У нас с тобой всё неплохо вполне, но мне кажется, Пора добавить перца в наши отношения. ЛСП — «Силовое поле».
После зимних каникул сложно ходить в школу, и это было далеко не субъективно — даже отличники лежали на партах и маялись, потому что все каникулы они сами составляли собственное расписание, а теперь приходилось с утра до вечера сидеть в школе. Йеджи была в числе тех, кому было сложно адаптироваться, но она ждала, когда наступит март, и на химии поглядывала на Ёнджуна, который ни мускулом, ни движением рук не напоминал о том, что произошло между ними, когда он напился. Те движения, те поцелуи сказали о многом, и Хван хотела, чтобы учитель это повторил, повалил на кровать и продолжил то, что задумывал, но одновременно с этим боялась всего. Трусишка. А вот Наён ничего не боится, ведь поцеловала Цзыюй прямо на глазах своих подружек. Сказать, что Юна была в шоке — ничего не сказать. У неё были свежи воспоминания, как Чжоу травила её любимую онни, как она дралась с Йеджи, как много помоев выливала на каждого, по её мнению, недостойного. Она не поверила, что Наён предала дружбу, предала память Рюджин, примкнув к губам врага и целуя её так обыденно, так исступлённо, как целуются лишь любовники, глубоко друг друга желающие. — Это моя девушка — Чжоу Цзыюй, — или история о том, как Юна решила, что Наён — её бывшая подруга. Не была удивлена только Йеджи, которая уже давно об этом знала, переболела и забыла, потому что Цзыюй вроде как любит Наён, Цзыюй вроде как не обидит Наён, Цзыюй вроде как искренна даже с самой Йеджи. Цзыюй не обидит Наён, они, возможно, будут счастливы, но Им пожертвовала дружбой, чтобы быть любимой и счастливой, пожертвовала малышкой Юной, которую постоянно поддерживала, и её трепетной любовью, которая продирала до самых кончиков пальцев. Стоило ли это того? Нет. Любовь приходит и уходит, тем более что однополые отношения в Южной Корее — не лучший вариант, а дружба должна быть всегда. Если любовь бросит, с кем будешь сидеть на кухне за бокальчиком вина? Не с бывшей любовью, которая сама в истерике и неведенье бьётся, а именно с друзьями, которые поддержат в тяжёлый день. — На этом наши пути разошлись, Им Наён, — проговорила Юна, слегка придерживая живот и чувствуя лёгкий приступ тошноты вместе с головокружением. Мама уже записала её на МРТ, оставалось всего немного потерпеть до приёма, и там узнают, что же не так и почему практически в течение полугода болит голова. На фоне стресса и постоянного заедания проблем девушка поправилась и теперь прятала тело за широкими кофтами и старалась не одевать ничего обтягивающего, даже при родителях не переодевалась, потому что стала стыдиться собственного тела, и сейчас всё стало хуже. — Пожалуйста, давай прекратим нашу дружбу. Суджин оказалась сильнее и мило поздоровалась с Цзыюй, но всё равно Йеджи чувствовала волнами исходящее от неё отвращение, потому что Со пускай и не страдала от нападок китаянки, но знала, что та творила. Конечно, она не собиралась прерывать дружбу, но ограничить общение — да, потому что казалось, что Чжоу могла устроить какую-нибудь подляну через Наён. Им же наивная девочка, какой Суджин была во время отношений с Саном, и та не сомневалась — Цзы сделает больно. Очень больно. Она же змея с многолетним запасом яда, абьюзер и агрессор, и то, что Наён не ходит в синяках и не пугается собственной тени — уже достижение. Правда, её однажды напрягло, потому что видела при переодевании на физкультуру у Им следы на руках будто бы… от шприцов? Суджин отгоняла от себя такие мысли, но даже то, что Наён стала как-то характерно шмыгать, из носа стала часто лить кровь, говорило о многом. И первое — скорее всего, Наён глубоко в употреблении. И второе — скорее всего, это из-за Цзыюй. — Я тебя ненавижу, — сказала Юна Наён, и та выглядела настолько пристыженно, насколько можно, будто бы её вина, что она влюбилась в Цзыюй, что Чжоу влюбилась в неё. — И себя ненавижу, потому что ошиблась в тебе как в человеке. Если ты встречаешься с Цзыюй, значит, ты такая же, как и она. А я не хочу общаться с людьми, которые косвенно связаны с причинами смерти моей сестры. — Юна… сердцу ведь не прикажешь, — Наён шмыгнула носом, и Суджин поняла, что пора валить вместе с Йеджи, глаза у которой тоже стали стекленеть. Сердцу не прикажешь, но отказаться от плохой привычки, даже если это человек, можно. — Пожалуйста, пойми меня… — Я даже понимать тебя не хочу. Удали мой номер, давай больше не будем общаться. Так и закончилась дружба Юны и Наён, а большинство друзей оказалось меж двух огней — кого ни выбери, ошибёшься, кого ни выбери, пострадают все. — Я не виновата в том, что люблю её, и она не виновата в том, что любит меня! — выдала Наён сквозь слёзы. — Возьми пример с Йеджи или Суджин — почему они приняли нашу любовь, когда ты, эгоистка, этого сделать не способна? Или Феликс настолько твои мозги все выебал, что ты больше думать не можешь? — на этом моменте сама Суджин захлопнула рот Наён, надеясь, что эти слова никак не заденут девушку. Ошиблась. Задели. И не только эти слова — вся ситуация в целом. — Мой оппа хотя бы не буллил никого, в отличие от твоей девушки. И всё — и ведь не переубедишь, потому что Юна права — Феликс был из числа абсолютно адекватных парней, которые не занимались бандитизмом, а прилежно учились, чтобы поступить в университет. Как бы Наён ни плакала, как бы ни пыталась переубедить подругу, всё было тщетным, ведь если Шин Юна что-то решила, то так всё и будет, и если так и должно быть, то дружба окончена по-настоящему. — Она ведь простит меня? Простит же? — со слезами на глазах спросила Наён у Йеджи — они находились в туалете и приводили себя в порядок. — ДжиДжи, скажи, что простит! — Она тебя простит, — обнадежила Хван. — Она тебя ни за что не простит, — сказала жёстко Суджин, и Им пуще расплакалась. — По её мнению, ты предала память Рюджин. И если ты хочешь, чтобы Юна тебя простила, придётся расстаться с Цзыюй. Но ты не захочешь с ней расстаться, ибо любишь. Это были жестокие слова, но те, что позволили Йеджи перестать лгать — ничего ложь не сделает. И вот уже зажжённая сигарета втайне от подруг коснулась запястья, проводя линию, и это было настолько больно, что на глазах выступили слёзы. Она больше не будет лгать. Она больше не позволит себе сказать неправду. Но придётся достать из рюкзака припасённые пластыри: рука, опущенная под холодную воду, стала адски болеть, выжимая остальные эмоции на задний план. Она привыкла, порой дома так делает, когда Ёнджун не видит, в особенности когда вспоминает о матери и завидует, что у той после суда и лишения родительских прав всё хорошо и жизнь в гору, а у неё жизнь с отцом и его новой женщиной, затем новый скандал и переезд к учителю. Кому расскажешь — не поверят, да и говорить об этом никому не надо, разнесут слухи так, что Йеджи ещё шлюхой будет. Слухи по школе разносятся быстро, если знать, как их направлять, и потому над Наён стали посмеиваться уже на следующий день, пускай сама она этого не слышала — вновь отсутствовала. Йеджи было неприятно слышать о подруге всякое, потому она решила поесть в коридоре рядом с классной комнатой, а не в столовой. Всё бы так и продолжалось, если бы не Карина, внезапно её заметившая. Девушки давно не общались, пускай пытались поддерживать дружеские отношения, но они были разными: одна интересовалась модой, пением была любима и в длительных отношениях, а другая стала находить утешение в прожжённых сигаретами запястьях и преследовала только одну цель — выжить. Джимин подсела к Йеджи, взяла у неё немного риса и даже улыбнулась — из вежливости, ведь еда была холодной. — Хёнджин сказал мне, что, когда он заходил к твоему папе за чем-то, то тебя не увидел, а твоя мачеха праздновала очередной месяц твоего исчезновения, — прошептала Ю, и рука Йеджи сжалась в кулак. Эта Ынха… Эта никчёмная жалкая женщина, которая работает в больнице, не достойна звания медсестры, потому что она калечит и может по-настоящему убить. Правильно Карина поступила, что говорила всё шёпотом, ведь даже нечто такое могли разнести слухами по школе, а отдуваться придётся обоим — и самой Йеджи, и Ёнджуну. — Ты… Не хочешь поделиться, что произошло? Хёнджин очень переживает, но думает, что ты его пошлёшь, вот я и решила сама… — Полгода назад где-то я съехала к своему парню, — к несчастью, Ёнджун проходил рядом и внутри знатно прихуел с такого, но понял, что кое-что обязан сделать именно сегодня. Раз Йеджи нарекла его своим парнем, то стоит уже наступить себе на горло и предложить ей встречаться, тем более что сама она уже явно давно всем говорит, что она в отношениях. — Ынха меня довела, а отец предложил съехать, потому что я стала неблагодарной тварью. Ладно, это их мнение. Сейчас у меня всё хорошо, так что можешь сказать Хёнджину, что у меня всё хорошо. Кстати, как он сам? — Приболел, я ему таскаю лимоны, — хмыкнула Джимин, и прозвенел звонок. — Мне пора на географию. Пока! После очередного урока Йеджи всё же хотела зайти к Ёнджуну, но все её тормозили, что-то говорили, давали задания, и вот уже Хван стояла рядом с Чунджи у окна и громко возмущалась, как же её всё заебало. Молодой человек в это время просто молился, чтобы Суджин поскорее подошла к ним, ведь она до сих пор стояла и брала задание по истории, а потом вылетела из кабинета с сумкой на плече. — Форменное издевательство — это когда задерживают не на минуту, а на десять, — произнесла она и улыбнулась Йеджи. — Спасибо, что заняла Чунджи. Мы побежим, надо успеть к его родителям заглянуть. Тоже не засиживайся в школе, хорошо, Йеджи? И да — ждём от себя всей компанией признания, кто же твой парень! А то вон Наён открылась, а ты нет. Попала. — Да, хорошо, — кивнула Хван. — Хорошего вечера! Кажется, у Чунджи и Суджин будет секс этим вечером. Йеджи слишком отчётливо это чувствовала, потому что пространство вокруг этих двоих наполнилось феромонами и чем-то еле уловимым, что заставляло людей отходить от этой парочки. Даже бывший уже во всех смыслах имеет подругу, и это осознание заставило Йеджи опустить плечи — а у неё вот, кроме поцелуя, ничего не было. — Ученица Хван, помогите дотащить документацию, — и в руки повалились листы бумаги от улыбающегося в тридцать два зуба Ёнджуна, что, нервничая, шёл вперёд под весьма вопросительный взгляд Кима СокДжина, который пожал плечами и пошёл в учительскую. Чхве же направлялся в собственный кабинет и не оборачивался — знал, что Йеджи шла прямо за ним и лавировала в толпе учеников. Весь класс знал, что Хван была своеобразной помощницей классного руководителя, и никто не удивлялся, что она практически бежала, поспевая за его широкими шагами. Наконец они добрались до кабинета, который Ёнджун под шумок закрыл на ключ, а как только Йеджи разложила всё на столе, скрестил руки на груди и упёрся спиной в стену. Он хотел всем своим видом показать, что разговор будет серьёзным, но Йеджи испугалась — сразу стала вспоминать, где по-крупному косячила сегодня, но ни одного подобного эпизода не всплыло в её памяти. Тогда что же могло так спровоцировать Чхве? Неужели глупая фраза о том, что Йеджи переехала к «своему парню»? Да не, бред какой-то. — Ты знаешь, Йеджи, — начал Ёнджун, и сердце пропустило удар. Именно с таких фраз начинаются разговоры о выселении из квартиры, и ей очень не хотелось, чтобы Чхве Ёнджун, тот человек, которого она ценила, уважала и любила, выгнал её на мороз. Идти некуда — только кланяться в ноги отцу, потому что мать не примет, да и вообще у неё жизнь новая, а если по друзьям, то долго она не протянет. Да и нельзя — все с родителями живут. — Расслабься, прошу тебя, а то разговора не выйдет. — Я не могу, — задрожала девушка и даже всхлипнула — не картинно, вполне себе реалистично, потому что боялась, что её реально выселят. — Я… я боюсь. — Чего ты боишься, глупенькая? — Что ты скажешь, что мне пора собирать вещи и уезжать к родителям обратно, — слеза скатилась по щеке — кажется, это не нормально, что она боялась отца, но причины на то были, жизнь с ним научила, что именно Йеджи во всём виновата. — Я… Я не вынесу этого! Тем более у Ынхи есть фотографии нас вдвоём, наших поцелуев, и если я вернусь, она всё это может слить, чтобы сделать мне больно и избавиться от меня навсегда… Я не хочу этого, пожалуйста, оппа, не будь так жесток! Чхве Ёнджун никогда не думал, что, рассказывая нечто хорошее и важное именно сейчас, заставит Йеджи плакать. Она боялась худшего, когда бояться было нечего: учитель ни за что её не предаст, никому не отдаст, потому и обнял, целуя в макушку и чувствуя до одури родные объятия, которые Хван дарила ему ежедневно. Она не должна плакать, ведь каждая слезинка — как удар ему кулаком по лицу, потому следовало как можно скорее успокоить девушку. — Я просто хотел спросить у тебя, согласна ли ты со мной встречаться, — прошептал Ёнджун, и слёзы будто бы вмиг высохли — удивительно, это сработало. — По-настоящему встречаться, чтобы мы не чувствовали себя неловко, если хотим поцеловаться, чтобы мы не стеснялись друг друга… Я… Я люблю тебя, Хван Йеджи. Ты не можешь себе вообразить, насколько сильно я тебя люблю. Но сразу говорю — мы воздержимся от свиданий, потому что… нас могут заметить. Это не нужно ни тебе, ни мне. Дома хоть что себе будем позволять, но не вне его. — Я тебя… тоже очень сильно люблю, — и Йеджи практически запрыгнула на шею мужчины и поцеловала его куда-то в подбородок, вдыхая любимый аромат его тела. — И я хочу с тобой встречаться. Хочу и буду! И никому тебя не отдам. Ёнджун любил и Йеджи любила. Ори были счастливы. Они были влюблены. И жаль, что счастье не длится слишком долго.* * *
— Твои подружки — суки — просто завидуют тебе, — Цзыюй вела клубникой по губам Наён и не давала ей даже надкусить ягоду. — Кто ещё будет в таких стабильных отношениях уже год? Дорогая, тебе пора сменить круг общения. — Ты думаешь? — губы Чжоу были слаще любой, даже самой спелой клубники, и Им улыбнулась, когда девушка позволила себя коснуться. — Да ладно, Юна немного побесится и перестанет. Йеджи же приняла. Наён была оптимистом — вот что ни говори, а всегда искала плюсы и старалась избегать негативных последствий, верила в себя, свою любовь и Цзыюй, которая очень уж любила ею манипулировать. Для китаянки не существовало любви, для неё существовали лишь секс и страсть, а ещё примешивались наркотики. Наён ей нужна была только для удовлетворения своих потребностей, для того, чтобы была игрушка на побегушках, которая и жопу подставит, и побежит покупать очередную порошковую дрянь. Единственное, в чём Цзыюй была определённо лучше своей подружки — не пускала по вене, потому что Им это особо понравилось и дало стимул пробовать больше. — Я сделаю себе фигуру а-ля героиновый шик и буду кайфовать, — проговорила, смеясь, Наён, затягивая ремешок на предплечье. — И остальные меня такой полюбят. Безотцовщина творит страшные вещи, но намного страшнее, когда такой вот ребёнок, росший у маминой юбки, пускается во все тяжкие и становится самым настоящим наркоманом, который перестаёт ночевать дома и каждый день балуется новыми веществами. Даже Цзыюй ей однажды сказала: «хватит, нужна трезвость ума, ты неосознанно употребляешь и можешь сделать себе хуже», так Наён в очередном трипе её послала на хуй. Агрессоров в этой паре было двое, и если у Цзыюй это было всё выработано с детства, потому что родители часто кусали за больные места или же цеплялись за всё, что с ней происходило, то у Наён это было погребено под завалами слабого характера, который она в себе открывала только тогда, когда принимала вещества. — Давай я оплачу тебе реабилитацию — будешь сидеть на курорте, принимать витамины, а потом с наркотиков слезешь, а? — вдруг предложила Чжоу своей девушке и сладко её поцеловала, будто бы желая загладить вину за слова. — Ты не будешь ни в чём нуждаться, и единственное, что потом захочешь — это меня. — Но наркотики — это круто, тем более когда ты платишь, — надула губы Наён. Наркотики — это далеко не круто. Употребление Цзыюй началось с Чонгука, который испортил хорошенькую дочку богатеньких родителей. Он распространял таблетки, сам их тоже принимал, а потом подсадил и свою девушку. Всё было настолько плохо, что даже девственности Чжоу лишилась под воздействием таблеток, а потом спала, будто бы из неё выкачали всю энергию, что Чон даже испугался. Слава богу, что сердце не остановилось и дыхание было, а то бы ещё сел, да сразу по нескольким статьям. Цзыюй всё это понравилось — и чувство опасности, и адреналин, и сами ощущения, что она, глотая таблетки, просила себя трахать ещё и ещё. Только Чонгук кончал, как девушка просила ещё, как только он ложился, уставший и взмокший, она вновь залезала на него — неуёмное либидо было основной проблемой Цзы, которая очень уж сильно любила Чонгука. Тем больнее ей было, когда они расстались, и поначалу как расставание это не чувствовалось: они продолжали время от времени заниматься сексом, и пускай родители китаянки были не в восторге, самой Чжоу было класть на них. Она с ними до совершеннолетия, а потом отправится в такие трипы, что им и не снилось, пускай они даже не знали, что дочка сидит на таблетках и страдает из-за гандона, который сам определиться не может: то ли ему нужна Цзыюй, то ли ему нужен от неё только секс. А она сама любила и страдала, хотела его и болела им. Но послать смогла только тогда, когда Наён буквально подобрала её, дрожащую, замёрзшую и плачущую, у дверей тату-студии. — Знаешь, Чонгук, а не пошёл бы ты на хуй, — и бросила тогда трубку, найдя в себе силы заблокировать номер навсегда и даже найти отдельного поставщика веществ себе. И теперь Им Наён очень сильно напоминала ей о прошлом неуёмном употреблении, о всех рисках, и Цзы боялась, что однажды девушка впадёт в кому, ведь не умела себя контролировать абсолютно. — Мне не нужен нарколог, когда рядом ты, — улыбнулась Наён — опасный оскал, и Цзы приняла правила игры — если Им помрёт, то она сама в этом виноватой не будет, а если она смертница, то и жалеть её не надо. — Я уверена в тебе, что, если что-то пойдёт не так, ты вызовешь скорую и меня откачают. А теперь, пожалуйста, дай себя поцеловать — я уже не хочу клубнику, я хочу только тебя. Наркотики зло, потому что они убивают. Наркотики зло, потому что они воздействуют на человека полностью: с головы и до самых ног. И если Цзыюй знала, что вещества — это зло, но не могла себе отказать в грамме порошка, то Наён не чувствовала опасности, не думала о побочках и последствиях и не знала, что ей придётся максимально всё это испытать на себе. Но самым всё же главным губительным наркотиком для Наён был не кокаин, не какая-то новомодная соль и не таблетки «молли», которых было предостаточно. Таковой: убивающей, умертвляющей, сводящей с ума, доводящей до истерик была Чжоу Цзыюй для неё. И кто всё же опаснее: обычная китаянка, безмерно любящая роскошь, или же один грамм мефедрона? Конечно же, Цзыюй. Потому что от неё, как от зависимости, было практически невозможно.