Скрышепад

Успокой меня, Мне не выбраться. Polnalyubvi — «Успокой меня».

      — Господи боже, — только такими словами смог описать Бомгю причёску Йеджи, когда увидел её в магазине. Он шёл по поручению старшего брата, которому срочно понадобился запас куриного филе, и не ожидал, что именно сегодня, именно сейчас увидит девушку, которая совершенно недавно сидела на подоконнике в его с братом квартире и потерянным взглядом смотрела то на старшего, то на младшего. — Ты с кем-то рассталась? Или решила сделать себе этот ужас назло кому-то?       — Почему сразу назло? — Йеджи ещё по первому восклицанию поняла, что это Бомгю, хотя было странно слышать от него хоть какое-то упоминание бога. — Юна предложила сходить в парикмахерскую, а я уже как полгода ломаюсь, думаю, покраситься или нет. Сама Юна сейчас блондинка.       — Я видел. Она поменяла аву в какао.       — И стала ещё больше походить на Рюджин.       — Я заметил.       — Ну не пиздец ли?       — Пиздец.       Диалоги Йеджи и Бомгю особой информативностью не отличались, но оба понимали — Юна так стала справляться с болью. Возможно, в её голове были хоть какие-то оправдательные мысли, мол, я хочу, чтобы Рюджин продолжала жить, и она продолжит это делать в моём теле. Главное, чтобы это не доходило до фанатизма, ведь там можно улететь кукушкой далеко и надолго, а Йеджи не хотелось потерять ещё одну свою подругу, которой очень сильно дорожила. У Юны теперь появилась возможность у самой сброситься с крыши подобно сестре, но она не делала… буквально ничего. Она пыталась жить дальше. И это же самое советовала всем остальным друзьям.       — Я люблю её и буду до собственной смерти любить онни, — сказала Юна тогда на похоронах. — Я назову дочь в её честь и расскажу, какой хорошей была её тётя, которую она так и не увидела. Но нам надо продолжить жить как раньше, быть той компанией, которая была до прихода к нам Рюджин. Это будет тяжело, но мы же со всем справимся, да?       Только вот Йеджи боялась, что кто-то не сможет справиться, и тогда скрышепад повторится.       — Хён сказал, что хотел бы с тобой увидеться, — внезапно спустя пару минут молчания и смотрения на полки сказал Бомгю. — Он сейчас на работе, занят, их всех мутузят по поводу случившегося, то ли допрашивают, то ли что. На школу тоже вина возложена — не уследили за учётником. Как бы хён ни оправдывался и как бы семья Шин ни защищала его, ему могут занести в трудовую. А ты ведь знаешь, несколько таких занесений — и увольнение.       Йеджи была знакома эта ситуация — маму так за нескончаемое пьянство выгнали с работы, а она только и рада была, оставаясь дома круглыми днями и не делая буквально ничего. Уставшая дочь, проходящая после учёбы или же после полной смены в магазине, плакала и убирала бутылки, всю квартиру, пыталась приготовить что-то по рецептам в интернете, но мать всё равно везде наводила грязь. Только вечером не было ни одной кружки на столе — только салфетница с белоснежными салфетками, соль и сахар в соответствующих небольших сосудах и корзинка с печеньем, но на утро все салфетки убраны в стол, соль и сахар перевёрнуты, а печенье всё съедено или, при худшем раскладе, выкинуто в ведро. Йеджи не ругалась по этому поводу с матерью, просто смотрела на это самое настоящее блядство и не могла взять в толк — почему именно она? Почему опять? Мать не училась на собственных ошибках, думая, что дочка всё равно всё уберёт и за квартиру заплатит, но как теперь она живёт? Как теперь она живёт? С кем? Не было никаких новостей от неё, в сводки никакие не попадала, но, может… может, стоило её проведать? Показать, что с Йеджи всё хорошо? Но потом такие мысли угасали — мать лишена родительских прав, наверняка нашла себе мужика, что пользуется ею, словно шлюхой, а она только и довольна.       За такими мыслями Хван не заметила, что Бомгю уже тряс её за плечо, дожидаясь реакции, а потому вздрогнула, поняв, что от неё ждут ответа.       — Да, да, я приду, — произнесла Йеджи, отворачиваясь. — Всё равно после смены либо бы к Наён пошла, либо…       — Домой? — Гю нахмурился — он не знал, как в принципе у девушки взаимоотношения с родными, но когда Юна рассказала ей, что после той вечеринки Ынха впервые наорала на Йеджи и стала регулярно выносить мозг, его это озадачило. Если выносили мозг до такой степени, что девушка перестала искать помощи дома, не пыталась там остаться ночевать и кантовалась у подруг, то она не могла назвать ту квартиру «домом». Она же безликая, серая, никакая, где нет отпечатков весёлой жизни — всё стерильно, словно в больнице. Ынха же ведь медсестрой и работала, привыкла к чистоте, белизне и больным, которых надо успокоить, а сама, чтобы вывалить весь стресс, срывалась на падчерице.       — Может быть, — уклонилась от прямого ответа Йеджи. — Но если твой хён вдруг разрешит у вас переночевать…       То она будет счастлива.       — Это не мне решать, Йеджи, — сказал Бомгю и всё же выбрал наконец-то пачку зернового кофе — брат вчера притащил кофемашину, сказал «Смотри, как она может!» и показал, как здоровенная и явно тяжёлая машина перемалывала зёрна, смешивала получившуюся жижу с водой и сцеживала кофе. Напиток, кстати, вышел очень неплохой, но теперь расходы увеличатся, ведь придётся покупать зёрна и увеличить закупку сливок или же молока. — Но, знаешь, на твоём месте я бы не приходил к нам. Мы с Ёнджуном всё же взрослые мужчины, а ты…       — А я школьница, — стало враз так горько и обидно, но Йеджи пересилила себя — ещё пусть плакать начнёт, бесплатный цирк для любого покупателя. — Иди. Ладно. Я приду.       Йеджи никогда не питала иллюзий насчёт людей, что её окружали: кто-то хотел видеть её в большей степени, кто-то в меньшей, потому приходилось лавировать между ними, стараться в некоторые моменты уступать, а в некоторые — давить. Не всё же только для других выгода, для неё самой тоже хочется урвать кусочек, чтобы быть спокойной за саму себя. Но наступит ли спокойствие, если рядом будет Чхве Ёнджун и Чхве Бомгю вместе? Младший ей явно не рад, и не скажешь, что общается просто из вежливости, но было какое-то предостережение в его глазах и движениях: кажется, он не особо сильно ей доверял и знал явно больше, чем показывал.       — Я видел фотографии, — напоследок буквально огрел словами Гю, чем заставил Йеджи на минуту перестать дышать. — Пожалуйста, уговори хёна переместить их куда-нибудь из бумажника. Потеряет — говна не оберётся.       — Постараюсь.       Получается, Ёнджун уже всё рассказал своему младшему брату? Тогда теперь хотя бы понятно, почему Бомгю так предостерегал и старался оттолкнуть Йеджи от необдуманных действий. Не приходи к нам домой, потому что брат хочет тебя трахнуть. Не приходи к нам домой, потому что я не хочу слышать стоны из соседней комнаты. Не приходи к нам домой, потому что ты, глупышка, пойдёшь прямо в лапы Ёнджуна, который с удовольствием тобой воспользуется. Было обидно, но Йеджи смогла всё в себе преодолеть и достойно закрыть смену. Вечер растекался по городу, когда она вышла из чёрного выхода, но потом задохнулась — знакомый автомобиль стоял слишком близко, а за рулём был тот, о ком она думала всю свою рабочую смену.       — Я подумал, что ты не хочешь к подруге, — глаза учителя забегали, когда Хван беспрекословно села в его машину и закинула небольшой рюкзак с нужными вещами, что она с собой вечно таскала, на заднее сиденье. В нём находилось всё самое необходимое для того, чтобы не ночевать дома: зарядка, телефон, кошелёк, паспорт, наушники, расчёска, зубная щётка, косметичка с необходимыми средствами, дезодорант и запас нижнего белья. Конечно, когда Наён впервые увидела весь арсенал, она раскрыла рот и произнесла: «Я, конечно, думала, что у тебя дома всё плохо, но не настолько же» — потому что рюкзак представлял из себя набор утопленника, который пытался барахтаться в последние минуты своей жизни. Аварийный сбор, всё только самое необходимое, ничего лишнего, но всё равно кажется, что с этим небольшим рюкзаком теперь не страшно сбежать и в абсолютно другую страну. — Хотя, может, если бы я не приехал, ты бы к ней и пошла.       — Бомгю заходил, сказал, что вы хотите меня видеть, — сказала Йеджи, вздохнув. Она не рассчитывала на приветственные поцелуи, объятия, комплименты и слова «Не думал, что после работы ты такая красивая», но очень хотелось, чтобы в этом безумном мире хоть что-то осталось неизменным — то, как Чхве Ёнджун смотрел на неё. Он и сейчас смотрел на неё так — с нежностью, немного уставший, но точно такой же, как и всегда. Точно такой же красивый, милый и любимый, что захотелось прикоснуться к нему, обнять и дождаться, когда он обнимет в ответ. — В школе, говорит, проблемы…       — Давай сделаем для начала так, — Ёнджун завёл машину и включил фары, — ты не будешь, когда мы наедине, обращаться ко мне «учитель Чхве» и на «вы», хорошо? — это был огромный шаг, просто огроменный, и Йеджи повернулась к мужчине всем корпусом. Между ними — много лет разницы в возрасте, пропасть в виде образования — у него высшее, а у неё ещё нет даже школьного, взгляды, вкусы, предпочтения, опыт — всё разное. Они абсолютно полярные, ни в какой плоскости не пересекающиеся, и ведь что-то же свело их, заставило разговаривать не на отношениях учителя и ученицы, а женщины и мужчины, что были влюблены друг в друга. Это не было не всерьёз, это было жутко по-настоящему. — И я всё тебе расскажу дома. Пока… пока давай ты лучше расскажешь, как прошёл день, хорошо?       Погас закат, унося вслед за собой тяжёлый летний день, полный удушающей жары и насекомых, что пищали над ухом. Йеджи спохватилась и пристегнулась, надеясь, что из-за неё водитель не нахватал штрафов, а потом откинулась на спинку кожаного кресла. Ей не надо было стараться, чтобы выглядеть красивой в глазах Ёнджуна — она для него красивая даже растрёпанная, сонная, плачущая, но он ни за что ей не признается, что в тот день, когда они спали в одной кровати, ему снилось, что всё это вошло в привычку: она встречает его с работы, улыбается, а рядом бегают детишки. Он насчитал во сне трёх, по крайней мере, а когда проснулся — боялся, что так не будет никогда, потому что влюблённость у школьницы может быть мимолётной, а у него, взрослого человека, всё так быстро не проходит.       — Ну, я, как всегда, расставляла продукты, только этим весь день и занималась — утром был привоз, сказали срочно всё расставить, потому что за пустые полки будет жалоба на магазин. Мы с девочками всё достаточно быстро раскидали, из молочки убрали просрочку, а Сольхён-онни вообще купила мне готовый обед и поесть в подсобке, — Йеджи хмыкнула, а живот предательски заурчал — на работу она никогда не брала поесть, в самом магазине ничего не покупала, потому только по приходе домой что-то ела. — И… с обеда, получается, не ела…       — Ты совсем уже, — покачал головой Ёнджун. — Голодная. Вот почему такая худая. Заедем куда-нибудь?       — У меня зарплата в конце недели.       — Я заплачу, — и после этого, не слыша ни возмущения, ни иных каких-либо слов, Ёнджун свернул к небольшому круглосуточному кафе.       Он запарковал машину, и Йеджи вышла первой, закрывая дверцу и терпеливо дожидаясь своего учителя. Ей было необходимо немного времени, чтобы всё обдумать: её хотели видеть в столь поздний час, за ней заехали и попросили обращаться по имени и на «ты». Это было… странно. Но при этом так ожидаемо, что ли: когда она впервые обратилась к нему «Чхве Ёнджун» без извечной приставки «учитель», она поняла, что хочет и не произносить его фамилию вовсе. Не нужно больше вежливости с ним, но хочется, как и раньше, «выкнуть», постоянно извиняться, а потом просто очень глупо захихикать.       — Оппа, — это обращение заставило Ёнджуна вздрогнуть, а как только вокруг его локтя обвились тонкие руки Йеджи, он успокоился, — я хочу кимбап. И немного салата из морской капусты.       — Без проблем.       Совсем скоро клубничный милкис был открыт, а Хван поедала с не виданным до этого аппетитом кимпаб. Ёнджун наблюдал за ней, лениво перебирая салат, а как только девушка всё смела в один миг, улыбнулся. Если Йеджи сыта, то он рад, и если ей хорошо, то и ему хорошо, в особенности рядом с ней самой.       — Это так необычно, — девушка обернулась чисто на всякий случай, чтобы глянуть, нет ли кого из знакомых рядом. Незнакомцы сидели чуть в отдалении, поздно ужинали, чтобы дома просто завалиться спать, а Йеджи после еды почувствовала себя слишком бодрой, чтобы спать. — Мы с вами… с тобой, в смысле, в кафе ночью, едим, а ещё едем к тебе…       — Если хочешь, могу, конечно, к тебе домой отвезти, но ты «спасибо» не скажешь, а вот твой отец порадуется, что я настолько хорошо выполняю возложенные на меня обязанности, — допив свой лимонад, Чхве рассмеялся. — Но давай теперь расплатимся и поедем. Но перво-наперво хочу сказать одно: то, что я тебе расскажу, строго между нами. Ты не из тех, что будут болтать, если тебя попросить не рассказывать.       Расплатившись за поздний ужин, Йеджи и Ёнджун вышли из кафе; времени на перекур не было, пришлось сесть в машину и поехать, чтобы потом добраться до дома буквально за пятнадцать минут. Обычное любимое парковочное место было не занято, и Чхве с мурлыканьем оставил свою малышку под домом, почти под окнами, чтобы в любое время контролировать ситуацию.       — Домой потом отвезёшь? — Йеджи стояла рядом со своим учителем, что доставал ключи, а потом слегка отшатнулась, когда он посмотрел на неё какими-то странными, округлившимися глазами. Конечно, девушка ожидала чего угодно, но не шока и последующего смеха, который заставил свет в квартире на первом этаже включиться. Им пришлось спешно забежать в подъезд, а уже там, во избежание эха, говорить шёпотом, чтобы не разбудить ещё одних соседей. — Что в этом такого смешного?       — Просто так странно. У тебя потрясающая возможность остаться у меня на ночь снова, спать в моих объятиях, а ты просто так говоришь «домой потом отвезёшь?» Нет, если хочешь, конечно, отвезу, но мне почему-то кажется, что ты очень хочешь остаться, — объяснил свою позицию Ёнджун, поднимаясь по лестнице. — Или мне это только кажется?       — Бомгю просто… ну… он намекнул, что особо не желает меня видеть рядом, и я его понимаю — он знает меня всего полгода, мы не часто вместе как-то тусили и виделись, — Йеджи вздохнула, ведь об этом было как-то странно тяжело говорить. — Я действительно могу его понять. До сих пор не могу принять то, что отец живёт с другой женщиной и… ему плевать на меня.       — Ох уж этот Бомгю, — девушке показалось, что в тоне голоса проскользнула злость, и она вопросительно посмотрела на учителя, который встал на площадке между этажами. Только сейчас она заметила, что рядом находилась пепельница, а Чхве кивнул на неё и открыл окно. — Он же явно не успел тебе рассказать про мою бывшую, не так ли?       — Ну, вроде как-то говорил, что у тебя была девушка, — Йеджи прикурила и с удовольствием затянулась — видимо, учитель видел, как в её руках игралась зажигалка, как потом тряслись пальцы, и решил, что началась никотиновая ломка. Ей же проще, ей же лучше, если они поговорят о таком вне квартиры, где есть пара любопытных ушей. — Но особых каких-то подробностей я не знаю. По майке поняла, что она либо тайка, либо любит Таиланд, но это же не важно теперь, да?       Ёнджун пару секунд молчал, будто бы взвешивая всё, а потом кашлянул. Он видел Йеджи в её слабости, поддерживал тогда, когда она в этом нуждалась, пора и самому немного открыться, самую малость, но почувствуется единение. Учителя тоже люди, у них есть и были отношения, и не удивительно, что когда-то в девушках у Чхве Ёнджуна была тайка.       — Это была студентка, — произнёс учитель и выдохнул. — Тайка, действительно. Минни Ниша. Я ездил в свой университет за какими-то бумагами уже после выпуска, а она там в приёмной комиссии работала. Увидела меня, подошла, смело познакомилась и очаровала меня. На следующий день у нас было свидание, на котором она меня поцеловала, а буквально через месяц она переехала к нам с Бомгю. Брат тогда ещё даже в выпускном классе не учился, но Минни заменила ему и старшую сестру, и в некоторых случаях даже маму. Всё было, в принципе, хорошо. Но кое-кто, — Йеджи резко поняла, что этот «кое-кто» точно не он, а явно Бомгю, — член в штанах не умеет держать, а Минни скакала на каждого встречного, кто мог дать ей то, в чём она нуждалась. Нимфомания. Серьёзный достаточно диагноз, она ходила к психологу. Вот так и получилось, что пришёл я однажды с работы, а они на моей кровати кувыркаются.       Ёнджун резко отобрал у Йеджи сигарету, но не с целью затушить, и затянулся, причём настолько умело, будто бы бросил однажды, но старые привычки не забылись. Кажется, вся эта история с Минни Нишей до сих пор снилась ему в кошмарах, нервировала, и Хван внезапно покраснела, возможно, неправильно истолковав слова Бомгю. «Не приходи и не ночуй в нашей квартире, потому что однажды я тебя трахну». От этого как-то даже не по себе стало, странно, но подобного она ни разу не испытывала к людям чуть старше себя. Йеджи вернула себе сигарету, на фильтре которой осталось прикосновение губ учителя, и задумалась.       — А я вот с Чунджи… в смысле, с Джунхёном встречалась, — сказала она. — Сначала всё нормально, но потом стал капать на мозг, запреты какие-то ставить, и я поняла, что с ним у меня не будет будущего. До этого вообще задумывалась, не лесбиянка ли я — Наён вечно хватала, целовала, и я привыкла, но у нас ничего не срослось, да и, может, это нормально, что ничего не получилось. А потом со мной случились вы… то есть случился ты, — Йеджи прочистила горло. — Как-то я даже не поняла, как это произошло. Вот ты учитель Чхве, строгий химик, разбирающийся, по крайней мере, в школьном курсе химии, а я увидела в тебе что-то совершенно другое. Ты… ты был рядом со мной в самые тяжёлые времена, бился на моей стороне в суде. Ты помогал мне переезжать к отцу. Ты заступался за меня. Чёрт, зачем я всё это тебе говорю? — бычок оказался в пепельнице, Йеджи нервно рассмеялась. — Кажется, я за день действительно устала…       — Ты просто призналась мне в любви, — нежные руки прикоснулись к лопаткам, и Ёнджун зажмурился, прижимая к себе ученицу. — А я вот начал что-то чувствовать, кажется, до того момента, как ты предложила Джунхёну встречаться. Потому что же это всё было при мне. И я ощутил, что это что-то неправильное. Будто бы ты не должна быть с ним. А потом я кое-что понял.       — Что именно? — Йеджи зарылась носом в майку на груди мужчины и закрыла глаза. Она действительно готова была заснуть, но не могла не выслушать всё, что он хотел сказать. Их души сейчас были обнажены друг перед другом, раскрывали всё потаённое и знали, что не будут осуждены.       — Я понял, что хотел, чтобы ты была со мной. Очень сильно хотел.       Получать такие признания многого стоит, и Йеджи благодарно потёрлась носом о щёку Ёнджуна, не переходя к губам, пускай очень сильно хотелось. Они бы и так стояли, но хлопнула подъездная дверь, пришлось подниматься к себе и открывать квартиру. Бомгю сидел на кухне в одних трениках, пил поздний чай, его волосы были мокрыми, а взгляд хитроватым, плутоватым, будто бы он подслушивал их разговор. Но он обратил внимание лишь на лихорадочный блеск в глазах обоих людей, что вошли, а потом на то, как брат обращался с Йеджи — выдал домашние тапочки, пускай они были ей большие, поставил рюкзак на тумбочку и привёл на кухню, где девушке пришлось ойкнуть и отвернуться. Не каждый день видишь полуобнажённых парней, тем более пялиться на него — верх неприличия, а за ней стоит учитель, который вроде как признался во взаимной симпатии.       — Бомгю, ради бога, пойти оденься, — Ёнджун зажал пальцами переносицу. — Знал же, что Йеджи придёт.       — Пусть привыкает, у тебя-то тут, — Гю хлопнул себя по груди, а затем по животу, — получше, чем у меня. Но ладно, раз всё так пошло, то пойду оденусь. И кстати, хён, если вдруг снова начал курить, зажуй хотя бы жвачкой — воняет. Не знаю, как вы теперь будете с Йеджи целоваться.       — Мелкий!       Йеджи и Ёнджун уже пять минут сидели на кухне с кружками с чаем, а Бомгю всё не приходил. Видимо, решил, что дело сделано, впечатление произведено, а значит, можно расслабиться и успокоиться, а может, даже и поспать.       — Я могу потерять работу, — прямо сказал Ёнджун. — Сказали, что должен следить внимательнее за всеми учётниками, и если возникнет проблема, то должен незамедлительно бить в колокола. Ещё один умрёт — ещё одно занесение в трудовую. Потому… я прошу тебя, если будут какие-то волнения, если кто скажет, что хочет умереть, ты можешь мне сказать, кто это?       — Рюджин сделала это без предупреждения, думаешь, что она ходила с транспарантом «Внимание! Завтра я сброшусь с крыши!» Если кто захочет сброситься, порезаться, при этом закончив дело до конца, то он не станет говорить всем о том. Если человек говорит о своих планах в отношении самоубийства, то он хочет быть спасённым, — Йеджи откашлялась. — Но я… постараюсь. Ничего не обещаю, но постараюсь следить за ребятами. Хотя бы за своими, потому что, мне кажется, мы сейчас находимся в зоне риска.       — Правильно думаешь, — как-то поломано улыбнулся Ёнджун. — Я хочу избежать смертей. Мне дорога школа, мне дорога моя работа. Мне дорог мой класс. И мне дорога ты.