Скрышепад

Как раньше не будет. Три дня дождя — «Слёзы на ветер»

      Весна, казалось, наступала скачкообразно, накатывала, как волна, балуя теплом, а потом запахивая в пуховики всех. Йеджи всегда всё делала просто: натягивала большую болоньевую куртку, завязывала тёплый вязаный шарф, что подарила Ынха просто так, лишь бы оставались добросердечные отношения. Хван шла на контакт, желала его, казалось, хотела обрести в ней своеобразную потерянную мать, в которой нуждалась — потеряла же эмоциональную связь со своей, сделала так, чтобы она больше никогда к девушке не прикоснулась.       С недавнего времени многое стало налаживаться: и в школе, и на работе, и в семье и даже с Ёнджуном стал появляться всё чаще и чаще, будто ангел-хранитель, оберегал и защищал от всего вокруг. С каждым днём Йеджи расцветала всё больше и больше, улыбалась больше и почти перестала отрицать то, что влюблена в собственного учителя — все друзья видели розовые щёки, то, что девушка стала лучше учиться по химии и даже записалась на небольшой конкурс, связанный с данным предметом. Пока Хван переживала свою лучшую весну, у её подруги, Шин Рюджин, всё шло не так гладко, как того хотелось — обострились многие проблемы, наступала весенняя депрессия и снова пришлось сесть на таблетки, нормализующие состояние. Она находилась в группе риска, вновь гладила и пыталась усмирить свои мысли, что разбегались, подобно тараканам, и натужно вздыхала, осознавая, что пора приходить в себя.       Рюджин хотела прийти в норму, но эта весна вознамерилась убить её.       Юна стала мало говорить об отношениях с Феликсом — осознала, что любовь и счастье любят тишину, а Уён держался будто бы на лёгком расстоянии — лишь держал за руку да целовал в щёку, однажды поцеловав в губы и говоря, что ему этого достаточно. Шин-старшая в некотором роде завидовала младшей, ведь её жизнь была чуточку разнообразней, наполненной счастьем и любовью, а это всё было в Рюджин законсервированно, сжато, как воздух в шарике, и желало быть высвобожденным. Чон не давал возможности вылить всё — кажется, эти отношения стали ощущаться ошибкой, вошли в стагнацию и хотели вылиться в масштабный кризис с последующим больным расставанием. Вот вроде совсем недавно краснели и смущались, делали неловкие комплименты и ходили по небольшим кафе, а теперь дай бог Рюджин ответит на «привет» с улыбающимся смайликом ответными словами. Ей этого не хотелось теперь, насытилась, теперь хочется нечто другого, чтобы слегка изменить её саму — ну не разводить же ноги перед Уёном, который от одного слова «грудь» краснеет и пытается не умереть от смущения.       — Я не понимаю себя, — Рюджин вертела в пальцах высветленные пряди и вздыхала — Йеджи открыла для себя новое хобби, чтение, и все перемены сидела с книгами, младшая сестра переписывалась со своим парнем, а Суджин же вступила в какую-то новую перепалку с Чунджи и громко говорила, что если он подойдёт к ней с просьбой помочь покрасить волосы, она специально их ему сожжёт. Угроза была весомой, Джунхён пока не собирался стричься и держал шевелюру в хвосте, дабы не подхватить вшей от младшеклассников или что-то ещё более интересное; в тот момент, когда Рю решила, что поговорит обо всём с Уёном, Ким отходил от разъярённой Со, раздумывая о том, как бы отсесть от «этой ненормальной».       — А кто ж себя понимает, у любой девушки спроси — все ответят, что им плохо в собственном теле и неуютно в своих мыслях, — проговорила Юна, отвлекаясь от переписки и смотря на корешок книги, что читала Йеджи. — О, «Гордость и предубеждение», скажи мне, Джи-Джи, как ты вообще можешь это держать в своих руках?       — К твоему сведению, я не настолько глупая и могу различать буквы, а ещё слитно читать предложения и понимать смысл прочитанного, — это была чистой воды дружеская перепалка, которая не грозилась перерасти в масштабный конфликт, и Йеджи перевернула страницу. — Никогда не понимала мужские идеалы английской литературы восемнадцатого-девятнадцатого века: они все адские мудаки, как в них вообще влюблялись? Хотя, если так подумать, то все мужчины своего рода мудаки, а…       — Что-то аж душно стало, надо бы окно открыть, — Суджин сморщилась от слов подруги и села на парту, поглядывая на чёрно-белую иллюстрацию на странице. — Не душни, Йеджи. Потом сюжет расскажешь, хорошо?       — Договорились.       Корейская литература прошла чрезвычайно спокойно, особенно когда пошёл блок чтения — многие не обращали внимания на запись, что воспроизводила текст, и самостоятельно знакомились с произведением. Все осознавали, что на следующем уроке будет тест, где придётся судорожно вспоминать содержание, потому и старались, чтобы по результатам превзойти друг друга. Наён старательно вникала во всё, но время от времени внимание ускользало, давало сбои, потому и, задумываясь, посматривала в окно, вспоминая всё, что происходило между ней и Цзыюй. Девушки старательно скрывали в школе, что их что-то связывало, не переглядывались и даже не переписывались, но стабильно Им вечерами получала несколько сообщений и вскоре мчалась к новой подружке, которая целовалась так, что болели губы, и умела донести удовольствие так, что потом Ён лежала на кровати и не могла пошевелиться.       «Никому ничего не смей говорить. Особенно своим подругам. Не поймут, скажут, что ты мерзкая, ибо переметнулась в постель к врагу народа, — проговорила как-то Цзыюй, целуя Наён и обнимая её за талию; они стояли на балконе комнаты китаянки и смотрели на снежинки, падающие с неба. Чжоу запахнула на плечах плед и улыбнулась, да так мило, что Им поняла, что в который раз влюбилась, что было странно — никогда такого не было, никогда так не хотелось проводить время с человеком, никогда не хотелось до умопомрачения целоваться. — Но я тебя не брошу. И ты меня не бросай».       Именно в этих словах крылось отчаяние, которое бушевало в душе китаянки уже не первый месяц, и она старалась эту дыру залепить Им Наён, которая так бездумно поддалась ей, доверилась и стала небольшой отдушиной. Да, она была чрезвычайно неопытной, очень забавной и часто не сдерживала себя, рассказывая то, что не стоило, а Цзыюй по природе своей всем пользовалась, всё запоминала и разрабатывала планы, как всё-таки доломать окончательно Шин Рюджин. Она твёрдо решила, что эта девчонка — слабое звено среди всех подруг Наён, и сломать её будет проще простого, нужно лишь найти правильного человека, который поможет с этим.       — Чанбин-и, — в школе Цзыюй превращалась в охотницу за мужскими сердцами, откровенно плюя на чувства Наён, и сейчас гладила Со по плечу, обращая на себя внимание, — не можешь ли ты мне кое с чем помочь? Но предупреждаю: дело будет достаточно грязное.       Со Чанбину было уже давно нечего терять — с недавнего времени он стоял на учёте, потому что крал из магазинов вещи, поучаствовал в массовой драке и довёл до больницы одного парня, который до сих пор лежал на койке со сломанным позвоночником. Странно, что его ещё не упекли за решётку, но тут родители постарались — нашли деньги, подкупили нужных людей, а потому и проблемы будто бы сразу испарились, исчезли, как облако сигаретного дыма. Парня посетил школьный психолог, осознал, что у него нет понятий «добро» и «зло», будто не сформированы, как у ребёнка, а потом наметил и воспитательную работу, но Бин вечно растворялся, убегая. Не нужна ему психологическая помощь, он же не псих какой-то, а то, что у других школьников из-за него могут быть проблемы, ему было конкретно наплевать: он уже показал всем своё отношение, когда стал слать на хуй учителей, толкать девчонок к стенкам и говорить парням, что на стрелку возьмёт свою биту с гвоздями.       — Что такое? — Со дёрнул рукой, чтобы ладони девушки упали с локтя, и та немного отступила, но не настолько далеко, как надо, совсем на чуть-чуть, чтобы разговор не был слышен.       — Не хочешь ли изнасиловать свою бывшую? Некую Шин Рюджин, которая чуть не сдохла, — Цзыюй сделала вид, что проверяла ногти, а потом весьма загадочно улыбнулась, потому что поймала заинтересованный взгляд Чанбина. — Или вы уже трахались и она не девственница? А то Наён мне разболтала, что Рюджин с Уёном даже не спят вместе, представляешь? Целочка-то тебе достанется, а я, если что, буду держать за локти, чтобы не вырвалась.       — Ты думаешь, мне захочется это сделать? — Бин наклонился к девушке и улыбнулся, а потом глянул ей чуть за спину, будто бы пытаясь удостовериться, что никого там не было. — Правильно думаешь. Когда её поймаем?       — Завтра, потому что мне нужно уговорить Наён остаться дома, — Цзыюй послала воздушный поцелуй парню и подмигнула. — А то ещё помешает, ведь ходит порой хвостом. Заебала уже.       — Так бросай её, — Чанбин пожал плечами и уткнулся в телефон, старательно делая вид, что не замечал школьного психолога, который смотрел прямо на него.       — Я рассказала ей кое-что, — глаза опасно сузились, тон голоса понизился, и Со понял, что это нечто серьёзное, — потому не нужно с ней расставаться — побежит трепаться родителям или кому ещё, а меня и Чонгука повяжут за распространение и употребление. Ну, ты понимаешь. Далеко не конфеты глотаем.       — Понимаю. Сколько я, кстати, за последние тебе должен?       — Потом обсудим, — Чжоу наклонилась чуть-чуть, подула на его шею и улыбнулась. — Решим, какой будет способ оплаты.       Психолог всё равно перехватил Чанбина, но не успел схватить и Цзыюй, которая покинула место сделки настолько быстро, насколько позволяли туфли на небольшом каблуке, и уже злорадствовала, потому что осталось потерпеть день — и всё, ещё одна человеческая жизнь будет сломана и выброшена в мусорную корзину. Оставалось всего-то четыре часа в школе, целую ночь дома, а потом уже — хоть с утра начинать насилие и бесчинство, чтобы в конечном итоге морально умереть и разложиться без останков на земле, всё внутри неё, вся грязь стремится к центру и умирает, сжигаясь в магме. А самая грязь, самая чернота была скрыта именно в Чжоу Цзыюй, которая с удовольствием выдумывала причины ненавидеть, любить, буллить и газлайтить, выбирала себе жертву и давила до последнего, лишь бы сломать, вынуть всё хорошее и наполнить внутренности огнём самоненависти.       Готовься, Шин Рюджин, наступила твоя пора сдохнуть.       Йеджи во все глаза смотрела на Чхве Ёнджуна, который ходил взад-вперёд около доски и объяснял материал, всё не мог успокоиться и перестать нервно поправлять галстук — подарок Хван на Белый день. Никто не знал из детей, кто отправитель этого подарка, но оба человека, старательно ловящие взгляды друг друга, своеобразно гордились тем, что у них на двоих был один маленький секрет, из-за которого хотелось улыбаться вечерами. Бомгю даже заметил изменения в старшем брате, сказал, что в последний раз видел такое выражение лица тогда, когда Джун притащил Минни Нишу, но потом пришлось возмущённо задохнуться — хён заткнул одним своим острым взглядом, потому что до сих пор картина совокупления стояла перед глазами. Чхве-младший поднял руки в защитном жесте, покачал головой и чуть склонил её, извиняясь, потому что понял, что эти воспоминания не комфортные и максимально не помогут в налаживании отношений, которые с очень большим трудом восстанавливались. Гю почти углубился в жизнь студентов, пообщался со старшекурсниками разных университетов и был готов поступить, но перед этим, конечно же, советовался со старшим братом, но тот отвечал через раз и то отстранённо и как-то зло — до сих пор помнил обиду, видимо. Но на самом деле Бомгю просто мешал размышлениям, ведь Ёнджун банально не знал, что уже делать со своими чувствами к Йеджи, которые вспыхивали, словно искры, разбивались о реальность и отскакивали, попадая на людей по соседству. В школе он искал её взгляд, на улице или в магазине — фигуру, а дома она была полностью в мыслях, захватывая всю территорию мозга вместе с прилегающими органами; однажды даже встал член на остатки её запаха на пиджаке, и пришлось под душем быстро дрочить, чтобы успокоиться. Это неправильно, когда учитель хочет свою ученицу, но ситуация ужасна так же и тем, что ученица отвечает взаимностью и явно не собирается прекращать давать разные намёки и улыбаться так, будто хочет нового поцелуя, контрольного, но не в щёку и не в лоб.       — Запишите, пожалуйста, домашнее задание, прежде чем пойти по домам, — взгляды Йеджи и Ёнджуна пересеклись, и девушка кротко улыбнулась, готовая записать всё, что скажет мужчина. — Итак…       Решить пару задач — дело пяти минут, и именно так рассуждала Рюджин, отказавшись от компании друзей и решив, что лучше сначала сделать уроки, а потом пойти домой и вволю отдохнуть, развалившись на кровати и, возможно, переписываясь с Уёном. Она хотела подманить парня к себе поближе, сделать так, чтобы он совершил самый отчаянный шаг в своей жизни, самый резкий и, возможно, для них обоих приятных, но она не знала, что попадёт буквально в ловушку, когда решит остаться чуть подольше после уроков. На телефон пришло сообщение от неизвестного номера: «Прости, у тебя есть прокладка? Это Суджин, я пишу с телефона Сон Чеён, я нахожусь в туалете на третьем этаже», и Рюджин нахмурилась — странно, Су вроде первее всех ускакала к Сану, да и никакой Сон Чеён в её друзьях нет. Но выручать надо — что, из-за неверия бросить подругу на произвол судьбы без прокладки и моральной поддержки, тем более сейчас?       Шин собрала вещи в сумку, перепроверила карманы, быстро отписав «сейчас буду» на неизвестный номер, до сей поры кажущийся ей безумно подозрительным, и выскочила из кабинета, выключив предварительно свет. Девушка знала, куда направиться, тем более в том туалете она часто с подругами, когда были младше, во время перемен там сидела — тише, пускай соседство неприятное, можно отдохнуть и спокойно почитать. Погружённая в мысли Шин шла по коридору, время от времени сталкиваясь с ещё не ушедшими учителями и кланяясь им; проходили мимо и ученики, оставшиеся на дополнительные занятия, но на третьем этаже, к удивлению, было тихо и пустынно, будто все его поспешно покинули, дабы с кем-то не пересекаться. Рюджин из-за этого поняла, почему подруга написала ей, а не стала кричать из толчка — всё равно никого не призовёшь, потому что все находится на этажах ниже, и стоял лишь один вопрос: почему Суджин пришла именно сюда? С этим местом было связано лишь одно-единственное воспоминание, ведь именно в этом туалете Чанбин напал на неё, толкая и плюя на школьную форму, но в тот раз помогла Юна, вытащила, умыла, а потом с гордостью говорила, что она приструнила Со.       — Суджин, ты здесь? Я пришла, — но вдруг с оглушительным грохотом закрылась дверь прямо за спиной, и Рюджин, вздрогнув, обернулась, цепляя взглядом фигуру Цзыюй, что закрутила ключ и вынула его из замочной скважины, поворачиваясь и скрещивая руки на груди. — Ц…Цзыюй? А где Суджин?       — Господи, глупышка, — от этого обращения мурашки прошлись по рукам, и Рю отступила назад, к кабинкам, надеясь, что Чжоу тут одна, без никого, потому что в таком случае будет легче, — ты думала, я с тобой закончила? Ты же всё равно слабая, зачем цепляешься за жизнь, когда каждый день хочешь умереть?       — А тебя не учили не указывать на людские слабости? — Рюджин отступила ещё на шаг, но послышался лёгкий скрип двери, ведущей в кабинку, и девушка оказалась в тёплых мужских объятиях, таких отдалённо знакомых, что девушка сразу поняла — это Чанбин. Именно от него пахло таким лёгким кофейным ароматом и сигаретами, потому что он курил много за школой и у себя дома, говоря, что это родители, которые, в принципе, днями пропадали на работе. — Отпусти меня…       — Ты от нас теперь не убежишь, — прошептал Со в самое ухо, заламывая девчачьи руки и слыша, как Шин стала возмущаться. — Цзы, заткни ей рот чем-нибудь.       Галстук оказался сорванным с шеи, а потом был засунут прямо в рот Рюджин, которая только-только начала сопротивляться, понимая, что сейчас либо бить начнут, либо изнасилуют, и неизвестно, что из этого было хуже. Сломанные рёбра или же сломанная психика? Второй пункт уже присутствует в личном списке достижений, но вывернутые руки почти не двигались, а Цзыюй оставила отпечаток на щеке, буквально раздирая на груди рубашку и опускаясь на колени. Но надеяться на то, что Чанбин будет держать, а китаянка — насиловать, не оправдались, потому что резко с бёдер были стянуты трусики, а Со уткнулся в плечо Рю, заводя её в тесную кабинку и поднимая ногу.       — Чем-то ты насолила Цзыюй, — у Рюджин почернело перед глазами, потому что парень перехватил её голову и пару раз ударил о стену, чтобы перестала сопротивляться, — но от её предложения я не смог отказаться.       Дышать стало сложно, по затылку текла кровь, глаза закрылись, вжикнула молния — и тут ощутилась настолько резкая боль, сопряжённая с напряжённым выдохом парня, что Рю на секунду пришла в себя. Боль отрезвила, заставила захлебнуться в собственных слюнях, а потом посмотреть на лицо Чанбина, который будто стал наслаждаться всем, чем только можно — доминантностью, безвольностью девушки и её хриплыми выдохами, потому что галстук изо рта нельзя было вынуть. Он вколачивался в её тело, а Шин едва не теряла сознание от боли, от новых неприятных ощущений, а потом закрыла глаза, окончательно смирившись с тем, что ей никто не поможет, никто не ворвётся внезапно в туалет, а если вдруг Цзыюй отопрёт дверь и впустит кого-либо, то все просто посмеются.       «Мы слышали слухи, что ты шлюха, что ты конченая блядь и отсосёшь каждому за пару сотен вон. Отсосёшь мне?»       «Наверно, и оценки у тебя нормальные, потому что учителям свою жопу подставляешь или у них лижешь. Приятно, а? Тогда тебе и мой член понравится».       Рюджин никому никогда не рассказывала о сплетнях, хранила всё в себе, и даже сейчас, теряя сознание от боли в голове и влагалище, она понимала — никому нельзя говорить об этом, вот просто нельзя, потому что Цзыюй снова придёт, снова натравит на неё Чанбина, и только изнасилованием он не ограничится. Она не соображала ничего, просто уткнулась лицом куда-то в плечо парня, стараясь держаться на плаву и не упасть в обморок, и кажется, будто через вечность Со вышел из неё и кончил себе в руку, застёгивая штаны и заставляя девушку упасть на колени. Он отпустил её — не избил, не позволил сперме окрасить её лицо, не позволил Цзыюй даже пальцем её тронуть, а просто оставил своеобразно «приходить в себя». Вымыв руки и вырвав из рук Чжоу трусики Рюджин, Чанбин открыл дверь в туалет при помощи ключа, вытаскивая за собой и китаянку, чтобы та не смела прикоснуться к девушке, лежащей на полу и еле-еле могущей помочь себе.       На стене остался кровавый отпечаток, на полу были пятна крови, как и на юбке, и Рюджин поднялась на непослушные ноги, вынимая изо рта мокрый галстук, а потом закрыла руками лицо, исходя на рыдания. Вой, доносящийся из туалета, не привлекал ничьего внимания, никто не слышал девушку, что изо всех сил плакала, не слышал её проклятий, её жалоб и тихих пошаркивающих шагов. Шин еле передвигала ногами, выходя из помещения, ей хотелось упасть, боль в теле и голове была настолько невыносимой, что хотелось упасть в обморок, но вроде удалось натянуть обувь, осторожно присаживаясь на корточки, дабы никто не видел, что под юбкой ничего нет, и надеть куртку, стараясь не показывать никому, что у неё что-то случилось.       Это же нормально — улыбаться, когда всё лицо зарёванное, а руки в крови, потому что совсем недавно ладони были приложены к затылку, что на улице обдавался холодом. Шатало в разные стороны, ветер задувал под юбку, а Рюджин шла, борясь с собой и надеясь, что дома она сможет сразу же завалиться в ванную, набрать воду в ванну и наконец-то сдохнуть, исполнить самое главное желание многих людей. Она же знала — никто её не любит, никто не будет стоять на её стороне, даже любимая сестра бросила её ради Феликса, который может вскорости её бросить, если не дай бог она взбрыкнётся и закатит истерику. А Юна может, у неё психика покалеченная с того момента, как она заметила старшую сестру в ванной с изрезанными запястьями и пустым взглядом, говорящим лишь о том, что дух еле-еле держится в теле.       — Привет, Рюджин, кушать будешь? — раздался ласковый материнский голос сквозь вату в ушах, и девушка посмотрела на вход в кухню, где стояла мама с ложкой наготове. — Ты такая уставшая… я разогрею тебе поесть, хорошо?       — Я в ванную, — непослушными губами прошептала Рюджин и на автомате закинула рюкзак в комнату, где не было младшей сестры — опять у своего Феликса «занимается гитарой» — и пошла в ванную, где дверь была без замка. Точно же — его сняли тогда, когда Шин-старшая попыталась вскрыться, и после этого приходилось тщательно за ней следить, чтобы вошла в стабильную колею, но стабильности не было, потому что каждый раз, оставаясь наедине с собой, она хотела умереть.       Включилась обжигающе горячая вода, Рюджин разделась и поместила в неё своё бренное тело; никаких следов визуально не было замечено на коже, только жгло внутреннюю сторону бёдер и промежность, но мать так и не услышала тихих стонов, когда кровоточащий затылок оказался в воде, а стиральная машина стала работать, стирая все улики произошедшего преступления.       Рюджин никто не любил, а эта весна чётко шепнула ей в ухо: «ты скоро умрёшь».