Скрышепад

Обнимай меня, обнимай всю ночь — У тебя на сердце шрамы, у меня по телу дрожь. Три дня дождя, Лали — «Космос».

      Перепачканное в крови, косметике, соплях и слезах лицо Йеджи — то, что увидел Чхве Ёнджун в самый первый раз, как только пришёл к клубу «Крылья». Он был в тонкой куртке, белой майке и простых джинсах, она — слишком разодета, и парень, шатающийся рядом с ней, заставлял нервничать, пытался что-то путано объяснить, а Йеджи просто взяла и прижалась к своему учителю, не зная, что делать, как теперь жить дальше. Подруга, к слову, её подруга пятнадцать минут назад сбросилась с крыши, лишив себя жизни, полиция и скорая уже была в пути, а Ёнджун был здесь, рядом, такой тёплый, успокаивающий, живой, из-за чего Хван расплакалась ещё пуще.       — Извините, вы её учитель, да? Вы можете позвонить родителям этой девушки, если они одноклассницы? — парень, представившийся Паком Чимином, оказался простым свидетелем, что спас Йеджи от шага вслед за Рюджин и нашёл его контакт. — Родители этой девочки должны всё знать…       — Я её парень, — прозвучало громом даже для Хван, которая находилась в шоке, а потом откашлялся. — Но да, Рюджин и Йеджи одноклассницы, в смысле, были ими… я думаю, полиция сейчас найдёт её телефон и позвонит господину Шину или её маме…       — Какой же вы учитель, если не можете прямо сейчас позвонить родителям этой девушки? — из Чимина выветрился весь хмель, он схватился за голову. — Почему… почему вы не делаете этого?       — Я не психолог, — практически страдальчески произнёс Ёнджун. — Я не могу выполнить задачу полиции. Их дело абсолютно спокойно произнести, что дочь умерла и надо ехать к ним сюда.       — У Рюджин на телефоне пароль, — внезапно раздался голос Йеджи, и она взглянула на белую теперь испачканную во всём, чём только можно, майку учителя Чхве. — Я… я знаю комбинацию цифр. Это дата рождения её и Юны.       Полиция уже приехала и работала на месте происшествия, собирая показания свидетелей, и каждый говорил о какой-то девушке с серыми волосами и в чёрном платье, которая явно знала погибшую, ведь кричала её имя, когда та спрыгнула. Действительно, по документам, найденным в сумочке, она была Рюджин, ей было практически девятнадцать лет, и если бы немного дожила, ещё годик — была бы вполне себе совершеннолетней. Теперь придётся вызванивать родителей, говорить им печальные новости и просить приехать, только проблема была в одно — мобильник девушки был запаролен, пароля никто не знал… или же спасение уже шло через толпу?       — Господин, я знаю пароль, — бледным, как и она сама, голосом проговорила Йеджи, присаживаясь прямо рядом с полицейским, что находился рядом с телом бывшей лучшей подруги. Ей передали телефон, и Хван быстро вбила комбинацию цифр, видя фоновым изображением фотографию всей их компании. Вот весёлая Юна рядом со своим солнышком Феликсом, вот Суджин, целующаяся с Саном, вот хмурый Чунджи рядом с таким же серым от перепитого алкоголя Бомгю, вот Наён, обнимающая стоящих по центру Йеджи и Рюджин, что прижались щеками друг к друге и пальцами образовывали сердечки, а под ними полулежал улыбчивый Уён, недавно получивший поцелуй от своей девушки. Теперь этой улыбающейся блондинки в любящей её компании по центру нет, теперь она — тело, лежащее на асфальте перед дверьми клуба «Крылья». Смерть никогда не была красивой, и Йеджи, лишь мельком смотря на тело Шин, понимала это, как никто другой. Хотя Рю, если честно, явно была самым красивым мертвецом, которого только видели полицейский. — Я… я была её подругой. Я была вместе с ней. Я видела, как она прыгала.       — Госпожа?..       — Хван Йеджи, — девушке резко понадобилась опора, и таковой выступил Ёнджун, что дал своё плечо в качестве утешения. — Я… я всё расскажу, честно. Но нам нужны её родители…       Контакт «мама» из телефонной книжки был уже на вызове полицейскими, и беспечная госпожа Хан Ёна, готовящаяся спать, уже уложившая Юну в своём чисто материнском заботливом стиле, почему-то не заметив Рюджин в кровати, не знала, что через мгновение узнает кое-что страшное. Отец девушки, уже лежал в кровати, ждал, когда жена ляжет к нему, но планы резко переменились. Звонил контакт «Старшая дочка», и мать поставила вызов на громкую связь, надеясь, что Рю хотелось, чтобы её услышал и отец. Тотчас же в комнату ворвалась какофония звуков: улица, чьи-то слёзы, крики, полицейская сирена, рвущаяся из клуба музыка, и Ёна вздрогнула, посмотрев на мужа.       — Рю-я, уже двенадцать, понимаю, завтра суббота и всё такое, но, может, ты придёшь домой? — защебетала она, начав смеяться. Сейчас Рюджин скажет, что всё в порядке, что она уже на пути домой, а по пути просто попался попутчик, смотрящий фильм-катастрофу, но…       — Боюсь, ваша дочь уже не вернётся домой, — раздался донельзя спокойный мужской голос. — Следователь Чо Ынхён. Ваша дочь покончила с собой, спрыгнув с крыши клуба «Крылья».       Юна слышала всё, что было в комнате родителей: и истеричное материнское «Нет!», и бьющееся следом зеркало туалетного столика, и попытка успокоить, и последующие вопли «Рюджин, нет! Моя Рюджин!» Голова закружилась от переживаний, потому что сторона комнаты, где жила старшая сестра, стала вмиг такой яркой, такой ослепительной и такой… одиноко-пустынной. Юна сразу поняла — Рю-онни не вернётся сюда никогда, не переступит порог, сбросив школьный рюкзак, и не улыбнётся вымученно-страдальчески. Она не придёт. Её больше нет. Всё, что от неё осталось — тетради, ручки, одежда, косметика, — всё ей больше не нужно.       — Юна, — девушка стояла посреди комнаты, и в лунном блеске её лицо походило на отблеск далёкой планеты, где не было ни воды ни жизни. Отец стоял в дверях, одетый для улицы, из комнаты доносились истошные вопли матери на грани истерики, а сам мужчина не мог абсолютно ничего сказать младшей дочке. — Юна, мы с Ёной… Рюджин…       — Я еду с вами, — прошелестела младшая и, быстро одевшись, вместе с родителями побежала вниз, к машине, чтобы заскочить в неё и стартовать к клубу «Крылья».       Около того самого клуба творился хаос: мало кто хотел заходить, даже заплатив, и уходили оттуда толпами, зеваки распространились вокруг полиции, скорой и трупа девушки, и многие сравнивали её с ангелом. Йеджи, смотря на всю вакханалию, на всё творящееся безумие, докуривала третью сигарету, а Ёнджун даже ничего у неё не спрашивал, дабы лишний раз не заставлять её вздрагивать и смотреть огромными чёрными глазами. Хван дала все показания, изложила свою версию событий, а потом медбрат из скорой укутал её в плед, дабы девушка не мёрзла. Действительно, она только почувствовала, что замёрзла, но не сказала ни слова даже учителю Чхве, что гладил её по плечу большим пальцем.       Семья Шин подъехала через десять минут после звонка; первой выскочила бледная и зарёванная мать, следом — сломленная и шокированная Юна, а потом вылез и глава семейства, заблокировав машину. Они подошли к полицейским, показали документы и пропустили родственников к телу, остановив только Юну — слишком маленькая. На доводы матери, что она уже видела практически умершую Рюджин со вскрытыми жилами в ванне, никто не обратил внимания, но Юна уже увидела кое-кого, кого не думала здесь увидеть. Она увидела Хван Йеджи, а рядом с ней, что удивительно, учителя Чхве, что сидел рядом с девушкой и прижимал её к себе. Именно к ним она и направилась, а потом внезапно схватила Йеджи за грудки и во всю мощь своей глотки заорала:       — Почему ты её не остановила?! Почему ты сделала так, чтобы она умерла?! Я из-за тебя лишилась сестры, а тебе хоть бы хны — сидишь, куришь и обнимаешься с учителем своим любимым! Тебе хорошо, ты никого не лишилась, а моя сестра сейчас валяется перед дверями клуба! Мёртвая!       — Тебе стоит сбавить обороты, — Ёнджун абсолютно непедагогично схватил Юну за запястья и встряхнул её, вызвав мгновенную реакцию, — она зарыдала. — Йеджи стала свидетелем её смерти. Она никуда её не подталкивала.       — Вы хотите сказать, что моя сестра психованная?! Тоже мне, учитель! Да, у неё депрессия, да, психолог говорила, что у неё может быть маниакальная стадия, но… но… — Юна больше ничего не смогла сказать, она просто убежала, оставив Йеджи со сломанной сигаретой, а Ёнджуна в шоке. Он понимал — не мог ни в чём обвинять Рюджин, но и самой Юне стоило держать порой язык за зубами, немного успокоиться, побеседовать с родителями, полицией, детским психологом, а потом уже в чём-то обвинять посторонних.       — Я могу быть действительно виноватой в смерти Рюджин, — сказала внезапно Йеджи, выкинув сигарету. — Я… всё сказала полиции. Вроде бы. Но я… я хочу домой. Спать. Я устала. Я перенервничала. Учитель Чхве, я…       — Поехали ко мне? — от этой реплики Йеджи вздрогнула и во все глаза уставилась на Ёнджуна. Он мог сказать что угодно, предложить что угодно, но только не это, только не сейчас, когда она максимально уязвима и нуждается в чисто человеческой поддержке, которую не сможет получить ни от кого. — Прости, что такое предлагаю, но я уверен, что тебе сейчас не будет лучше дома.       — А с вами?       — А со мной тебе будет хорошо. Обещаю.       Они ушли незамеченными, Йеджи оставила контакты полиции и Чимину чисто на всякий случай и села в автомобиль учителя. Со своего места она прекрасно видела издёрганную, нервную Юну, что сжимала в руке сумочку мёртвой сестры, таких же родителей Рюджин. Тело увезли пару минут назад в морг, после вскрытия тело выдадут родственникам для захоронения. Госпожа Хан как-то разговаривала с дочкой, у них был доверительный разговор, и Рю хотела, чтобы её похоронили в земле. Это был странный разговор, неловкий, и дочка много раз неловко смеялась, и теперь, как бы это ужасно ни звучало, следовало выполнить её просьбу.       Ёнджун ехал по городу уверенно, твёрдо держа руль, хотя время от времени скашивал взгляд на Йеджи, что, прислонив голову к окну, смотрела куда-то вперёд. На её глазах умерла лучшая подруга, другая подруга набросилась с криками и обвинениями, её саму допросила полиция, а как ту вообще не вырвало от беспокойства и томящегося чувства страха, она не знала.       — Приедем домой — я приготовлю тебе что-нибудь поесть и напою успокоительным, — твёрдо сказал учитель. Он проглотил волнение при слова «домой», потому что никак не ожидал, что Йеджи там окажется при таких обстоятельствах. — А потом будем спать. Я бы с удовольствием выделил отдельное спальное место, но у нас в доме только две кровати, а диванов нет. Одну кровать занимает Бомгю, а она у меня двуспальная, так что…       — Не оправдывайтесь, — внезапно проговорила Йеджи. Она выпрямилась, вздохнула и потёрла глаза, а потом слегка сморщилась, прикоснувшись к носу. Медики оказали ей первую помощь, но стоило лишний раз не прикасаться к органу обоняния. — Я бы не смогла дойти до дома сама. А вызывать папу… страшно. А ещё там Ынха… а у вас там Бомгю. Бомгю, которого я знаю.       — Я надеюсь, тебе со мной будет комфортно, — произнёс Ёнджун и почувствовал прикосновение руки к собственному запястью. Пальцы скользнули ниже и вскоре переплелись с пальцами Чхве. Если Йеджи так было комфортно, если она так себя чувствовала себя в безопасности, то он целую руку себе отгрызёт и ей отдаст. — Ты не виновата в её смерти. Рюджин наблюдалась в психоневрологическом, пила препараты. Иногда так бывает, иногда мы не властны над тем, что делают другие люди.       — Я могла её остановить, а могла и вовсе не узнать, что она планировала убиться, — сказала Йеджи. — Я… учитель Чхве, я хочу есть. Очень сильно. У вас есть шоколадка?       Шоколадка нашлась как раз дома, на кухне, и Йеджи, совершенно не стесняясь и забивая на манеры, получив шоколадку, села на стол; подол платья немного задрался, показав татуировку, а Ёнджун встал у плиты. Бомгю действительно находился дома и спал, а это значит, что можно хоть в полный голос разговаривать — младший всё равно ничего не услышит, а если и услышит, то подумает, что это часть сна.       Рис подогрет, и учитель с ученицей приступили к еде — Ёнджун опирался о фурнитур, а Йеджи так и продолжила сидеть на столе. Мало-помалу она приходила в себя, щёки больше розовели, а за чаем с каплями успокоительного обоих разморило. Ночь давно вступила в свои права, Хван смотрела в окно и понимала, что Рюджин умерла, а мир не остановился, не стал каким-то другим, изменчивым. Скорее, изменилась сама Йеджи, только неизвестно, это на пока или же навсегда. Ей хотелось курить, снова, но она не могла позволить себе встать у окна и как ни в чём не бывало поджечь сигарету.       — Спать? — Чхве был, как всегда, чувствительным к изменению настроения девушки, и она покачала головой. — А что тогда?       — Мне надо умыться.       В канализацию потекла косметика вместе с каплями крови, размазанными вокруг носа. Совсем скоро из зеркала на Йеджи смотрела она сама, только вся встрёпанная, с красными глазами, с изогнутым ртом. Она захотела вновь плакать, да так, чтобы проснулись соседи, чтобы Ёнджун снова спросил, что случилось. Нельзя быть такой эгоисткой, потому Йеджи подавила внутреннюю истерику и сориентировалась в квартире, чтобы найти комнату Ёнджуна. Она была маленькой, тесной, и большее пространство захватывала большая кровать; на полках, на столе, где угодно были книги и какие-то бумаги, и принтер, загнанный под стол вместе с ноутбуком, говорили о том, что работа учителя продолжается даже дома. Йеджи всё терпеливо обошла и присела на кровати рядом с Чхве, не зная, что делать дальше. Обнять его, чтобы он заключил в объятия в ответ? Начать плакать, чтобы он пожалел? Начать раздеваться?       — Я могу одолжить у вас футболку или что-то такое? — Йеджи не надеялась на переодевание, но платье начало резко жать, оно резко стало таким ненужным, таким ненавистным. — Просто… не хочу спать в платье или же без ничего.       — Сейчас.       Футболка нашлась, старая, полустёртая, с парой дырок, и Ёнджун покраснел, почёсывая затылок и объясняясь, что это пока что лучший вариант. Йеджи была рассмешена этой футболкой и поведением учителя, но отвернулась, посоветовала Чхве отвернуться и быстро переоделась, вместе с платьем снимая и бюстгальтер. Стало сразу как-то проще дышать, легче где-то на душе, и когда девушка легла в кровать, её практически сразу укрыли мягким одеялом. В этом она, кажется, и нуждалась, когда находилась на грани истерики: в потёртой, старой футболке, которую не жалко выдать в качестве спальной вещи, под одеялом, а за ней, отвернувшись, лёг и учитель. Не хотелось, правда, чтобы он отворачивался, потому что так забирал половину тепла, половину воздуха. А хотелось, чтобы он повернулся, обнял, прижал к себе и сказал, что всё хорошо, можно спать спокойно, он рядом, он разбудит к завтраку, приготовит кофе с молоком и скажет, что выплакаться — можно, поистерить — можно, побить посуду — тоже. И если кто скажет, что от этого легче не станет, тот лжец, потому что легче станет. По-настоящему.       — Учитель Чхве, — шёпотом сказала Йеджи. Было странно лежать в кровати с мужчиной и обращаться к нему «учитель» и на «вы». — Вы… вы можете повернуться ко мне? Пожалуйста.       Он повернулся, Хван это почувствовала по сокращению пружин и шороху одеяла; он выполнил её просьбу, повернулся, теперь надо стать чуточку смелее, потому что ей хотелось этого, именно этого она ждала.       — Пожалуйста, обнимите меня.       Одна рука Ёнджуна скользнула под подушку, вторая оплела её талию, и девушка почувствовала дрожь, что прошлась по всему телу. Он обнимал её, обнимал в постели, сопел где-то сзади, и оставалось только поцеловать на ночь, и Йеджи повернулась лицом к нему. Может, и в этот раз сработает? Может, и в этот раз он сделает то, что она попросит?       — Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал, — было бессмысленно отрицать, всё стало резко бессмысленным, фиолетовым, и Йеджи, облизнув губы, кивнула в меру своих возможностей. В неявном свете уличного фонаря девушка глядела на лицо своего учителя, что уже хотел спать, а потом улыбнулась, отвечая на его вопрос-утверждение. Конечно хотела. Конечно.       Ёнджун поцеловал её, поцеловал не невесомо, легко, а как тогда Йеджи в машине — со всей страстью, скользя рукой по ноге, а после — сжав в объятиях, будто бы (не будто бы) боясь потерять её. Девушка не сопротивлялась, наоборот, прижала учителя к себе, закинув ногу к нему на талию, а Чхве, не почувствовав больше сопротивления, перекатился, заставив Хван завалиться на спину. Он лежал на ней, грел, заставлял забывать обо всём, что случилось: и о бешеной Рюджин, и о выпитых коктейлях в обществе Пака Чимина, и о допросе полицией. Стресс был снят простыми движениями, прикосновениями, хотелось продолжать, не останавливаться, но Ёнджун остановился сам, хотя это было очень сложно. Его голова кружилась, он чувствовал вмиг возросшее напряжение, но не позволил себе продолжить, не позволил себе сделать так, чтобы Йеджи захотела его здесь и сейчас, потому что на следующее утро они будут жалеть о том, что сделали, она будет краснеть, да и он тоже. У Ёнджуна не было девушки с того момента, как Минни Ниша покинула его квартиру, он не перебивался случайными связями, потому что не хотел и не был так воспитан, но эту девушку, его школьницу, хотелось так, что сводило зубы. Она же, бедняжка, привяжется к нему ещё сильнее, сделает его центром её Вселенной, и ей с каждым разом будет не хватать его.       — Я не могу дать тебе то, что ты так сильно хочешь сейчас, — покачал головой Чхве. — Не надо нам этим заниматься. Не заставляй меня, пожалуйста. Хорошо?       — Но вы же не будете отрицать, что однажды это случится, — сказала Йеджи, её взгляд остекленел, а губы будто бы автоматически облизались. — Что мы с вами…       — Не будем загадывать наперёд, давай спать, хорошо?       Они так и заснули — в объятиях друг друга, с красными от нервов глазами, дёрганые, но при этом до одури влюблённые друг в друга, желающие не отпускать из объятий. Так и проспали до самого утра, когда в комнату без стука вошёл Бомгю со своим обычным утренним «Хён, кофе сварился». Только вот младший брат никак не ожидал увидеть своего хёна в одной постели с девушкой, да девушкой, которая ему знакома. Серые растрёпанные распущенные волосы, небрежно брошенное платье на стул — ночка явно выдалась сумасшедшая для Хван Йеджи, что сейчас спала рядом с Ёнджуном, сжавшись в комочек в его объятиях. Эта картина была до одури уютной, до одури милой, и Гю очнулся от созерцания только тогда, когда брат зашевелился, отлип от девушки, с которой спал, и, потирая глаза, увидел немного шокированного младшего брата. Хотя немного — это сказано скромно, потому что Бомгю до того расширил глаза, что они чуть не вывалились из орбит, и Ёнджун показал знак «стоп».       — Я тебе всё объясню, — было бы забавно, если бы хён был в этот момент без трусов, но нет, вся его одежда находилась на нём, что успокаивало. — Пойдём на кухню, там я тебе всё объясню.       Объяснения были долгими, путанными: Ёнджун готовился ко сну, но тут — звонок по телефону, плачущий голос Йеджи, умоляющий о помощи, а потом бегство в клуб «Крылья». Бомгю пока не читал сводку новостей, но аж присел на табуретку, когда узнал, что одна из его подружек, Шин Рюджин, на маленькую вечеринку в честь которой он недавно ходил, сбросилась с крыши. Йеджи была там, своими глазами видела, как подруга летела вниз, а потом её спасли от падения вниз. Уже потом приехал и Чхве-старший, принялся успокаивать, а потом, поговорив с полицией, они поехали сюда. В квартиру Бомгю и Ёнджуна. Почему он не отвёз девушку в её дом? Не знал. Просто думал, что здесь ей будет намного легче, чем там.       — Я… я не знал, что Рюджин умерла, — произнёс Бомгю. — Я думал… я думал, с ней всё хорошо. Она же тогда была такой счастливой и радостной, что же изменилось?       — На этот вопрос даже я не в силах ответить, — раздался голос Йеджи, и девушка в одной футболке прошла к окну, открывая форточку и садясь на подоконник. — Она сказала, что даже придумала слово одно.       — Какое? — Ёнджуну было страшно при брате прикасаться к девушке, что подожгла сигарету, но ему хотелось всё узнать, потому что многое Хван тогда, будучи не в очень адекватном состоянии, не рассказала.       — Она назвала сброс с крыши «скрышепадом», — сказала Йеджи после очередной затяжки. — И сказала, что напоследок хотела нажраться, как свинья, и натрахаться. Я не знаю, принимала ли она свои препараты или нет, но то, как она себя вела… я испугалась. Мне показалось, что она готова меня просто убить. Нос мне почти что сломала, а потом побежала на крышу. Я боялась её потерять. И вот потеряла. Что теперь делать? Я боюсь идти в школу, потому что там Юна и Уён. Я боюсь идти домой, потому что Ынха вновь на меня будет давить… я боюсь. Я боюсь, учитель Чхве. Я не знаю, что меня ждёт в будущем.       Бомгю впервые видел Йеджи таковой — она казалась ему сильной, многое прошедшей, но сейчас он видел всё в ней: лёгкое безумие в глазах, растрёпанные волосы, болезненно-нервное подрагивание рук. Она не знала, что делать, а братья Чхве совершенно не знали, что ей ответить. Всё образуется? Нет. Всё будет в порядке? Нет. В таких ситуациях нельзя подбодрить, нельзя даже попытаться это сделать — можно просто ухудшить состояние человека.       — Я не хочу, чтобы Юна меня в чём-либо винила, потому что я ни в чём не виновата, — вновь раздался отголосок Йеджи, и оба мужчины стали слушать. — Я хочу… чтобы Рюджин была с нами жива. Чтобы она радовалась каждому прошедшему дню, каждому прожитому дню, а что теперь будет? Что теперь? Как раньше не будет. Лето только началось, а я уже хочу последовать за Рюджин.       Ёнджун не знал, что делать, потому просто обнял девушку, поглаживая её по голове. Это единственное, что он мог сейчас сделать.