Скрышепад

Обнимай не дыша, Мы с тобой — невесомость. Три дня дождя — «Подозрительно».

      Йеджи особо не спешила собираться в далёкое путешествие на юг, на Чеджу, но улыбающаяся мачеха сказала поторапливаться, ведь такси и самолёт ждать не будут, да и своё место у неё точно будет, дабы отдохнуть, набраться за каникулы сил и со свежей головой приступать к учёбе. Чеджу — это море, песок, сочные мандарины и прохладный лимонад по вечерам, когда хочется лишь лениться и думать, что всё идёт по плану, всё прекрасно.       — Ты готова? — отец заглянул в комнату и увидел свою дочь с двумя заплетёнными хвостиками и в лёгком спортивном костюме: топ, штаны, повязанная на талии кофта. В лучах яркого солнца, собирающая вещи, она казалась совершенно ребёнком — таковым и являлась, но уже давно мнила себя взрослой, знала, что если что-то совершит, то наступят санкции, и не только для неё. Это понятие ответственности появилось давно, как только начала работать и совмещать учёбу в школе: надо было стараться изо всех сил, не уставать и сквозь головную боль расставлять продукты, пробивать товары и улыбаться, а потом, на следующий день, отлёживаться и не хотеть идти на учёбу.       — Конечно.       Йеджи давно не вспоминала о матери, зато о Ёнджуне — постоянно, по несколько раз на дню, особенно тот поцелуй в будке, фотографии которого хранились у неё в дальнем кармане чемодана. Не могла забыть мягкости губ, страсти и того, насколько быстро всё произошло, что хотелось ещё и побольше, чтобы повалил на парту и избавил от одежды, зная, что Хван за ласки всё продаст, даже собственную душу. Фантазии заполняли голову Йеджи, пока семья ждала такси, пока укладывали вещи и стрелой летели в аэропорт. Только там, кажется, девушка будто бы очнулась от оцепенения и вздрогнула, когда папа прикоснулся к её плечу, подталкивая к стойке регистрации.       — Иди, Йеджи, всё хорошо, — проговорил он, и девушка, доверяя мужчине, пошла вперёд, здороваясь с работающими в аэропорте людьми и протягивая все нужные документы.       Йеджи не отставала от родителей, когда шла по аэропорту, потому что знала, что если потеряется — это будет целиком и полностью её вина, но всё же стоило поторопиться. Колёсико чемодана немного барахлило, казалось, что оно не выдержит этого путешествия и однажды сломается, но пока что можно было передвигаться дальше. В самолёте они все втроём сели в ряд, посередине отец, у иллюминатора вечно любопытная Йеджи, а у прохода мачеха, любящая дёрнуть стюардессу в самый неподходящий момент. Девушка порой замечала за ней тягу к простому женскому «поговорить», но ничто в самолёте не располагало к достойной беседе. О чём говорить? О погоде? Так прогноз показывается на маленьком экране, время полёта маленькое, а ещё надо освежить в памяти круг достопримечательностей, которые всем хотелось осмотреть.       — Жаль, что мандаринов спелых ещё нет, но вроде как все цветут, — проговорила с воодушевлением мачеха и заставила тем самым Йеджи вздохнуть — столь напускная радость ей претила. — Я просто выросла на Чеджу, потому каждый раз, когда туда возвращаюсь, хочу по привычке сорвать пару мандаринов. А если мандаринов нет — так зачем же лететь?       — Просто чтобы не задохнуться с работой, — проговорил отец и взял руку дочки в свою. — Ты как? Всё хорошо?       А Йеджи не была уверена, что у неё действительно всё хорошо, потому что даже в такой ситуации, когда она летела на отдых в Чеджу, её мысли всё равно находились около Чхве Ёнджуна и его поцелуев, что выбивали полностью кислород. Она до сих пор помнила его лицо, его глаза тогда, чувствовала головокружение и впервые узнала, что такое самое настоящее желание, когда настолько сильно любишь человека, что готов отдать ему и душу, и тело. А она готова была ему отдаться в той фотобудке, в том тесном помещении, приподнять свою юбку и отогнуть ткань трусиков. Она готова была схватить учителя за руку и заставить его приласкать её там, в том месте, где её никто не касался. Она готова была даже сама отсосать ему, лишь бы он держал её волосы и руководил, чтобы она знала, как ему самому нравится больше.       — Да, папочка, всё хорошо.       Вот и весь ответ. Вот и всё, что от неё хотели слышать.       Не сказать, что родители глухи к просьбам собственного ребёнка, нет, они прислушиваются, чутко реагируют на все слова, но Йеджи, живя с матерью, которой было абсолютно на неё плевать, слишком рано начала подозревать, что мир вокруг неё не вертится и если чего-то хочется, то проще самой это что-то получить. Своими силами. Она и работала, чтобы быть независимой, чтобы стать взрослой, чтобы мать наконец-то поняла, что своими силами никого не воспитала, а появилась настоящая Хван Йеджи со стальным характером. Да, она способна плакать, даже рыдать, истерить, когда что-то идёт не по её сценарию, но потом она просто поднимала себя на ноги и говорила идти вперёд и не сдаваться. В жизни всегда должен быть человек, который поднимет на ноги и пнёт, сказав идти дальше, и никто, даже психолог, не скажет, что этим самым человеком для себя порой выступаешь ты сам.       Мачеха трещала весь путь до Чеджу, и уже даже господин Хван устал от этого: он понимал, восторг и всё такое, но можно же немного поумерить свой пыл и оставить впечатления на потом. Из-за турбулентности и тряски хотелось прочистить желудок, и Йеджи еле держалась, потому что всё это время держала телефон у глаз и переписывалась с друзьями, которые срочно, вот прям сейчас же, требовали фотографий, хотя знали, что эта поездка пустая. Нет сейчас такой цветущей зелени, как летом, пейзажи бедны и некрасивы, в море не покупаешься, а значит, они просто будут гулять по местности и зевать от скуки. В любом случае, Хван была единственной, кто вырвался из Сеула, а значит, в первый день учёбы именно она будет главной рассказчицей, именно к ней будут подходить все.       «Если у вас есть хоть капелька совести, то вы должны отстать от меня», — Йеджи даже представила, как будет театрально закатывать глаза, подавить смешок не получилось, а потом в сознании всплыло лицо Чхве Ёнджуна.       Господи боже.       Диалог с ним в какао был помечен как «Учитель Чхве» без лишних знаков, а на аватарке стояла его явно старая фотография с крашеными некоторыми прядями, и девушка улыбнулась, слегка увеличив изображение. Невероятно. Даже такая старая фотография вызывала в ней улыбку и прилив нежности, а таких чувств она не испытывала очень уж давно. Точнее, практически никогда не испытывала. Никто из парней в её окружении не заставляли её сердце заходиться в сорванном ритме, а ноги не дрожали в ожидании поцелуя. Даже Чунджи как-то не вызывал ничего такого, хотя они встречались.       Видимо, давно были правы девочки — между ней и учителем Чхве действительно что-то да было.       — Мы прилетели! — мачеха вызывала смех своей суетливостью, потому Йеджи и ухмыльнулась, покачав головой. Наверно, ей самой тоже стоило расслабиться и подумать о чём-то другом, а не об учителе, который сейчас находился настолько далеко от неё, насколько она сама ему позволила. Что он сейчас делал? Сидел в своём кабинете в окружении бумаг? Или же решил пойти расслабиться и проводит время с красивыми девушками? Нет, про девушек не стоит думать, сразу ревность захватывает боевые позиции и готова стрелять по всем, кто скажет что-то не то. — Ах, как же я хочу есть! Милый, мы пойдём в одно место обязательно, там подают восхитительных гребешков и устриц.       — Хорошо, дорогая.       Йеджи знала, что идеальных отношений не существует: банальный пример — её родители, которые развелись. Мама, кажется, до сих пор любила, просто боялась себе в этом признаться, вот и заливалась литрами алкоголя, звала к себе разных мужчин и допустила, чтобы её покинула и дочь, понявшая, что такие, как она, неисправимы. Таким нужно просто дать умереть, ведь на большее они не способны, большего не заслуживают, да и не хотят больше ничего в этой жизни. Даже сейчас, живя с отцом и его новой женой, она понимала, что любви между ними нет и быть не может: папа более консервативный, тихий, работящий, а эта женщина — праздник, который не может без движения и вечных выкриков. Хван бесила такая черта в женщинах, потому что сама она была до одури спокойной, уравновешенной, была достаточно сдержанной и не показывала своих эмоций даже тогда, когда необходим выход. Может, в этом и кроется её проблема, что она не может показать должным образом то, что чувствует? Возможно. Но сейчас она чувствовала, что её поглощало одно сплошное раздражение, ведь Ынха своим шумом, своими движениями вызывала головную боль и не позволяла ни на минутку расслабиться.       В ресторане действительно всё было на высоком уровне: и устрицы, и гребешки, и креветки с суши. Йеджи время от времени посматривала на меню, чтобы понять, что тут есть ещё хорошего, но отводила глаза от цен, потому что они были не особо-то и маленькими. Видимо, мачеха с отцом полностью объединили финансы, а её деньги решили не трогать, мол, это детские, пусть развлекается, вот Хван и решила, что сама тут тоже как-нибудь пообедает. Жаль, что нельзя спиртное заказать — она бы выпила, чтобы немного расслабиться, потому что удалённость от дома, удалённость от Чхве Ёнджуна сказывалась.       — Йеджи, ты же не была в других городах Кореи, кроме Сеула, не так ли? — автоматическое покачивание головой означало невозможность говорить, потому что рот был полон морепродуктов. — А где бы тебе хотелось побывать, кроме Чеджу? Мне кажется, Пусан хорош, да и в Тэгу можно было бы съездить… но мы пока не можем, сама понимаешь, финансы не позволяют.       — Я хочу пока побыть здесь, а потом понять для себя, стоит ли вообще путешествовать, — эти слова заставили господина Хвана подавиться пивом. — Что я сказала не так? Кажется, с одного маленького путешествия и начинаются большие, — девушка внезапно выхватила бокал с вермутом из-под носа мачехи и улыбнулась, выпивая всё залпом. — А вообще, я хочу посетить Соединённые Штаты, Бразилию и Японию. Намного интереснее посещать заграницу, чем что-то родное, потому что свою страну можно изъездить в любой момент, а в других странах можно не побывать из-за каких-то банальностей. Скажем, эпидемий или чего-то иного…       — Йеджи-я… тебе же всего лишь шестнадцать… — пролепетала Ынха, вертя в руках пустой бокал из-под вермута. — Нельзя же так залпом алкоголь пить, тебе будет плохо…       — Мне скоро семнадцать, — как бы между прочим проговорила Йеджи и встала из-за стола. Даже голова не закружилась, а раньше, если бы она выпила немного пива, стало бы плохо — затошнило. — Я отойду на минутку.       — Хорошо, конечно…       Опустив крышку унитаза, Йеджи села на неё и открыла список контактов, и, на её несчастье, контакты Рюджин, учителя Чхве и Наён были рядом. Ну не знала она, куда деваться от Ёнджуна! Не знала и всё тут! Хотелось позвонить ему, услышать подбадривающие слова, спросить, как у него дела, но… нельзя. Прошло слишком мало времени с того поцелуя в фотобудке, не стоит бередить излишние воспоминания и напоминать о себе. Соскучится — сам напишет, сам позвонит, Йеджи будет девушкой и лишь сдержанно ответит ему, пускай внутри будут разрываться фейерверки.       — Привет, Рюджин-онни! Как дела? А мы на Чеджу уже прилетели, представляешь, тут есть такой классный ресторан, может, сходим туда когда-нибудь, если прилетим? — безудержная болтовня — попытка скрыть то, что теплится внутри. Хочется казаться легкомысленной, хочется просто казаться, а не быть, но онни проницательная — онни замечает каждый перелом в ноте голоса, каждый неверный спазм.       — Йеджи, у тебя что-то случилось?       Порой не хватает человеческого «что случилось», чтобы запустить механизм. А у Йеджи и так много чего потаено внутри, что одним «что случилось» не обойдёшься.       — Мы… во время весеннего фестиваля мы с Чхве Ёнджуном целовались в будке поцелуев.       Рюджин молчала некоторое время, не в силах сказать что-то в ответ; она только что мешала сахар в кофе, а Юна сидела рядом, а теперь ложечка остановилась, а младшая сестра встала со своего места. Громкая связь творит чудеса — о твоих секретах могут услышать совершенно ненужные, посторонние люди.       — Подожди, в смысле целовались? — Рю ахнула и осела на стул. — То есть ты и учитель Чхве?..       — Да. Он мне до сих пор после этого не перезвонил, — конечно, это была шутка, но горькая, потому что у Йеджи была самая настоящая зависимость, граничащая с ненормальностью — она хотела видеть учителя Чхве рядом, и не важно, что у него была своя собственная жизнь со своими проблемами. — Скажи… вот там, в будке, выкатывалось две ленты с фотографиями. Одну я себе забрала. Другую забрал он. Как думаешь, во внутренней памяти или в чём-то ещё не сохранились наши фотографии?       Этот вопрос тревожил Йеджи с начала весенних каникул, но она не смела подойти к школе, спросить об этом у кого-либо. Скорее всего, внутренней памяти у такой будки не было, потому что печать там мгновенная, быстрая, а с другой стороны… очень было страшно однажды узнать, что её фотографии, где она развязно целуется с учителем, будут расклеены по всей школе. Страшнее было то, что о такой связи узнают другие взрослые и она больше никогда не увидит Ёнджуна. Они разбираться не будут — любовь или нет, есть педагогическая этика и внутренний регламент, запрещающий учителям иметь какие-то отношения с учениками, кроме обучения.       — Нет у неё никакой внутренней памяти, не беспокойся, — внезапно встряла Юна, и сердце у Йеджи дрогнуло. Теперь о её секрете знала не только Рюджин, но и её младшая сестрёнка. — Только мы знаем о том, что вы с учителем Чхве творили в той фотобудке.       — А ещё Суджин, — Йеджи откинула голову назад и поморщилась, столкнувшись головой с кафелем, — и, блядь, Чунджи.       — Он-то тут вообще каким боком? — Рю нахмурилась и отпила из кружки кофе. — Не говори, что опять решил попросить у тебя прощения и застал вас в будке целующимися.       — Нет, просто вошёл в класс, а на губах у учителя была моя помада, — Хван закрыла глаза. — Я… я просто в растерянности. Хочу к нему и одновременно боюсь, что он скажет, что те поцелуи были ошибкой. Что он не хотел. Что я сама виновата в том, что полезла к нему.       — А между вами раньше что-то было?       Конечно. Поцелуи в щёку, зажатие в лифте. Те объятия, когда Йеджи выиграла суд. Чёрт. И ещё раз чёрт. Столько было разных намёков, столько было слов, а до Хван до сих пор так и не дошло, что Чхве Ёнджун тоже хотел тех поцелуев.       — Я перезвоню, — дрожащий голос, и вызов завершён, потому что кто-то с голосом мачехи оказался в туалете и звал Йеджи доедать крабов.       Как же можно быть такой слепой?       Домик, который сняли взрослые, был небольшим и уютным, с двумя комнатами, и Йеджи сразу сказали располагаться так, как она того хочет, ведь они тут на целых пять дней. Это было сказано с таким выражением, будто бы это предел мечтаний — пробыть на Чеджу целых пять дней, побродить по пустым пляжам, посмотреть на цветущие мандариновые деревья, посмотреть на достопримечательности и всё — улететь к себе, в Сеул, обратно. Это как-то… не очень, что ли. Если уровень жизни таков, что несколько дней житья во внесезонье в курортном городе — повод для гордости, то ваша жизнь — это разукрашенное в кислотные краски ничто.       — Сегодня вечером мы погуляем по побережью, а завтра с утра будем исследовать город, — Ынха за полдником была чересчур оживлённой и явно этим раздражала и господина Хвана, и саму Йеджи, которой кусок в горло не лез. Она совсем забыла, что пообещала перезвонить Рюджин, и так и не перезвонила — и какая она подруга после этого, раз не выполняет собственные обещания? — Дорогуша, скажи, ты бы не хотела купить сувениров для своих друзей?       А кто бы обрадовался подаркам? Наверно, Наён, которая с матерью дай бог на другой конец Сеула выберется в выходные. Может быть, Юне бы тоже понравилась какая-то бессмысленная безделушка, которую можно поставить на полочку, потому что она была помешана на разных мелких красивых вещицах. Йеджи даже помнила, как Шин-младшая увлекалась изготовлением мелких талисманов из подручных средств: она вышивала их на ткани, плела бисерные браслеты, выжигала знаки на скорлупе грецкого ореха, хотя старшая сестра говорила ей этого не делать, так как пахло сие действие отвратительно, наклеивала разные небольшие картинки на старые CD-диски и собирала гладкие камни, чтобы и на них что-то выжечь. Это хобби прекратилось с переходом в среднюю школу, а потом вообще все увлечения забылись, как только у Рюджин была попытка суицида. Может быть, Юна продолжила быть увлечённой натурой, но забота об онни отнимала у неё все силы, и между своим парнем, которого она трепетно любила, и хобби она выбрала Феликса.       — Купим каждому по магнитику? — вновь задала вопрос Ынха, и Йеджи растянула губы в искусственной улыбке — идея хорошая, но зачем? — Можно ещё твоему классному руководителю преподнести что-нибудь. Повтори, как там его зовут… Чхве Ёнбун?       — Чхве Ёнджун, — девушка сглотнула накопившуюся слюну и немного зябко обхватила руками плечи. Этот жест показался странным мачехе, но та ничего не сказала, решив, что узнает обо всём позже самостоятельно. Всё равно ей, как законному опекуну, потому что она с мужем подала документы на удочерение, предстояло пообщаться в школе с администрацией и учителями. И, конечно же, обязательно с классным руководителем, которого она видела лишь однажды, но уже тогда он показался достойным представителем профессии учителя. — Я хочу сока. Вам купить что-нибудь в магазине?       — Купи мятных леденцов, пожалуйста, зайка, — проговорила Ынха и улыбнулась. — Боюсь, меня может стошнить на серпантине, который тут называют «дорогами».       Эта «шутка» была настолько неловкой, что Йеджи лишь для вежливости улыбнулась, прихватила свою карточку и вышла на улицу. Карты, встроенные в телефон, сотворили чудо, и вот уже девушка оказалась рядом с небольшим круглосуточным магазинчиком. Ей хотелось взять на ужин токпокки, а ещё желательно что-нибудь из сладкого, а ещё… ещё бы взять сигареты, но она сомневалась, что тут дадут их без паспорта и сведений, что она совершеннолетняя. Чёрт, когда же будут эти самые двадцать лет, чтобы она не просила разных дяденек и тётенек просить купить себе пачку Marlboro или LM?       Йеджи зашла в круглосуточный, сразу приметив замороженные токпокки, а потом прихватила пачку мятно-лимонных леденцов — для мачехи. Самой приглянулось сладкое на вид мороженое со вкусом жвачки, выбора особо не было, потому пришлось взять и это, хотя казалось, что в таких баночках содержится лишь частично переваренный консервант. Девушка удостоверилась, что до неё эту упаковку никто не вскрывал, и выдохнула, потому что в магазине, где она работала, очень часто вскрывали упаковки с мороженым и просто облизывали их. Все вывалив на ленту, Хван присмотрелась к наличию сигарет, а потом, твёрдо глядя в глаза продавцу, произнесла:       — Пачку Marlboro красных, папа попросил курить, — видимо, для паренька за кассой аргумент «папа попросил купить» оказался достаточным, потому совсем скоро обрадованная Йеджи уже шла в дом, пряча сигареты в карман куртки.       Как же однако прекрасно порой прикрываться родительскими хотелками.       — Ой, да ладно, ты купила токпокки? А я как раз хотела их сделать, тут как раз рисовая мука есть, — Ынха не выключила свою комедийность, и Йеджи, расслабившись, перестала воспринимать это как какой-то минус — ну ладно, выбрался человек из столицы в родные просторы, надо дать ей побыть легкомысленной. — Только надо придумать, что к ним подать. Есть идеи?       — Идей нет, но есть рамён, — отец уподобился настроению жены, и девушка улыбнулась — ладно, если двое из трёх человек сошли в окружении с ума, то стоит уподобиться им, чтобы не выглядеть чересчур скучным. — Так что? Делаем токпокки с рамёном?       — Конечно! — сказали Йеджи и Ынха в один голос, а потом зашлись в смехе.       После небольшой прогулки по побережью, когда Йеджи набрала особо красивых ракушек и сказала, что повезёт их в Сеул, чтобы раздать друзьям, и сытного ужина, когда Ынха сказала, что готова лопнуть от того, насколько всё вкусно, девушка заперлась у себя в комнате. Комната как комната, если честно — ничего примечательного: кровать, тумбочка у неё, шкаф со встроенным зеркалом. Окно Хван предусмотрительно раскрыла, курила, сидя на подоконнике, и всё пялилась на контакт под названием «Учитель Чхве», рядом с которым теперь красовалось сердечко. Ну не смогла она удержаться, кто же теперь осудит? Рюджин она так и не перезвонила, решив, что сделает это завтра, да и сама Рю тоже никак не подавала признаков жизни — наверно, решила, что Йеджи до того занята, что пока не готова обсуждать с подругой свою жизнь. Да и ладно, и так с трудом доверилась, а тут оказалось, что и Юна теперь знает о маленьком секрете.       Маленький секрет размером со Вселенную, помещённую в грудь Хван Йеджи.       Пальцы сами потянулись к экрану, и вот уже вызов шёл прямо в Сеул, прямо на телефон Чхве Ёнджуну, который вздрогнул от контакта «Хван Йеджи», что вызывал его. Страшно взять трубку. Страшно не взять трубку. Страшно в принципе услышать, что хотела сказать ему эта девчушка, которую буквально вчера он целовал в фотобудке. Фотографии-то сейчас хранились, сложенные, у него в бумажнике, и он ни за что не допустит, чтобы информация об этом непотребстве просочилось за пределы их с Йеджи жизни.       — Учитель Чхве, — раздался немного дрожащий голос, когда мужчина, сжимающий ручку и заполняющий дома документы, взятые с работы, принял звонок, — я хочу сказать, что те поцелуи были настоящими. Я не жалею, что целовалась с вами.       — Йеджи… — но девушка сбросила вызов.       Все последующие пять дней пребывания на Чеджу, как бы Ёнджун ни пытался до неё дозвониться, механический голос в телефоне говорил «Абонент временно не доступен. Попробуйте перезвонить позже».