Скрышепад

Я падаю с неба сгоревшей кометой, Я лбом прижимаюсь к стеклу до рассвета, Твой смех на повторе в моём диктофоне И важное что-то ты просто не понял. Ночные Снайперы — «Секунду назад».

      Ёнджун очень редко созванивался с Бомгю, да и их разговоры были весьма короткими, несодержательными, и братья пускай и не ругались, но и не говорили ничего друг другу хорошего. Дела, как всегда, «хорошо», у девушек тоже всё порядок, в деньгах младший не нуждается, а старший не нуждается в новых нотациях по поводу Йеджи, которая сидела на кухне и курила, включив вытяжку. Она горбилась над плитой, ощущала собственную беспомощность со времени похорон Уёна, а потом тушила сигареты о запястье и выдыхала — да, от этого на краткое мгновение становилось намного легче, но эта свобода была мнимой, ненастоящей, потому снова курила, пила чай без сахара и плакала.       Ёнджун смотрел на свою девушку и понимал, что ей нужна помощь, но она отрицала, говорила, что ей никто сейчас не нужен, а потом она просто поспит — и всё пройдёт. Потом всё улучшится. Да, всё так и будет. В абстрактном будущем всегда хорошо, а самое лучшее место — там, где нас нет.       После одного из разговоров с Бомгю Ёнджун вздохнул, поправляя домашнюю футболку — недавно купил парные вещи для себя и Йеджи, но они ни разу не были на свидании, потому и носили футболки дома, а в парных штанах выходили на улицу, и то порознь. Он до сих пор удивлялся, как в школе никто не узнал, почему друзья девушки лишнего не болтают, почему нет слухов. Вспомнил свои школьные годы — все кругом сплетничают, пытаются выслужиться, кажется, потому и переехал в столицу, чтобы никто не осуждал заочно за глаза, и на встречу выпускников тоже не пошёл, чтобы не пересекаться с бывшими одноклассниками, не слышать их неприкрытую лесть. Он ведь в Сеуле, а они нет. Он ведь добился должности замдиректора в школе, а они… кассирами работали.       Резко стало тошно.       — Йеджи, — девушка вздрогнула, роняя окурок в пепельницу. От неё пахло сигаретами, страхом и меланхолией, и хотелось в ней утонуть, задохнуться и больше не выплыть на поверхность моря. Её мёртвого моря в глазах, что отчаялись видеть хоть что-то хорошее в жизни. Третьего друга похоронила за свою короткую жизнь — кто же будет следующим? — Пойдём прогуляемся? Сейчас каникулы, нас не должны увидеть вместе.       — Да, наверно, надо, — и девушка прильнула к груди Ёнджуна, выдыхая и ощущая на спине его руки. — Надо развеяться. А вечером я с Черён-онни еду на примерку свадебного платья. Она же к свадьбе готовится. Пошутила неудачно, что первенца назовёт Уёном, а Пак Сонхва потом чуть ли в депрессию не влетел. Да… в общем, я одеваться.       Со времени уезда Бомгю они так и не привыкли говорить в полный голос, порой шептали, порой просто говорили тихо, а потом прислушивались — нет, младший брат учителя не в своей комнате и даже не в ванной, он где-то далеко — адреса не сказал, куда уехал, даже Минджон молчала и говорила, что «оппа не велел говорить». А что тебе ещё не велел или же велел делать оппа? Йеджи злилась в какой-то мере, хотела поговорить с Бомгю, объясниться, узнать причины, почему он напал, но ведь не скажет — будет таить в себе, спрячет в коробочку и выкинет, потому что нельзя взаимодействовать с Хван.       Бомгю думал, что она хочет переспать с ним. Ошибся. Так глупо и грязно. Зато понял — возможно, хотел сам переспать с ней, и стало мерзко от самого себя, потому что она — верная девушка старшего брата, у которой проблем выше крыши, а он… просто ошибся. Просто дурак, идиот и ещё сотни плохих слов, которые только могут прийти ем в голову. А извиниться нет ни сил, ни духа, только страх перед братом, который тогда кричал на него как в первый раз, который просто понял, что пора Бомгю уходить.       Йеджи была готова за считаные минуты, не стала краситься, а на улице обняла руку Ёнджуна, держа глаза полузакрытыми, потому что устала, потому что хотелось хоть какого-то спокойствия. Оно было с её учителем, с возлюбленным, который по ночам обнимал её со спины, будил осторожными поцелуями, а в школе, когда никто не видел, сжимал её руку, пальцы, а в кабинете, где они были наедине, обнимал, успокаивая, говорил, что жизнь скоро станет лучше, но, кажется, лгал, потому что у Йеджи только мысли о смерти, о бывших сожалениях, о родителях, которые её бросили. Она ещё всё-таки маленькая девочка, вроде восемнадцать, а ещё в школе учиться год-два — и всё, совершеннолетие.       Только родители нужны даже тогда, когда человек совершеннолетний: выслушать, приголубить, обнять, сказать, что всё будет хорошо. Чхве Ёнджун не мог заменить Йеджи родителей, но разрывался от роли возлюбленного и мудрого отца, который направлял девушку. Он же старше и опытнее, ему можно верить, только… всё равно странно воспринимать её как опекаемую им девушку. Он не мог.       — Давай возьмём кофе.       Выпили кофе. Всё делали молча, будто так и надо, никаких разговоров, только безграничная забота и ласка, что не заметили в парке мачеху девушки, которая расширенными глазами смотрела на всё это непотребство и выхватила телефон, принимаясь сразу всё записывать на видео и фотографировать. Они целовались, они обнимались, что-то друг другу говорили, и Ынха зажимала рот руками, чтобы ничем не выдать своё присутствие. У неё теперь есть весомые доказательства совращения ребёнка, она хоть куда пойдёт с записями — в полицию, в школу, и окончательно испортит жизнь раздражающей Йеджи, которая убежала к своему учителю. Её жизнь не должна быть хорошей.       Она должна стать воплощением всего отвратительного, что только кроется в душе мачехи.       — Нам пора домой, — внезапно сказала Йеджи — затылок почему-то прожгло, как огнём, ударило, словно плетью, и девушка выкинула стаканчик из-под кофе. — Прямо сейчас. Мне тревожно, оппа.       — Опиши, почему тебе больно, — Ёнджун взял девушку за руку крепче: если произойдёт паническая атака, он будет рядом, он обнимет её, сделает всё, чтобы боль ушла. Много статей прочитал, выслушал мнение врачей, как избавить человека от истерики или паники, и знал, как помочь Йеджи, как утешить, успокоить. Он любил её, хотел избавить от дикой боли реальности, но порой делал хуже, потому что хотел помочь, а Хван не принимала помощи. — Не держи её в себе. Пожалуйста, расскажи, чтобы я не нервничал.       — Будто за нами следят, — рука затряслась, вспотела, и Йеджи устремилась прочь из парка, не оглядываясь — боялась, не могла повернуться, будто бы за ней гналась сущность из сонного паралича, которая всё равно схватит за горло и начнёт душить. Жаль, не знала, что это мачеха, которая закончила съёмку, ухмыльнулась и тоже удалилась, уже составляя план, как сделает падчерице и её учителю больно. — Это ощущается, будто шипы впиваются в затылок и шею, будто сердце хочет выскочить из горла и найти опасность, чтобы с ней сразиться.       — Но за нами никто не следит, — начал успокаивать её Ёнджун, но всё равно оглянулся, удостоверившись, что за ним никто не идёт, опасно сверкая глазами. — Ладно, я не буду спорить с твоими предчувствиями. Главное, чтобы тебе самой было комфортно…       — Мне не комфортно.       Пришлось даже такси вызвать — настолько Йеджи хотела домой, а в машине вообще начала плакать от нервов, говоря, что эта её жизнь отвратительна, потому что у неё явно столько диагнозов, что с зарплаты не покроешь всю сумму за таблетки. Ёнджун лишь грустно обнимал её, гладил, пытался переменить мнение, но не получалось, потому что то, что вбила себе в голову девушка, просто так не уйдёт, не исчезнет. Оставалось лишь обнимать её, а потом молча расплачиваться за поездку, вытягивая из салона Хван и обнимая её под тенью подъездного козырька.       — Что я могу сделать для тебя? — спросил Чхве.       — Любить, — проговорила Йеджи. Хоть и понимала — любви недостаточно.       — Это я и так делаю, может… есть что-то? — мужчина поцеловал девушку, она зажмурилась, а потом, разъединив поцелуй, покачала головой. Ничего ещё не было, просто люби — и этого будет достаточно. — Ты просто так говоришь, будто бы я тебя не люблю. Я люблю тебя больше всего в этой жизни, Хван Йеджи. Ты для меня очень важна.       — Ты для меня тоже важен.       А любишь ли?       — И люблю тебя. Сильно. Пошли домой.       Всё это было сказано как-то быстро, вскользь, будто бы «да, люблю, а теперь отстань», и Ёнджуну стало больно — он к ней со всей душой, а она же будто бы сейчас плюнула в его душу, растёрла слюну и улыбнулась. Но ладно, она просто перенервничала, просто захотелось как можно скорее оказаться в душной квартире, а потом досидеть на кровати до последнего дня каникул и с натянутой карикатурной улыбкой прийти в школу. Она же «счастлива» ходить туда, где почти не осталось друзей, а кто есть — практически помешался на чём-то. Она же «счастлива» приходить на крышу, лить слёзы и курить, разговаривая мысленно с Рюджин и Наён.       Йеджи нужна помощь. Правда, сама она сомневалась в том, что эта самая помощь точно нужна.       Вечером она действительно уехала к Черён, поцеловав на прощание оставшегося в одиночестве Ёнджуна, который сидел за компьютером и писал какой-то отчёт — работа не отпускала и дома. Она улыбнулась, ушла, и кажется, за тот вечер это была единственная брошенная улыбка счастья, потому что после она лишь плакала, благо не от горя, потому что хотела хоть кого-то из подруг увидеть в свадебном платье, а тут вышла Черён.       Они встретились непосредственно перед свадебным салоном, обнялись, а потом зашли внутрь помещения. С Черён рядом не было матери, будто бы она не хотела разделять момент покупки платья, будто не хотела вообще, чтобы старшая дочь выходила замуж. Конечно, она желала ей только счастья, полюбила и Пака Сонхва, который приехал как-то к семье с большим букетом для матери и подарками, чтобы расположить к себе всех, и его приняли, а когда увидели его малышку от первого брака, узнали, что он вдовец, так вообще сказали, что он — наилучшая кандидатура для Черён, на глазах которой тогда застыли слёзы, а малютка Сонджи хмурилась и говорила:       — Мамочка, не плачь, всё хорошо, я рядом.       — Я не думала, что ты так рано станешь мамой, — произнесла мама Черён, а та рассмеялась, потому что Сонджи взяла салфетку и стала стирать с её глаз слёзы. — Это так… трогательно… Пак Сонхва, пожалуйста, зови нас мама и папа и не стесняйся, приезжай чаще. Ты нам очень нравишься.       Агентство, конечно, не знало об отношениях Черён, зато одно желтушное издание написало, что участница NGBR вышла замуж и даже успела родить дочку, пока они в хиатусе — может, стоит группу всё же распустить, раз одна из участниц занялась буквально проституцией? Когда Джису скинула эту запись Черён, она разозлилась, нажаловалась на всё своему парню, а тот взял и подал в суд на журнал; процесс ещё шёл, но так как со стороны Сонхва был хороший адвокат, он дал стопроцентную гарантию успеха. Главное, чтобы агентство не вмешалось и просто жёлтой прессе не предложила денег, потому что тогда Черён не отмоется от позора и её будут все ненавидеть.       — В общем, я решила, что хочу что-то не особо пышное, с рукавами, и чтобы талию подчёркивало, — сказала Черён и зевнула — сегодня всю ночь Сонджи не давала спать, потому что мучилась от температуры — перегрелась на солнце, ведь они вчера и позавчера были на побережье. — Мне главное, чтобы ты со стороны посмотрела и сказала, что не так, что не нравится. Выберем платье, самое идеальное, оппа сказал, чтобы я не парилась по поводу стоимости, он всё оплатит.       Королевство платьев напоминало гардеробную первой леди, всё было таким красивым, с большими напольными зеркалами, что Йеджи боялась, как бы не упасть посреди этого великолепия в обморок. Глядя на свадебные платья, она почему-то не мечтала о замужестве, не думала о том, что выйдет замуж за Ёнджуна в будущем, не представляла их свадьбу, и стало горько от самой себя — неужели разлюбила? Неужели все те грёзы, что были, рассыпались, как песок из ведёрка неосторожного малыша на пляже? Неужели за всеми событиями, что произошли, она перестала ощущать такое чувство, как любовь?       Любовь Цзыюй и Наён закончилась смертью. Любовь Юны и Феликса закончилась беременностью, и ещё непонятно, станет ли Феликс отцом или сбежит. Любовь Уёна и Рюджин кончилась, как Рюджин спрыгнула с крыши. Любовь Суджин и Сана закончилась болезненным расставанием. Любовь Суджин и Чунджи болезненная и некрасивая.       А какая у них любовь с Ёнджуном? У учителя явно синдром спасателя: пытается вытянуть Йеджи из гущи проблем, а та всё сильнее зарывается в ил и говорит, что ей там вроде как хорошо, пускай это ложь.       Черён примеряла одно за другим платья, и когда Йеджи увидела её в идеальном (со своей точки зрения), она заплакала. Слёзы заструились по щекам, она пару раз всхлипнула, а потом улыбнулась — слишком уж Ли очаровательна, слишком уж Ли красива, и вот вроде бы совсем недавно познакомились, а уже замуж выдают, уже будет качать Сонджи как её мама. Вот у кого-то красивые любовные истории с хэппи-эндом, где женятся и растят детей, а такого хэппи-энда у Йеджи не будет никогда. Спасибо родителям, которые разводом разбили психику, игрой в пинг-понг, перебрасывая от одного к другому, дали понять, что она никому не важна. Возможно, Хван будет такой же родительницей, такой же мамой: сопьётся, не даст своему ребёнку жить, а потом чудесным образом исцелится и искать счастья, а ребёнок будет разбитым, как зеркало.       Зачастую дети повторяют судьбы родителей. Чью же жизнь выберет Йеджи: отца, который во всё горло в суде орал, что дочь ему не нужна, или же матери, которая предпочла искать счастья на дне бутылки?       — Ты такая красивая, — проговорила Хван, обнимая Черён, — и такая счастливая. Я тебе желаю только счастья, онни…       — Спасибо, Йеджи. Ты такая искренняя.       Искренность закончилась, когда они разошлись в разные стороны, выпив кофе в кафе неподалёку: Черён побежала на автобус в сторону дома родителей, чтобы там показать родственникам, что выбрала на свадьбу, а Йеджи опустила голову и пошла домой, почему-то не желая туда возвращаться. Слишком многое там произошло того, чего не хотелось помнить, но раз за разом в голове всплывало, а ещё ей дьявольски хотелось повалиться на кровать и заснуть, желательно, без объятий с Ёнджуном. Ей хочется побыть в одиночестве.       — Оппа, — они мылись, когда Хван посмотрела на него большими грустными глазами, — я хочу поспать в комнате Бомгю. Поверь, дело не в тебе, просто… просто сегодня хочу поспать отдельно. Ничего же страшного? Ты не обидишься?       — Нет.       Но внутри всё равно обиделся, скрыв все свои чувства за помывкой головы.       Йеджи плакала каждый день до конца каникул — она так и не переселилась из комнаты Бомгю обратно к Ёнджуну, а он не приходил к ней сам, не трогал за плечо, спрашивая, как у маленькой, что случилось, почему она плачет. Ничего не слышал, ничего не знал, видел утром лишь сгорбленную фигуру над пепельницей под вытяжкой и понимал, что теперь Йеджи будет именно такой: с красными глазами, растрёпанным пучком волос, с руками, на которых не заживали раны. Он предлагал как-то всё обработать, но девушка вырвалась с такой силой, посмотрела так дико, что он понял — не стоит.       Не стоит лезть к тигру, когда он очень слаб — будет защищаться до последнего.       Школа началась как-то неожиданно, как-то непонятно и скомкано, первые несколько дней Йеджи ходила с непонятным лихорадочным блеском в глазах и румянцем на щеках, из-за чего Юна прикладывала ладошку к её лбу и спрашивала, всё ли хорошо. «Да, всё хорошо», «Да, я в порядке» — вот что слышала подруга в ответ на заботу. Хван чего-то боялась, судорожно ждала, будто бы иголки, подставленной остриём кверху, но до осени ничего будто бы не происходило. И только в первых числах сентября случилось то, чего она на самом деле очень сильно боялась.       Потому что как только на перемене Йеджи увидела Ынху, выходящую из здания школы, её обуяла истерика, да такая, что пальцы пришлось насильно отлеплять от оконной рамы, а потом подхватить, чтобы девушка прошла в класс и села за парту. Неужели она вернулась? Неужели она снова пришла пакостить? И тут, будто бы назло, будто бы специально, по школьному радио раздалось:       — Ученица Хван Йеджи и учитель Чхве Ёнджун, пожалуйста, пройдите к директору.       От нервов Йеджи выблевала весь завтрак в туалет, умылась холодной водой и посмотрела на Юну, которая единственная сейчас была рядом, пускай после той ссоры они ещё толком не помирились. Та покачала головой, протянула руку и сказала, что будет рядом, но дальше приёмной её не пустили — секретарь остановила, преградив дорогу, покачала головой. А Йеджи зашла в просторный кабинет, где почувствовала себя настолько отвратительно, что готова была снова прочистить желудок снова, потому что рядом стоял такой же нервничающий и бледный Ёнджун, который не потянулся к ней рукой, не прижал к себе, даже не сказал, что всё хорошо, просто это по поводу того, что ты дома не живёшь у отца.       — За всю свою педагогическую деятельность я ещё ни разу такого не встречал, — директор покачал головой, и Йеджи ощутила, как онемели кончики пальцев, как в горле кто-то смял сухую бумагу. Неужели это о… — Но чтобы учитель и ученица были связаны не просто какими-то отношениями, но и жили в одной квартире! Спасибо одной госпоже, вашей мачехе, Хван Йеджи, которая всё мне показала и сказала, что вы попали под влияние педофила. Учитель Чхве, ваши оправдания?       — Господин Ким, — Йеджи буквально упала на колени, вся бледная, трясущаяся, а Ёнджун не мог ни слова вымолвить, будто бы голос сел, но на самом деле его прошиб такой страх, которого он никогда не ощущал, — господин Ким, это не то, о чём вы подумали…       Если Йеджи ещё могла сопротивляться, то её надо было добить.       — То есть вы хотите сказать, что эти снимки фотошоп, а все видео смонтированы или, как это называется, дипфейк?       А там их летние прогулки, записи из подъезда, когда Йеджи ещё жила у отца, фотографии, где они целуются… а там вся их жизнь совместная, благо без фотографий в постели, и беспомощность цветком распустилась в груди девушки, захватывая руки и бёдра, не давая двигаться. Это позор. Самый настоящий позор, от которого не отмыться. А ещё и Ёнджун молчит, хоть и мужчина, хоть должен её защищать!       — Мы не… мы не… — но даже сказать ничего не смогла, просто слёзы потекли по щекам, и сил хватило, чтобы подняться на подкосившиеся ноги, — господин Ким, это не то, о чём вы думаете…       — Слухи доходят и до руководства, Хван Йеджи. Ваши подруги слишком громко и буйно обсуждали вашу сексуальную связь с учителем Чхве. Вы понимаете, что это позор не только для вас, но и для нашей школы? Замдиректора, учитель химии, и его ученица. Вы что, подумали, что живёте в дораме? Подумали, что все будут только радоваться вашим отношениям?       Никто не будет счастлив. Ни Йеджи, ни Ёнджун. Мужчина всё стоял, не зная, что и сказать, а Йеджи же выбежала из кабинета, затем из приёмной и устремилась на крышу.       Это событие её разбило окончательно.