Скрышепад

Почему вся моя жизнь — это череда стоп-кадров Разных сортов одного дерьма? ЛСП — Безумие (ft. Oxxymiron)

      Йеджи заснула в слезах только к двум часам ночи в объятиях подруги, которая приблизительно ещё десять минут гладила её волосы и плечи, удивлялась, как Хван не замёрзла из-за такого марш-броска по холоду, а потом даже рассказала порядком сонной госпоже Им, матери Наён, сбивчиво, правда, что же произошло. Все слова до сих пор сидели в головах, они видели, что испытывала девушка, это рассказывая, и госпожу пробрала дрожь — её малышка, пускай такая хорошая и любимая, была рождена из-за случая изнасилования много лет назад, и она вполне себе представляла, что сейчас испытывала Хван Йеджи. Она ведь такой же была — хрупкой, тонкой, с симпатичным личиком и интересным хитрым взглядом, и из-за этого и стала мишенью.       — Он же больше с тобой ничего не сделал? — госпожа Им погладила подругу дочери по голове, а та потом кивнула, зарыдав вновь и согнувшись. Тёплый плед, под которым она грелась, спал с плеч, но никто не спешил его поправлять и возвращать на место. — Поговори с матерью, заяви на этого господина в полицию — в любом случае, он не останется безнаказанным, потому что если человек один раз совершил изнасилование, то и во второй раз это же сделает, а так ты можешь его остановить.       — Я… п-попытаюсь, — зубы стучали друг о друга, а потом Йеджи звучно высморкалась в салфетку. — Но… но это так мерзко, госпожа Им… почему мужчины это делают? Зачем они насилуют?       — Давай об этом поговорим завтра, сегодня, я думаю, информация будет уже лишней, — женщина прижала к себе дочь и её подругу, что до сих пор икала, хотя ей дали стакан воды. — Ложитесь спать, девочки. Утром станет немного легче.       Сейчас было легче разве что Йеджи, что заснула, а Наён переполнилась в очередной раз ненавистью к семье Хван — почему они, два взрослых лба, поступили себя по отношению к общей дочери как два недальновидных козла? Про отца всё понятно: гуляющий изменщик, вечно рыскающий и находящий жертву посочнее да помилее, но её мать? Была хорошей, уважаемой женщиной, как буквально за пару месяцев успела опуститься на самое дно и позволяла собственным одноразовым мужчинам приходить в спальню дочери? За такое было и не грех член отрезать да скормить его акулам, так почему Наён сейчас не могла успокоиться и хотя бы ненадолго, на ночь, перестать думать о смертной казни для таких вот отморозков? Общество стало бы чище, лучше, её подруге полегчало, но пока Им чмокнула её лоб в очередной раз и получше накрыла одеялом — адреналин адреналином, а лечить ангину или какое ещё неприятное заболевание будет сложно, если сейчас у Хван не будет достаточно тепла. Завтра они всё решат и с тем отбросом, и с матерью Йеджи, и Наён надеялась на как минимум благоприятный исход всех событий.       В школе девушке стало будто бы хуже — парни-одноклассники смущали, пугали, а когда по расписанию следующим уроком оказалась химия, Йеджи, бледнея, убежала по коридору к лестнице, что вела на крышу. На счастье, дверь на замок до сих пор не закрыли, и школьница, сразу же понявшая, что глупостью был её странный порыв, согнулась, обхватывая свои плечи руками. Нет, она сейчас не способна видеть Чхве Ёнджуна, помогать ему после урока, о чём-то говорить и терпеть его шуточки, звучащие порой невпопад; заледеневшие руки потянулись к сигаретам, лежащим в кармане пиджака, чиркнула зажигалка, и девушка затянулась, подходя к перилам и сжимая их трясущимися пальцами. Они сегодня говорили с госпожой Им — да, можно просто не говорить с матерью и просто заявить на того мужчину, что посмел с ней такое сделать, и лучше будет, если она с кем-то придёт в квартиру, возьмёт свои скромные пожитки и немного поживёт вместе с Наён. Подруга с готовностью сказала, что они будут рады её у себя приютить, но если она захочет пойти к кому-то другому, то держать не будут; сразу как-то было решено, что Хван пойдёт в полицейский участок сама, всё сделает и напишет, а потом… а потом будет что-то. Йеджи не сталкивалась с правоохранительными органами вот так в лоб, и, видимо, сегодня будет первый раз, когда она напишет заявление на мужчину, который практически изнасиловал её. Или как это называется? Девушка, честно признаться, никогда не была сведуща в профессиональной лексике, и если бы её попросили описать, что случилось, она сказала бы просто: «засунул свой член мне в рот и сказал сосать».       С крыши она ушла через пять минут, когда губы посинели, а всё тело дрожало от холода, что лился изнутри и снаружи. Урок ещё толком и не начался, и девушке пришлось вернуться в учебный класс, трогая заплетённые в два хвоста волосы, она попыталась пройти мимо учительского подиума, но касание к запястью постороннего человека вывело её из равновесия, заставило вздрогнуть и выдернуть руку. За ней стоял ничего не понимающий Чхве Ёнджун, который не ожидал того, что его так грубо оттолкнут, и как только Йеджи поняла, что сделала, её щёки покраснели, но пришлось всё равно прошествовать к собственной парте и сесть, распахнув тетрадь и сжав ручку. Ей было страшно — в чертах учителя она увидела лицо того мужчины, почувствовала еле уловимый аромат алкоголя, который явно вчера пил химик, а потом стало до того не по себе, что Хван просто не могла воспринимать его речь. Раз за разом воспроизводились все те фразы, что сказал материнский сожитель, в слюне чувствовался отвратительный привкус мужского полового органа, тошнота подступала к горлу и готова была вылиться, но вроде через двадцать минут полегчало.       Рюджин смотрела на одноклассницу, не отрывая взгляд, заинтересованно покусывала колпачок ручки, но сестра возвращала её в реальность раз за разом, говоря, что её новую подружку нужно хоть ненадолго оставить в покое. Конечно, она не успела обо всём рассказать, лишь Наён знала целую картину произошедшего и старалась подать сигнал обеим Шин, что не стоит ничего предпринимать прямо на уроке. Пока Ёнджун объяснял одну и ту же тему уже третий раз за день, у него немного поплыл мозг, и внезапно одним из компонентов, что нужен для химической реакции, стал элемент «Йеджи», и класс покатился со смеху, поворачиваясь к единственной обладательнице такого имени в кабинете. И всё было бы ничего, если бы в тот момент девушка не лежала на парте, прикрыв глаза и просто мечтая, чтобы этот донельзя длинный урок закончился, а встревоженная всеобщим вниманием, просто подняла голову и повертела её из стороны в сторону. После этого зрение сузилось до одной-единственной точки в пространстве, где бледный учитель трясущимися руками стирал её имя с доски, поворачивался к ней, унизительно кланялся в извинениях, а самой хотелось под парту забраться, чтобы не видеть усмехающихся рож и не слышать насмешек над собственной персоной.       «Вот дерьмо», — эти мысли сейчас объединяли учителя и ученицу, которые отчаянно краснели и не знали, куда бы посмотреть, как вернуться к привычному учебному ритму и не сорваться вновь.       — Йеджи, что произошло? — Рюджин глянула на девушку как бы исподтишка, когда кончился урок, но вместе с тем улыбнулась, делая вид, что всё хорошо. Она-то, думающая, что не только у неё жизнь налаживается, предполагала, что у Хван тоже случилось что-то приятное, тем более явно связанное с учителем. Что-то слишком уж резко Шин-старшая вернулась в состояние солнечной и улыбчивой девочки, давно не разочаровывалась во всех. — Неужели у вас с учителем Чхве что-то есть?       — Не говори таких идиотских вещей, — проговорила Хван, резко оборачиваясь к ничего не понимающей Рю. — Я и учитель Чхве? Ты совсем, что ли?       — Но вы же… — Шин попыталась обратиться за помощью к сестре, но та покачала головой, мол, проебалась — выкручивайся сама. — Прости, наверно, мне не стоило делать поспешных выводов. Ты просто со вчерашнего дня какая-то не такая. Что-то случилось?       Йеджи вновь затошнило, замутило, и вместо того, чтобы отвечать, она убежала в туалет, где растолкала всех и заперлась в кабинке; Юна пришла, когда весьма обеспокоенная Миён сказала, что их одноклассница вполне себе откровенно блюёт и не собирается выходить. Тогда уже забеспокоились сёстры Шин и Наён, пошли в туалет, а Йеджи там уже полоскала рот и чудом заставляла себя не плакать — нет, не сейчас, совсем не место и не время, нельзя в школе рыдать, тем более при незнакомых людях. Она стояла, оперевшись о раковину, а как только Рюджин положила руку на плечо, вздрогнула, резко оборачиваясь; ворот рубашки немного подогнулся, обнажая следы вчерашнего — блядь, нет, только не это, то, что было замечено утром, показалось всем. Отвратительные засосы, только-только наливающиеся, расцветали на шее, а когда Рю совершенно бесстрашно стянула с одноклассницы галстук и расстегнула мешающие пуговицы, показались остальные метки, неплавной неровной цепочкой идущие к ключицам, к груди.       — Боже мой… — Юна заслонила рот рукой, отступая к двери и хватаясь за косяк, — Йеджи, что произошло? Что это? Почему?       — Сегодня я иду писать заявление на сожителя матери, — глаза Хван бегали, она зачесала запястья, а потом от нервов затянула хвосты, но не могла понять, что делать теперь — выкладывать всё как есть, как вчера госпоже Им, или же лучше смолчать, чтобы никто ничего больше не узнал? — Он… он сунул мне свой член в рот и хотел изнасиловать…       — Кто это сделал?       От внезапного мужского голоса все вздрогнули и обернулись, и пускай в глазах стояли слёзы, Йеджи различила смутный силуэт Чхве Ёнджуна, который славился тем, что мог услышать всё, что ему предназначалось и не предназначалось. Он не мог не остановиться, когда увидел Юну, со страхом смотрящую вперёд, когда услышал её вопрос, а потом и сдавленный ответ Йеджи, пускай сначала не осознал, какой урод это совершил. Он был осведомлён о ситуации в семье девушки, предполагал, что там могло произойти после развода, и сейчас у него в голове вертелось только «эта девочка не должна так страдать», а сам мужчина ступил на кафельный пол, протягивая руку отпрянувшей от него Хван.       — Пошли в полицию, — проговорил Ёнджун, показывая головой на выход, но Хван пошла сама, никак не приняв его ладонь.       — Простите, я не хочу, чтобы меня касался мужчина, — Йеджи на ходу застёгивала пуговицы рубашки, забирала у Рюджин галстук и повязывала его на шее под воротником. Как хорошо, что у Наён дома оказалась запасная школьная форма, и пускай на пиджаке не было именной таблички, это не портило вид — девушки были примерно одинаковой комплекции. — Мне собрать вещи в классе?       — Да, Йеджи, — Чхве вышел за ней, будто огораживал от одноклассниц, и спешно повёл вперёд. — Я отпрошу тебя от оставшихся уроков, я тоже уже закончил, одевайся и выходи на передний двор.       — Хорошо.       И Рюджин вместе с Юной покривили бы душой, если бы сказали, что не подумали, что этот момент был каким-то… романтичным? Пускай вся обстановка не располагала, пускай то, что случилось с их одноклассницей, было ужасно, абсолютно точно. Наён догнала подругу, как та зашла в класс, не касалась её, но перебросила через парту ключи от собственной квартиры, и Хван на неё весьма непонятливо посмотрела и лишь потом сообразила — ей нужно забрать ту пижаму, в которой она прибежала, что лежала на полу. Кивком поблагодарив девушку, Йеджи вышла из кабинета, направляясь в раздевалку и надевая зимнее пальто вместе с обувью — как хорошо, что у неё выдалась минутка, чтобы быстро обуться в собственном доме, а лишь потом убегать, как заяц от хищника. На выдохе она выскочила на мороз, замечая одинокую фигуру своего классного руководителя, который кивнул ей и поспешил к воротам, где уже пикнула освобождённая от сигнализации машина.       — Ваша? — Хван сначала открыла заднюю дверцу и бросила туда рюкзак, а потом, как только открыла переднюю, села и пристегнулась, оглядывая светлый кожаный салон и владельца автомобиля, что потёр руки и завёл двигатель. — Неплохая машина.       — Своя, конечно же, — эти слова прозвучали с гордостью, и вскоре учитель осторожно и ловко выехал с парковки у школы. — Итак, план таков: мы едем в полицейский участок, я постараюсь быть рядом с тобой по мере возможности, как позволят, но я на всякий случай взял парочку документов, вопросов у страж правопорядка быть не должно.       — И часто вы с ученицами разъезжаете на собственной машине по полицейским участкам? — Йеджи посмотрела на учительскую шею, на то, как нервно дёрнулся кадык, и это её по-настоящему позабавило. Оказывается, Чхве Ёнджун умел смущаться, и смущение показывалось не так, как у всех — горящими красным щеками и ушами, а просто сжатием пальцев на руле и сглатыванием комка в горле.       — Ты первая, — когда они остановились на светофоре, Ёнджун посмотрел на неё, и этот взгляд можно было сравнить с нежным и немного юморным, пускай сама ситуация была нервная и попахивала керосином. — Не писала раньше заявлений в органы?       — Имела счастье с ними не сталкиваться, — Йеджи кашлянула, но всё, что она сказала, было правдой — ни разу не приходилось идти и доносить на кого-то. — И они со мной не сталкивались, наверно, благо.       — Всё когда-то бывает в первый раз, — изрёк мужчина и на светофоре вырулил прямо к полицейскому участку.       Йеджи чувствовала гулко колотящееся сердце, когда Ёнджун припарковался и посмотрел на неё, видя тяжело вздымающуюся грудь и попытку собственноручно успокоиться, хотя это было почти что невозможно: ситуация была стрессовой, рядом не находилось подруг, а только учитель, что притянул её за куртку к себе и слегка неловко похлопал по плечу. Да, это действие придало немного сил и энергии, потому девушка, на выдохе кивнув, выбралась из салона, захлопывая за собой дверцу и отрезая себе путь назад — дальше дорога ведёт в полицейский участок, где она напишет заявление на гниду, что живёт в её с мамой квартире, ест то, что она готовит, и всячески отравляет жизнь своими низменными потребностями. Пускай Хван в определённые моменты чувствовала себя слабой, плакала от безысходности и безвыходности, пыталась в своё время сплотить семью, но сейчас чувствовала — даже если испортит отношения с матерью, то плевать, ей проще убежать из дома, чем выплакаться на её плече и сделать вид, что из-за этого полегчало. Лучше ей стало только тогда, когда она подошла к женщине в форме и прямым текстом, без слёз и излишнего стресса в голосе сказала:       — Меня изнасиловали, где я могу написать заявление?       Типовой бланк дали быстро, как и ручку, но дальнейших инструкций не последовало, потому пришлось писать самой, изредка прикрывая глаза от давящей головной боли, что преследовала уже несколько дней школьницу, которая напряжённо думала, как бы установить на дверь в свою комнату замок. Ёнджун сидел рядом — ему позволили это сделать только после того, как он предоставил документы, в которых чётко говорилось, что он школьный педагог, а сидящая рядом девушка обучается в том же заведении, а ещё он её классный руководитель. Заполнение заявления заняло минут пять, может, чуть больше, и Йеджи прикрыла лицо руками, пытаясь будто бы не расплакаться или же скрыть красное от напряжения и стыда щёки; в тот момент ночью она боролась за себя, за своё тело и свободу, а сейчас осознала, насколько же много таких, как она. И да, Хван относительно повезло, что она смогла так сильно то ли задеть, то ли прикусить орган, что хлынула кровь, потому что кому-то сразу член суют в совершенно другое место, а ещё держат руки и ноги, чтобы не дёргалась и не двигалась. Кто-то из старшеклассниц как-то рассказывал Йеджи: «Если видишь, что при знакомстве парень обращает внимание на твою грудь и именно ей уделяет много заботы, то просто беги от него — это может быть самый грязный извращенец из всех, что попадался тебе хоть когда-нибудь». Сожитель матери тоже обращал внимание на грудь Йеджи, только вот в нужный момент она не вспомнила воистину дружеский совет и не могла не оставаться с ним наедине, особенно когда мать блевала в туалете после неудачной порции алкоголя или же храпела в комнате, заставляя колени подгибаться.       — Госпожа Хван, пройдёмте, нам нужно зафиксировать любые синяки, отметины, в общем, всё то, что осталось с ночи, — улыбчивая девушка, которой хотелось довериться, возникла рядом, а потом перевела взгляд на обеспокоенного учителя, который подскочил. — А вы, господин Чхве, можете подождать здесь. Мы не имеем права пускать вас на освидетельствование.       — Хорошо, я понимаю, — проговорил Чхве, кивнув. — Йеджи, как закончишь, выйди сюда, хорошо?       — Хорошо, учитель Чхве.       Каждый синяк, отпечатанный на юном теле, поймал объектив фотокамеры, каждый засос был зафиксирован, и Йеджи под конец уже чувствовала себя выжатой, как лимон, уставшей и вновь обгаженной, будто бы её вновь коснулся не в том месте материнский сожитель. Застёгивая у горла пуговицы рубашки, девушка дышала через раз и пыталась понять, что идёт дальше — она никогда не общалась с жертвами изнасилований, которые подавали заявления, у самой случился такой опыт впервые и лучше пусть не повторяется, потому что не хотелось чувствовать себя низкой, опустившейся, как мать, которая будто перестала понимать, что хорошо и что плохо, где грань между семейными узами и полным непониманием с дочкой, которая будто резко перестала существовать. По решению суда Йеджи во время развода отдали матери, потому что отец просто слился, убежал, сказал, что она не нужна, а что сейчас — заинтересуются ли нужные органы, чтобы её матери за такую «заботу» мало не показалось? Девушка надеялась, что да, но казалось, что как только очутилась в кабинете следователя рядом с Ёнджуном, что вдруг начал перебирать под столом её пальцы, всё стало намного хуже, чем есть на самом деле.       — Госпожа Хван, я думаю, для начала вам нужно выдохнуть, — сказал следователь и посмотрел на неё взглядом, в котором смешались жалость и тоска. Он видел много таких девочек, и большинство из них проглатывали языки, убегали, плакали, не говорили ничего, а потом просто забирали свои заявления. Школьница, сидящая перед ним, выглядела такой же, за исключением того, что с ней был педагог, классный руководитель, который, кажется, знал всю её подноготную, каждый неверный вздох в её сторону и табель успеваемости в особенности. — Расскажите, пожалуйста, что произошло сегодняшней ночью в подробностях.       Кажется, больше всего сейчас Йеджи боялась повторить вслух то, что вертелось отвратительными картинками в голове, боялась, что просто убежит в туалет и снова будет блевать, как позорно это делала в школе. Она боялась, что по параллели поползут слухи, тем более после этого она ушла с учителем Чхве, за каждым шагом которого пристально следили такие же, как она, ученицы с плиссированными юбками и волосами, заплетёнными в хвосты. Хван ртом хапнула спасительный воздух, будто бы вынырнула из воды, пускай ей действительно хотелось с головой уйти в океан и никогда больше не вернуться, прикрыла глаза, сжав ладонь Ёнджуна так, что ногти вонзились в мягкую кожу, но он даже не цокнул языком.       — Господин Хо пришёл поздно, уже пьяный. Мама тоже была пьяной, но уже спала, а я нет — готовилась к школе и хотела уже пойти в туалет. Он… — комок подобрался к горлу, и девушка отвела взгляд в окно, глубоко дыша, — он увидел, что мама спит, и пришёл ко мне, причём было уже много раз, когда он «шутил», что и я для него сгожусь, если мама не… — новый вдох, — не удовлетворит его. Он просто прижал меня к стене в комнате, начал орать мне в лицо, какая мама сука, раз его не дождалась. Он… делал это, — Йеджи дрожащими пальцами отогнула воротник рубашки, и следователь автоматически понял, что там, просто кивая — уже глянул снятые кадры, — потом целовал, засовывал руку мне в штаны и пытался ласкать. Это… блядь, — Хван просто уже не выдержала — слёзы текли по щекам, хотелось курить, но не встанешь же сейчас, не раскроешь форточку, не посидишь на подоконнике и не попускаешь дым в воздух. — Это просто отвратительно! Он опустил меня на колени, — новый рваный выдох, новая вспышка воспоминаний, где она смотрела в лицо мужчины, а он бил её по щекам, растирал слёзы по девичьему лицу и говорил, что она ёбаная шлюха. Забавно, что при таких словах Йеджи была ещё девственницей. — После… он достал свой член и засунул его мне прямо в глотку. Я не знаю, как так вышло, но потом было просто море крови, а я только и смогла, что сбежать почти без вещей к подруге.       Больше Йеджи говорить не могла — она спросила, где туалет, вполне себе спокойно встала из-за стола, но уже на выходе из кабинета, чувствуя рвотные позывы, пустилась прытью, открывая вскоре одну из трёх кабинок, оставляя дверь открытой и опускаясь ободранными коленями на плитку. За спиной послышались шаги, её осторожно потянули за волосы, чтобы локоны не испачкались в желчи, Хван кашляла, плакала и ещё раз кашляла, и всё смешалось в такой ад для организма и неё саму, что Ёнджун нажал на кнопку слива самостоятельно, поднял девушку с пола и повёл её к умывальникам. Йеджи сама вымыла лицо, прополоскала рот, но потом не смогла справиться в очередной раз с самой собой — вновь разрыдалась, прижимая ладони к лицу, но рядом был тот, что мог её хоть ненамного успокоить; Чхве положил ладони ей на плечи, немного колеблясь, а потом обнял, прижимая к себе. В тот момент всё стало таким далёким, потому что не каждый раз Хван Йеджи, эта самая девушка, пытающаяся казаться сильной, откровенно рыдала, прижимаясь доверчиво к своему учителю, мужчине. Да, сегодня днём, на уроке, она оттолкнула его, но сейчас, когда она нуждалась в поддержке, она прижималась к нему в попытке согреться изнутри.       — Ну-ну, всё хорошо, мы можем пойти, — проговорил Ёнджун. — Но я надеюсь, что ты понимаешь, какой механизм запустила.       — Понимаю, — Йеджи судорожно выдохнула. — И чёрт побери, простите, учитель Чхве, но я закурю, как только мы выйдем отсюда.       Чхве промолчал — после таких событий в собственной жизни возможны будто бы только два выхода: ты либо нажрёшься, как скотина, скурив две пачки сигарет за раз, либо скинешься с крыши, чтобы такого больше не происходило. Он не сказал ни слова, когда девушка достала сигареты с зажигалкой и подожгла их, вскоре закуривая и опираясь спиной на стену полицейского участка, пускай здесь курить воспрещалось. Он знал — сейчас слова излишни, не нужны, а с Йеджи он чуть позже проведёт беседу о сохранности здоровья.