Скрышепад

Мои загоны с три короба, Они загонят психолога. Markul — «Вредные привычки»

      Господин Хван смотрел на всех прибывших людей с сожалением и лёгкой усталостью, без ненависти и каких-либо вообще отрицательных чувств и мыслей — даже на собственную дочь, бледную, с синяками под глазами от усталости и недосыпа смотрел с сочувствием и участием. Да, он, вполне возможно, жалел о тех сказанных словах на суде, сто раз их обдумал и пришёл к решению, что нельзя так делать и нельзя такое говорить, но если что-то рвётся из глубин души, то остановиться невозможно. Он обнял Йеджи, как только за служителями закона закрылась дверь, и девушка зажмурила глаза; сейчас она была дома, тут пахло не алкоголем и вонючими мужиками, раскидывающими свои носки, а теплом и уютом, и от облегчения, что она наконец-то ушла от матери, чуть ли не вылилось слезами. Это так тяжело, на самом деле, чувствовать, что каждый день, каждый раз травмируют словами, действиями, а потом просят простить чуть ли не на коленях и обещают, что такого больше не повторится. Для Йеджи до сих пор оставалось загадкой то, почему мать так опустилась, запустила себя и стала типичной алкоголичкой, которая откуда-то берущиеся деньги тратила на алкоголь, а не для оплаты счетов, часто валялась в прихожей и не могла даже свою комнату содержать в порядке.       — Я сожалею, что не забрал тебя, прости, пожалуйста, — прошептал господин Хван, целуя дочь в лоб. — Прости за все слова, что я тогда наговорил…       Лукавил или же нет — никто не знал, но, в любом случае, он помнил, что, когда роковые слова сорвались с его губ в зале суда, он пожалел о них тотчас же, потому что ещё никогда не видел такого отчаяния на лице собственной дочери, для которой отец был целым миром и даже больше. Папина дочка, она во многом на него походила, многое от него взяла, а те слова были типичным ножом в спину, который пробил хребет и вышел кончиком в груди, чтобы потом напоминать каждому о предательстве близкого человека, которого Йеджи действительно любила, пускай в определённые моменты он был весьма странным.       — Папа… после вашего развода я хотела к тебе, но понимала, что она нам жить спокойно не даст, но её лишили родительских прав, так что… надеюсь, мы заживём хорошо? — этот вопрос гулко отозвался в сердце, и мужчина сглотнул. Да, они заживут хорошо, несомненно, они смогут это сделать, но оставался пока нерешённый вопрос с новой женой, которая сейчас возвращалась с работы домой и лишь краем уха слышала о том, что к её благоверному переезжает несовершеннолетняя дочь.       — Я обещаю, Ынха тебе понравится, ты её полюбишь как… — «как мать» застряло в глотке, и даже по взгляду Йеджи было видно, что говорить ни о чём таком не стоит, — как близкого человека. Я надеюсь, вы понравитесь друг другу.       Йеджи расположилась в новой для себя комнате, где пока были только кровать, шкаф и стол со стулом, и просто присела на пол, пытаясь осознать всё, что случилось за столь короткое время. Конечно же, она думала и про учителя Чхве, про то, как они сблизились, а потом зарылась в мысли окончательно, задавая себе один и тот же вопрос: почему он её поцеловал? Да, это был поцелуй в лоб, самый мягкий и целомудренный, но как же Йеджи дрожала сейчас, будто зима ворвалась в окно и предъявила права на её тело, как же ей хотелось поговорить с кем-то об этом. Ёнджун, наверно, и целовался хорошо, но пока, кажется, об этом не стоило задумываться, ведь на данный момент обязанность девушки — распаковать чемоданы и познакомиться с новой для себя женщиной, которая, возможно, заменит скоро пост матери. Любой девочке нужно быть воспитанной женщиной, чтобы она рассказала обо всех таинствах и секретах, что должны содержаться у каждой к моменту совершеннолетия.       Дверь в квартиру раскрылась, послышался тихий звук поцелуя и женский выдох, сопровождаемый шелестом ткани пальто и топаньем ног по коврику — это пришла новая жена отца, та самая Ынха, которая сейчас неосознанно вызвала дрожь у Йеджи. Она боялась, что мачеха, как в сказках, будет ужасной, но тогда варианта вернуться к матери не будет — лишь в детский дом и до самого совершеннолетия там куковать и ждать, когда можно будет выйти за пределы серых стен с одинаково несчастными детьми. Девушка встала на ноги, дабы на самую высокую полку в шкафу положить пока не нужные летние вещи, и раздался стук в закрытую дверь её комнаты; колени подкосились и купальник выпал из рук, но из губ всё же вырвалось:       — Входите! — и в комнату действительно вошла женщина, за спиной которой немного суетился господин Хван.       Ынха была немногим моложе отца Йеджи, но в ней с порога чувствовалось что-то величественное, от чего хотелось преклонить голову и закашляться в смущении, затем поковыряв носком ботинка асфальт. Таковой не была мать девушки, она казалась, наоборот, очень тщедушной и не умеющей отстаивать своё мнение, лишь с разводом поменялась в худшую сторону и теперь не отличала чёрное от белого. Мачеха и падчерица поклонились друг другу, как требовали приличия, и Йеджи сделала первый шаг самостоятельно, хотя дико хотелось убежать, поджав хвост и сказав, что она уже всего этого не вывозит, что ей надо самую малость отдохнуть и… да ладно, кого она обманывает, у девушки до сих пор щемило сердце от того поцелуя в лоб.       — Я — Ли Ынха, рада с тобой познакомиться, — вполне дружелюбно проговорила женщина и улыбнулась, слава богу, что не натянуто. — Надеюсь, мы с тобой станем добрыми друзьями.       Эта женщина была красивой, напоминала какую-то актрису, и если бы Йеджи не знала, как её зовут, то возник бы очень сильный казус. Девушка порой принципиально не смотрела фильмы, особенно те, что собирают большую кассу, потому что эта картина для «массового зрителя», не для своеобразной элиты, которая сама поймёт заложенный смысл. Женщина с типажом Ли Ынхи обязательно должна была играть в философско-символических фильмах, где она выступает в роли антагониста, которого в конце сбросят со скалы потому, что она очень долгое время выдавала себя за кого-то другого.       — Я Йеджи, — будто стесняясь, в ответ сказала девушка. — И я тоже на это надеюсь.       Знакомство и воссоединение вышли очень тёплыми, школьница, кажется, на второй час общения перестала чего-либо смущаться и разговаривала с новоиспечённой мачехой обо всём, где их интересы сходились. Господин Хван немного метался, помогая дочери раскладывать вещи, но та, в принципе, в помощи не нуждалась и лишь посмеивалась с суеты, что царила в её комнате; конечно, потом такого не будет и стоит наслаждаться тем, что есть на данный момент, но Йеджи хотелось побыть подольше в центре внимания. Суд и все эти остальные проблемы высосали много сил и энергии, хотя она сама мало где присутствовала, школа добивала намёками на отношения между ней и Чхве Ёнджуном, а сам учитель… кажется, выражал ей ничем не прикрытую симпатию? Но почему он решился на это? Зачем ему такие отношения? Что он хотел всем этим сказать?       Почему так много вопросов без ответов?       — Я что-то тут засиделась, а мне нужно готовить еду, — занервничала Ынха, которая сразу попросила называть её на «ты» и по имени, либо на «ты» и «мачеха». — Думаю сделать кимпаб, никто не против?       — Все за, — раздался голос девушки, не оставив выбора господину Хвану — хотя, если честно, он тоже не был против кимпаба и давно просто хотел есть.       В квартире летал аромат свежей еды, и Йеджи вдохнула полную грудь воздуха, не кашляя и не морщась — не пахло перегаром и чем-то скисшим, наоборот, что-то вкусное, домашнее, прекрасное, и когда семью позвали ко столу, девушка наложила себе большую порцию. Она привыкла за всё время бракоразводного процесса и житья без отца питаться чем бог подаст, что сама заварит или что отдадут одноклассники или коллеги, уже наевшиеся, и сейчас с такой скоростью орудовала палочками, что мачеха ненароком вздрогнула. Если эта девчонка настолько голодная, почему она всё это время просто не приходила к своему отцу и не просилась переночевать, почему же добивалась и победы в суде над насильником, и лишения матери родительских прав? Тут что-то крылось, что-то нехорошее, но Ынха оставила свою истеричную сторону в покое и просто принялась убирать со стола, а девочка вскочила на ноги и стала разливать напитки.       — Пап, я бы хотела с тобой поговорить наедине, — Ынха замерла, но потом поняла, что это будет даже правильно — она для Йеджи даже не доверенное лицо, нужно заслужить расположение, которое она точно получит. Именно поэтому женщина кивнула всем, что будет в гостиной, прихватила чашку с чаем, тарелку с принесённым из магазина печеньем и удалилась смотреть вечернее шоу, чтобы не настраивать себя на подслушивание.       Девушка некоторое время молчала, попивая напиток из чашки, и смотрела в окно, обдумывая, как бы подойти к щекотливому вопросу, который достаточно давно заставлял нервничать. Да, ей до сих пор было интересно, откуда мать брала деньги на алкоголь, на оплату лично своих счетов, и всё же закрадывалось крохотное сомнение, что это именно отец высылал ей что-либо, лишь бы отъебалась и заткнула свою пасть. Пальцы сложились треугольничком, Йеджи наконец-то подняла глаза на отца, что приютил её, забыл обо всём плохом, что, возможно, было между ними, и теперь внимательно смотрел на дочурку, которую воспитывал давно в детстве. Да, тогда, давно, он её очень сильно любил, от неё пахло конфетами и счастьем, а сейчас казалось, будто кто-то уже украл её весну и юность, оставил тяжёлый аромат одеколона, вязкие прикосновения на коже и серость лица. От неё пахло сигаретами сейчас, спёртым ароматом квартиры, в которой она до этого жила, а потом станет легче, ведь все запахи выветрятся из кожи и вещей, наполнятся свежестью, краски вернутся к лицу, как и её уверенность.       — Пап, скажи, ты же платил алименты? — вопрос ударил наотмашь, потому что господин Хван платил всё до последней воны и искренне считал, что все деньги шли в карман дочери, а сейчас выясняется, что… деньги куда-то пропали.       — Конечно же. К чему такие вопросы? Да, я развёлся с ней, — господин Хван никогда не упоминал имя своей бывшей жены, будто оно осквернит светлую просторную квартиру, — со скандалом, но пускай мои слова на суде были жестокими по отношению к тебе, я всё выплачивал каждый месяц. Разве мама тебе не отдавала деньги?       — Как думаешь, если бы отдавала, я бы стала это спрашивать? — у Йеджи к глазам подступили слёзы, и она попыталась их остановить. — Так значит… значит, именно так она и покупала алкоголь.       — В смысле?       Йеджи глубоко вздохнула, потёрла глаза кулаками и откинулась на спинку стула; хотелось дико курить, но она не позволила себе встать и уйти, чтобы в своей комнате открыть окно и поджечь сигарету, выдыхая потом дым. Отец смотрел на неё непонятливо, пытался найти ответы на свои вопросы в её лице, но не находил там ничего, кроме отчаяния и попытки избежать вездесущего взгляда карих глаз старшего. Он сдался через минуту, когда не добился ответа, а потом девушка внезапно выдохнула, подняв глаза и произнеся:       — После вашего развода она была в запое. Диком. Настолько, что перестала быть тем, кем является. Я выливала весь алкоголь в туалет, но он был вечно, его было много, а на тот момент она даже не работала. Как думаешь, пап, я тогда думала, откуда у неё деньги? Тогда нет. А после очередного её хахаля, которого я засудила, у неё будто стало больше вон, хотя она полностью того мужика содержала. Вот я и задумалась, так как не получила даже сотни вон из её рук хотя бы на оплату учёбы.       — Твоя мать отвратительна.       — Все люди отвратительны, — Хван отвела взгляд, её кулаки сжались, — но не каждый опускается до того уровня, что она.       Ынха зашла на кухню, почувствовав явное окончание диалога, который длился-то и не особо долго; она что-то прошептала господину Хвану, ласково потрепала падчерицу по щеке и попросила помочь вымыть посуду, заодно познакомятся получше, поговорят по душам и выяснят, смогут ли в дальнейшем называть друг друга как-то иначе. У женщины не было своих детей, не планировала никогда и больше не родит, ведь при очень неудачном аборте лет в двадцать ей повредили всё, что только можно, лишив «дара рождения», как она это называла. Но Ли Ынха не унывала и, видя перед собой относительно взрослую девушку, которой не надо менять пелёнки, что-либо указывать и воспитывать, надеялась в ней найти послушную дочку, которая ей станет родной.       — Да, конечно, помогу, — Йеджи оправила юбку и встала со стула. — Спасибо… пап. Я знала, что ты хороший человек, — да, лукавила, потому что всё время, что жила с матерью, злилась на него и немного даже ненавидела, а сейчас будто со всем смирилась. Здесь не будут бить, обливать алкоголем, высохнут на щеках слёзы, потому что тут совершенно другие люди, не тот контингент, оставшийся в квартире с матерью. Того ублюдка пускай сослали на каторжные работы по статье на пять лет, но эти годы пройдут быстро, а потом может свершиться месть, и не только от него, но и от матери.       — Отлично.       Ынха неторопливо намывала тарелки, передавая их потом Йеджи, чтобы вытереть их полотенцем, и пара приборов чуть не выпала из достаточно слабых рук; мать высосала все соки, когда плакала и хватала за лодыжку, лишь бы дочь не уходила, не покидала её. Уже не было сил всего терпеть, потому девушка даже не пожалела, когда пнула руку матери, сложив последние вещи в рюкзак и практически падая в объятия служб, что приехали с ней. Чхве Ёнджун, она помнила, тогда был серьёзен, как никогда, явно хотел до неё дотронуться, чтобы приободрить, но не мог, потому что кругом люди, и только в лифте он сделал то, что явно хотел.       Стоит ли им быть сдержаннее? Они и так сдержанны. Но всё же стоит поговорить о том поцелуе, потому что это ненормально, это слишком будоражаще и несдержанно, ведь она его ученица, а он учитель. Она ещё несовершеннолетняя, а он уже взрослый. Да и к тому же он мог бы её и опасаться, раз она уже засудила одного мужика, посмевшего присунуть свой член в её рот.       — Я средне учусь, на самом деле, — бездумно говорила Йеджи, лишь бы хоть чем-то заполнить внезапно образовавшуюся тишину. — Работаю в магазине, если что, могу обеспечивать себя сама, за учёбу тоже плачу сама, коплю на университет. В общем, так, мне кажется, это самое важное, что нужно знать обо мне. Не знаю, что о себе ещё рассказать.       — Ты встречаешься с кем-нибудь? У тебя есть подруги? — Ынха сразу нашла жилу, где можно поговорить, но тарелка в руках девушки замерла, а потом поместилась в сушилку.       Упс, кажется, вот они — запретные темы, которые лучше не развивать и на которые лучше не разговаривать прямо сейчас.       — Конечно, есть подруги, я с ними провожу много времени, — приём ответа на вопросы с конца — самый удачный, потому что есть время для того, чтобы подумать, что ответить про парня. — Я… относительно недавно рассталась с парнем, но в отношениях не нуждаюсь. Не хочу их. Мне… противны мужчины.       Но точно ли все?       — Ох, детка, после всего того, что с тобой произошло, я и не удивлена, что ты не особо жалуешь мужчин, — Йеджи улыбнулась одними губами и приняла чашку. — Но скажи… тебя ничего не тревожит? Может, тебе нужно кому-нибудь выговорится? Я могу тебе помочь в этом. Я училась на психолога и некоторое время работала им.       — Пока в этом не нуждаюсь, но спасибо.       Этот вечер был, на удивление, спокойным — Йеджи делала уроки, за стеной слышалась сбивчивая речь актрисы из дорамы, её крик — а потом завершающая песня. Девушку всегда нервировали сериалы, она ненавидела то, как там показывали школьников, потому что это гротескная карикатура, не похожая на реальность, это слишком милые девочки и слишком брутальные парни. От этих архетипов уже тошнило, хотелось ворваться в студию с растрёпанными серыми волосами, в бесцветной школьной форме и сказать, что сценариста пора задушить, ведь он будто не знает изнанку современной школы, не учился там ни разу. Дали бы ей бумагу и ручку, она бы рассказала всё, указала на все ошибки, а потом написала бы сценарий самостоятельно, спродюсировала всё и выкатила на телеэкраны. Наверно, это был бы хороший проект — «для школьников от школьницы», и в каждом герое этой явно подростковой мелодрамы все бы узнали себя.       Йеджи отложила от себя учебники, кидая взгляд на часы — начало двенадцатого, в квартире все давно спят, кроме неё, значит, можно покурить без свидетелей и упрёков; присев на подоконник, девушка раскрыла окно, впуская свежий морозный воздух и покрываясь мурашками. Хван достала из пачки сигарету, подожгла её и прикурила, закрывая глаза и вглядываясь в огни соседнего дома, где жили такие же люди, как и она, которые, возможно, уже спали, а ей только предстояло лечь. Совершенно внезапно зазвонил телефон, и Хван поперхнулась дымом, спрыгивая с подоконника и оказываясь рядом с розеткой, в которую была воткнута зарядка с телефоном. Девушка выдернула провод из телефона, поднося экран к глазам и хмурясь — да что же этому парню неймётся, почему же не только в школе вертится рядом с ней, но и ночами названивает, будто что-то в их и так разрушенных на части отношениях что-то изменится?       — Чёрт, блядь, Чунджи, ты совсем больной звонить так поздно? — сигарета тлела в руке, слава богу, что хватило ума добежать до подоконника и выкинуть её, закрывая окно. — Быстро говори и забудь вообще, что мне можно звонить по ночам.       — Я просто хочу попросить у тебя прощения, — «наконец-то созрел», — пронеслось в мыслях, и Йеджи скрестила руки на груди. — Хотя не знаю даже, с твоим этим отношением ничего не хочется вообще говорить.       — А ты скажи, чтобы я пересмотрела своё отношение к тебе, — проговорила Йеджи. — Я жду. Может, твоя просьба действительно мне понравится. Но сейчас она для меня никакого смысла не играет.       — Йеджи, — Чунджи вздохнул и повернулся будто бы на кровати — надо же, какая честь, он о ней думал половину ночи и даже позвонил, пускай рисковал и до сих пор рискует быть посланным к чёртовой матери, — я действительно стал пересматривать собственное поведение, стал понимать, как я себя с тобой вёл. Прости меня, пожалуйста, это такая глупая ревность была, что… я даже не могу описать, каким был идиотом. Я не хочу, чтобы ты возвращалась ко мне, так как я вёл себя с тобой как полный уёбок, но надеюсь, что спустя столько времени ты хоть немного меня простила.       У Йеджи сжалась рука в кулак, она глубоко вздохнула — да, возможно, она хоть немного остыла, но все те слова до сих пор отдавались в груди и не давали нормально выдохнуть. Но раз сегодня день откровений и новых открытий, значит, стоит простить Чунджи, чтобы он больше сам не мучился и не мучил её саму? А то ещё в школе пристанет, как лист в период осени, и будет насиловать взглядом, пока окончательно не добьётся своего. Пришлось на выдохе сквозь зубы зажмурить глаза и сказать:       — Знаешь… с нашего расставания прошло достаточно много времени и я надеюсь, что ты действительно сожалеешь обо всём. Если это правда, то я тебя прощаю. Мы и так были и останемся друзьями, так что… спокойной ночи. Я тебя прощаю.       — Спасибо, Йеджи, хотя бы за это.       Йеджи отключила мобильный, поставила на беззвучный режим и в бессилии повалилась на кровать. Это был очень тяжёлый день, тяжёлое время, и если бы она могла, он бы сделала, чтобы такого стресса больше не было в её жизни. Но всё, кажется, только начиналось, оттого глаза закрылись сразу, как голова коснулась подушки, а девушка свернулась в позу эмбриона, притянув колени к груди. Все воспоминания этого дня смешались в один большой комок где-то не на периферии, а прямо перед глазами, и от этого пришлось закутаться в одеяло, закрыть уши ладонями и помолиться, чтобы всё как можно скорее прошло.       Всё будет хорошо. Жизнь — это не навсегда. Страдания — это не вся жизнь.