Скрышепад

Непривычное чувство, что это? Сорванный с горла ошейник? Horus ft. Oxxxymiron — «Погружение»

      Йеджи проснулась с диким ощущением, что её сейчас стошнит, и как только перевернулась, из её рта на пол, а точнее, в заботливо подставленный тазик потекла рвота. Мир за эти мгновения цветнее не стал, но удалось более-менее прийти в себя и мысленно поблагодарить того, кто успел о ней позаботиться ночью. Чёрт, всем же естеством ненавидела алкоголь, выливала его тогда, в туалет, когда находила материнские запасы, а сейчас сама поступала не лучше. Но, кажется, как говорил отец давно, лучше выпить в хорошей компании, чем наедине с бутылкой — хорошие люди позаботятся и помогут преодолеть последствия и алкогольного отравления, и банального похмелья. Хван понесла тазик, чтобы вылить содержимое в туалет, и была приятно удивлена тому, что осталась незамеченной, потому и вымыла всё сама, за закрытыми дверями, вымылась сама и вышла в люди.       Феликс, Уён, Юна и Рюджин сидели на кухне, завтракая остатками вчерашних закусок и очень обрадовались, когда увидели, что их подруга стоит прямо, не дёргается и даже не выглядит зелёной. Видимо, то, что Уён принял за кряхтение, было склонением над тазом, и стоит отдать девушке честь — она выскоблила свой рот до блеска, лишь бы не воняло и в её обществе было приятно находиться. Хозяйственная Рю сразу вскочила, усаживая Йеджи рядом с собой и принимаясь заваривать ещё одну кружку кофе, чтобы та взбодрилась и стала выглядеть чуточку румянее.       — Тебе сколько ложек? А с молоком пьёшь или сливками? — на все вопросы Хван кивала, поедая чьи-то принесённые вчера из дома кимчи, и мечтала о более нормальной еде, чем солёной рыбе, маринованных овощах и чего-то ещё очень странного, видимо, размякших чипсов.       Кофе взбодрил, даже слишком, пускай был с щедрым добавлением молока, и девушка быстро пришла в себя, вникая в разговор, который царил за столом. Говорили о том, что надо бы снова так собраться вместе, а также позвать новенького в их компании, чтобы тот обвыкся и понял, что, кроме школьных товарищей, есть множество других людей, которые готовы с ним общаться. В этот момент Йеджи чуть не поперхнулась кофе и скрыла лицо за распущенными волосами; сёстры впервые видели её не заплетённые волосы и боялись, что та когда-нибудь сострижёт свою копну, кстати, очень даже красивую.       — Бомгю хороший парень, — говорил Феликс. — Знаете, у девчонок из нашей параллели есть такая традиция: если девственница и боится, что их первый раз пройдёт пиздец как больно и хуёво, то они идут к Бомгю. Даже девушку случайно увёл у своего хёна, потому что он её не трахал, а Гю явно может ух как!       — У учителя Чхве была девушка? — вопрос был неуместным, потому что буквально каждый посмотрел на Йеджи, которая теперь сама вызывала больше вопросов. С каких это пор она интересуется личной жизнью учителя?       — Да, Минни Ниша, тайка, красивая жесть, только вот они с Бомгю расстались сами. Ёнджун-хён сказал ему, чтобы «ноги этой падали не было в моём доме», и вроде на самого Бомгю долго обиду держал. Но они сейчас в мире, всё же вдвоём живут, куда там ругаться и цапаться, — Феликс был на редкость разговорчивым парнем и никак не напоминал того парня, с которым однажды познакомилась Юна. Теперь он говорил и говорил, а глаза Йеджи были всё больше и больше — может быть, в глубине души она и не хотела знать всё, что знала сейчас, но впитывала всю информацию, как губка. — Он сейчас вроде ни с кем не встречается, красавица, так что можешь Ёнджуну-хёну подмигнуть — и он твой.       Уж такого издевательства Хван не могла стерпеть — поблагодарив Рюджин за кофе и предоставленный уют, она выскочила из кухни, захватила свои вещи и просто выскочила на лестничную площадку, зная, что никто не кинется ей вслед. Дыхание сбилось, когда она была рядом с железной дверью подъезда, обида накатила волной, потому что даже парень, с которым она была знакома от силы двенадцать часов, намекал на то, что они должны с учителем встречаться. Да как же они не поймут, что после пережитого не хочется вообще никого любить. А ведь и не поймут же, сколько раз в лоб не говори.       Две сигареты на завтрак — уже нормально, но нужно торопиться домой, чтобы там переодеться и пойти на работу. И так вчера отпросилась с переносом на сегодня, чтобы работать с утра до ночи, пора перестать пользоваться добром управляющей и хоть ненамного повзрослеть, самую малость. Мозгов, конечно, прибавится мало, но это уже хоть что-то, чем тот мизер, что имеется сейчас на данный момент.       В подъезде собственного дома было тихо и нелюдимо, ещё слышались отголоски праздника, но до них Йеджи не было дела, и как только она отперла дверь и вошла в квартиру, послышались торопливые шаги. Она сжалась, зажмурилась, но постаралась расслабиться, чтобы не дрожал ни единый мускул, и закрыла за собой дверь ровно на два оборота. В последнее время отношения с матерью ухудшились, особенно на фоне того, что она заявила на её сожителя, а его арестовали прямо на глазах у женщины, потому резкие слова звучали всё чаще, как выстрелы, они прорезали плоть и тиранили сердце. Но сейчас госпожа Ли была примером для себя самой: собранная, пускай подвыпившая, и вся её фигура выражала стремление поговорить, по-настоящему поговорить, ртами, не повышая голосов и стараясь не зацепить слишком сильно. Она взяла сумку у дочери, стянула вязаную шапку с головы, замечая отросшие чёрные корни, и поманила Йеджи за собой, на кухню. Девушка быстро избавилась от куртки и сапог и пошла вслед за матерью, которая всегда удивляла и умела выбирать из отпетых мошенников самых что ни на есть настоящих головорезов.       — Что такое, мама? — кажется, Хван давно перестала такое говорить собственной матери, при друзьях разбрасывалась словом «она» и не признавала «в этой грязной выпивохе» ту женщину, что её родила и заложила крохи воспитания, чтобы сгубить всё своим чудовищным примером.       — Йеджи, я, — её голос сорвался, и дочь почувствовала, как плечи потянуло вниз — от расстройства, но усилием воли пришлось преодолеть саму себя и выпрямиться, чтобы она не заметила ни единой слабости. Даже если человек сильно погружён в самого себя, он способен подмечать слабости ближнего — такова уж людская натура сама по себе. — Я хотела сказать, чтобы ты не держала на меня зла. Я знаю, что то, что произошло между тобой и Чакёном, — Йеджи оскалилась, ведь это было имя того ублюдка, что сунул член ей в рот, — это просто ужасно, но… прости меня, пожалуйста. Если только сможешь, прости. Я не знала, что он за человек, заблуждалась на его счёт, прошу, не держи на меня зла.       Некоторое время мать и дочь молчали; первая плакала, закрывая лицо руками, вторая держала кулаки под столом и хмурила брови, закусывая нижнюю губу и не зная, что сказать. В неё только что выстрелили, да так метко, что пуля прошла навылет в области сердца и убила, доставив страшные мучения. Йеджи почувствовала себя выстиранной в стиральной машинке, где её лицо хорошенько приложили к барабану, заставили захлебнуться, а на опции «Отжим» взяли две руки и скрутили в трубочку. Эта попытка попросить прощения выглядела жутко, голова закружилась и затошнило вновь, но девушка сделала над собой усилие — нет, нужно взять себя в руки именно сейчас. Они с мамой одинаковые, сначала думают, а потом делают, сначала ошибаются, а потом горячо извиняются и на коленях просят их простить, потому что больше опрометчивых действий не будет совершено. Их действительно больше не будет. Йеджи встала из-за стола, вдохнула побольше воздуха в грудь и сказала:       — Ты знаешь, в связи с этими событиями к тебе могут прийти органы и меня могут просто изъять, а тебя — лишить родительских прав. Как думаешь, после всего этого мне нужны твои попытки попросить прощения? А тебе самой нужно моё прощение? Если придут органы, скажешь, что я могу жить у папы. А теперь не подходи ко мне. Никогда. Блядь. Больше. Не подходи. Ко мне, — в глазах искрились слёзы, Хван уже плакала, но продолжала разбрасываться хлёсткими словами, что тиранили её сердце и сердце матери, которая надеялась, что когда-нибудь всё будет хорошо. Она верила в утопию, в то время как многие уже сказали, что абсолютной утопии не бывает — всё перейдёт в анархию. — Ты мне больше не мать. Я буду платить налоги за себя, а ты как хочешь, так и выкручивайся. И до того момента, как я отсюда не уйду, я буду жить здесь, в своей комнате, и не дай бог твой очередной выблядок коснётся меня снова.       Мать и дочь были похожи во многом, особенно в те моменты, когда, говоря пылкие слова, плакали навзрыд и просили глубоко внутри закончить. Их отношения разрушились, кажется, навсегда; а госпожа Ли пыталась сделать всё, лишь бы всё наладилось и было как тогда, до развода. Больше так никогда не будет.       Йеджи хмуро пришла на работу, заплела волосы и переоделась в униформу, на ходу здороваясь с некоторыми девушками, что тоже только что пришли на утреннюю смену. Они чувствовали, что к младшей просто так лучше не подходить, потому она и получила задание в одиночку расставить поступившие продукты по полкам, и только потом, если захочет, пойдёт на кассу и станет пробивать покупки рядовым покупателям. Девушка сейчас этого не хотела, молча взяла две коробки со специями и опустилась на пол перед небольшими полочками. Сушёные травы, карри, много чего остального — всё это расставлялось по своим местам, впихивалось насильно, и Хван не замечала, что сейчас по её лицу катились тяжёлые горячие слёзы. Ей всегда помогала работа немного абстрагироваться от всего, что происходило, но сердце разрывалось от злости, от собственных слов в сторону матери и всего, что происходило. Кажется, опять попросит учителя Чхве себя прикрыть перед всеми, потому что в школе будет находиться нереально, а работа хотя бы приносит деньги.       — Надо же, кого я тут вижу, — Йеджи попыталась разогнуться, но ударилась головой о полку и зажмурила глаза. Надо же, только подумала об учителе, а он тут как тут. — Не больно? Ты как?       — Если бы вы не подкрались так тихо, наверно, я бы не ударилась, — Хван разогнулась, но в глазах всё равно летали тёмные мушки. — Чёрт… идите закупайтесь, я тут раскладываю товар.       — Йеджи, мне в данный момент нужна ты.       — Я не продаюсь, — и только спустя секунду до них обоих дошёл смысл слов, и девушка перевела взгляд на Ёнджуна. В обычной одежде, с корзинкой в руках он выглядел максимально не учителем, пускай в позе и в выражении лица угадывалось то, что присуще профессии. — Почему я вам нужна, учитель Чхве?       — Заседание уже завтра, хотел сказать, что тебе разрешили не участвовать, то есть ты можешь не сидеть в зале суда, — Йеджи этому сильно удивилась, потому что никто ей этого даже не сказал — она держала тесный контакт с полицией и получала информацию из первых рук, видимо, её решили в этот раз не удостаивать вниманием. — Я буду там, прочитаю твою характеристику, так как педагог и твой классный руководитель. Будет ли тебе интересно послушать приговор?       — Просто потом скажите мне, посадили ли этого ублюдка, большего я знать не хочу, — покачала головой девушка.       — Хорошо, — мужчина залез в карман и достал небольшую коробочку, чуть помятую, но всё же целую. — Это тебе. Обещал же подарок, но знал, что встречу тебя здесь.       Ёнджун ушёл, а немного шокированная девушка сунула подарок в карман безрукавки, что шла в форму — главное потом не забыть ничего. Получается, учитель о ней думал? Получается, он буквально знал, что она будет здесь. От этого колени задрожали, а сама Йеджи прислонилась к полкам — эти дни становятся всё более странными, а учитель наполняет их собой полностью, каждый из них. Может, подозрения подруг небезосновательны, но было страшно — он старше, он учитель, он мужчина, и вдруг снова выступили слёзы. Он помогал ей сто раз, выручал из передряг ещё больше, а ещё постоянно старался её разговорить, облегчить страдания и сделать так, чтобы ей не было слишком уж больно. Он благороден и хорош, но не стоит забывать о главном: уже поняла, на что способен буквально больной на голову мужчина, но точно такое же может произойти и с хорошим ангелочком, если он разозлится.       Работая целый день, мозг порой едет набекрень, а спине и ногам хочется только одного — сесть и больше не встать, но Йеджи выдержала и это, как и обычный ритуал вручения зарплаты на руки. Казалось бы, вроде работает официально и никаких проблем быть не должно, но работала полный рабочий день, а потому как несовершеннолетняя — нельзя. Нагрянет проверка — и могут просто покатить бочку на управляющих, а им лишних проблем не надо, просто уволят девушку и скажут, что она притворялась, будто ей двадцать лет. До двадцати лет ещё пешком до Соединённых Штатов, и если Йеджи действительно уволят, проблемой будет потом устроиться сызнова: отец уж всяк не даст своё добро, а мать она вообще в контексте кровной родственницы решила не вспоминать. Она молодец, что поговорила, но от этого разговора ни тепло, ни холодно, так, морозом по голове иглой в самое сердце.       — Всем пока, — проговорила Хван, и как только из безрукавки выпал подарок учителя Чхве, девушка встрепенулась и сунула его в сумку — никто не должен видеть, а то начнутся лишние вопросы. Одна из работниц вообще может внезапно обвинить в воровстве — знаем, проходили, было такое, от чего хочется отмыться, как от пятна позора, но такая краска несмываема и въедается прямо в кожу.       Мимо матери она проскользнула тоже незаметно, сварила рамён, поужинала и только после этого в своей комнате открыла неприметную коробочку, развязывая ярко-алый бант. Да, подарок уступал по размерам её собственному, но даже такое проявление внимание нравилось, льстило, и Йеджи слишком быстро открыла крышку, практически сразу отбрасывая её в сторону. В коробке лежала небольшая заколка-пинё в виде стрекозы с цветными камнями, и Хван чуть затаила дыхание, перебирая её в руке, примеряя по весу — совсем лёгкая, как безделушка, но девушка чувствовала, что подарок выбирался с особой тщательностью. Ей мало было нужно для счастья, одна сигарета вкупе с комплиментом уже являлось хорошим подарком, а этот знак внимания понравился больше всех, пришёлся по вкусу, но пришлось спрятать собственное сокровище до хорошего дня.       В суд сама девушка действительно не пошла, как ей и советовал Ёнджун, но поднялась рано, чтобы привести себя в порядок — конечно, она не обещала учителю, но хотела быть рядом с ним, когда уже вынесут приговор; ей хотелось услышать, на сколько этот подонок сядет, как долго будет гнить в тюрьме. Мама, казалось, даже не замечала её, и Йеджи сделала абсолютно одинаковый с ней жест — тоже не заметила её, пробежала мимо, как в былое время, когда женщина гнала её из дому и обливала алкоголем, закрыла за собой дверь и выдохнула. Да, она всё делает правильно, она во всём права, и это сейчас говорит в ней не подростковый максимализм, что ещё бурлил в гормонах, ей действительно так казалось.       Зазвонил телефон, и Йеджи нахмурилась, увидев звонок от Рюджин — на иконке, обозначающей контакт, была фотография, сделанная недавно. На ней улыбающиеся девушки позируют в зеркале школьного туалета, прикасаясь к юбкам друг друга и будто желая их приподнять, чтобы обнажить ноги. Тот день был воистину беззаботным, в тот день ни первую, ни вторую не трогала Цзыюй или учителя, тогда не было глупых споров одноклассников и сложных контрольных. Если бы у Рюджин не было парня, а Йеджи не мучилась до сих пор от прекращения отношений с Джунхёном и неопределённости с учителем, Хван предложила бы своей однокласснице встречаться. Она слишком милая, слишком комфортная, пускай на коже и под ней нотный стан шрамов, играющий похоронный марш вперемешку с разной трагической музыкой в стиле Lil Peep.       — Алло? — Йеджи шагала к районному суду и понимала, что ей осталось недолго, потому и можно скрасить путь за разговором, тем более с приятной собеседницей, которая знала, в какой момент лучше какое слово сказать, чтобы не дай бог не обидеть и не задеть.       — Это… Йеджи, наверно, мне следовало повести себя взрослее и осадить Феликса за такие слова по отношению к тебе. Он сам не извинится, пока ему Юна не скажет, но я хочу тебе сказать, чтобы ты не держала на него зла, — Рюджин говорила очень неуверенно, но при этом речь была чёткой, будто она говорила по заранее заготовленному сценарию.       — Рю, я не держу лично на тебя зла, — Хван прикинула расстояние между собой и зданием суда и вынула из кармана куртки пачку сигарет. — То, что Феликс выпускает не в те моменты свой язык — его личные проблемы. Я тоже повела себя тогда немного по-детски, не бери в голову. Зато отработала хорошую смену и получила достаточно денег, чтобы окончательно погасить мамин кредит. Я считаю это успехом, так что, можно сказать, подколы Феликса полностью компенсировались.       — А, хорошо, ладно. Тогда… увидимся после каникул? Мы с родителями и Юной уезжаем на небольшую базу отдыха, прислать тебе потом открыточку? — тон подруги был весёлым, она явно выдохнула после того, как Хван её простила, и хотела поддержать вполне себе весёлое настроение. С родителями они долго планировали эту совместную поездку, чтобы насладиться зимой все вместе, а не по отдельности, а потому Рю хотела поделиться собственной радостью. Жаль, что её радость больно кольнула сердце Йеджи — у неё уже не будет таких наполненных теплом поездок всей семьёй, потому что отец живёт отдельно, а мать она вообще перестала считать родителем. Она теперь стала просто сожительницей.       — Хорошая идея, считаю.       Йеджи знала, за сколько минут скуривается одна сигарета, и решила не спешить; потихоньку вытянув нераспечатанную пачку, она сняла обёртку и вынула сигарету, через минуту прикуривая. Хван курила как-то автоматически, это был своеобразный ритуал, показывающий, что совсем скоро с ней всё будет полностью в порядке, если уже не стало. Сердце отстукивало секунды, миги до того, как двери суда распахнутся и оттуда пойдут люди. Девушка ждала только одного человека, мужчину, которого схватит за рукав зимнего пальто и отведёт в сторону, чтобы он рассказал ей всё, как есть.       Йеджи не знала, сколько в итоге прождала, но успела замёрзнуть и выкурила целых пять сигарет — расточительство, да и только. За зевком она заметила, как раскрылись двери и оттуда начали выходить какие-то чересчур серьёзные люди, и только потом она увидела того, кого ждала так сильно и отчаянно. Улыбнувшись, она схватила Чхве Ёнджуна за ладонь, которую он не успел спрятать в перчатке, и отвела за угол здания.       — Ну как? — учитель не ожидал её увидеть здесь и сейчас, но был готов к встрече, потому что хотел уже звонить Йеджи.       — Посадили, надолго, у него в криминальной истории нашлось ещё несколько интересных эпизодов, которые власти не смогли пропустить, — проговорил Ёнджун. — Так что могу тебя чистосердечно поздравить тебя с победой.       — Правда?! — и Йеджи набросилась на своего учителя, обхватывая руками его шею и притягивая к себе, заставляя оплести руками талию и уткнуться в собственные волосы. Они стояли так всего пару мгновений, но их хватило, чтобы полностью напитаться ароматом Чхве Ёнджуна и оставить лёгкое прикосновение щеки на его верхней губе.       Такая нежная, такая юная, такая девичья.       — Ой, простите, — девушка сглотнула, чуть отходя от мужчины, у которого то ли от мороза, то ли от смущения покраснели щёки. — Мне стоит быть, наверно, немного сдержанней?       Она не жалела о своём порыве, сердце горевало только из-за того, что это мгновение не длилось целую вечность и они не могли так стоять долго, чтобы промёрзнуть до внутренних органов, а потом отогревать друг друга по пути домой. Но пока говорить об этом было рано, слишком рано, и Йеджи больше боялась, чем ждала того мгновения, когда осознает, что же на самом деле чувствует к учителю химии. Он хорошо разбирался в реактивах, мог сотворить в пробирке чудо, и казалось, что мог абсолютно спокойно прочитать все эмоции на лице девушки, что смущённо отвела глаза и зареклась, что в следующий раз будет сдержаннее.       Но будет ли?..       — Да… может быть, — Ёнджун улыбнулся. — Ну ладно… я домой пойду.       — Спасибо вам большое ещё раз, учитель Чхве, — девушка выдохнула. — Если бы не вы, я бы не смогла выстоять…       — Да что там, не за что.       Когда закончились зимние каникулы, школы вновь наполнились учениками и их разговорами ни о чём и обо всём одновременно, рекреации осветились улыбками, а учебные классы трещали от новостей и впечатлений. Первым уроком у класса, в котором училась Хван Йеджи, была химия, и как только Ёнджун зашёл в кабинет, сразу бросил взгляд на ученицу, которая решила сводить свой серый цвет волос. На её макушке, в туго заплетённом пучке красовалась та самая заколка-стрекоза, что он ей подарил.