И почему друг к другу так тянутся люди с травмами? EMPTYBROKE — «Перечеркнуть».
— Ну что, рады, что начался новый учебный год? — спросила внезапно пришедшая вовремя Суджин. — Я вот не очень. — Опять с родителями поругалась? — спросила скучающе Юна — знала, что если проявить минимальную заинтересованность, то Суджин выложить всё как есть. — Да пиздец, — Со зажала рот рукой, потому что с минуту на минуту в кабинет должен был зайти классный руководитель. — Они опять сказали Сану, что вызовут на него полицию. Типа что он совращает малолетнюю. У меня один вопрос: почему они вдруг озаботились мною, когда до этого клали на меня максимальный хер? Волосы девушки успели отрасти до плеч, и она думала в ближайшее время их покрасить в светлый блондинистый оттенок. Родители, конечно же, были не в восторге, как и от любой другой инициативы дочери, но та стала намного реже к ним прислушиваться и делать то, что сама хотела. Она была своевольной, дикой, свободолюбивой, и это очень нравилось Сану, который делал всё, чтобы Суджин чувствовала себя самой собой рядом с ним. — Слушай, — внезапно Рюджин обернулась к Йеджи, и ту укусила за руку совесть — обещала же позвонить, когда была на Чеджу, так почему же так получилось, что не позвонила вовсе? — Я могу у тебя спросить по поводу весеннего фестиваля кое-что? Хван кивнула и поманила к себе подругу, чтобы та подошла ближе — не хотела, чтобы ещё кто-то слышал эти небольшие женские тайны. Девушке было не очень хорошо, когда она с родителями пыталась делать вид, что всё хорошо и всё в порядке, а сама не брала в руки телефон всё время отдыха. Мачеха это заметила, сказала, что очень даже хорошо, что Йеджи решила отвлечься от социальных сетей, и девушка только вежливо улыбалась. Действительно, порой надо отдыхать от друзей и мобильного телефона, но раз обещала позвонить, то стоило это сделать сразу, как только появились силы и возможность. — Скажи, Йеджи, — онни обратилась к младшей очень тихо и доверительно, будто заключая с ней сделку: ты мне, а я тебе. В принципе, так Рюджин и хотела поступить, беря руку подруги в свою. — А ты… ты случайно не влюблена в учителя Чхве? Перед глазами Хван промелькнуло всё, что было между ней и учителем, всё и даже больше: её собственное волнение, его маленькие подарки и даже то, что она привезла ему небольшой засушенный букет мандариновых цветов. Это всё мачеха, сказала, что такие букеты дарят особенным людям, и девушка сразу приступила изготавливать, но никто ничего не спросил, не поинтересовался, был ли такой «особенный» человек у Йеджи. Конечно, был. И уже, кажется, давно. — Я… походу, не случайно в него влюблена, — у девушки защемило в груди, и такую перемену в лице подруги заметила Рю. — Чёрт, онни! Я не задумывалась об этом прям в таких вот масштабах, но… чёрт, чёрт, чёрт! Рюджин разбередила всё, что крылось под толстым слоем пыли, потому что Йеджи старалась не задумываться о симпатиях и любви. Она не хотела пока об этом думать так, как намекала старшая, не думала, что об этом с ней поговорит не разум, а подруга, и кажется, что это было слишком рано. Слишком рано для осознания того, что вся влюблённость, вся любовь может быть заметной для окружающих. — Ты его любишь, — утвердительно проговорила Рюджин и как-то скомканно улыбнулась. — И я думаю, что… — Добрый день, класс. Этот голос, прозвучавший, словно гром среди ясного неба, заставил Йеджи вздрогнуть и задохнуться порцией воздуха, что застрял где-то на пути в лёгкие. Это был Чхве Ёнджун, такой привычный Чхве Ёнджун, что сердце замерло, а в глазах встал лишь его идеальный образ. Он был в том самом галстуке, что ему подарила Йеджи, костюм, явно прошедший химчистку, облегал тело, а в начищенных ботинках можно было разглядеть свет, льющийся с улицы. Все среагировали на голос классного руководителя, заняв свои привычные места, и даже Хван, не могущая в первые секунды сообразить, что делать, села за парту. Она не могла оторвать глаз от мужчины, не могла пошевелиться под его взглядом, а потом сглотнула, осознавая, что пора отмирать, а то её движения выглядят, как минимум, странно. — Начался новый учебный год, — произнёс классный руководитель, — и я уверен, что именно с этого дня вы все конкретно возьмётесь за ум. Вам всем практически семнадцать, и несмотря на то, что вам ещё не скоро сдавать сунын, я предлагаю уже начинать готовиться к нему. Чем раньше вы решите, что учёба всё же на первом месте, тем легче будет вам самим. — Можно вопрос? — подняла руку Наён, а потом, как ей кивнули, опустила. — Насколько сложными будут экзамены? Или пока заглядывать в будущее рано? — Пока рано, — сказал учитель, — но, обещаю, все учителя выложатся на полную мощность, чтобы вас подготовить хорошо. Я лично в вас всех уверен. Несмотря на то, что вы все оболтусы, из каждого может получиться достойный житель Республики. А теперь давайте пожелаем друг другу удачи. Новый учебный год — это всегда тяжело, для учителей тоже. Желаю вам удачи в освоении нового и интересного учебного материала. Прозвенел звонок под слаженное «вам тоже удачи, учитель», и Ёнджун попытался как можно скорее покинуть класс. Нет, всё было не из-за того, что он был в плену глаз Йеджи, всё было из-за того, что ему пора было спешить в учительскую на совещание учителей естественных предметов. Хотя, наверно, в каком-то смысле он хотел сбросить с себя всё лишнее, отвлечься от собственной ученицы, которая бередила сознание всё время, что была на Чеджу. Он же тогда ей перезванивал — пять, десять, в итоге пятьдесят раз за пять дней, личный рекорд. Бомгю даже сказал, что пора хёну перестать нервничать, потому что это «всего лишь ученица», но Ёнджун вовремя себя одёрнув, чудом не сказав, что она не «всего лишь» и не «очередная». — Учитель Чхве! — но всё-таки её голос заставил его остановиться и на краткое мгновение забыть о том, что его ждут на совещании. Йеджи пробиралась к нему сквозь толпу таких же учеников, как и она сама, только она от них отличалась: сероволосая, в слегка помятой блузе и до спазма в животе прекрасная. Конечно, она была юной девушкой, в которой бились жизнь, молодость и свежесть, и Ёнджун был очарован этим набором, дышал ею и пришёл в себя только тогда, когда ученица остановилась рядом. Непозволительно близко. Надо же, ей стоило отступить на шаг, а она, наоборот, ступила вперёд, ещё ближе, будто в той будке. При воспоминании об этом внутри что-то кольнуло, и Джун чуть не бросился в свой кабинет, проверять сумку, в которой был кошелёк со сложенной лентой фотографий. — Простите, что так получилось, — это она извинялась за пятьдесят пропущенных? Но говорить напрямую всё же было опасно, Йеджи была права в том, чтобы говорить немного завуалированно, загадками, чтобы остальные ничего не поняли. — Но меня Ынха, — так звали мачеху, сообразил учитель, — научила меня кое-чему, когда мы были на Чеджу. Она сказала, что в своё время занималась сушкой мандариновых цветов. И я тоже засушила их в книге, которую взяла почитать на время путешествия, — руки показались из-за спины, и в них оказался небольшой букетик, совсем небольшой, но сколько в нём было тепла и любви. — Это вам. Спасибо за то, что не оттолкнули на фестивале в тот момент и не подумали, что я сумасшедшая. — Йеджи… — Ёнджун больше ничего не смог сказать, казалось, этот подарок — то, что выбило его из колеи окончательно, — что же ты творишь… — Простите, я сама не знаю, что порой творю, но как увидела, что вы надели этот галстук, так поняла, что это знак, — выпалила всё, словно давно заготовленную речь. — Мы с вами никогда не научимся сдержанности, я надеюсь, вы это понимаете. И плевать я хотела на эту сдержанность, если честно. Я просто хочу, чтобы вы меня не покинули. — Я не покину. Это было признание в любви. Искромётное, вызывающее бурю внутри и восторг, вылившийся в сияющие глаза девушки в школьной форме. Он говорил с ней сейчас не как учитель Чхве, химик в строгом костюме, показывающий разнообразные эксперименты и зажигающий каждого своей энергией. Он говорил с ней как обычный мужчина, как Чхве Ёнджун, любящий по выходным подольше поспать и живущий с младшим братом в одной квартире. Он говорил с ней искренне, насколько мог, и как есть. Конечно, он не покинет. Конечно, он не оставит. Куда он денется. — Примите, пожалуйста, от меня этот букет, — немного смеясь и нервничая, проговорила Йеджи. — Я хочу, чтобы эти мандарины, которые так и не стали плодами, напоминали вам обо мне. Стоило ли оно того? Стоило. Потому что Ёнджун смотрел на неё так, будто готов был прижать к стене и со всей страстью поцеловать, но в коридоре было слишком много народу, и если он сделает хоть движение, то обязательно пожалеет об этом в будущем. Нельзя ни о чём мечтать, если ты учитель, а девушка, в которую ты влюблён, ученица. Твоя собственная. Из класса, что ты ведёшь как классный руководитель. О, чёрт. — Ты лучше всех этих цветов и мандаринов, — букет перекочевал из рук в руки, и со звонком Ёнджун ушёл с улыбкой от нервничающей Йеджи, которая чуть в восторге не запищала. Этими словами, тем, что он принял цветы, учитель окончательно влюбил в себя. Девушка была в эйфории целый день, витала в облаках и не знала, как удержаться на той высоте, что для самой себя построила. Она смотрела в окно, на улицу, где цвёл апрель, а потом улыбалась будто бы одноклассникам, но на самом деле тому, что было. Она помнила в мельчайших деталях то, как звала учителя, как дарила ему цветы и буквально оказывала тем самым серьёзный знак внимания. Не дарят женщины мужчинам цветы — не принято, но хотелось же, чтобы этот первый день учёбы у Чхве Ёнджуна прошёл так же приятно, как у неё самой. Хотелось, чтобы о ней были только самые тёплые мысли и эмоции, самые лучшие воспоминания. Он ведь тоже человек, ему тоже хочется подарков и внимания. И Йеджи его всем обеспечит. — Ты домой сильно хочешь? — спросила как бы скучающе Рюджин после школы и взяла Йеджи за руку, чтобы та не спешила вырваться и покидать пришкольную территорию. — Да так, не особо, но мне на работу к пяти, — сказала Хван, задумавшись. — А что такое? — Мне просто тебе надо кое-что рассказать, — сказала Рюджин, поджав губы. Рю знала, что если хочется избавиться от какой-то боли, помочь самой себе, то надо поделиться с окружающими, что её гложет. Это как-то раз сказал ей психотерапевт, пичкающий горькими таблетками, но без этих лекарств она не могла существовать. Лёжа в психлечебнице, она молилась каждый день, чтобы к препаратам не было привыкания, чтобы они помогли и в конечном итоге позволили выйти отсюда, потому что условия жизни оставляли желать лучшего. Да, до этого девушка была в больницах, знала, что там да как, но оказалось, что психиатрические — это совсем другое, это повышенный уровень стресса, дрожь по телу и жизнь по расписанию. Мама говорила, что это всё сделано для её блага, но нельзя подростка просто запихивать на лечение, не проговорив, что её может ожидать в новой среде. Юна ускакала вместе с Феликсом в небольшое кафе, в котором планировала сидеть до вечера, пить травяной чай, есть пирожные, что покупал её парень, и делать уроки. Рюджин и Йеджи в небольшой двухкомнатной квартире были одни, в их распоряжении входила вся территория: от прихожей и до жилых комнат. Хван вспомнила, как они отмечали Новый год, и улыбнулась — как же давно это было, как же много всего прошло с того времени, но её подруга, её онни ощутимо поменялась с того времени. Она не видела, чтобы за весь учебный день Рю подошла к Уёну, а если тот появлялся на пороге кабинета, то та пряталась. Это было странно. Очень странно. — Я хочу тебе кое-что рассказать, — руки у Шин были холодные, она грела их об электрический чайник и молилась, чтобы подруга, занятая раскладыванием печенья, ничего не заметила. — До тебя об этом знали только Юна и… мой психотерапевт. Печенье, обсыпанное шоколадной крошкой, Рюджин купила в магазине, где работала Йеджи, по как раз её наставлению. Оно было сочным, мягким, и когда делаешь укус, то шоколад раскрывается теплом на языке. Хван покупала уже такое, мачехе понравилось, потому дома всегда оно было. — Я не думаю, что это нечто счастливое или хорошее, если об этом знало лишь два человека, — сказала Йеджи, почувствовав, как по рукам прошлись мурашки. — Тем более если это знал психотерапевт. — Ты права, — Рюджин поставила на стол перед собой и подругой кружки с чаем. От него поднимался лёгкий пар, а по запаху Хван поняла, что это был белый чай. — Ничего позитивного нет в том, что меня изнасиловали. — Погоди, что? Йеджи не спала с парнями, не сказать, что хранила себя для достойного, который первым покажет ей, что такое настоящая любовь, но не планировала даваться в руки просто так. У неё был прекрасный пример женщины, которая пустилась во все тяжкие и стала спать буквально с каждым мужчиной, что подворачивался под руку, — её мама, и из-за этого она чувствовала лёгкое отвращение при упоминании секса. Не сказать, что она думала, что это нечто грязное и отвратительное, но изнасилования боялась, словно огня, тем более после того случая с одним из материнских сожителей. Пускай тот всего лишь всунул член в её рот, она не могла сказать, что это было прикольно и приятно. Неужели ещё один человек в её окружении был подвергнут насилию? — Мы с Со Чанбином были относительно близки, скажем так, до того момента, пока меня не положили в психушку, — Йеджи взяла руку Рюджин в свою и ласково погладила, подбадривая. Ты не одна, Шин Рюджин, ты не одинока, доверься — и тебе самой станет проще и легче. — Но он также был для меня одним сплошным красным флагом. Он употребляет, дружит с Цзыюй и был одним из тех, кто привёл меня к попытке суицида. — А почему ты… пыталась покончить с собой? — Йеджи сглотнула, чувствуя, как по венам будто бы разлился металл. Она хотела, чтобы Шин рассказала ей всё, до последнего эпизода, чтобы она могла помочь, как-то заглушить печаль и разобраться. — Цзыюй и её подружки знатно травили меня за всё, — произнесла Рюджин. — Честно, уже не помню, за что, да и не важно. Вместе с травлей пошёл газлайтинг, когда они мне в лицо мне говорили, что ничего такого не было. На всяких советах по наказаниям они говорили, что мне всё показалось, потому что они били без синяков и вне зоны видимости камер. Тогда поверили им, а не мне. Воспоминания застлали глаза, и Рюджин чудом не выронила из дрожащих пальцев кружку. Если разобьёт — будет саму себя винить, потому что самой себе дала как-то установку, что с каждой вещью нужно обращаться бережно. Она до мелочей помнила каждую свою эмоцию, каждое своё действие и помнила безумие, когда бежала домой тогда, после школы. С неё ручьями тёк пот, по щекам катились слёзы, она ощущала свою ненужность, свою жалкость, то, что Цзыюй доберётся до неё. «Мне нельзя дать ей победить», — но при маме пришлось улыбаться, мол, всё хорошо, всё отлично, съесть ужин, а потом направиться в ванну. А потом Рюджин сломалась, потому что поняла — ей не выбраться, день за днём будет повторяться насилие, день за днём над ней будут издеваться. Потому лезвие оказалось в ослабших от стресса пальцах. Потому и был сделан первый надрез, приведший к множеству и множеству других, что паутинками шли от запястий к локтям. Кровь струилась по рукам, стекала в ванную, а потом перед глазами резко начало темнеть, рябить, тело поместилось в ванну, а руки свесились за бортики ванны. Раз — получилось вдохнуть. Два — удалось выдохнуть. А на третий счёт в ванную зашла малютка Юна. — Я не знаю, как отреагировала сестра, когда увидела меня тогда в ванной, потому что упала в обморок, кажется, — сказала Рюджин. — А потом я оказалась в больнице, в обычной больнице. После неё, когда была консультация со мной, с моими родителями, было решено, что меня направят в психиатрическую больницу недалеко от Сеула. Это время не было хорошим: оно было полно страха, неизвестности и врачей, которые лезли в душу, стараясь её вылечить. Они не хотели ей навредить, жалели, что такая юная девушка, как она, решилась на самоубийство, и старались сделать так, чтобы она не чувствовала себя ущербной или же по-настоящему больной. Родителей Рюджин видела редко, сестру — никогда, только когда вернулась из лечебницы, впервые за много времени обняла Юну. — Когда я пришла в наш класс, я думала, что обрету спокойствие, но… меня поначалу действительно не трогали, — говорила Рюджин дальше и внезапно задрожала. — Я не думала, что они, Цзыюй и Чанбин, решатся на такую подлость. Они поджидали меня в туалете. Оба. Чанбин… просто взял меня и изнасиловал. Мы, конечно, достаточно тихо решили этот вопрос с администрацией и его родителями, но… Всё упиралось в Цзыюй. Всё упиралось в эту девчонку, которая всячески всем показывала, какая она сука, как она умеет крутить всеми. Ей всё равно, даже если она лишится последнего человека рядом с собой, у неё будет сама она. Сам себя ведь не предашь, сам себя не тронешь лишний раз, сам знаешь как правильно подстроить что бы то ни было, правда будешь больше шифроваться и отводить от себя глаза. Со Чанбин был простой пешкой в игре Чжоу Цзыюй, этой суки, которая могла при желании хотя бы попытаться стать хорошей. — Цзыюй — вот кого надо устранить, чтобы в школе не было травли, — прошептала Рюджин. — Именно она ответственна за всё, именно ей надо предъявлять все обвинения. Эта сука, я по-другому её назвать не могу, ответственна за травлю многих людей. И я знаю: когда-нибудь она доберётся до каждого из нас. Йеджи! — Рю сейчас напоминала безумную, её волосы растрепались, она облизывала губы, а потом так их начала кусать, что вниз потекли капельки крови. — Йеджи, пообещай мне, что если она до тебя доберётся, то ты не сломаешься. Ты не будешь как я. Хорошо? Пожалуйста, скажи мне, что всё хорошо! Рюджин начала задыхаться, упала на колени, не в силах подняться и нормально вдохнуть, а Йеджи опустилась рядом, прижимаясь к подруге и задыхаясь от ужаса. Она чувствовала, что онни стала безумной, нуждалась в помощи, но не могла ей ничем помочь. На тумбочке в комнате сестёр были таблетки, и именно они сейчас были нужны Шин-старшей, что плакала и дрожала, осознавая собственное бессилие. Ей часто было плохо, и эти приступы она скрывала, уходя из дома и углубляясь в парки, где не ходил ни один человек. Там плакала, вытирала слёзы и шла обратно домой, где обязательно были родители и младшая сестра, такие весёлые, что приходилось соответствовать. — Всё хорошо, онни, — Йеджи укачивала на руках Рюджин и утирала её слёзы, гладила по волосам и хотела, чтобы она говорила правду, но ведь не всё же всегда будет хорошо. Потому она лгала, лгала бессовестно, смотря прямо в глаза плачущей подруги, которая остро нуждалась хоть в капельке соучастия. И сейчас эту самую капельку Шин и получала. — Я обещаю, я не сломаюсь, я сделаю так, чтобы Цзыюй пожалела о том, что вообще родилась. — Сделай это, прошу тебя, сделай это, — шептала Рюджин, и её шёпот заливался в уши Хван, которая готова была сделать всё, что говорила Шин. Всё. Абсолютно всё. — Сделай это, и, клянусь, жизнь в школе будет хороша и легка для всех. — Я тебе обещаю, онни, клянусь, обещаю.* * *
На работе было как-то неспокойно: Йеджи раскладывала товар и ощущала какое-то свербение внутри. Её беспокоило, что рядом суетились люди, остальные работники, говорили что-то друг другу, а её даже не трогали. Было девять часов вечера, она уже достаточно отработала, но домой не спешила — нужно было тщательно обдумать всё, что произошло, весь разговор с Рюджин, который заставил всколыхнуться волной всё. Даже утренний разговор с Чхве Ёнджуном забылся, настолько заволновалась, настолько не понимала, что делать самой дальше. Нажаловаться на Цзыюй? А кто ей поверит? — Йеджи, — управляющий подошёл к девушке и резко выдернул из её уха наушник. — Отправляйся домой. Сейчас придёт проверка, а ты несовершеннолетняя и уже должна быть дома. — Поняла, — проговорила Хван, вскакивая на ноги. — Завтра приходить к пяти? — Тебе пришлют сообщение. А теперь беги домой. Йеджи закурила, как только вышла из магазина в своей обычной одежде; ей действительно стоило уже быть дома, доделать домашнее задание и лечь спать. Но не хотелось к отцу и мачехе, не хотелось направляться и к матери, вообще ничего не хотелось, кроме как переспать со всеми имеющимися мыслями и завтра отправиться в школу со свежей головой. Слишком много впечатлений для одного дня, кажется, стоило взять больничный на день и просто отоспаться. Но Йеджи не могла оставить всё так, как есть. — Учитель Чхве? — Хван нахмурилась, отвечая на звонок, раздавшийся практически в десять часов вечера. — Вы… — Йеджи, прости, что говорю о таком сейчас, нам следовало поговорить раньше, — Ёнджун в это время сидел в своей комнате, скованный по рукам и ногам любовью и собственными переживаниями, и хотел, чтобы эта девушка, которой он звонил, была рядом, — но если тебе вдруг понадобится помощь, любая помощь, то ты можешь обратиться ко мне. — Вы… даёте мне обещание, что этим самым не покинете меня? — практически прошептала Хван и слабо опустилась на скамейку в парке. — И… будете рядом тогда, когда я этого попрошу? — Конечно, Йеджи, — сказал Чхве и улыбнулся. — Я буду рядом всегда. Даже если ты меня об этом не будешь просить.