама. Это нормально для неё, но вывозить что-то ещё она не сможет; лишь поэтому Йеджи решила для себя одно — пора заканчивать это тошнотворное явление под названием «первые отношения». Ким должен знать, что он делает не так, и быть в одно время добрым цветочком, а в другое — ёбнутым мудаком, который мог только травить словами и вырывать невидимыми руками внутри любые чувства, не рационально. Другом он был хорошим, заботливым, но когда желаемое попадало в его руки, то он сразу же перерождался, как феникс, в другую версию себя, более извращённую, более странную, и поначалу это незаметно, лишь потом у него что-то щёлкало. Хван не намерена это терпеть, вывозить и стараться что-то исправить в другом человеке. Она громко вырвала из тетради листок бумаги, не обращая внимания на что-то говорящего учителя, что думал, будто девчонка пропащая и выпендривается смеха других ради, и стала писать большой хангылью слова, что исходили из самого сердца. Даже несмотря на то, что там вскоре было написано «Ким Джунхён, иди на хуй со своей любовью». Скомкав бумагу, Йеджи бросила её в одноклассника и отвлеклась на урок, не замечая, как съёжились плечи Чунджи и сжались его руки, но всё же ручка заскользила по линованным строкам, отвечая «хорошо» на выплеск агрессии, и это было их возвращение к истокам — может, им всё же лучше остаться друзьями и не трепать друг другу нервы? Нет, бывшие не могут быть друзьями, всё окружение, да и они сами, будут напоминать об отношениях, раз за разом травмировать и бередить остатки чувств. Если бы они были ещё положительными… но нет, это ненависть, определённый страх и весь оставшийся негатив, выливающийся в серость бытия и светлость мыслей. Йеджи очень быстро прочитала то, что ей было отослано в ответ парнем, который выглядел непривычно устало и будто бы не ожидал таких слов от уже своей бывшей девушки. Она улыбнулась, хмыкнув и снова комкая бумагу, намереваясь в конце урока её выбросить в мусорную корзину, срубив трёхочковый и понимая, что из этой бойни она вышла победительницей. Она молодец. Она выдержала. А Джунхёну спасибо за то, что не стал идти на попятную и просить прощения за всё то вчерашнее дерьмо, что будто из ведра вылилось на девушку. Порой первые отношения не бывают такими радужными, как описано в книгах и фильмах — порой это адская дыра, из которой выбраться зачастую нереально.* * *
Ёнджун очень сильно удивился, когда открыл кабинет и увидел находящуюся у его стола Йеджи, что сидела в телефоне и делала вид, будто её ничто не интересует. Он громко хлопнул дверью, и девушка будто бы с ленцой повернула голову, свободно улыбаясь и будто бы стараясь не вспоминать, что было буквально вчера. А Чхве до сих пор помнил: её кожа, запах, те глаза, не бесчувственные и пустые, а живые, со слепой ненавистью, направленной на Цзыюй, и сейчас она, в школьной форме, тщательно расчёсанная и не броско накрашенная, привлекала внимание. Мужчина прошёл прямо к своему столу, сел в кресло и посмотрел на Хван, которая поставила перед ним бумажный пакет с рубашкой и откинулась на спинку неудобного стула. — У меня зад затёк, пока вас ждала, — выдала Хван, немало удивив этим педагога. — Занимались с учениками? — Ты о чём-то хотела поговорить? — Ёнджун понял, что тянуть не стоит, нужно сразу перейти к сути дела, а то Йеджи, и так редко выходящая на прямой диалог, вообще уйдёт и не скажет ничего важного. — Я готов. — В первую очередь, спасибо за рубашку, — девушка приняла правила игры и кивнула на пакет, который Чхве уже притянул к себе, — я… может быть, стоит поговорить с Цзыюй? Она просто уже совсем берега попутала, а я не хочу её второй раз сбрасывать с лестницы. Главная заповедь учителя — не навреди, это распространяется на учеников и начальной, и средней, и старшей школы, преподаватели в колледжах и университетах тоже её придерживаются, и если Ёнджун предпримет попытку поработать с Цзыюй, он навредит Йеджи. И если наоборот — то всё равно навредит, только уже Чжоу. Он уже оповестил классного руководителя китаянки, она связалась с родителями девушки, но те вроде даже санкций никаких не выставили — как была сучкой при богатеньких родителях, так таковой и осталась, поведение не будет меняться, если его насильно не исправлять. Йеджи же совершенно другой вариант — с разводящимися родителями, покорёженной психикой и попытками эскапизма в саму себя, потаённая агрессия выливается порой на окружающих, но пока она стабильна и посещает даже школу, хотя недели три назад вообще отказалась покидать пределы квартиры, где жила. Этих обеих девчонок нужно растащить по разным углам, чтобы не прикасались пальцами и взглядами, разделяли одну школу, но не один коридор, и Чхве понимал — если сам инициирует всё это, то и будет ответственным за контроль. А это что? Лишние бумажки, отчёты, беседы и разъяснения, тем более даже ему, как мужчине, не хотелось попадаться на глаза Цзыюй — именно она была инициатором, чтобы их обоих, учителя и ученицу, запихнули в раздевалку и заставили там сидеть до появления Уёна. А если бы Чон не подошёл? Ёнджун бы сорвался. Ведь такая девочка, молодая, беззащитная перед ним… — А во вторую очередь? — Чхве вырвался из своих мыслей и скинул пелену — ученики не являются сексуальным объектом, это дети. — Я не знаю, как мне жить дальше с матерью, — со вздохом призналась Йеджи. — Я устала от неё по ночам сбегать к друзьям, сегодня ночью к Чунджи пришла, а он… да, он впустил меня, но… мы с ним вернулись к самым истокам. — В каком смысле? — учитель поджал губы, не особо понимая метафоры и надеясь, что ученица расшифрует понятие. — Мы больше не встречаемся. Вы же стали свидетелем того, как мы начали это безобразие, учитель Чхве. А Ёнджун чувствовал себя странно: что-то болезненное в сердце отдавалось и мешало мыслить здраво, ведь теперь эта пташка со светлыми волосами свободна от собственной клетки, она никому не принадлежит и выглядит из-за этого… Счастливой? Чхве Ёнджун знал, что испытывал сейчас нечто неправильное и противоестественное, то, что нельзя никому показывать и доказывать, что это нечто радужное и здоровое. Это не розовые вафли со вкусной сливочной начинкой, облитые карамелью и приправленные ягодами. Это нехорошее увлечение с очернением души, вырыванием нервов и вымыванием всего, что является «хорошим» — это отсутствие морали, педагогической этики и ещё море составляющих, за что его погонят под суд и скажут, что это растление малолетних и извращение, аморальный поступок и педофилия. Влечение к девушкам — это хорошо, но влечение к ученицам — это огромный плевок в собственную репутацию и имидж, на своё образование и знание педагогических заповедей, которые вбиты в голову с первого курса университета. Чхве Ёнджун грязен, как самый порочный демон, и в ту же бездну хотел затянуть и юную школьницу с багажом проблем и вроде бы даже счастливыми глазами. Нет, он пока не влюбился. Но уже чувствовал, что что-то в будущем, возможно, даже ближайшем, их свяжет. — Могу ли я сказать «дверь моей квартиры всегда для тебя открыта»? — это могло быть шуткой, но Чхве был серьёзным, как никогда. — Можете. Сделка с обольстительным дьяволом завершена, но пока не подписана невинной кровью.