Я чувствую, как в мою грудь входит бензопила. Три дня дождя — «Демоны»
На щёку обрушилась мужская тяжёлая ладонь, и девушка вскрикнула, упав со стула на пол и прижав к лицу ладонь. Цзыюй уставилась заплаканным взором на отца, но не посмела ему перечить — школьная чёрная мамба превратилась в обычную домашнюю ящерицу. Мать смотрела на эту сцену с равнодушием в глазах, качала головой, мол, «не воспитала должным образом», а потом просто забрала бокал с недопитым вином и покинула большую столовую — дочь и отец должны поговорить наедине. Она привыкла в такие моменты просто уходить, не желала видеть слёз Цзы, слышать её крики и обещания исправиться, сделать всё по-другому и наконец-то завести положительную репутацию в школе. Её родители терпели многое, затыкали рты деньгами, даже того байкера Чонгука с плотно забитым рукавом попытались принять, пока через камеры не увидели, как он буквально трахает их дочь на заднем дворе, а она потом ему с таким смаком отсасывала, что парень залил спермой всё её лицо. Чёрт, она ради этого даже губы кольнула, чтобы испробовать новые ощущения, но для родителей такая выходка стала последней — если Цзыюй позволяла унижаться перед своим парнем, бить себя по всем частям тела, плевать себе в лицо, то ей будут привычны побои. Хотя к насилию Чжоу приручил совершенно не бывший, а вполне себе родные и ныне здравствующие родители, решившие в детстве воспитать послушную китайскую принцессу. Все её пальцы были в мелких шрамах от указок разных учителей, ягодицы тогда часто имели фиолетово-лиловый оттенок, а глаза вскоре остекленели, не выдавая части спектра тех эмоций, что может выдавить из себя человек. Они хотели принцессу, а получили куклу, и теперь при каждом движении головы Цзыюй вскрикивала, пыталась загородиться от ударов, но её руки слишком ослабли, а сопротивляться отцу она не могла — он большой, страшный, как медведь, сильный и способен без угрызений совести дать ей под дых. Он не трогал порой лишь её лицо, но сегодня после того, как узнал, что пыталась купить дочь, не сдержался, и его гнев возрастал с каждой пророненной слезинкой, будто она разжигала ненависть глубоко-глубоко внутри. — Обещаю тебе, если я снова узнаю, что ты пыталась до совершеннолетия купить алкоголь, я всё сделаю, чтобы отбить у тебя привычку вообще пить, — телефон оказался на ворсистом ковре, и господин Чжоу раздражённо цокнул языком. — Вон в свою комнату. Сегодня без ужина. Девушка еле успела выхватить из-под ног отца средство связи, а потом очертя голову понеслась в свою комнату, в панике запираясь и прислоняясь к ней спиной. В этой жизни был лишь один человек, вызывающий страх вперемешку с дикой ненавистью и реакцией собаки Павлова на звоночек — собственный отец, которого воспитывали в строгости и который знал, что на своём ребёнке он будет пробовать ту же модель поведения. Он был консервативным китайцем, что не помешало ему переехать в Корею и перенести туда всё состояние, добыть гражданство для себя и семьи и вырыть тут бизнес, плотно сев на нишу торговли морепродуктами. Именно из-за такого склада мышления, что на одну семью должен быть один ребёнок, господин Чжоу после рождения дочери всегда отправлял жену на аборт, и такая операция была проведена уже около десяти раз, что не прибавило женщине здоровья и красоты. Только потом госпожа Чжоу вставила спираль и перестала мучиться каждый раз, когда из неё выходил плод, даже, казалось, стала свежее, но молодость была безвозвратно потеряна. Цзыюй в моменты избиений больше всего ненавидела свою семью и желала вырваться из-под их опеки и переехать к парню, но сложность заключалась в том, что ни один кавалер не задерживался у неё больше, чем на пару месяцев. После Чонгука она вовсе, кажется, разочаровалась и расхотела быть с каким-либо парнем, но её ни на кого пока не тянуло, что уже было значительной победой. Как-то на встрече с гинекологом Цзы разговорилась, сказала, что многих пугают её аппетиты и жажда внимания к себе вместе со стремлением доставить удовольствие, и врач тогда высказал предположение, что ей стоит сначала подлечить голову, прежде чем лезть кому-то в постель. Только вот таблетки, что выписал психиатр, оказались совершенно не действенными, от них была странная реакция организма, а другие таблетки, трансформирующиеся в порошок, что дал ей Чонгук когда-то, помогали. Наверно, хорошо, что в своё время Чона выгнали быстро и почти без криков — он забыл половину вещей и собственного товара, и Цзыюй часто пользовалась возможностью забыться в иной реальности. Сейчас, конечно, зачесался нос и заслезились глаза — нельзя, нужно экономить и «лакомиться» во время нервных срывов, а не каждодневных побоев, а то не хватит, пускай руки тянутся к самодельному набору юного химика и оглаживают своеобразные реактивы. Весь круг знакомых Цзыюй состоял из беспросветных наркоманов и алкоголиков, только они были одеты в шелка, а над макияжем трудилась толпа стилистов — не все опустившиеся на моральное дно люди были бедными и не имели ни воны в кармане, зачастую это богатые, те, у кого есть власть и влияние, а такие вещества лишь стимулируют работу серого вещества и помогают принимать взвешенные решения. Таковых было не дождаться от Цзыюй — в первое время, формируя привычку, после отходняка она блевала, выворачивалась наизнанку и полоскала рот до блеска целых полчаса, а потом в голове стал появляться розовый туман из фраз, похожих на «всё хорошо» и «всё идеально», и все проблемы, всё хорошее, даже собственное тело забывалось. Она как-то трахалась под кайфом — незабываемые ощущения, когда человек готов на всё и буквально сам просит сделать с собой всё, что угодно, лишь бы были движения внутри, сжатия ногтей на обнажённой спине и стоны, наполняющие дом. Цзыюй еле успокоилась, ложась на кровать и всматриваясь в потолок, куда в детстве были наклеены разные звёзды и постеры, — сейчас всё монотонно-белое, хотя в темноте не видно, и стерильное, будто ничего там и не было. Макияжа на ухоженной коже не было, и девушка, застонав и борясь с головной болью, прислонила ладони к лицу и чуть позорно не разрыдалась, осознавая, что она без ужина и, возможно, без выхода на улицу. Её так наказывали в младшей школе, когда она слишком зазнавалась и позорила семью, а сейчас, видимо, решили вспомнить былое и оторваться на школьнице, которая хоть и не была ангелом с золотым нимбом и белоснежными крылышками, всё же являлась личностью, человеком и уже полностью осознавала себя. Жаль, что за свои поступки пока не могла нести ответственности, клянчила у «ненавистных» родителей деньги и порой падала от избытка наркотиков в крови на пол, зарываясь в пушистый ковёр пальцами и пытаясь в нём найти потаённые сокровища. Цзыюй вышла из дома после ужина, после того, как родители, посмеявшись, поели и ушли в свою комнату заниматься личными делами, и пускай двор был напичкан камерами, девушка всё равно показала в объектив средний палец и гордо покинула территорию, вдыхая воздух всей грудью. Холод цапал за бёдра, она знала — ей всего лишь нужно проветриться, встретиться с человеком, чей номер назван «Не звони, только если для секса», не говорить ему про таблетки в своей комнате и просто попросить себя завалить, обойтись с ней как с сукой и вытрахать всё естество, чтобы она знала своё место и просила ещё наказаний. Возможно, с такими странными маниями Чжоу Цзыюй действительно стоит обратиться к психиатру, чтобы он выписал ей что-нибудь потяжелее, а то она не слезет с этой иглы и будет без конца думать, думать, думать, как маньячка, чтобы потом сдаться перед своим бывшим. Перед Чон Чонгуком. Перед парнем, что был не первым и не очередным — в своём роде, такой крышесносный и заставляющий желать его аж до зубовного скрежета, он был единственным, и пускай они были в разрыве уже давно, порой ходили друг к другу, потому что иных вариантов просто не было. Созависимые, больные, исцарапанные реальностью и сгнивающие изнутри из-за целительно убивающих порошков — такие люди держатся вместе, ведь они отбросы общества и не достойны нормальных друзей и любви, хотя и у Чонгука, и у Цзыюй были те, кто знал про них всё: тайные желания и страсти, внутренние переживания, а вместе с тем и боль, тяжесть. Чон и Чжоу держались лишь потому вместе, что слишком похожи, а когда от одинаковости блевать потянуло, они и порвали. Пускай не до конца. — Пупсик, что ты делаешь? — рот Цзыюй кривился от внутренней истерики, но она уверенно шла вперёд, в район, где жил её бывший, потому что знала — он никуда оттуда не уйдёт, никуда не денется, слишком уж не любит менять местоположение. — Бухаю тут с пацанами, а что? Тянет ко мне? — по звуку было слышно, как чокнулись пивные бутылки, и Тэхён, лучший друг Чонгука, что-то проговорил, явно весёлое, потому что собеседник Цзы хмыкнул. — Я не против поебаться так-то, если ты только поэтому звонишь. — Нет, блядь, собираюсь уточнять, как у тебя дела, — Чжоу остановилась и перевела дух. — Вышвыривай своих друзей и оставь мне пива. Я ничего не ела на ужин и мне одна бутылка лишней не будет. Цзыюй, признаться честно, не всегда любила выпить — она больше предпочитала другие виды времяпрепровождения, чем просто распитие спиртных напитков. Конечно же, речь не шла о шахматах или каком ином виде интеллектуального спорта, даже книги она в какой-то мере презирала и не воспринимала, а больше всего любила флиртовать, гладя ногой бедро парня, заискивающе смотреть в глаза, а потом шептать в губы, что она будет послушной и издаст губами такие стоны, что парень потеряет счёт собственных оргазмов. Что-то было в Чжоу Цзыюй, что-то неуловимое и очень сексуальное, оттого многие парни падали к её ступням и целовали пальцы, а она с удовольствием потом награждала их качественным минетом и своими раздвинутыми ногами. Чуть меньше флирта она любила смотреть какие-либо фильмы, делая себе несложный маникюр и выходя потом с ним в школу — ей всё положено, ей всё можно, потому что папочка заплатил, дабы к дочурке больше не притронулись и оставили в покое. Цзыюй пришла как раз к тому моменту, когда Тэхён и два других друга Чонгука выходили из его дома в сопровождении шатающегося хозяина, хлопали его по плечу и желали весёлой ночки. Такси уже ждало, и как только парни укатили, меж бывшими промелькнула освещающая пространство искра, заставившая девушку подойти и прижаться чуть тёплыми устами к слегка небритой щеке Чона, что он даже закрыл глаза и выдохнул. В момент отношений он любил её по-настоящему: задаривал подарками, готов был для неё на всё и даже познакомился с родителями, пускай и знал, что они не одобрят того, что их дочурка уже встречается с парнем, который уже года как два окончил школу и даже не поступил в университет, потому что решил для себя одно — нахуй надо, проще просто пойти работать. — Как дела, малышка? — Чонгук легко оплёл руками талию девушки и повёл её в дом, где было тепло и не чувствовался аромат приходящего Рождества — всё там не блистало праздником. Чон в принципе не любил украшения, поздравления и подарки, пускай в отношениях с Цзыюй нет-нет, да и старался её чем-то порадовать, и девушка с удовольствием принимала что-либо от парня. — Хуёво, предки до сих пор против того, чтобы я пила алкоголь, а отец избил, когда я сказала, что уже достаточно взрослая, — когда цифра шестнадцать заполняет глаза, а до следующей осталось совсем немного, очень просто решить, что человек достаточно взрослый. Только вот количество прожитых лет — зачастую не признак ума и абстрактной взрослости, это совокупность многих факторов, которую можно приобрести и в восемнадцать, и спустя многолетние попытки в шестьдесят девять. — А вообще, я думаю, ты знаешь, зачем я пришла. Цзыюй была любительницей посидеть на столе, и как только она сбросила сапоги на тяжёлом каблуке в прихожей и кинула в руки Чонгука кожаную тёплую куртку, прошла на кухню, с удовольствием замечая две бутылки пива, взяла одну из них и буквально запрыгнула на столешницу. Как только бывший зашёл за ней, понял, что Чжоу над одеждой не думала, а надела то, что попалось под руку первым — короткая мини-юбка «я ушла с трассы, потому что там слишком часто попадаются постоянные клиенты, требующие скидку», школьная рубашка с именной табличкой и разноцветные носки до середины икры. Забавно, как она ещё себе ничего не застудила и в принципе не замёрзла — наверно, потаённая злоба и ненависть к родителям грели лучше любой печки в частном доме, а ещё «такие» девушки, зачастую страдающие высоким чувством собственной важности, не страдают от недугов, потому что срать они хотели на то, что болезни думают на их счёт. Прислонив к губам горлышко теперь открытой бутылки, крышка от которой лежала рядом, Цзыюй закрыла глаза и полностью предалась насыщенному вкусу пива — и пускай весь мир подождёт и Чонгук слюнями подавится, прежде чем сам глотнёт горечь из бутылки, а потом встанет меж чуть раздвинутых ног девушки. — Да уж, ты повзрослела, раньше от тёмного пива морщилась, а сейчас у тебя прям крыша едет, — сказал Чон и провёл по бедру ладонью. — Только ты пришла лишь за ним? Или останешься на ночь? — Думаешь, я откажу себе и тебе в удовольствии? — ногти клацнули по бутылке, и Чонгук чуть сильнее прижался к девушке, прислоняя к ней лоб и глядя в соблазнительно манящие карие глаза. — Дай мне только приглушить эту бутылку. В первую очередь я шла сюда за пивом. Буквально через пять минут, когда обе бутылки были выпиты до дна, Цзыюй прижала ладони к щекам парня и стремительно его поцеловала, позволяя бёдрам оплести его торс, а его рукам пройтись по груди и чуть сжать шею. В своё время она очень многое ему позволила: исследовать собственное тело изнутри и снаружи, пробраться в сердце и перекрыть аорту, а потом бросить в неё и затолкать в горло горящий коктейль Молотова. Поцелуи были похожи на это взрывчатое вещество: они разрывались на языке, шипели, Чжоу пару раз укусила Чона за губу рядом с пирсингом, оттягивала по привычке колечко, а потом ощущала сладостные поцелуи на шее, в то время как его пальцы пробрались под ткань трусов и наглаживали клитор, давно жаждущий прикосновений к себе. Пальцы ног поджались, когда он ввёл первый палец, а собственные руки Цзы расстегнули ремень джинсов парня, дёргая собачку молнии и тоже проводя пальцами по члену, доставая его и сжимая, чтобы потом, после лёгкого шипения, провести по нему вверх и вниз, затуманенным взором смотря на парня и ловя губами его стоны. Они не были друг у друга всего неделю, а желания сейчас столько, сколько хватит на огромное количество часов занятия сексом. — Ты хочешь как всегда? — Цзыюй только этого и желала — быть под прицелом всеобщего внимания, точнее, именно внимания Чонгука, а потом лежать с ним в одной кровати и целоваться до глубокой ночи, чтобы потом собираться с утра и в шуточной форме просить довезти себя до дома. Только вот Чонгук был в этом смысле очень хорошим человеком и действительно привозил Цзыюй на уроки, только к какому по счёту — решал сам, всё равно его бывшей девушке никто ничего не скажет, а администрация школы закроет глаза, что на её территории находится посторонний. Под рубашкой не обнаружилось лифчика и до этого, что было приятным бонусом, и Чон с удовольствием расстегнул пуговицы, целуя полноватую грудь и потом поваливая девушку на столешницу, чтобы она окончательно избавилась от трусов и немного приподняла юбку, чтобы лично ему было легче. Чонгук же в это время избавился от своей верхней одежды и окончательно снял джинсы, после этого проникая в Цзы и срывая с её губ стон, смешанный с криком и ощущением её ногтей прямо на локтях. Он любил её дразнить, потому проник лишь до середины и двигался, не пересекая черты и откровенно мучая извивающуюся девушку, что просила больше и прямо сейчас, чтобы он вынес всю её душу и заменил её собой или чем-то из своих вещей. Наконец-то они слились полностью, и тогда, кажется, Цзыюй расслабилась: сжимая соски на груди, она застонала, округлив рот, и Чонгук скользнул ладонями под её поясницу, наращивая темп и целуя шею с грудью, отводя руки от живота и исцеловывая каждый палец, каждый сантиметр ласковой кожи. Чжоу была для него в своё время открытием, откровением, такая нежная в постели и острая на язык, такая быстро обучаемая и подчиняемая, что Чон пожалел, что в старшей школе не заигрывал со своими одноклассницами, чтобы как-то их подстроить под себя и выковать в них новый стержень. Движения убыстрялись, Цзы уже сходила с ума от подступающего оргазма на кухонном столе, чувствовала, что он скоро треснет под натиском страсти и разломится, проломив пол, но буквально прошла секунда, как её затопил оргазм, как Чонгук вытащил и кончил ей куда-то на бедро, после этого захватывая губы в плен и ощущая пальцами, как билось её сердце. Они привыкли к этому — не состоять в отношениях и заниматься сексом, порой сходиться, но вспоминать обиды прошлого и начинать новые склоки, чтобы потом разойтись по углам и дуться друг на друга, пихаясь бёдрами и внутренне сгорая от чувств. Они знали, что в любом случае выедят друг другу мозг ложечкой для мороженого, разукрасят шеи друг друга засосами и уйдут — одна к родителям, а другой к личному татуировщику, что будет доделывать цветные картинки на коже и жаловаться на собственную судьбу, что она у него не просто прямая линия, а закручивающаяся в спираль и не оставляющая шансов выйти из неё, ведь при ближайшем рассмотрении спираль оказывалась петлёй. Пытаться завести новые отношения и раз за разом возвращаться к Цзыюй? Да пожалуйста, Чонгук так может и, главное, хочет, а Чжоу от него не откажется, ведь он для неё сродни кокаину и марихуане, употреблённым сразу и без шанса на выживание. — Кажется, тебе перед ночёвкой помыться надо, а то в постель не пущу, — Чонгук поцеловал её плечо, а Цзыюй, спрыгнув со стола, легко согласилась уйти в душевую кабинку, чтобы там запереться и вымыться, смыть следы былой страсти. Цзыюй намыливала тело бездумно, прикасалась к каждому оставленному синяку и болезненно шикала, как приходило осознание, что это должно быть больно. Ничего женского в типичной мужской берлоге бывшего парня не было, пришлось вымыть голову его шампунем и даже воспользоваться его дезодорантом, осознавая, что завтра в школе кто-то да и учует, что главная стерва пошла по рукам и пустилась во все тяжкие. На практически обнажённое тело была накинута лишь школьная рубашка, даже не застёгнутая, и в таком виде Чжоу вышла к Чонгуку, что стелил свежее постельное бельё и проветривал комнату — видимо, давно этого не делал, а прямо сейчас предоставилась хорошая возможность. — После меня ты так и не стал ни с кем встречаться? — Цзыюй улеглась на кровать и прикрыла глаза — она была слишком уставшей и вымотанной. — Может, встретим Рождество вместе, а? А затем и Новый год? — Лучше порой побыть одному, чем с кем-то, — Чон прокашлялся и стал переодеваться — сам не стал бежать при первой же возможности в ванную комнату. — И нет, прости. Я не хочу проводить с тобой праздники. Ты забыла, что наши отношения изжили себя, а возобновлять их мне совсем не хочется. — Прям так? — Цзыюй умела держаться, умела не плакать, но сейчас ей откровенно хотелось разрыдаться — этот день просто решил её убить к чёртовой матери. Чонгук притянул её к себе за талию, и это было так по-обыденному, так просто, что Чжоу закрыла глаза и прильнула к нему в ответ. — Я тебе настолько сильно не нужна? — Дура ты, — дыхание парня пахло алкоголем, — я на пьяную голову вообще порой не могу разобрать, кто я, а кто для меня ты… спи уже. Тебе завтра в школу.* * *
Задыхаясь от бега и колющего бока, Йеджи плакала, стараясь не обращать внимания на мороз, что жёг щёки и почти ничем не защищённое тело, а гнал её вперёд ужас, страх и отвращение — три столпа, на которых держится всё её существование, то, что она в последнее время испытывала, как только пересекала порог родительской квартиры. «Раз твоя мамка не дала, ты дашь за неё, — отвратительный рвотный комок подкрался к горлу, мешая дышать, и вспомнились те руки, вцепившиеся в бёдра, пытающиеся разорвать домашние штаны и сделать так, чтобы до смерти напуганная школьница подчинилась и перестала брыкаться. — Сука, ты совсем охуела? Если ты мне сейчас прокусишь член, я его вставлю тебе в задницу!» Йеджи бежала из последних сил, на ходу пытаясь согреться, потому что выбежала из чёртова дома в одной пижамной одежде да с телефоном в руках, который был и проклятием, и спасением, и Наён, до сих пор в двенадцать часов ночи не спящая, отозвалась сообщением «приходи ко мне, я приючу». Отвратительные, мерзкие руки гладили её под футболкой, она старалась отбиваться, но этот хахаль матери был намного сильнее всех остальных, намного злее, намного оходчивее до женского тела, раз его не смущало сопротивление Йеджи и её крики о помощи, что заставили заледенеть даже соседей. Он сжал её грудь одной рукой, второй скручивая руки за спиной, слюнявил её шею и коленом раздвигал бёдра, чтобы сделать себе удобнее, а потом всё же повалил Хван на кровать, садясь на живот и подавляя сопротивление на корню, потому что, казалось, все действия теперь были заблокированы. А в это время девушка не знала, как дышать, как перестать плакать и разрываться от желания плюнуть в лицо или просто замереть и не двигаться, просто позорно потерпеть, пока эта туша не свалится к её ногам; но такие не будут спать до того момента, как не получат желаемое. — Ну же, дорогая, просто погладь его, он тебя не укусит, — одна рука освободилась, но её заставили проникнуть в штаны этого ублюдка, затем оттянуть резинку трусов и скользнуть внутрь. Её пальцы обхватили стоящий член, который уже был готов для вполне себе самого настоящего изнасилования, и Йеджи сквозь слёзы замотала головой — «нет» сорвалось с её языка. — А что это мы неткаем? Твоя мать очень любит это, она очень любит, когда я имею её во все щели. Ты же точно такая же, вся в мамочку, которая отсосёт за денежку. И ты отсосёшь за денежку, я же тебе заплачу, Йеджи-я. Йеджи набрала код подъездной двери и вскочила внутрь, дрожь прошлась по телу, она вытерла слёзы вперемешку с кровью из разбитой губы и пораненного члена — когда он вставил ей в рот свой член, она умудрилась зубами порвать ему уздечку, стоял такой визг, что пробудились все ближайшие квартиры, а Хван только и сообразила, что столкнуть мужика с себя, схватить телефон и практически ни в чём выбежать на улицу, дабы убежать как можно дальше отсюда. Наён уже стояла на лестнице, охая и ахая с вида подруги, которая выглядела обезумевшей и очень испуганной, а потом просто уселась на пол, рыдая и икая, но стараясь прийти в себя — этот ублюдок был первым, что напал на неё, а если мать продолжит в том же духе, то будет не последним. Неужели все мужчины такие? Неужели она будет терпеть это насилие до самого конца своего существования? — Пойдём, Йеджи, всё хорошо, переночуешь у меня, а завтра я пойду с тобой домой и всё будет отлично, — Им поцеловала подругу в лоб и помогла ей подняться, пускай у обеих кружилась голова и хотелось выблевать от переизбытка чувств всё, что было съедено на ужин. — Мама сказала, что всё хорошо и она тебя примет, только… расскажи ей, что произошло, хорошо? — Хорошо, — всхлипнула Йеджи, попадая в кабину лифта. — Блядь, я… Наён, я просто хочу к отцу. Его новая пассия меня хотя бы не изнасилует… — Погоди, что ты сказала?!