Скрышепад

А ты продолжаешь мне смеяться в глаза И всё так же обвиваться вокруг шеи, как петля. Три дня дождя — «Всё из-за тебя».

      — Ну посмотри на себя.       И Суджин смотрела. Отросшие волосы натурального цвета, отсутствие косметики и яркие синяки на запястьях, которые она хотела скрыть. Чунджи держал её за ссутуленные плечи, шептал что-то на ухо, и… Со хотела, чтобы он замолчал. Её парень втаптывал её же саму в грязь.       А ведь всё так хорошо начиналось.       Джунхён умел красиво ухаживать: и цветы, и комплименты, и милые подарки чуть ли не каждую неделю. Он достаточно быстро познакомил Суджин со своими родителями, и девушка влюбилась в его семью быстро и безвозвратно. Мать — слишком милая, отец — слишком вежливый, и они оба до одури понимающие, что даже спокойно могут оставить сына и его девушку наедине. Их первый поцелуй произошёл, кстати, на кухне — в свете зимнего солнца Чунджи поцеловал её настолько мягко и трепетно, что Су не хотелось уходить. А сейчас она хотела уйти, но не могла. Больше не могла.       — Я же тебя не бью, не насилую, так чего ты при девчонках от меня шарахаешься? — голос Кима был обволакивающим, таким, что затекал в уши, и Суджин задрожала: она думала, что самые большие монстры — это её родители, что постоянно были не в восторге от её ухажёров, а оказалось, что самый большой монстр — это её собственный парень. От него тошнит, хочется вымыться, а ещё убежать без оглядки, сказать, что он отвратителен, и расстаться. Только вот была одна малюсенькая проблема — они одноклассники, и если повезёт, кто-то из них просто переведётся в другую школу, ну а если нет…       Тогда ещё страшнее находиться рядом с ним.       Джунхён покорил не только свиданиями, но и трепетным отношением к Суджин — только с ним она чувствовала себя королевой, самой желанной девушкой на свете, и порой она даже допускала мысли, что Чунджи более привлекательный вариант, чем Сан. Что Ким намного старше морально, ему уже не нужно всё то, что надо студентам, потому что пресытился, но… у Чунджи были свои проблемы, те, от которых надо избавиться. Да, Суджин знала, что они встречались с Йеджи, подруга так и не рассказала, из-за чего они расстались и почему парень потом бегал за ней, прося прощения, но теперь, кажется, понимала, что Хван чувствовала некоторые звоночки.       Звоночки, которые в случае Суджин переросли в огромные литые колокола.       Суджин была терпеливой, не сказать, что сдержанной, потому что привыкла фонтанировать эмоциями, и ей было сложно. Чунджи талантливо играл на нервах, мог подстроить всё так, что девушка сомневалась в реальности, а потом вроде приходила в себя и понимала, что это какой-то пиздец. А потом оправдывала парня — нет, ты чего, Су, это ты сама себе всё напридумывала, а парень у тебя супер, очень классный, а тебе мозг пора вставить обратно. Пыталась — не получилось, только хуже стало. А потом потонула в Джунхёне.       Он умел планировать свидания и производил впечатление человека, который всё сделает ради девушки, в которую влюблён. Су достаточно быстро сломалась под его напором и буквально попросила, чтобы он с ней переспал, но всё было каким-то… неловким? Да, Чунджи не знал, как натянуть презерватив, боялся попасть «не туда», но хорошо, что у самой девушки был опыт. Да и двигался он как-то… несмело? Как девственник? И кончил быстро. А Со осталась в шоке, под впечатлением и непониманием.       — Ну… да, ты у меня первая, — произнёс Джунхён и внезапно покраснел. — А что, я сделал что-то не то? Тебе было больно? Плохо?       Ей было тошно, потому что Чунджи воспринимался как опытный парень, а в итоге… а в итоге оказалось, что она у него была первой. Странно такое осознавать и странно лежать рядом с таким человеком, что производил определённое впечатление, в кровати. Разочаровалась? Немного. Но утром всё как рукой сняло: вот он, её парень, готовящий завтрак, его нежные родители и из трепетное отношение к ней же. Суджин думала, что попала в сказку. Как оказалось, сказка была о мучениях принцессы, которую били, но которая постоянно возвращалась обратно к своему предначертанному, потому что никому о таком позоре не расскажешь и ни к кому за советом не пойдёшь. Родители не послушают, лишь цокнут языками и скажут, мол, опять с мусором начала встречаться. Подруги… Они же с Чунджи дружат, да и у каждой своя драма — Юна беременна, у Йеджи в глазах сердечки из-за учителя, а Наён может неделями в школе не появляться из-за Цзыюй. А старые друзья, друзья Сана, её заблокировали, наверно, для того, чтобы она им не ныла по поводу бывшего. Хороший ход, превосходный. Только вот теперь Суджин поняла, что подруг-то у неё нет, есть только девчонки, с которыми она в одной компании.       — Я знаю, что ты хочешь пожаловаться на меня, — проговорил Ким и вместе с Суджин взглянул в зеркало, — но кто тебя послушает? Было всё хорошо, а теперь резко изменилось? Это странно, так не делается.       — Почему ты ко мне так жесток? — волосы на затылке чуть ли не оказались вырваны, и Су вскрикнула от боли. — Перестань! Мне больно!       — А мне больно раз за разом видеть, что ты, такая сука, Суджин, пытаешься подружкам показать, какой я плохой. Йеджи никому не растрепала, так решила это сделать ты? Я боюсь, не получится. Её бы ещё послушали, да тогда хуйни было много, а тебя?       Слова ударяли по щекам, как пощёчины, выжигали сердце в груди и говорили «терпи, Со Суджин, всё хорошо, он потом извинится». И действительно — Джунхён всегда извинялся за своё кошмарное поведение, когда доводил до слёз и бил до синяков. Родители ни о чём не знали, ни о чём не волновались, а когда спрашивали «всё ли нормально?», Су боялась ответить честно. Боялась, потому что осудят и спросят «ой, а как так получилось?»       Никак. Сын у вас долбоёб.       — Ты ныла про своего бывшего вечно, я терпел, ты недовольна тем, что я требую слишком много секса, а что я? А я устал от этого! Давай, возвращайся к своему бывшему, еби ему мозги, пожалуйся, расскажи обо мне… Чего мелочиться? Иди в полицию! Скажи, что я тебя изнасиловал, пускай проводят расследование и приходят к выводу, что ты ебланка, ты, Со Суджин, а не я! Мне поебать до твоих слёз и твоего папаши, но если ты сделаешь так, что мы расстанемся, то не жди хорошей жизни.       И так каждый раз: после этих слов, дождавшись девичьих слёз, Ким падал перед ней на колени, просил прощения, заглядывал в глаза, мол, больше так не буду, обнимал и сладко целовал. И Суджин, дурочка, прощала, помогала, что никому жаловаться бежать не надо, ведь он извинился. Действительно, извинение равно прощению всего дерьма, что Чунджи принёс в её жизнь. Действительно, так оно и есть. Ну и дурочка ты, Суджин, сначала обожглась бывшим, а теперь просто в раскалённый огонь без специальной защиты лезешь.       — Почему я раз за разом тебя прощаю? — спросила Суджин, попытавшись отодвинуть от себя Чунджи, но не получилось, он не дал этого сделать.       — Потому что любишь.       Как можно убеждать в таком, не чувствуя отвращения к себе и того, как хочется девушке оттолкнуться от него?       Они сидели в комнате, в полумраке, каждый погружённый в свои мысли, пытались делать уроки, но Суджин уткнулась в телефон. Смотрела видосы на ютубе, пыталась отключить мозг, но не получалось, всё поглядывала на сосредоточенного Джунхёна и пыталась понять… понять, почему ей звонила мама Наён. Никогда такого не было, никогда не было, чтобы звонила не сама Наён со своего телефона, а её мама. И при этом почему-то было до одури страшно: что случилось, что произошло? И почему же так страшно принять вызов?       — Госпожа Им? — буквально прошептала Суджин, а Чунджи напрягся. Госпожа Им плакала, не могла остановиться, и даже её слова еле прорывались через какие-то помехи. — Госпожа Им, что случилось? Что-то произошло с Наён? Пожалуйста, успокойтесь, я ничего не могу понять!       Через секунд десять мама Наён смогла сказать хоть что-то внятное, из-за чего Суджин выпала из реальности, перестала что-либо понимать и уставилась на телефон, не зная, что сказать. Чунджи не реагировал, будто бы не знал никакую госпожу Им с дочкой Наён, будто бы ему абсолютно было на всё наплевать, будто друзья ничего для него не стоили. Будто бы ему всё равно на Наён, которая сейчас ехала в машине скорой помощи прямиком в реанимацию.       — Я не знаю, что произошло, ей просто забрали из дома Чжоу Цзыюй всю в крови, я боюсь, что Наён-и может… может умереть! Пожалуйста, Суджин, — мама Наён сделала глубокий выдох, и Су выскочила в прихожую, натягивая сапожки и накидывая пальто, не слушая Джунхёна, который наконец-то очнулся, — приезжай по адресу, что я тебе скину. Пожалуйста. Я позвонила Йеджи, она сказала, что тоже будет… а Юна не ответила…       — Не волнуйтесь, я скоро прибуду! — как только Суджин сбросила вызов и обмотала шею шарфом, Джунхён вцепился в её руки. Телефон выпал, сама девушка вскрикнула, а потом поняла, что даже просить помощи не удастся — родители парня на работе. — Эй! Почему ты меня удерживаешь? Мне надо срочно бежать, Наён в больнице.       Су еле вырвалась, подняла телефон и попыталась прорваться к двери, но Ким не дал, оттолкнул, ударил по щеке, и девушка чуть не упала на пол, смотря на Чунджи с ужасом, будто бы он мог её убить. А может… он действительно мог её убить?       — Ты куда собралась? Я не разрешал тебе уходить, — произнёс Джунхён.       — Наша общая подруга в реанимации, а тебе так похуй? — Со удивилась, честно, она не думала, что за всё время Джунхён стал таким… равнодушным. Значит, в школе он притворялся, что дружил? Притворялся, что любил всех друзей? Какими же могут быть двуличными люди. — Точно. Ты бессердечная тварь, Ким Джунхён. Я разочарована в тебе. Давай расстанемся.       — Только через мой труп расстанемся, а ты не выйдешь никуда из этой квартиры, — проговорил Чунджи, и Суджин поняла — хоть умрёт, но выберется отсюда. Она не хотела, чтобы её удерживали насильно, нет, не для этого родители родили и воспитывали, и был только один способ выйти из этой квартиры — не через дверь, так через окно хотя бы. — Почему не раздеваешься?       Суджин вскочила обратно в комнату Чунджи, сознание моталось, будто в агонии, и вот уже девушка оказалась на подоконнике, а её парень наблюдал за тем, как она дёргала ручку окна. По стене рядом проходила пожарная лестница, и Со очень надеялась на неё прыгнуть, ухватиться, а не полететь вниз, чтобы там, внизу, на асфальте, распластаться месивом. Джунхён всё не двигался, а Суджин выпрямилась, готовая совершить прыжок.       — Ты идиотка? Слезай оттуда, — наконец-то сказал парень, скрещивая руки на груди. — Разобьёшься.       — Не разобьюсь.       И Суджин прыгнула.       Надо было видеть, как вытянулось лицо Чунджи, когда девушка исчезла с подоконника, оставляя после себя только грязные следы. Он подбежал к окну, выглядывая и видя, что Со, до этого вцепившаяся в металлические ступеньки, осторожно спускалась вниз. Он не знал, что сказать — молчал, потому что банально офигел от смелости Суджин, от её самоотверженности. А сама девушка в тот момент чудом не сдувалась ветром с лестницы, жмурилась, спускалась и понимала, что от неё такой смелости никто не ждёт. У неё просто не было выбора, что делать, только ветер подул сильнее, когда она была на последней ступеньке, и обледеневшие пальцы соскользнули, тело повалилось вниз, прямо на асфальт. Боль прошибла плечо, и только из-за этого Суджин поняла, что она всё-таки осталась жива, и потому вскочила на ноги, охая и ахая, побежала к остановке.       Ничего, всё равно в больницу едет, если что, вправят всё.       Суджин так и не поняла, что за ней практически сразу выбежал Джунхён, но она уже была в отъехавшем автобусе, когда парень подбежал к остановке, задыхаясь и проклиная всё. Ему никто не позвонил, ничего не написал, но не сказать, что он чувствовал себя брошенным и отвергнутым, просто было… странно, что всех созвали, кроме него. На самом деле, всё было намного прозаичнее — у госпожи Им просто не было его номера телефона. Возможно, и он бы сейчас ехал в больницу, но не сейчас, не сегодня.       — Госпожа Им, вы меня встретите? — пропыхтела в трубку Суджин. Плечо жгло, как огнём. — Или Йеджи?       — Йеджи встретит, я заполняю документы, хорошо?       У больницы Су высадилась через двадцать минут, практически сразу встречая Йеджи в пуховике нараспашку, и как только подруга коснулась руки, Су зашипела, как кошка, и поспешила в здание.       — Что с рукой? Всё хорошо? — Йеджи сняла пуховик, показывая, что она надела любимую толстовку — явно только что убежала с работы. — Я боюсь, что мы потеряем Наён. Пожалуйста, скажи, что всё будет хорошо…       — По ощущениям, я плечо выбила, — сказала Суджин. — Убегала от Чунджи через окно. Отпускать, пидорас, не хотел. Почему тогда, когда мы с ним только начинали отношения, ты не сказала, что он конченый?       — Я думала, он изменился, — Хван цокнула языком и остановила медсестру, которая была вроде бы ничем не занята. — Извините, можете помочь моей подруге? Она упала, сильно болит плечо.       — Сейчас позову врача.       Действительно — у Суджин оказался вывих, который поспешили вправить, и только после этого подруги оказались рядом с госпожой Им, которая обняла их и подвела к небольшому окошку, где еле-еле можно было увидеть реанимацию. Наён лежала под разными трубками и капельницами, врачи сновали рядом с её телом, как мухи, зашивали руки, следили за показателями и старались всеми силами спасти девушке жизнь. Йеджи, кажется, никогда не видела подругу такой безвольной и беспомощной, стало даже как-то страшно, неприятно, захотелось хоть чем-то помочь, но она не могла.       — Расскажите, что случилось, — сказала Су, когда госпожа Им уселась на неудобный стул возле реанимации. — Вы толком ничего не объяснили.       Женщина перевела дух:       — Мне позвонил отец Цзыюй, мы с ним до этого насчёт дочек пообщались и контактами обменялись, он и сказал, что… походу, его дочь пырнула мою, — у девушек одновременно побежали мурашки по телу, и они переглянулись. — Или же моя дочь сама себя порезала. Цзыюй говорит, что Наён сама это сделала. Как она очнётся, мы послушаем её версию. В общем… Господин Чжоу оплатит все больничные счета, чтобы я не пошла в полицию, и Цзыюй улетит то ли в Китай, то ли куда ещё, я так и не поняла. А моя дочка будет пока в больнице… если во время операции не будет никаких осложнений.       — А могут быть какие-то осложнения? — нахмурилась Йеджи, чувствуя, что даже в толстовке стало холодно. — У Наён же вроде никакой аллергии нет…       — На меня набросились врачи с вопросами, потому что в крови Наён были обнаружены наркотики.       У Суджин всё резко встало на свои места: следы от инъекций, странное поведение Наён, её отсутствие в школе и изменившийся внешний вид, который она пыталась скрывать. Ловко, конечно, она это сделала. Очень ловко.       — Это всё сука Цзыюй, — вдруг прошипела Йеджи и ударила кулаком стену. Госпожа Им была настолько шокирована её действиями и словами, что даже не стала делать замечания по поводу мата в речи. — Блядь, как же я её ненавижу, презираю, хочу её убить к чёртовой матери, чтобы никому жизнь не отравляла! Я думала о том, что она наркоманка, но кто её надоумил наркоту пихать в Наён?!       — Боюсь, всего этого захотела сама Наён, — прошептала Су, шокируя обеих собеседниц. — Или же Цзыюй её принудила.       Каждая нервничала — Йеджи ходила взад-вперёд, Суджин раскачивалась на скамейке, а госпожа Им беззвучно плакала. Ей было стыдно перед всеми: перед этими двумя девушками, перед врачами и медсёстрами. Она даже не могла ненавидеть Цзыюй и её родителей, по венам растекался жуткий стыд и не давал дышать. Суджин легонько похлопала её по плечу, прерывая самобичевание, и постаралась успокаивающе улыбнуться — вроде получилось, пускай у самой Су время от времени от стреляющей боли в плече дёргался уголок губ.       — Всё будет хорошо, я уверена, нам просто надо понадеяться и…       — И дождаться, пока Наён очнётся, чтобы поговорить с ней, — проговорила Йеджи. — Если она себя порезала, то ладно, можно не заявлять в полицию, но если это сделала та ёбаная психопатка, то я за себя не ручаюсь!       — Суджин? Йеджи? Госпожа Им? Что вы здесь делаете?       Голос Юны заставил всех обернуться и уставиться на неё. Её мама была рядом, спешно со всеми раскланялась, внезапно покраснела и пошла в сторону то ли туалета, то ли кофе-автомата. Её дочь осталась наедине с немного растрёпанными и будто бы даже уставшими тремя женщинами, что устали ждать окончания операции.       — Юна-я, я тебе звонила час-полтора назад, — сказала госпожа Им. — Наён сейчас в реанимации. Она была у Цзыюй. И либо та её порезала, либо она сама себя…       — Бог мой, я была на МРТ, извините, я не могла ответить, а телефон ещё не смотрела, — Юна с ужасом вытащила трубку и увидела около десяти пропущенных — от Феликса, Йеджи и госпожи Им. — Мне так неудобно, простите! Как я могу загладить свою вину?       — Если можешь, посиди с нами, расскажи, что ты тут делаешь, — Юна приземлилась по другую сторону от господи Им и сложила руки на животе. Да, пока там было ещё ничего не видно, но Шин чувствовала, что там кто-то уже есть. Кто-то очень любимый, крошечный. — Точнее, извини, какие результаты томографии… Если ты хочешь поделиться, конечно.       Поделиться было чем: Юна до сих пор сидела под впечатлением от процедуры, но, если честно, не хотела бы повторять. Потому и не рассказала ничего, что да как проходило, просто улыбнулась. Её упрашивать не надо — сама все свои тайны расскажет, только нужны хорошие слушатели, готовые ахать и охать на каждое её слово.       — Я уже несколько месяцев мучаюсь мигренями, — произнесла она. — Они бывают настолько сильными, что обезболивающее не помогает. Вот нам и выписали МРТ. Я бы и в прошлый раз попала, но не получилось. А теперь могу сказать диагноз, и меня, можно сказать, он радует, что ли…       — Почему радует? — ухватилась Йеджи — она хотела не просто утолить любопытство, а понять, почему же эта девушка с таким воодушевлением и позитивом говорит о возможной онкологии?       — Потому что моя опухоль доброкачественная, но неоперабельная, что жаль. Но я теперь буду наблюдаться здесь у врача…       Но относительное и очень странное счастье, повисшее в воздухе, было прервано стуком дверей о стены и пронзительным визгом приборов. Госпожа Им, нет, её материнское сердце всё чувствовало, всё чувствовало и уже заранее смирилось…       — Госпожа Им, сожалеем вашей потере. Вашу дочь не удалось спасти.       …но тело не смирилось, потому пронзительный крик убитой горем матери шаром покатился по коридору, проникая во все уголки больницы.