Скрышепад

Мы поломали то, что строили годами, Но мы виноваты сами, сами. Егор Натс — «Виноваты сами».

      Йеджи почему-то ловила себя на мысли, что каждый раз, когда ей становилось плохо, она стремилась к родителям, причём «родители» — это только мама, отца она внутренне презирала, ненавидела, мачеху ненавидела и видеть не желала ещё сильнее. Они, как крысы, бросили её на произвол судьбы, не звонили, не писали, и если хуй с ней, с Ынхой, то почему-то хотелось поговорить с отцом, спросить, как он, не приходила ли служба опеки. Видимо, не приходила, раз он с горящей жопой не бегал и не искал её по всему Сеулу. Либо договаривался, а потом «ой, а дочка в театре!», «ой, а дочка на экскурсии с классом!» И всё равно, что Хван ни разу в театры не ходила, потому что ей не нравилось там, а с классом они в последний раз выбирались хоть куда-то дай бог в прошлом году.       И вот сейчас Йеджи стояла перед подъездом, где жила мать. Где до сих пор продолжала жить мать, потому что дочка чувствовала всем сердцем здесь её присутствие. Почему же? Ей хотелось увидеться с мамой, разрыдаться в тёплых объятиях, потому что Ёнджуну о таком не поплачешься, а мама… может, мама не оттолкнёт? Может, хоть кому-то из родственников в этой жизни она всё же нужна?       Да, они расстались некрасиво: Йеджи жёстко ушла, игнорируя плачущую мать, ушла к отцу, который пускай и относился к ней сносно, но не позволял по отношению к ней ничего лишнего. Да, у матери были все причины прогнать дочь с порога, сказать, что это был её выбор, её каприз, и Йеджи склонит голову, скажет, да, она была дурой, но это было… год назад? Больше? Или меньше? Она уже всего и не помнит — слишком много воды утекло, слишком многое в жизни поменялось, потому и казалось, что мама, родное существо, поймёт её саму, её страх и её отчаяние, которое выливалось в плаче.       Нынешняя истерика была из-за Юны.       Этот день начинался, в принципе, как обычно — они с Ёнджуном долго миловались в постели, обнимались и целовались, и Йеджи была до одури счастлива, да и было хорошо от того, что он лишний раз не лез, сам дожидался от неё каких-либо действий, а потом начинал лидировать. Они умылись вместе, приготовили завтрак, позвали Бомгю, а потом Хван поехала вместе с учителем в школу. Конечно, она попросила высадить себя примерно за квартал от школы, пускай друзья знали, остальные ни о чём не догадывались, и заполучить себе репутацию девушки, что спит за хорошие баллы, не хотелось. Даже первые уроки прошли нормально!       Но явно началось потепление — друзья, а именно Суджин, Чунджи, Юна, сама Йеджи, Уён и всё же затесавшаяся в компанию Наён, которую Шин старательно игнорировала, будто бы её не существовало ни здесь, ни вообще в этой вселенной, стояли в тесном коридоре и глядели на солнце, бьющее в маленькое окошко. Это казалось им всем каким-то романтичным, сплочающим, и только Чон, кажется, не чувствовал себя с ними хорошо — он нормально общался до всех печальных событий только с Йеджи, а та сама застыла меж двух огней — Юной и Наён, — и старалась балансировать, как циркачка. И если ей это удавалось, то парню нет. Вот и получилось, что уткнулся в телефон, а как начался разговор, просто стал прислушиваться, но не участвовать.       — Хороший день, правда? — проговорила Юна, улыбаясь. — Я через неделю еду снова на МРТ. На этот раз чтобы мне наконец-то провели эту процедуру.       — Подожди, так ты тогда не смогла попасть или что? — нахмурилась Суджин, а потом пересеклась взглядом с Джунхёном и вздрогнула, отворачиваясь. Такое ощущение, что она в последнее время была не особо им довольна, что ли, вот и получалось, что корчила лицо, вздрагивала и пропадала в мыслях. — Ты же тогда вообще не ответила на наши вопросы, как самочувствие и всё такое… врач отказал? Или… всё же нечто плохое случилось?       — Да не сказать, что произошло нечто плохое, — пожала плечами Юна, поймав на себе взгляд Йеджи. Внимательный, оценивающий. Под таким взглядом становилось не по себе, особенно если так смотрела Йеджи. — Просто оказалось, что беременным до определённого срока нельзя делать МРТ.       — Бред какой-то, беременной перед тобой отказали делать процедуру, и она разнесла всю больницу? — нахмурил брови Чунджи, а Со быстро захлопнула её рот рукой. До неё самой, как и до Йеджи, что стояла с распахнутым от шока лицом, всё уже дошло.       — Кем ты беременна? Какой срок? — спросила Наён, что сжала ладонь Йеджи, ища поддержки. Она думала, что Юна, малютка, которую она до одури любила, проигнорирует, но нет — сказала всё.       — Ну вот примерно два с половиной или три месяца, сказали, что два плода, — Юна сложила руки на животе, слегка натягивая рубашку с пиджаком, и Чунджи вместе с до сих пор молчащим Уёном приглянулись и оба прислонились к стене. Да уж, только курить после таких новостей и остаётся, потому что сказать буквально нечего. — Так как беременность достигла срока, когда можно делать МРТ, мне и назначили процедуру. Сквозь скрип, конечно. Но я сказала, что хочу знать причину головных болей, а так как в моём положении много таблеток нельзя… будем после родов всё стараться сделать. Ну, в смысле, если получится, операция там, всё остальное. И мне очень хочется, чтобы в такое сложное время со мной были вы.       Наён пыталась сдержаться — ей хотелось сказать, что Юна дурочка, думающая совершенно не о том, о чём надо: не о детях, не о родах стоит задуматься, а о собственном здоровье. Она чувствовала, что Шин будет испытывать все перепады, свойственные беременным, разочаруется в собственном теле, которое однозначно изменится, будет жалеть о том, что не прервала беременность, что всё же родила. Кажется, кроме Наён, об этом думали все, потому что подобные мысли отразились и в глазах Джунхёна, и в мимике Суджин, и даже у Йеджи, которая пыталась контролировать собственные эмоции, но получалось из рук вон плохо. Лишь Юна витала в каких-то мечтах, в облаках, которые воздушными замками упадут на землю, и не замечала, что практически каждый из друзей не воспринял новость с позитивом. Если так посчитать, то Юна родит где-то… в августе? Да, примерно это будет август, время учёбы, а сколько она до этого пропустит? Много. Очень много.       Йеджи было жаль Юну, всей душой, всем телом жаль, и пускай она была погружена в собственные отношения, в Чхве Ёнджуна, она задумалась о том, а что же будет с ней. У Юны всё практически идеально: классный и заботливый парень, пускай студент, адекватные родители, пусть потерявшие старшую дочь, милая онни Черён, которая с ней, в принципе, особо не общалась, предпочитая Йеджи, и позитивные друзья… которые не принимают её. В каждой идеальности есть толика «но». В каждой бочке мёда есть ложка дёгтя. И Йеджи молчала — пускай Юна будет счастлива.       — Я бы хотела, если будут две девочки, одну из них назвать в честь Рюджин, — у Уёна мурашки по спине, у Йеджи — ужас в глазах. Неужели это и называется кризисом, когда понимаешь, что совершенно не хочешь принимать факт беременности собственной ровесницы? Юна, их милая Юна, всегда была, казалось, таким ребёнком, что верил во всё хорошее, улыбался каждому человеку и слишком счастливо любила парня, что души в ней не чаял. И теперь она с надломленной улыбкой говорила, что хочет назвать первенца именем старшей сестры. Предзнаменование ли это? Хотелось ли такой же судьбы для дочки? Нет, чёрт побери, Йеджи не готова принимать новую реальность.       Руки зачесались, губы попросили сигареты, и кажется, только из-за этого Хван буквально убежала на крышу и затихарилась там, сидя с сигаретой в руке. Её тошнило от всего, тошнило от новостей Юны, от её беспечности и радости. Сигарету забрали — это Наён, присевшая рядом, затянулась, выдыхая дым и протягивая «н-да». Тоже была в шоке, не в восторге — тоже не понимала, чему тут радоваться.       — Цвела и пела, раз — и залетела, — проговорила Им и нервно хихикнула. — Не ну я в шоке. Пускай и догадывалась.       — Пару дней назад она прислоняла мою руку к своему животу и спросила, не чувствую ли я чего-то, — Йеджи отобрала сигарету у подруги и предложила новую, но Им покачала головой — ей нужна была буквально одна затяжка, так она бросала. Странно, что так же легко не хотели бросаться наркотики, но Наён и не хотела их бросать, будто бы это сделало её жизнь слаще. — Какая же я была идиотка… думала, она просто поправилась…       — Суджин ещё сказала, что ты встречаешься с учителем Чхве, — практически неслышно произнесла Им. Йеджи только подумала «Суджин трепло» и затушила сигарету, доставая из пачки новую. — Вот вроде бы у тебя у единственной не было отношений, где можно всё описать словом «пиздец», так ты дальше пошла. Я всё вспоминаю, как ты меня осуждала за то, что я встречаюсь с Цзыюй, а я ведь тебе всё без утайки рассказала. А сама всё сохранила в тайне. Боишься, что собственные друзья тебя осудят?       — Не боюсь, — храбро сказала Хван. — Просто как-то всё не к слову было, понимаешь…       — Хороши отговорки, — Наён хмыкнула. — Ладно, не моё дело, что ты там мутишь с Чхве Ёнджуном, как я поняла, у вас уже всё серьёзно.       — Да.       Девушки напряглись — послышались шаги по лестнице, чья-то ругань, и они схоронились под небольшим навесом, прижимаясь друг к другу, как маленькие птички. Они увидели Суджин и Джунхёна, что вышли на крышу, и Со сразу облокотилась о перила — её руки тряслись, а Ким будто бы и не думал её успокаивать, потому что девушка… плакала. У неё была вполне себе натуральная истерика, только какова причина? Су редко плакала, только во время болезненного расставания с Саном поломалась к чертям собачьим, стала не самой собой. Что же случилось теперь?       — Успокаивайся, — Чунджи достаточно грубо сжал плечо своей девушки, и та выставила руки, будто пытаясь защититься. — Что ты опять начинаешь? Ну да, боишься ты залететь, и что? У нас презервативов на месяца два вперёд, а ты начинаешь опять.       — Я начинаю не из-за этого, — голос сорвался, и Ким сжал подбородок Су пальцами, будто желая её заткнуть. Наён и Йеджи переглянулись — подобного они ещё не видели в отношении парочки, которая была… идеальной. Чунджи вытащил Суджин из полнейшей тьмы, а сейчас… а что сейчас? Сейчас непонятное нечто, а не отношения. — Ты… оппа… я не хочу с тобой этого, а ты меня заставляешь.       — Я обычный парень, которому хочется секса, разве это не естественно? Тебе же тоже хочется, ну чего ты начинаешь? — Ким выглядел невозмутимым, будто бы такой разговор у пары уже был и закончился примерно так: Суджин согласилась с его позицией, снова легла под него и снова стала себя ненавидеть. — Или хочешь всем рассказать о том, какой я якобы насильник? Я у тебя всегда спрашиваю, хочешь ли ты, и ты каждый раз говоришь «да».       — Боже, что происходит?.. — зашептала Наён.       — Джунхён был таким тогда, когда мы с ним встречались, — прошептала Йеджи в ответ, и Им зажала рот ладонью, будто бы стараясь сдержать нервный смех. Сама Хван не хотела смеяться — она не была в восторге от отношений Джунхёна и Суджин именно из-за того, что были свежи воспоминания о том, как парень практически принудил её к сексу, а она не дала. — И нет, он меня не изнасиловал, и я сама не далась. Только вот помнишь, что он вечно бегал за мной и пытался извиниться? — Им кивнула. — Вот за это он и пытался извиниться. За то, что вёл себя как скотина. С Суджин так не будет. Он не станет извиняться. Потому что она показала, что собой можно пользоваться.       — Ты сейчас обвиняешь жертву в насилии.       — Никто не свят, Наён.       Сигарета потушилась о запястье, на котором красовались другие ожоги. Им даже не заметила этого, поглощённая переживаниями за Суджин.       Парочка, явно что-то для себя решив и продышавшись, ушла, даже Наён поспешила спуститься к кабинетам, пока Йеджи обдумывала всё, что произошло за последний час. Юна беременна, а Суджин зависима от Джунхёна вполне себе реально, вполне себе осязаемо. Да, с одной стороны, это можно понять — у Феликса мог порваться презерватив, а про вторых… Ким вытащил Су после расставания, что ударило по нервной системе и даже физическому состоянию, вытащил и принялся ею манипулировать, будто бы маленькой девочкой. Стало неприятно — Йеджи когда-то желала им счастья, пускай и кривила душой, не предупредила вовремя подругу, которую предупредить стоило, ведь при случае расставания вас будет связывать не только дружба, но и один бывший на двоих. Им надо было расстаться, быстро, сразу, незамедлительно, здесь же, но нет, Суджин пошла за своим парнем, услышав звонок на урок, как послушница-монахиня на утреннюю молитву.       Йеджи решила, что пора навестить маму.       Поэтому она стояла, набирая в домофоне нужную комбинацию цифр и печатая сообщение Ёнджуну «Пожалуйста, придумай что-нибудь, чтобы прикрыть меня перед учителем — я пошла к маме». Потом выключила телефон, чтобы Чхве не позвонил, и стала ждать у домофона. Раз, два, три — она ответила, спросила «кто там?» и явно не ожидала, что собственная дочь скажет:       — Мама, это я.       У неё была только одна девушка, что могла называть её так — малютка Йеджи, которая выливала алкоголь в туалет, рыдала, а потом холодно ушла, укатывая за собой чемодан.       — Заходи.       Дверь квартиры открылась несмело, будто бы мама не ожидала перед собой увидеть дочь, а обнаружила на пороге существо, едва ли похожее на Йеджи: на щеках совсем уж бледный, практически болезненный румянец, растрёпанные волосы даже не собраны в причёску, а парка расстёгнута, будто бы на улице жаркая весна. Они впервые видели друг друга за достаточно большое количество времени, обе ужаснулись, обе обрадовались и обе смутились, потому что ну как так можно, как они оказались жизнью так исковерканы?       Мама стала будто бы моложе.       Йеджи будто бы постарела на добрый десяток лет.       — Заходи. Быстро.       Вот они и сидели на диване в комнате мамы — обнимаясь, с грустными улыбками, а потом Йеджи вообще расплакалась, утыкаясь носом в её плечо, говоря, что она идиотка, дебилка, ещё раз идиотка и недальновидная особа. От девушки исходил аромат сигарет, мужского парфюма, да и вообще дочка казалось какой-то чересчур взрослой, будто бы за это время, что они не виделись, столько всего пережила, а сейчас не знала, куда пойти, куда податься от боли, что скопилась внутри, от настоящего, что выедало до самых костей, от крика, что пробирал от макушки до пяток.       — Мама, мне страшно, — прошептала Йеджи. — Мне страшно, потому что я испортила всё. Всё, понимаешь?       — Ты вообще здесь не должна больше появляться, — покачала головой женщина. — Надеюсь, ты не забыла, что живёшь у отца?..       — Я и с ним не живу, — мать охнула. — Он… его жена выгнала меня. Я живу у учителя Чхве… который мой классный руководитель. Помнишь? Я у него живу. Я просто не знала, куда мне идти, и пошла к нему… и видела тебя ещё тогда, летом. Ты была с мужчиной. Мама, ты счастлива? Пожалуйста, скажи, что ты счастлива. Я хочу услышать, что хоть кто-то в моём окружении счастлив?       — Йеджи, дорогая, я совсем скоро выйду замуж, — голова помутилась, но сердце успокоилось. — А ты?..       — Юна беременна, Наён встречается с Цзыюй, Рюджин умерла ещё летом, а Суджин и Чунджи в каких-то ненормальных отношениях, что я запуталась… запуталась и только и могу говорить, что мне страшно, — Йеджи закачала головой — на неё напала истерика, она вцепилась в волосы и не почувствовала желанного облегчения — вырвала целый клок волос, отбросила их на пол и принялась яростно топтать. Нельзя было сюда приходить, нельзя было всё рассказывать матери, нельзя было вообще подслушивать, всё это переживать! То, что творится под юбками у других — не её ума дело, не она всем диктует, как жить, не все должны следовать её указке. — Мама, мне страшно, страшно и ещё раз страшно! Я встречаюсь со своим учителем, я люблю его и живу в его доме, и если бы… если бы я могла… я не хотела всего этого!       — Йеджи, ты говоришь бессвязный бред…       Крик разрезал квартиру — стены навалились, как будто все кирпичи обрушились на хрупкое тело, потолок был лишь в сантиметре над макушкой, а пол продырявил коленки. Запястья обнажились, из губ полилась кровь — настолько сильно закусила их, и мать побежала за водой и успокоительным, чтобы дочка пришла к себе и перестала мычать и стонать, лёжа на полу. Она металась, как в бреду, размазывала кровь по лицу, царапала всё, что попадалось под руку, и окончательно потеряла над собой контроль, приняв мать за того чёртова насильника, что всунул в её рот член буквально в соседней комнате. Ей не стоило сюда возвращаться, ей не стоило говорить с матерью, ей не стоило всё это делать, будто бы предавая всё, что так тщательно строила.       Не было спокойствия, не было определённости, не было ничего, кроме таблетки, всунутой прямо в горло, холодной воды из стакана, и голоса матери, что говорила Чхве Ёнджуну что-то по типу «да, она у меня, пожалуйста, приезжайте».       Сознание очнулось от бреда и озноба только тогда, когда ласковая знакомая ладонь опустилась на лоб, поглаживая, когда в глаза взглянуло взволнованное лицо, когда её собственные руки вцепились в приятно пахнущую ткань пиджака, который она отпаривала сегодня утром. Губы обработаны, немного саднят, но Ёнджун не собирался их тревожить, только обнял, притягивая к себе, и готов был донести её до машины на руках, лишь бы Йеджи была такой же тихой, такой же покладистой, такой же нежной. Её мама сновала рядом, что-то говорила о том, что она не знает, что делать, а потом просто успокоилась и села, прикрыв глаза руками. Да, она была рада дочке, но не хотела провоцировать паническую атаку, которая закончилась тем, что её любимая родная кровь билась о пол головой, пока кожа на затылке не треснула и не залила кровью заботливо положенную подушку.       — У неё не впервые такое, — прошептал Ёнджун, укачивая Йеджи, которая не сопротивлялась — просто не понимала, что от неё хотели, и мечтала об одном — о крепком сне, что убрал бы из неё остатки стресса. — Ваши предположения, что случилось?       — Стресс, — мать откашлялась. — Она много о чём мне рассказала. Одна подруга умерла, другая беременна, две другие в каких-то нездоровых отношениях, и она сама… почему-то сказала, что не хотела отношений с вами, пускай мне кажется это ложью, — Ёнджун вздрогнул — что же сделает эта госпожа? Помнится, именно по его наводке девушка пошла в полицию — не захочет ли несчастная и явно нервированная мать отомстить? — Я не могу её в чём-то поддерживать или не поддерживать — для неё я по документам абсолютно чужой человек, тем более что совсем скоро на постоянное проживание уезжаю в Пусан вместе с мужем и продаю эту квартиру… но, пожалуйста, господин Чхве, — она подняла глаза — и в глазах её океан, горнило страданий, — сберегите её. Помогите ей. Если не смогла я, не смог мой бывший муж — вы единственный, кого она любит и кому доверяет.       — Я сберегу.       Не сможет.       — Я в вас верю.       Зря.       Так они и ушли — Йеджи прислонялась к Ёнджуну всем телом, всей душой, а матери было больно, потому что в свою жизнь, которая была уже распланирована после свадьбы, она не собиралась брать ничего из прошлого: ни воспоминания, ни малютку Йеджи.