Скрышепад

Миллионы ярких звёзд Молча смотрят с темноты, Как след пыльцы из слёз, Всю жизнь ищем лишь пути. под пыльным небом — «Мы не одни»

      Йеджи по привычке взглянула на отрастающие корни и поняла, что не хочет, чтобы Суджин в очередной раз красила их серой краской или чем-то ещё, лишь бы сохранить цвет. Она уже устала от всех этих процедур, хочется покоя и спокойствия без выедающего глаза запаха в ванной и Со, что болтала и даже не задумывалась о том, что её так называемой клиентке хочется отдохнуть от шума. В школе гул, в голове тоже, и пусть дома была тишь, хотелось ещё прикрыть уши подушкой и закрывать глаза, лишь бы никто не потревожил; даже сейчас, собираясь на учёбу, Хван понимала, что успела выгореть за это короткое время — столько всего произошло, что она не успевала реагировать должным образом. Потому сейчас на лице было написано нейтральное отношение ко всему вместе с тотальным непониманием, что притаилось в глазах лёгенькими искрами, вспыхивающими время от времени и не видимыми ни для кого, кроме самой девушки. Молодец, научилась скрывать эмоции, только что делать с гулко колотящимся сердцем и яркой краской на щеках в присутствии человека, который столь нежных чувств не должен вызывать?       Чхве Ёнджун помог ей, вынул из плена кошмаров и собственных мыслей, что не давали спать и здраво мыслить, а заместо этого в голову поместил самого себя: вкусно пахнущего, в вечно отглаженных костюмах и с улыбкой на лице, что обещала помочь. И Йеджи верила ему, верила, как самой себе, и знала, что он из того рода людей, что не покинет в нужную минуту и сможет подбодрить тогда, когда она сто процентов в этом нуждается, хочет, а главное, что это был он, именно он и никто больше. Ёнджун, чьё имя хангылью и китайскими иероглифами выжглось на сердце, чей образ отпечатался на радужке глаз и чья аура согревала в сложные минуты, ждал её уже в школе, потому Хван неслась так сильно, что волосы еле поспевали следом — настолько быстро ей хотелось оказаться в здании. Так было впервые, даже одноклассники удивились её энтузиазму, а Ёнджун так вообще был приятно поражён, что «его девочка» снова пришла сюда, снова присела за парту и снова начала о чём-то посмеиваться со своими друзьями, которые выглядели так же, как и всегда.       Хотя, наверно, тогда с поцелуем в лоб он погорячился — не стоило этого делать, но кабинка лифта, полная анонимность перед человеком, что сидел за камерой, соблазнила, заставила наклониться, и пускай жаром опалились не губы, Ёнджун вернул поцелуй, что до сих пор жёг щёку, и знал — это ещё не конец, это только начало.       — Доброе утро, — Суджин чмокнула Йеджи в щёку и улыбнулась. — Ты такая счастливая в последнее время, неужели даже никаких конфликтов нет? Кстати, волосы покрасить? У меня есть рыжая краска, может, ебанёшь в рыжий?       — Не-не, не надо, — Хван дёрнула сумку на плече и пошла в сторону кабинета. — Но счастливая… мне в принципе нравится папина новая жена, она не конфликтная и хорошая. Но это пока… скоро посмотрим, какая она на самом деле.       Светило солнце, пробиваясь в классную комнату, и Рюджин протягивала руки, чтобы поймать хоть один ласковый лучик, чтобы потом шлёпнуть им по щеке своей младшей сестры, которая читала какую-то книгу, покачивая ногой. Юна накручивала локон тёмных волос на палец, время от времени поглядывая на вход, и вскоре там возникли Йеджи и Суджин, которые по-дружески фыркали друг на друга, вспоминая, как девушки красили волосы. Конечно же, больше вспоминали реакцию родителей на собственные эксперименты, как все охали и ахали, а потом говорили, что всё это непотребство заставят в школе смывать — они всё же не в академии искусств, а в обычной школе, где приветствуется только соблюдение горы правил, а ещё учителя время от времени напоминают об обязанностях. В особенности Ёнджун, конечно, как классный руководитель, работал с детьми, и если бы для него все школьники были «только детьми», то было бы намного проще, не делалось никаких поблажек, которые мешали в обычной жизни.       — И как тебе твоя новая «мама»? — все знали, что Йеджи теперь не жила с родной матерью, искренне за неё радовались и надеялись, что та женщина не станет возникать и оспаривать право отца на содержание, совсем уж говоря, дочери. Даже ощущалось, что Хван стала чувствовать себя спокойнее, свободнее, даже какой-никакой блеск в глазах появился, и причём не злой, не страдающий, а очень даже наоборот — жизнерадостный, жизнеутверждающий. Каждый теперь заряжался не меланхолией и тоской, а чем-то новым, чему нет места в старшей школе, полной злобы, тёрок и слёз, что не сохли на щеках и превращались в дорожки, по которым можно было пускать корабли, только они никогда не приплывут в тихую гавань, ведь везде будут ждать пороги, препятствия и мель, с которой нужно умудриться слезть.       — Ну… я немного её знаю, но пока уживаемся, а дальше посмотрим, — Суджин, будучи внимательной слушательницей, закивала, подпирая лицо кулаком и зевая — осталось пять минут до звонка на урок, а она устала, только придя в школу. — Папа сказал, что жалеет о своих словах, что сказал на суде, а я… я ему верю, знаете. Он же не знал, что будет твориться потом, уже после развода. Не знал, что я переживу. Но ему обо всём рассказали. Он даже вчера сказал, что хочет прийти к учителю Чхве и поблагодарить его за то, что он отвёз меня в участок.       — Вообще, если бы учитель Чхве не вмешался, то я даже не знаю, что бы ты с собой совершила, — Юна перехватила ладошку Йеджи и крепко её сжала. — Но я думаю, ты должна поблагодарить учителя сама тоже. Тем более что вы так сблизились в последнее время, хорошо общаетесь… может, между вами что-то, о чём никто не знает, м?       — Были бы какие-то секреты — не смогла бы хранить от вас. Вы слишком дотошные.       Лгала, нагло и бессовестно лгала, потому что хранила в себе слишком многое и знала, о чём точно стоит молчать, а что лучше утаить и лелеять где-то внутри груди. До сих пор не сказала никому о том лёгком поцелуе в щёку, о том поцелуе в лоб, о том, что в мыслях только он с большой буквы, нижним подчёркиванием буквы и выделенный жирным шрифтом, будто специально, чтобы в глаза бросался, мигал и вызывал учащённое сердцебиение вкупе с поднятием давления. Перед общением с Чхве Ёнджуном точно надо принять седативные, чтобы ни жестом, ни мускулом, ни взглядом не передать всего, что девушка чувствовала к нему, ведь это нельзя, запрещено, грязно и порочно. Но если бы он не поцеловал, то Йеджи ничего бы не ощущала? Как это всё странно, как же всё страшно, томительно и нежно с ярким привкусом горечи, потому что не можешь разобраться в себе, мечешься, стараешься перебрать все возможные варианты событий, а мечты заполняют здравомыслящий мозг, говоря «вы скоро поцелуетесь», «вы можете заняться сексом, как ты будешь готова», «после выпуска из школы он женится на тебе». Порой хорошо, что мечты остаются лишь мечтами, реальность и так преподносит сюрпризы, нагоняя волны нормальности на камни безумия, и от этого даже легче, легче, что не всё, что генерирует наша голова, воплощается в жизнь.       Если они поцелуются в школе, Ёнджуна посадят.       Если они займутся сексом и кто-то об этом узнает, Ёнджуна посадят.       Если после выпуска из школы он женится на Йеджи, то… всем будет всё равно.       Выходит, что всё можно делать только после выпуска из школы, когда они выйдут из отношений учителя и ученицы, навсегда оставаясь в памяти своих одноклассников как обычные люди, никак не связанные друг с другом? Тогда неплохо, у Хван ещё есть время, чтобы собрать себя по стенкам сознания, отскоблить от пола и провести косметический ремонт, потому что нутрянку уже не переделать, она такая, какая есть, такая, какая сформировалась, какую сделали Время и Обстоятельства, стоящие за каждой личностью. Именно поэтому девушка улыбалась одноклассницам, отсчитывая время до звонка и жалея, что сегодня нет химии, что завтра её тоже не будет, но Ёнджун всё равно зайдёт, посмотрит на неё своим долгим взглядом, улыбнётся приободрительно и явно будет ждать после уроков в своём кабинете. Да, они слишком сблизились, да, это может им обоим навредить, но как же не хотелось задумываться о последствиях, жить так, как хочет того сердце, как хочет того бушующая юность, которой всё по плечу.       — Засоси его по самые гланды, — прилетело меж лопаткой рукой, что Йеджи столкнулась грудью со спинкой стула — даже на секунду воздух полностью вышибло, хотя потом показалось, что всё терпимо, пускай дышится с трудом. Суджин потёрла руку и стрельнула взглядом в сторону подруги, которая вдруг покраснела и заозиралась по сторонам, будто проверяя, кто слышал это восклицание. — А это что за реакция? Малышка Джи-Джи, никогда бы не подумала, что ты будешь так краснеть из-за упоминания поцелуя. Или это только потому, что я говорю про поцелуй с учителем?       Йеджи спас от участи допрашиваемой звонок на урок, когда она опустилась за свою парту и решила, что лучше сохранять молчание, чем вступать в полемику и в итоге признаться, что влюбилась. Не сказать, что впервые, потому что она что-то испытывала когда-то к Ли Минхо, тогда ещё старшекласснику, когда училась в средней школе более-менее приемлемо, не перескакивая с низких баллов на средние, а со средних обратно, вниз. Тот мальчишка был своеобразным хулиганом, похищающим девичьи сердца, с лёгкостью играющим с ними, а потом разбивающим — такова его натура, такова его сущность; и Йеджи тоже влюбилась, да так, что от него закурила первую сигарету, именно его язык первым прошёлся по её воспалённым дёснам, а потом он сказал, что она очень красивая и он бы с удовольствием, наверно, стал бы с ней встречаться, но она для него малютка. Капля слюны Минхо держалась засохшей на губе Хван ещё долго, это были приятные воспоминания, смешанные с приятным ароматом мятной жвачки, дымом от сигарет и ощущением полнейшей романтики, которое никогда не покинет, даже если пройдёт сотня лет. Первая любовь, первая влюблённость, первый поцелуй — не всегда это один и тот же человек, но это всё накладывает свой след, формирует личность, оставляет такой нужный опыт, который поможет в будущем.       — Доброе утро, класс, давайте начнём наш урок истории с небольшого опроса.       Учитель Ким СокДжин обладал незаурядной внешностью и ярким умом, позволяющим ёмко и кратко описывать каждого из сидящих в кабинете учеников. Один только бог знал, сколько сил и энергии он тратил на каждого ребёнка по отдельности, но любимицей была неизменно «лентяйка Суджин, которая имела способности и талант к истории, но не использовала ни то, ни другое». Со в это время показывала ему язык, как только мужчина отворачивался, и скрещивала руки на груди, делая якобы обиженный вид, но при этом могла мурчать ласковым котиком — она при всей своей беспечности, вызывающем внешнем виде и эгоцентричности любила уроки истории, их своеобразную простоту, но не любила заучивать наизусть даты, исторических личностей и всё остальное, что сопутствует их жизни. Что удивительно, она разбиралась в жизни кисэн, умела играть на традиционных инструментах и пообещала, что, когда напишет сунын, сыграет на каягыме, тем более что учитель уже сыскался, возможности и силы были, а также присутствовало дикое желание выпендриться. Со Суджин — она такая, творческая, для каждого разная, но вместе с тем безумно притягательная, что не забудешь её в тот момент, когда впервые увидишь; именно за такую искренность её и полюбил Сан, каждую клеточку её тела целовал и желал, чтобы она навсегда осталась с ним. У них небольшая разница в возрасте, а ещё вся жизнь впереди, чтобы насладиться тёплыми поцелуями, от которых трясутся ноги, ласковыми взглядами, намекающими на нечто большее, чем ласку.       — Ну, давайте тогда открывать для себя путь Чосона, который начинается…       А Йеджи уже к этому моменту в облаках витала, закрывая глаза и наматывая серые волосы на тонкие пальцы. Школьница влюбилась — и весь мир в округе расцвёл, распустился, подобный цветку, улыбка стала на губах скользить чаще, а подруги внутренне понимали — это любовь, это точно она, нет даже капельки сомнений, которые могли бы говорить об обратном. Лишь любовь ощущается трепетно-сладостно, лишь любовь пахнет вызревающими персиками в йогурте, лишь она оставляет печать румянца на щеке и след в ласковой душе, когда всё внутри кричит «Обернись, он позади, он там, чтобы смотреть на тебя, наблюдать за тобой, касаться лишь тебя и никогда в жизни не отпускать». Но если повернуться сейчас, можно заметить лишь глупые лица одноклассников, никакого Чхве Ёнджуна нет и не было в помине за это утро, лишь аромат его одеколона ощущался едва-едва, совсем чуть-чуть, но даже этого мизера хватило, чтобы вновь почувствовать трепет в душе и спазмы в животе. Она любила его, сильно, и кажется, очень сильно хотела, как может девушка хотеть мужчину, что о ней заботился и не планировал разрывать в будущем её хрупкую душу в клочья, что разлетятся ветром по всему белому свету. Она увидится с ним, обязательно увидится, надо только потерпеть, немного посидеть и вскоре лично для себя понять — он рядом, он присматривает, он готов помочь и никогда не огрызнётся, что бы ни случилось, что бы ни произошло.       — Вашим домашним заданием к следующему уроку будет небольшой доклад о быте в эпоху Чосон, о быте простых людей, — то, как учитель растягивал слово «быт», говорило о том, что он хотел узнать только о быте и ни о чём более. А то уже были случаи, когда ученики приносили выполненный реферат о семье эпохи Корё, в то время как надо было рассказать про царствование императора Ван Ё, что явно в гробу переворачивался и не раз, стоило СокДжину ударить себя полученным домашним заданием. Он терпел, искренне терпел, проверял на достоверность и ставил хороший балл, если ребёнок старался, но зачастую не щадил никого и ставил неуды, открывал журнал, а потом общался с родителями детей в целях просьбы давать детям витамины, чтобы они стали больше запоминать.       — Чосон, блин, — Суджин пыльной тряпкой стирала с меловой доски и время от времени кашляла — таким губительным был для неё мел, а ещё сильно хотелось прочихаться, но с её аллергией никто не считался. Кто главная за чистоту в классе? Со Суджин! Кто искренне ненавидит грязь и пыль? Со Суджин! Но кто же больше самой Суджин ненавидит убираться? Да никто. Со Суджин — ходячий человек-парадокс, и для неё нормально диссонансить со всеми своими же суждениями. — Когда мы говорили про Корё, таких тупых заданий не было. Почему тогда они появились, как только мы стали проходить Чосон?       — Хватит возмущаться, — Йеджи потянулась и зевнула — если бы не была короткая перемена, она бы поспала. — Это возможность повысить балл и не поймать возмущение родителей. Я сейчас хочу выровнять оценки, чтобы папа понял, что та жизнь мешала мне учиться.       — Но ты и самой себе мешала учиться, — проговорила Юна, весело прищуриваясь и поднимая руку, чтобы закрыться от ярких лучей солнца.       — Кажется, мне надо выйти.       Йеджи, засунув в карман пиджака пачку сигарет и зажигалку, выбежала из класса, ловя в спину вопрос «с тобой сходить?» Но этого не надо было — девушка желала провести время одна и ни под кого не подстраиваться, чтобы пепел не дай бог не попал на тёмную школьную юбку. Она находила успокоение в одиночестве, любила его даже больше, чем порой себя, и всегда с наслаждением затягивалась очередной сигаретой с дымным послевкусием, которое не оставляло до конца учебного дня. Вскоре Хван вышла на лестницу и пошла наверх, покачивая бёдрами, так как пребывала в поистине отличнейшем настроении, и спустя минуту вышла на крышу, запахиваясь сильнее в абсолютно не греющий пиджак, хотя хорошо было бы надеть куртку и не сидеть на абсолютно холодной скамейке, морозя бёдра и ягодицы.       Сигарета подожглась, дым втянулся в лёгкие, и Йеджи задрожала от мороза. Холодно, всё же стоило выхватить куртку из раздевалки и только потом выбегать на крышу, чтобы удовлетворить свои низменные потребности, и дым не хотел согревать изнутри никаким образом. Хотелось потушить сигарету и забежать в здание, но цепкие руки обхватили плечи, на них через секунду было накинуто нечто громоздкое и тёплое, то, что вызвало дрожь по всему телу и отпечаталось ароматом одеколона на пиджаке, уже практически замёрзшем и скованном льдом. Йеджи, не оборачиваясь, знала, кто стоял за её спиной с запасной тёплой курткой, ощущала его прикосновения и манящий взор, что в последний раз не дал ей нормально уснуть — даже пришлось тогда выпить снотворное, лишь бы выспаться. Конечно же, это был Ёнджун.       — Дурёха, у меня больше дел нет, кроме того, чтобы за тобой бегать? — шептал он на ухо и одновременно вытаскивал из полуобмороженных пальцев сигарету, которая сломалась от напора двух человек. — Давай ты хоть день не будешь курить в стенах школы, а? Тебя по камерам видно, а потом ещё пахнет.       — Тогда предложите мне варианты, как избавиться от никотиновой зависимости, — и девушка обернулась, сталкиваясь носом с подбородком учителя, поднимая на него глаза и задерживая дыхание.       — Найти себе новую.       — И какую?       — Ну, например, целоваться со своим парнем каждый раз, когда хочется закурить, — Йеджи только и смотрела, что на двигающиеся губы Ёнджуна, и красной строчкой изнутри черепа пробегало «опасность, не слушать, а то захочется чересчур сильно». А ведь правда — был бы парень, которого любила она, то из жизни исчезли сигареты и все остальные зависимости наряду с ощущением вечного голода и желания умереть. — У тебя… есть такой человек, которого ты бы хотела целовать?       — Конечно, — сорвалось с губ, и Хван пожалела, что сказала это прямо в лицо мужчине, в которого втрескалась до безумия, потому что он явно подумал не о себе, а о каком-то абстрактном парне, что украл сердце его малышки с узкими, слегка косящими глазами. Может, с этого момента ему запрещено прикасаться к её волосам цвета сигаретного пепла, заговаривать с ней и заботиться, чтобы, стоя на крыше, она не замёрзла и не заболела. — То есть… ну… да, у меня есть такой человек, я этого не отрицаю, п…просто это стыдно признать, знаете?..       — Понимаю, да.       Не понимал, не хотел понимать и не поймёт.       Йеджи отвернулась, берясь пальцами за перила и вдыхая морозный воздух; ей было плевать, что уже прозвенел звонок на урок, что её ждали одноклассницы, а ещё им было дико интересно, почему это Хван опять стала прогуливать. А в это время её гладил взглядом Ёнджун, надеясь, что этот момент никогда не закончится, что ему опять не придётся возвращаться в опостылевший кабинет и заниматься своими делами, что требовали срочнейшего вмешательства. Он хотел хоть чуточку подольше остаться здесь, на крыше, рядом с девушкой, которую он хотел видеть рядом с собой разной, но не имел права сказать хоть что-то ей: они всего лишь учитель и ученица. Да, те учитель и ученица, что сблизились, что знали слишком много друг о друге, что жалели о том, что одна не родилась чуть раньше, а другой — чуть позже. Будь они одноклассниками, всё бы было в разы проще, и не пришлось накрепко верёвкой связать себе руки и пытаться не рыпаться в сторону знакомой фигуры, от которой веет комфортом и безопасностью.       Самая худшая зависимость — любовная, и пускай сигаретная ещё была, она вытеснялась с каждой секундой, как Чхве Ёнджун был рядом, держался рядом, а потом внезапно схватил за плечи, разворачивая к себе. Он хотел извиниться за тот несдержанный поцелуй в лифте, но видел пульсирующие расширенные тёмные зрачки, видел, как её тело реагировало на прикосновения, как губы слегка приоткрылись и как ветер запутался в серых волосах. Осознавал, что любил, боялся прикоснуться и вместе с тем трепетно этого желал, хотя порой казалось, что Йеджи сама его оттолкнёт, намекнёт, что с такой близостью пора заканчивать, ведь ей неприятно общество взрослого мужчины. Но она не отказывалась от него, сама льнула к рукам, к щекам, сама тянулась, сама показывала всё, и магнетизм было не преодолеть, так хотелось сдуть ресничку с щеки, щёлкнуть по носу и чмокнуть в губы.       Как же сладко.       — Учитель Чхве? — из груди выдавили весь воздух, как только прижали к телу, и Йеджи прикрыла глаза, так как не хотелось больше ничего говорить. Тонкие руки оплели мужской торс, сжали в кулачках куртку на спине, а потом выдох сорвался с двух уст, которые желали соприкоснуться. Как же плохо порой быть ученицей, даже несмотря на то, что разница в возрасте не аховая, не особо большая, но нельзя, это красный сигнал светофора, красный флаг, который не станет тряпкой в одно мгновение.       — Если бы мы тогда застряли с тобой в лифте, я бы целовал не только твой лоб, — раздался шёпот на грани слышимости, но Йеджи всё равно это услышала, уши покраснели, глаза зажмурились ещё сильнее, а в душе болезненно расцвела весна. — Я надеюсь, что ты это не слышала… прости, мне стоит быть сдержаннее…       — Может, вы перестанете сдерживаться? — прошептала Йеджи, отлепляя одну из рук от спины учителя, разлепляя глаза и смело смотря в глаза человека, от чьих прикосновений горело всё тело, кого хотелось накрепко к себе прижать и больше никогда не покидать. Она погладила ладонью щёку Ёнджуна, ощущая, насколько она прохладная, насколько он замёрз здесь находиться, и улыбнулась. — Раз вы хотите, чтобы я перестала курить, станьте моей зависимостью, учитель Чхве.       «Пускай вы и так ею уже стали».