Скрышепад

Нервы руками трогаю, играю три аккорда, Конца и края не видно, а сердцу, сука, так больно. Три дня дождя, polnalyubvi — «Температура».

      Уён часто думал, что же такое свобода, что такое жизнь и как жить, если кажется, что от этой самой жизни тошнит, будто от протухшего продукта. Он решил, что жить в таком случае не надо, и пускай у него были хорошие братья и сёстры, отличные родители, но пришло и его время. Ведь уже прошёл год с того момента, как Шин Рюджин сбросилась с крыши.       Он много думал, как можно прервать собственную жизнь, и ведь действительно, есть чёртова куча вариантов, и множество предметов, которые помогут, есть у него дома, и это как-то совершенно не утешало. Он наблюдал за семьёй, за их общением, еле сам вплывал в разговор, а Соён постоянно бесилась, ведь братик её почему-то не слышит. Она психовала, отказалась вообще общаться с Уёном, и тот оставался один в комнате, вынимая блокнот из недр комода и начиная заново сочинять предсмертную записку. Всё же он понял одно — прощание должно быть лаконичным и для всех.       Потому в итоговом варианте было написано: «Никого в своей смерти прошу не винить. Друзей любил, семью обожал, просто устал жить». И положил во внутренний карман школьного пиджака, чтобы послание было под рукой в нужный момент. Он действительно любил всех своих родных, действительно ими дорожил, но пришло время уйти. Пришло время сказать всем «пока», потому что ему не смогли помочь — не обращали внимания на его состояние, психолог лишь усугубил положение, и Уён решил для себя, что пора. Пора кончать с этой жизнью, где он не чувствует себя ни счастливым, ни нужным.       — Я в школу, — проговорил Уён семье в последний раз в жизни, оборачиваясь в сторону родителей, а потом улыбнулся. — Всем хорошо провести время, пока.       Уён часто вёл себя скрытно, никому ничего не рассказывал о себе, потому ему было сложно. Кажется, только Сонхва-хён знал, что с ним «что-то не так», потому что голос Чона как-то неуловимо изменился, улыбка перестала показываться на губах, да и вообще он реже стал заходить к ним с Сонджи. Может, всё дело было в Черён, которая стала ухаживать за его дочкой, может, дело было в жарком угнетающем лете, которое выжигало дыхание и заставляло думать, что ещё чуть-чуть — и ты умрёшь. А может, всё потому что сразу навалилось на плечи, и хотелось хоть где-то чувствовать покой, но в тех местах, где Уён привык убегать от реальности, не имелось возможности успокоиться.       В школе сумбур, учителя, вечно спешащие куда-то ученики, и только Уён, кажется, спокойно сидел за партой, но мысли его были дальше, чем тригонометрия или же история Кореи. Раньше он был одним из самых активных учеников класса, его ставили в пример многим, кто не дотягивал до нужного уровня знаний, а с того момента, как Чон притих, умолкли и учителя, говоря о том, какой он молодец, что старается, в отличие от многих, которые просто молчат. Он стал таким же молчуном, как и многие, погрузился в себя, и одноклассники смотрели на парня, который порой даже пропускал уроки, прятался где-то в глубинах школы и сидел там, смотря в пол. Родителей по этому поводу не вызывали, да и не вызовут никогда, знают, что семья у него многодетная, нельзя тревожить мать, ведь она вся в заботах о детях. Разговаривали с самим парнем — говорил, вернётся, просто не мог подойти к классу, сидеть там бесполезный академический час, но к психологу идти отказался — а ничего не сделаешь, если ребёнок не согласен, силком не потащишь.       — Чон Уён, — классный руководитель, учитель истории Ким СокДжин, остановил парня, который безучастно сидел на скамейке в коридоре перед уроком, — пожалуйста, передай эти бумаги родителям. Ты вчера почему-то отсутствовал на последнем уроке, когда я раздал заявления.       — Извините, учитель Ким, — пробормотал Уён и взял листок бумаги. Посередине более крупным шрифтом было написано «заявление», а то до него и после — не столь важно, пусть родители почитают, как он им вручит. — Я был у медсестры. Живот разболелся. Потому не смог присутствовать на уроке.       — Сегодня у тебя всё хорошо?       — Да, я стал соблюдать диету со вчерашнего дня, так что всё хорошо.       Прекрасная ложь. Безошибочно сыгранное страдание от болей в животе на лице. Молодец. Тебе бы в актёры, Чон Уён.       Только он знал — Ким СокДжин почувствовал ложь сразу же, как подошёл к ученику, потому что тот ею пропах целиком и полностью, даже одноклассники обходили его третьей дорогой, чтобы не пересекаться, просто порой ему улыбались и спрашивали, как у него дела, но не вникали особо и уходили. Удивительно — хотелось какой-нибудь искренности напоследок, потому и пошёл наверх, на крышу, но там не оказалось Йеджи, которая обычно в такое время уже стояла и курила, чёрт, она же сегодня приходит к третьему уроку. Не было и Суджин, которая явно не отлипала от Чунджи, пускай синяки на её руках и порой даже лице виднелись всё отчётливей с каждым днём. Уён ухмыльнулся — что делать? Рядом нет никого. Он остался окончательно один, потому что их компания, кажется, полностью развалилась, и если даже он к кому-то подойдёт, то останется недопонятым.       У Йеджи своих проблем навалом: ссора с Юной, жизнь с учителем, которую приходится отчаянно скрывать, бросившие её в нужный момент родители и странная ситуация с Бомгю, которая закончилась избиением и побегом Чхве из дома брата. У Юны тоже есть проблема: беременность, а когда выяснилось, что у неё двойня, девочки, её жизнь будто бы стала невыносимее, ведь она практически кричала о том, что ей плохо, больно, да и Феликс вроде как не особо стремится стать отцом, постоянно находя отговорки, чтобы не быть рядом с ней. А Суджин и Джунхён… были бы учителя чуточку внимательнее, заметили бы нездоровое проявление любви у этих двоих, провели беседы, вызвали родителей, но ничего не делали, потому что знали — с родителями Суджин договориться нельзя, а родители Чунджи слишком мягкие.       Вот так и получилось, что в нужный момент, когда Уёну хотелось быть с кем-то, эти самые «кто-то» отходили по каким-то до одури важным делам.       Уён первое время после смерти Рюджин винил её во всём: в слабости, в том, что она его никогда по-настоящему не любила, лишь ненавидела и была рядом из жалости, потому что кому он вообще по жизни нужен, кроме родителей, которые постоянно подталкивали к нему лишнюю порцию еды и говорили есть. Даже для Йеджи он перестал быть другом, потому что она увлеклась учителем и будто бы перестала совсем обращать внимания на парней, а как стала с ним встречаться, так вообще будто бы всё перевернулось с ног на голову. Он любил её, недолгое время любил, на самом деле, но был готов оторвать голову любому, если он что-то не то скажет про девушку. Каким же глупым тогда был. Как же он ошибался, вливаясь в её компанию, влюбляясь потом в Рюджин, которая была одним сплошным триггером для любого молодого человека: вышла из психбольницы, старше на пару лет, а глаза невинные-невинные, как у ребёнка — ложь, она не невинная, раз пыталась уже свести счёты с жизнью.       Потому и осталась боль, потому и осталась ненависть. В этот момент Уён чувствовал некое единение с Рюджин, потому что она спрыгнула с крыши, а самому парню захотелось сделать то же самое прямо сейчас, потому что это единственный момент, когда он хотел быть на девушку похожим. Всё же она неплохая, весёлая, открытая, по крайней мере, была, пока не спрыгнула с крыши клуба на глазах Йеджи. Руки задрожали — юноша вспомнил последний их разговор, злобу, охватившую душу, и полное бессилие, потому что он ничего не мог поделать, никак не мог обернуть время вспять и поговорить с Рюджин, возможно, отговорить её от самоубийства.       Уён помнил, что Йеджи рассказала, что Рюджин назвала это «скрышепадом» и добавила, что это ещё повторится. Конечно, повторится — Шин-старшая стала спусковым механизмом, который затронет всех её друзей. Наён умерла, Суджин попыталась повеситься. А Уён спрыгнет.       Юноша взял в руки телефон, который до этого покоился в кармане штанов, и посмотрел на тёмный экран. Разблокировал, залез в контакты, нашёл номер Сонхва-хёна. Ему требовалось срочно поговорить — да, Пак говорил, что много работает и будет счастлив поговорить вечером, но сейчас ситуация особенная, а сообщением всё не напишешь.       — О, здравствуй, Уён. У меня как раз обеденный перерыв, что такое? — голос хёна не был уставшим, сегодня он будто бы наслаждался работой, да и вообще — с появлением Черён в его жизни будто бы прибавилось красок и радости. Женщины умеют создавать настроение, с ними расцветают любые мужчины, и даже такой карьерист, как Пак Сонхва, просто сдался и принял все лучи любви, которые появились у Рён.       — Хён, я бы хотел сказать… — от волнения Уён закусил губу. — Знаешь, я тобой всегда восхищался и буду восхищаться. Ты — пример для подражания, но… В общем, я прощаюсь.       — Что-то произошло? — насторожился Пак. — Всё ли хорошо?       — Да, всё отлично, — проговорил Чон, улыбаясь. — Просто мы с семьёй переезжаем, потому и хотел попрощаться, — послышался выдох Сонхва, и Уён про себя ухмыльнулся — он усыпил бдительность друга, и это хорошо. Он не собирался, как Рюджин, жечь мосты, не в его это стиле, он просто хотел сказать мягко «пока», чтобы на губах собеседника была только улыбка. Он же действительно всем желал счастья, кроме себя самого. — Пожалуйста, береги Черён-нуну и Сонджи. Они — самое дорогое, что у тебя есть.       — Но ты же на нашу с Черён свадьбу приедешь?       — Возможно, — сказал Уён осторожно. — Я желаю вам счастья, пожалуйста, будьте счастливы.       — Хорошо, господин начальник, — рассмеялся Сонхва, и у Уёна камень с сердца упал. — И ты тоже береги себя и будь счастлив, я надеюсь, что ты не забудешь своего хёна и будешь радовать его звонками. Только куда вы переезжаете? Будто бы в Китай…       — Во Вьетнам, — перебил его Чон. — Родители всё хотели, да не было возможностей. Теперь они есть. Буду учить вьетнамский язык, потом привезу Сонджи куклу Хань, а тебе с нуной на свадьбу шляпы Нонла. Ещё увидимся.       — Ещё увидимся. Удачи, Чон Уён.       Парень практически поверил в свою ложь, даже вообразил, как на каникулах будет работать на рисовой плантации, а потом покачал головой — не будет всего этого, он уже наполовину мёртв, вторая половина сейчас взойдёт на парапет. Для всех остальных, кроме Сонхва, дружбой с которым он дорожил, подготовлена одна большая записка, спрятанная во внутреннем кармане пиджака, и ещё бы дал кто сигару, как приговорённому к смертной казни, но Уён для себя и судья, и преступник, и тюремщик, и палач. Провёл суд, вынес смертный приговор, привёл на место казни, только глаза не завязал и молитву не прочитал. Чон и не молился никогда, и мысли не было, но сейчас прикрыл глаза и просто понадеялся, что друзьям не будет больно из-за его смерти. Это добровольный акт.       Но от ворот по школьному двору шла Йеджи в наушниках, а Уён уже не мог повернуть обратно, ведь переступил через парапет четырёхэтажного здания школы и сорвался вниз, поскользнувшись, без крика и даже единого вздоха. И кажется, даже мгновенно умер, ведь не услышал оглушающего крика Йеджи, что упала на колени рядом с его мёртвым телом, и просьбой прийти на помощь.       А Йеджи всё кричала, размазывая слёзы и тушь по лицу.       А Йеджи сходила с ума, потому что второй её друг решил полететь ласточкой с крыши прямо на её глазах.       Чхве Ёнджун оторвал руки Йеджи от мёртвого тела Уёна и закутал её в одеяло, что дали медики из подъехавшей машины скорой помощи. Конечно, спасать там было уже некого — дух испарился, тело полегчало на двадцать один грамм, а вот успокаивать — само собой. Йеджи громко плакала, случилась паническая атака, во время которой не смог помочь даже возлюбленный, а потом за дело уже взялись медики, разговаривая с ней и капая лекарства. Это всё видела Юна — как же ей это всё чертовски напомнило смерть старшей сестры, и пускай голова кружилась, а в животе двойня явно решила разучить польку, но слава богу, что подошедшая Суджин застала её состояние и увела в школу, где не чувствовалось атмосферы смерти и не была видна плачущая навзрыд Йеджи.       — Он… второй, — проговорила Юна, а потом помотала головой — не то. — Третий после Рюджин. Господи… Суджин, Суджин! Мне так плохо, у меня болит живот… Суджин! У меня идёт кровь!       По бёдрам что-то потекло, капая на пол, и Суджин с ужасом уставилась на то, как под ногами подруги оказались капли крови. Она не знала, что делать, куда кричать, куда звонить, но внутрь школы внезапно зашёл их классный руководитель с Йеджи под руку, и Со устремилась к нему.       — Господин Чхве! — Суджин заставила пару остановиться, и Йеджи устало посмотрела на подругу, а потом и на Шин, которая, держась за живот и укачивая его, садилась на скамейку, а её бёдра и ладони были окровавлены. — Господин Чхве! У Юны… У Юны кровь оттуда идёт, её срочно надо ко врачу, медики не уехали?!       — М-медики не уехали, — «что ты стоишь, иди к Суджин», — раздался шёпот взволнованной и взвинченной до крайности Йеджи, и заикающийся Ёнджун побежал к Юне, поднимая её на руки и понимая — это пиздец. Один ученик только что умер, вторая рискует умереть или же потерять двух детей. А может, в этот день произойдёт что-то ещё, что его окончательно добьёт. — Шин Юна, только не нервничайте, сейчас я отдам вас медикам, они вас отвезут в больницу…       — Ты должен будешь её сопровождать, пока родители не приедут, — быстро говорила Йеджи, не обращая внимания на то, что рядом были подруги, которым ухо резало обращение на «ты» к учителю. — Давай я позвоню её маме, назову больницу?       — Я буду рад, если ты так сделаешь, потому что, по-хорошему, в педнаправлениях не учат, что делать, если у одной из учениц пошло кровотечение… оттуда, — выдохнул Ёнджун и передал девушку медикам. — Она беременная, шесть месяцев. Кровотечение, скорее всего, из влагалища. Скажите, в какую больницу едем? Надо передать эту информацию её родителям, — получив название больницы и адрес, Чхве кивнул. — Я еду с вами, я её классный руководитель и обязан сопровождать до приезда родителей.       — А умерший мальчик? Кто-то связался с его родственниками? — раздалось «чёрт» от Ёнджуна, он торопливо взял телефон и набрал номер Кима СокДжина. — Его родителям тоже передайте, куда мы едем.       Йеджи не помнила, как звонила родителям Юны, как называла больницу, как её просили собрать вещи подруги: куртку и сменную обувь, чтобы родители забрали. Через пять минут они были у школы — забрали всё из рук Хван, предложив и ей сесть в машину, но девушка головой покачала, и так уроки у всей школы сорваны, и так все по домам разбредаются, а Йеджи ждала Ёнджуна, чтобы прижаться к нему. Рядом была Суджин, судорожно сжимающая её руку, рядом стоял Хёнджин, поглаживая по плечу, и Карина, которая осторожно поглядывала на Джунхёна, но Хван будто бы всего этого не чувствовала, не ощущала, и потому стояла до победного в холле, пока уже Чхве не приехал на общественном транспорте.       — Как Юна? — подскочила Йеджи к учителю, который с сомнением посмотрел на её друзей, а потом вздохнул. — С ней всё хорошо? А как малыши? Пожалуйста, ответь…       — С ней всё хорошо, — сказал Ёнджун. — Пожалуйста, успокойся, всё будет хорошо с Юной. И родители Уёна приехали быстро.       — Почему он спрыгнул? — спросила Суджин, оторвавшись от Чунджи и подходя к классному руководителю.       — Нашли записку в пиджаке, — послышался выдох — это Карина, которая потащила Хёнджина в другую сторону от собравшейся группы. Они были из параллельного класса и не хотели знать всего, что обсуждали Йеджи, учитель химии, Джунхён и Суджин. — Там он написал, что никого не хочет обвинять, всех любит и… просто продолжает «скрышепад».       — Он вспомнил то слово, которое сказала Рюджин, — Хван осела на скамью, и Ёнджун, не смотря ни на кого, опустился рядом с девушкой, приобнимая её за плечи. — Блядь… как же так получилось, что никто не замечал, что ему было плохо всё это время? Что же мы его хёну скажем?..       — Ты про Сонхва? — прошептала Суджин. — О, боже, Уён же работал няней у его дочки…       — Мы всё расскажем Черён-нуне, и она расскажет всё Сонхва-сонбэ, — сказал Джунхён. — У нас уроки отменили. Господин Чхве, мы, получается, можем идти по домам?       — Да, конечно. Йеджи, поехали, — Ёнджун совсем расслабился, взял девушку за руку и ласково потянул её к выходу. — Я довезу тебя до дома. У меня больше нет уроков, совещаний нет.       Спустя несколько дней состоялись похороны Уёна. Юна не пришла — она отдыхала в послеоперационной палате, радуясь, что не лишилась малышей, а остальные из компании друзей пришли. Присутствовал даже Феликс рядом с бледной Черён, а ближе к церемонии захоронения подъехал и Пак Сонхва, обнимая свою уже на тот момент плачущую девушку и произнося самую проникновенную речь, которую только слышали все присутствующие. Они действительно дружили, очень крепко, что потеря слишком сильно ударила по Паку. Он ведь действительно поверил, что они переезжают, а Уён ему соврал. Соврал, чтобы не делать больно.       Ложь во благо, которая не принесла блага никому.       — Он хотел воссоединиться с Рюджин, — сказала Йеджи, опустив голову. — И воссоединился.       — Давай помолимся за то, чтобы он был счастлив в новой жизни, — проговорила Черён. — В тот момент, как Уён умер, на другом конце света родился ребёнок, душа которого раньше принадлежала нашему другу. У нас поболит и пройдёт. А вот его семье ещё жить с тем, что их сын умер. Нам надо их поддержать.       — Да.       Страшно было смотреть на семью Чон. Страшно было осознавать, что один из их сыновей сбросился с крыши, и пускай написал в записке не винить никого, а больше всего — родителей, они винили себя и только себя. Не уследили, не смогли вовремя помочь, потому у отца теперь седые виски, а у матери из бережно уложенного пучка выбиваются седые волоски. Родственники старались друг друга поддерживать, но не получалось дать то тепло, в котором нуждались, не получалось представить жизнь без Уёна, мальчика, пишущего рассказы и подрабатывающего, чтобы не напрягать родителей с покупкой вещей или чего-либо ещё необходимого.       Без него теперь жизнь семьи Чон не такая полная.       — Спасибо, что были рядом с нами на церемонии, — сказал отец Уёна. — Ваша поддержка важна для нас. Спасибо, что при жизни нашего сына были рядом с ним. Теперь он будет рядом с вами навечно. В ваших сердцах. И в наших сердцах тоже. Всем спасибо.       Йеджи стояла, опустив голову, не слыша Черён, которая просила идти за ней, смотря на могилу Уёна и понимая, что виновата в этой смерти — всё же этот юноша с задорными глазами был её другом, которого именно она и притащила в компанию, сказав, что это будет отличная идея. А ещё Чон был влюблён в неё как-то, признался, но Хван сказала переждать пару дней — и действительно, влюблённость прошла, они даже потом смеялись из-за этого. Ну, подумаешь, просто подруга нравилась, зато потом он встретил Рюджин.       Это Йеджи познакомила Уёна и Рюджин. Вроде. Это они с её лёгкой руки начали встречаться. Вроде. А теперь он погиб из-за Рюджин. То есть из-за Йеджи, которая всё это заварила.       Какая же она всё-таки жалкая.