Скрышепад

Не лезь ко мне в трусы, Залезь мне в душу, ну пожалуйста. TINI LIN, babylaurenne — «Последний танец».

      Начало лета в Сеуле выдалось жарким, что все, сидящие в школьном кабинете, буквально лежали на партах и еле слушали учителей. Юна ощущала сонливость, елозила ладонью по парте, а потом зевнула во весь рот, принявшись записывать под диктовку необходимую информацию. Некоторые одноклассники откровенно спали, но Шин, как и некоторые другие, старались. Летние каникулы будут только через полтора месяца, осталось только дожить до них, но многие уже подзабили на учёбу. Например, Хван Йеджи.       Она не появлялась в школе уже неделю, отговаривалась подругам, мол, плохо себя чувствую, родителям говорила, что всюду ходит, а Ёнджуну наплела про то, что уехала ненадолго с родителями. Она пропадала на работе, нарушая законодательство и соглашение с работодателем, но тот пожал плечами и сказал, что если Йеджи так нужны деньги, пусть работает. Главное, чтобы красилась лучше, чтобы выглядеть хотя бы чуточку старше. С приходом семнадцатилетия стало как-то не по себе, ведь она на шаг приблизилась к возрасту совершеннолетия. Хотелось накопить себе на проживание, чтобы после двадцатилетия жить одной, оплачивать учёбу и делать всё, что ей самой заблагорассудится. Она тратила драгоценное время юности на себя и…       И на Шин Рюджин.       После той небольшой вечеринки Рю окончательно поняла, что Йеджи — та самая подруга, в которой она всегда нуждалась. Она заботливая, готовая прийти на выручку, даже когда кажется, что никакую помощь не оказать. Она выручала поддержкой, разговорами, и именно ей хотелось доверить все свои тайны вне зависимости от того, большие они или маленькие. Жаль, Рюджин не понимала, что Йеджи сейчас максимально не нуждалась ни в чьих тайнах, потому что общение с Ынхой почему-то начало портиться, как, в принципе, и с отцом, который предпочитал пропадать на работе, а не в обществе двух женщин, что стали точить друг на друга зуб.       Первое, что заметила Ынха, которая зашла в квартиру спустя два дня после небольшой вечеринки: то, что пахло куревом. Причём, по её словам, пахло настолько сильно, что выедало глаза и заставляло кашлять, а потом она такую лекцию провела Йеджи о курении и его пассивном варианте, что стало мерзко и отвратительно. Конечно, девушка продолжала курить, не могла отказать себе в этом, но теперь курила назло Ынхе, лишь бы она заметила, лишь бы она снова сморщилась, а потом ушла. Закоренелая антикурильщица и трезвенница, она раздражала этим Йеджи, что стала вырабатывать новую стратегию поведения с этой женщиной. Если до этого она ещё хотела подружиться, ужиться хотя бы до совершеннолетия, то сейчас план казался невозможным ввиду того, что мачеха стала невыносимой. Хван никогда не питала надежд, что сдружится с хахалями матери или же новой женой отца, но сейчас окончательно провела черту между собой и Ынхой.       — Я ненавижу курящих мразей, — проговорила ей в лицо мачеха и отобрала сигарету, выкидывая её в окно. — Ненавижу, блядь, ненавижу!       — То есть, по-твоему, я тоже курящая мразь? — Йеджи сказала это как раз в тот момент, когда на крики пришёл отец в комнату, и пускай девушка не знала, как он отреагирует, на чью сторону встанет, но она очень сильно хотела показать, кто на самом деле такая Ынха. Истеричка, женоненавистница, не готовая делить мужа с его собственной дочерью. — Не знала, что буду для тебя такой, мама.       Быть для собственной матери, а теперь и для мачехи мразью — это уже нонсенс. Но у Йеджи, кажется, сформировался иммунитет к такому, потому слёзы не застыли в глазах, а с губ сорвался лишь смешок. Может, раз несколько людей считают тебя такой плохой, ты на самом деле плохая, Хван Йеджи? Да нет, обычный бунтующий подросток со своими тараканами, ветром в голове и обострённым чувством справедливости, когда хочется сказать многое, а в силу возраста приходится молчать. Осталось теперь дождаться запоздалой реакции отца, глаза коего расширились, а губы приоткрылись, будто бы он хотел что-то сказать, но то ли не решался, то ли не знал, каких слов подобрать, за какую женщину выступить. За дочь или жену?       — Йеджи, прекращай курить, — девушка разочарованно взглянула на собственного отца и отвела взгляд. — А ты, Ынха, прекращай на неё кричать. Хочет испортить свой организм — пусть портит. Ты ещё не знаешь, какая у неё мамаша, и дай бог не узнаешь этого.       — Я бы хотела с ней поговорить по поводу воспитания Йеджи, — Ынха скрестила руки на груди и настолько зло посмотрела на девушку, что кулаки у той сжались. — Когда я могу с ней увидеться?       — В гробу, если она ещё не сдохла, — едко бросила Йеджи и не появлялась дома в течение уже как двух дней. Конечно, она писала отцу сухие сообщения, мол, я в школе, не отвлекай меня, а сама ночевала у матери Наён.       Самой подруги почему-то не было никогда дома: госпожа Им не знала, где дочка, пожимала плечами, а потом удивилась, с какой тишиной и кротостью приступала Йеджи к домашним делам. Она помогала, чем могла, а потом уходила в магазин и работала с открытия и до самого закрытия, лишь бы отвлечься, лишь бы никто не видел, насколько ей было больно от общения с мачехой. Совсем недавно она думала, что нашла человека, которому можно доверять, которого можно называть мамой, а оказалась, что мачеха ещё хуже родной крови, которая пропивала все деньги и приводила в дом бесконечное количество мужиков. Противно. Было настолько противно, что Хван чуть ли не блевала от этого чувства: ни за что и никогда она не позволит себе так распуститься, стать такой, как собственная матушка. Конечно, новостей от неё не было никаких, пускай она пыталась много раз связаться с дочкой, но та сразу пресекала любое общение. Не время, нельзя, она пока не остыла и не готова услышать «Прости» в свой адрес. Может, простит, когда та будет при смерти, но это не точно. Раны, нанесённые родственниками, не забываются, остаются под коркой, а потом всплывают в самый неподходящий момент, когда кажется, что они уже забылись.       — Может, тебе стоит поговорить с ними? — спросила как-то госпожа Им за чашкой чая, а потом подпёрла щеку рукой. Её собственная дочь уже целый день не выходила на связь, и пускай хотелось, чтобы она была при доме, при хозяйстве, но не уговоришь же её уехать от таинственной подруги, которую мама не знает. — Как и мне с Наён, в принципе… пропадает у своей новой подруги, ничего не говорит, кто она, и появляется только в воскресенье…       — У Наён появилась подруга? — брови Йеджи взлетели вверх, она внезапно пустила нервный смешок. — Я думала, мы с ней лучшие подруги…       — Видимо, ей хочется провести время не с тобой, — сказала женщина и накрыла ладонь Хван своей. — Но и ладно. У вас всё равно есть общие друзья, в крайнем случае, у вас есть я, и если между вами есть какие-то недомолвки, то я могу выслушать.       Раскладывая товар в магазине, Йеджи всё думала, думала и думала, а потом вставала, утирала пот и упирала руки в бока. Требовалось переделать множество дел, заскочить потом за продуктами, но больше всего тело хотело отдыха. В школу не пойдёшь: учителя напишут докладную, что она спит на уроках, домой абсолютно не хотелось, как бы ни призывы отца, а госпожа Им явно уже устала от её общества, хотелось поговорить с собственной дочерью, а не с её подругой.       — Судя по кофе, что ты раскладываешь, вы с родителями либо в Эфиопии, либо в Кении, — раздался знакомый голос сверху, и Йеджи повернула голову к Чхве Ёнджуну, что стоял рядом с ней с корзинкой, наполненной продуктами. — Африка — неплохой вариант. Но опасный в это время года.       — На что вы намекаете? — сердце заходило ходуном, и Хван отвернулась, вглядываясь в названия кофе. — Я не понимаю.       — Если тебе нужны деньги, то почему мне сказала одно, одноклассникам другое, а твой отец связался со мной, чтобы спросить, точно ли ты ходишь в школу? — эти слова больно кольнули в сердце, и девушка поморщилась. — Я, как дурак, ждал тебя откуда-то, чтобы ты вернулась свежей и отдохнувшей, а в итоге оказывается, что меня попросили тебя найти и вернуть домой. Я не полицейский, Йеджи. Но ты поступаешь неправильно, уходя из дома и ночуя непонятно где.       — Я ночую в квартире у мамы Им Наён, — проговорила девушка, стыдливо прикрывая глаза и сжимая руки в кулаки. — Я… я не хочу возвращаться домой.       — Ты во сколько сегодня заканчиваешь? — вместо любой нотации, лекции спросил мужчина, и Хван взглянула на него большими карими глазами, в который отчётливо читался вопрос. — Надеюсь, до закрытия магазина?       — Я через пару часов уже могу уходить, — нехотя ответила Йеджи.       — Отлично. Я буду ждать тебя в машине у чёрного входа.       Йеджи не хотелось, чтобы рабочее время поскорее проходило, но предательские стрелки часов бежали вперёд, и совсем скоро она переоделась в свою обычную одежду, попрощалась с остальными работниками, отметилась в завершении смены и вышла на улицу. Царила вечерняя прохлада, светили фонари, а машина Чхве Ёнджуна, которую знала девушка, стояла рядом. Мужчина в ней скучающе переключал радиостанции, а потом заметил, что к пассажирской дверце кто-то подошёл: женский силуэт со светлыми волосами, — а потом этот же силуэт тенью скользнул в машину. Это была Йеджи, вымотанная после смены, уставшая, и она хотела, чтобы ей позволили просто отрубиться на задних сиденьях и проспать так до рассвета.       — Как настроение? — спросил Ёнджун, выключив радио. Он знал, что сейчас будет разговор, сложный разговор, и будет самым настоящим чудом, если Йеджи не выскочит вон из салона. Он заблокировал дверцы, а потом окончательно расслабился в своём кресле.       — Преотличное, — буркнула школьница.       — Йеджи, — Ёнджун знал, что разговор будет долгим, и вдохнул больше воздуха, чтобы вывалить всё и сразу, — ты знаешь, что ты нужна своим родителям. До двадцати лет они отвечают за тебя. Потом уже и гуляй, и ночуй у кого хочешь, но пока ты должна быть под их присмотром, понятно?       — И вы снова будете говорить, что я всё неправильно поняла, что это я тут злодейка, а не Ынха, — называть матерью эту женщину она не хотела, руки скрестила на груди и, насупившись, уставилась прямо на своего классного руководителя. — Только вот когда тебя называют тварью прямо в лицо, тем более неродной тебе человек, это отвратительно и мерзко.       — Это не повод уходить из дома.       — Чхве Ёнджун, — имя учителя играло яркими красками и гранатом на языке, и видит бог, хотела Йеджи просто назвать его «Ёнджуном», а не по фамилии и имени, даже без приставки «учитель», — я не хочу домой, понятно? Я с таким трудом выбралась из маминой квартиры, я пережила суд, все освидетельствования и допросы, чтобы какая-то женщина, которая хочет, чтобы я называла её мамой, помыкала мне? А не пойти ли ей на хуй?       Ёнджун вздохнул, потирая переносицу и глотая то, что она обратилась к нему без привычного «учитель Чхве». Каждый педагог в своём роде психолог, но он не мог подобрать слов, чтобы как-то уговорить девушку вернуться домой, как-то успокоить её. Действительно, он сам был свидетелем всех судов, и когда они выиграли, вместе выиграли, он искренне радовался и думал, что что-то в жизни Йеджи изменится. Видимо, ни черта не изменилось, если она снова убежала из дома и стала спать не в собственной кровати, а рядом со своими подругами. Что должно произойти в голове и жизни подростка, чтобы он убегал из дома, куда с такой резвостью стремился?       — То есть, говоришь, мачеха стала тебя обзывать? — спросил Ёнджун и вздохнул — надо же с чего-то начать, надо же поставить свою точку зрения так, чтобы Йеджи её приняла. А девушка она упёртая, стоящая на своём до победного конца. — Может, этому есть причина?       — Ей не нравится, что я позвала к себе друзей один раз, что я курю — а может, я вся ей не нравлюсь? — Йеджи чуть не задохнулась от возмущения, потому что всё это дьявольски задевало ей. — Я не дура, учитель Чхве. Я вижу, как ко мне люди относятся. Эта женщина хотела моего отца, но не знала, что однажды он притащит прицеп в виде дочери, которая лишила собственную мать родительских прав.       — Ты себя считаешь прицепом?       — А разве я не прицеп?       Некоторое время они сидели молча; Ёнджун гладил руль руками, Йеджи пристегнулась, поняв, что на этой машине её явно отвезут домой, несмотря на возражения. Госпоже Им в голове уже было готово сообщение, в котором она извинилась за столь внезапное исчезновение, но учитель прервал весь её мыслительный процесс своим вздохом. Его рука скользнула к гладкой коленке — Йеджи была в шортах, — и погладила чистую нежную кожу. Если бы были другие обстоятельства, наверно, он бы себе такого не позволил, но сейчас всё: атмосфера, обстановка, собственные мысли заставили покориться моменту, сделать это, а потом, будто в страхе, отпрянуть. Сколько раз ни влюбляйся, каждый раз одно и то же: смущение, дикое желание поцеловать, коснуться, а потом угасание, и вновь — пик эмоций, который заставляет по ночам плакать в подушку.       — Так странно, — спустя паузу сказала девушка, а потом неловко протянула руку к Ёнджуну, трогая его запястье, ладонь, а потом переплетая пальцы с его, — а не хотите ли отвезти меня к себе домой, чтобы я у вас переночевала?       — Это ты хочешь, чтобы я пригласил тебя на рамён? — рассмеялся Чхве, но когда Йеджи рыпнулась, чтобы высвободить ладонь, не дал этого сделать, предпочитая сжать её пальцы, а потом поднести к своим губам. — Маленькая ещё. Давай лучше я отвезу тебя к тебе домой и ты мне дашь обещание.       — Какое? — Йеджи вздохнула и схватила в свободную руку телефон — вот он, самый подходящий момент, чтобы позвонить или написать госпоже Им и извиниться за такое же внезапное исчезновение.       — Что ты не будешь убегать из дома, — произнёс учитель, пересчитывая пальцы на руке своей ученицы, — и если у тебя будут такие мысли, то ты первым делом придёшь ко мне, хорошо? Или позвонишь, напишешь — неважно, главное, чтобы всё это не находилось у тебя внутри, а был кто-то, кому бы ты могла довериться.       — Вам можно довериться? — Йеджи задрожала, как лист на ветру, и взглянула в глаза мужчины, что хмыкнул.       — Можно.       Перехватив руль, Ёнджун потянулся и нежно поцеловал девушку в щёку, чтобы скрепить этим поцелуем обещание. Она не сказала чётко «обещаю», не отказалась от сделки, но если зажмурилась, если ей стало хорошо после этого прикосновения, то это однозначно «да». Чхве придумает, куда девать ученицу, что сделать, чтобы Бомгю ни о чём не узнал, пускай и не ведал, что младший брат уже узнал о фотографиях и даже рассмотрел каждую в деталях. Это был самый настоящий компромат, который Гю не думал нигде использовать, но если в школе пропадёт его бумажник, то будет очень некрасиво, если его содержимое обнародуют.       Ёнджун завёл мотор, до сих пор держа Йеджи за руку, и вырулил на трассу, чтобы довезти девушку до дома. Он не вбивал адрес в навигатор, знал, как двигаться, чтобы обойти пробки и самые плохие светофоры, на которых придётся стоять уйму времени. Предстояла разлука, но небольшая, из-за чего Хван внезапно стало грустно: до этого она никак не думала о том, что в школе без неё остался одинокий учитель химии, а теперь стало жалко и его, и саму себя. Они ведь оба из разных вселенных, никак не могут быть связаны, но она почему-то думала, что могла позволить себе любить его, а ему — позволить любить себя. Разные, она ученица, а он — её учитель, и от этого было больно до дурноты, потому что хотелось, чтобы он был ровесником, либо она сама была его ровесницей.       — Я, наверно, должна поблагодарить, — сказала Йеджи, — но я не хотела сейчас быть спасённой. Жила как жила, работала как работала, да и школьное образование мне… не особо упёрлось. Лучше денег заработать да разбогатеть, а потом получать образование, хоть школьное, хоть университетское.       — Не моё дело тебе указывать на что бы то ни было, если это не касается курса химии, — сказал Ёнджун, — но лучше получить всё сейчас, пока ты молодая, чем потом, когда будешь жалеть. Сейчас самое время и гулять с мальчиками, и тратить время на себя, и читать умные книжки, но не потом. Никогда не откладывай всё на это мифическое потом — в этом месте может и не быть того времени, что тебе надо.       — Возможно, — коротко ответила Йеджи. — Но всё же откладывать на «потом» — это привычка поколения. Нас не переделать. Мы живём моментом, наслаждаемся им.       — А потом жалеете, что, наслаждаясь моментом, забыли сделать что-то важное, — сказал Ёнджун. — Но всё же скажи… ты не только ради себя работаешь сейчас, убиваешься и не ходишь в школу, не так ли?       Йеджи закрылась, даже руку убрала из руки Чхве, и задумалась; да, она не только из-за себя работала, но и из-за того, чтобы избежать встреч с Рюджин, чтобы она не давала повода вновь взбудоражиться. Если Рю хотела дружбы, то Хван, кажется, с недавнего времени стала слегка бояться собственной подруги, и будет счастьем, если Йеджи когда-нибудь выдохнет и самой себе признается, что пора просто поговорить. Она игнорировала звонки, сообщения, Рюджин даже сестру подключила, но и та осталась в непонимании, что же произошло между её онни и независимой Хван.       — Может, она просто слегка выгорела, — сказала тогда Юна, когда Рю хваталась за собственные пряди и не знала, что ей делать. — С ней порой такое бывает. Перебесится и вернётся, всё встанет на свои места и скоро мы все вместе опять будем общаться.       — Я так не думаю, — пессимистично сказала Джин и покачала головой. — Я ей надоела…       — Тогда и я тоже ей надоела, онни, — Юна закатила глаза. — Клянусь, это просто время такое тяжёлое, у Йеджи и дома не всё хорошо, так что давай просто войдём в положение.       Йеджи вынырнула из собственных мыслей: они были практически у её дома, и Хван не придумала никакой речи, чтобы поприветствовать своих родственников. В голове была каша, на душе лежала тяжесть, хотелось просто уйти и не возвращаться в эту квартиру, где ей никто не рад, и резко захотелось закурить, несмотря на все предупреждающие взгляды учителя. Сейчас он, в свободной белой майке, в чёрных джинсах, больше напоминал не работника общеобразовательной организации, а соседского милого парня, который на выходных может зайти с пиццей и газировкой.       — Шин Рюджин, — подала наконец-то голос Йеджи, — она мне доверилась, а я не могу даже посмотреть теперь ей в глаза. Понимаю, Чанбин наказан, но мне страшно смотреть на онни. Она напоминает вонгви.       — Да, случай, конечно, из ряда вон выходящий, но что ещё сделать? Я думаю, Рюджин хочет найти в тебе утешение и подругу, не отталкивай её и появляйся в школе, хорошо? — Ёнджун видел грустное лицо Хван и очень сильно хотел поцеловать её хотя бы в щёку, чтобы она поняла, что не одинока, что рядом, буквально рядом, есть человек, готовый прийти на помощь. — Даёшь мне обещание, что появишься завтра в школе?       Йеджи не сказала ни слова, только отстегнула ремень безопасности и сделала резкое движение, за секунду оказавшись на коленях Ёнджуна. Руль упирался ей в поясницу, руки мужчины были на её бёдрах, а сама она с таким отчаянием, с таким желанием поцеловала мужчину, что тот поддался ласкам, провёл пальцами вверх, по бокам, и зажмурился. Как резко Хван на него залезла, так же и резко слезла, в последний раз проведя рукой по лицу своего учителя.       — Клянусь, если бы у меня спросили, какой момент я бы хотел повторить, я бы выбрал этот, — честно сказал Ёнджун и внезапно рассмеялся. — Ну вы, ученица Хван, и даёте.       — Я просто не удержалась, — улыбнулась в ответ Йеджи.       В стекло постучали, и девушка переполошилась, всматриваясь в лицо рядом; это был её отец, что поклонился её классному руководителю, а потом махнул рукой дочери. Йеджи выскочила из салона, и господин Хван немного неловко обнял её за плечи, притягивая к себе, и девушка сразу задумалась: а не видел ли он поцелуй?       — Господин Чхве, спасибо вам большое за то, что привели нашу блудную дочь обратно. Чудо, что вы вообще её нашли, — сказал отец Йеджи и прижал к себе дочь сильнее. — Я бы вас отблагодарил, но не знаю, как…       — Да не нужно меня благодарить, — сказал учитель и запустил руки в карманы. — Не нуждаюсь в этом. Нуждаюсь только в том, чтобы Йеджи завтра пришла в школу.       — Я приду, — и девушка отвернулась, утыкаясь носом в плечо отца. — Я… хочу домой, пап.       Конечно, после того, как Ёнджун уехал, а отец и дочь Хван пришли в квартиру, Ынха так распекла падчерицу, что та ещё долго сидела в своей комнате, ни с кем не разговаривая и даже не придя к ужину. Мачеха махнула рукой, а Йеджи в это время переписывалась с игнорируемой до этого Рюджин, извиняясь за своё поведение и то, что она не выходила на связь. Были дела, конечно. Не было времени, конечно же.       «Всё нормально, — писала Рюджин, глотая слёзы, — жду тебя завтра в школе».       «Я обязательно приду».       Ынха оставила на кухонном столе упаковку с мармеладом, что так любила Йеджи, и решила, что этого хватит для извинений, потому что умом понимала: надо сохранять хорошие, добрососедские отношения, чтобы не раздражаться каждый раз по пустякам. Сама девушка легла спать поздно, как доделала всё домашнее задание и приготовилась к завтрашнему явно тяжёлому дню.       Ну а на следующий день Хван Йеджи впервые за неделю показалась в школе.