Скрышепад

Я не боюсь уже высоты, Я не боюсь уже дикой боли. Лёша Свик — «Луна».

      Слухи о Йеджи и Ёнджуне в школе появились давно, и над этим просто смеялись — ну да, вроде влюбились друг в друга, вот, ходят, краснеют, такие забавные и милые. Никто не знал о тех фотографиях из фотобудки, о том, какой пиздец происходил в жизни девушки — это было не столь важно, как-то, что господин Чхве переплетал пальцы с её, гладил по плечу и кидал взгляды. Она делала то же самое по отношению к нему: ласка, уважение, скромность — всё это было про них, и первое время даже учителя ничего не замечали.       А потом слишком громкая Юна решила всё обсудить с Наён и Суджин, и понеслось, потому что половина школы это услышала своими ушами, другая половина — от первых.       Ученики порой существа беззлобные, и мухи не обидят, и когда увидели Йеджи и Ёнджуна вместе, кто-то даже умилился, но никто не троллил. Незачем. Они вызывали у школьников лишь положительные эмоции, от них заряжались искрящейся романтикой, а потом…       Потом слишком громкая Юна очень уж подробно описала их первый секс, и тогда школьники насторожились. Видели Йеджи, буквально то в паршивом, то в хорошем состоянии, Чхве Ёнджуна, который имел привычку запираться с возлюбленной в личном кабинете, а потом они на виду у всех уезжали домой.       Слухи дошли до директора, но он сначала ничему не поверил и просто отмахнулся — это простые слухи, это ничто, это просто домыслы каких-то странных детей, которые грезят о том, чтобы и на них учителя противоположного пола обратили внимание. Каждый ребёнок был таким, а в девятнадцатом веке в разных пансионатах, в основном женских, конечно, среди воспитанниц было принято выбирать себе учительницу и окружать её вниманием, заботой, дарить подарки и томно вздыхать по ней. Вот так и получалось, что слухами земля полнилась, а поверил господин Ким только фактам.       Фактам, которые принесла на блюдечке с голубой каёмочкой Ынха, мачеха Йеджи, даже пустившая скупую слезу оттого, что девочка бросила её и папу и убежала жить к учителю, с которым спит. Да и в принципе, не просто спит — он её насилует жёстко каждый день, они даже сексом в их квартире занимались, девчонка притащила химика через окно! Ни стыда, ни совести!       — Я думаю, будет полезно подкрепить свои слова, потому что я, как честная женщина, не стала бы просто наговаривать на учителя — я педагогов уважаю, дай им бог здоровья, но он же насилует несовершеннолетнюю девушку, которая не скажет ничего сама, потому что боится его страх как! — и Ынха зарылась в сумочке, вскоре доставая телефон, включая его и находя галерею, которая была полна фотографий и видеозаписей с Йеджи и Ёнджуном. Со стороны посмотришь — просто фотограф и видеограф, вникнешь в суть — ужасный человек, который сейчас полностью рушил жизнь падчерицы. — Я просто хочу, чтобы вы приняли меры. Девочке нужны родители, а так как родная мать лишена родительских прав, для неё мама — я… Не знаю, может, ей внимания моего не хватило, но я всё делала, чтобы с ней подружиться!..       — Покажите лучше то, что хотели показать, — господин Ким сжал переносицу двумя пальцами. — Я верю, что вы всё делали, теперь с вам доказательства, в ином случае я вполне себе могу обвинить вас в клевете. Чхве Ёнджун — человек порядочный, и незачем на него наговаривать.       А в следующую же секунду его мнение переменилось, так как он увидел целующихся, будто бы отчаянно, Йеджи и Ёнджуна на видео из подъезда. Никто больше с такой причёской не ходит, как Йеджи, никто больше не обладает таким лицом, как Чхве Ёнджун, и директор похолодел. Под ударом школа, её репутация. Под ударом всё, что так долго строили. И если эта женщина, вся такая искренняя и насквозь фальшивая, где-то опубликует записи вместе с названием школы, то будет скандал, который не замнётся даже деньгами.       Господину Киму, как человеку, который привык затыкать рты именно денежными средствами, это не нравилось, как и женщина, сидящая перед ним и показывающая неприятные для него кадры. Насколько надо охотиться за детьми и так любить их, чтобы целоваться в людном месте? Смотреть даже противно было. А каково Чхве Ёнджуну? Такого только по статье увольнять без права преподавать — скольких ещё девчонок целовал, совратил, сколькие легли под него, сколькие пострадали из-за лап педофила?       В голове судорожно вертелись шестерёнки мыслей: двое из умерших девушек были из класса Чхве Ёнджуна, за них он отвечал практически головой, потому что они учётницы, как и Хван, мать её, Йеджи. Возможно, и Шин Рюджин, и Им Наён тоже были его жертвами, только они умерли до того, как правда раскрылась, а уж что было на самом деле, не волновало директора. Ему нужно было срочно найти козла отпущения, чтобы самому им не стать, и этим самым козлом стал подчинённый, замдиректора, химик, которого просто сместить с должности, уволить, растоптать и разобрать по частям, чтобы потом он собрался самостоятельно, только уже без поддержки школы.       По-хорошему, отправить бы всё в полицию, да только Ынха очень уж хитро улыбнулась, передавая все записи, и господин Ким ощутил ком в горле — не так уж и проста эта женщина, в ней ни добра, ни любви к Йеджи. Допустил мысль, что это поклёп, что всё нормально, на самом деле, никакой педофилии нет, просто это другая девушка, чересчур похожая на Хван Йеджи, а может, её клон, просто совершеннолетний, потому они настолько спокойно проявляют ласку и нежность при всех.       — Вызовите их, пожалуйста, на разговор, поговорите — мы так с папой ждём Йеджи домой, а она… просто убежала с этим учителем. Пожалуйста, поспособствуйте её возвращению в наше семейное лоно. Ей плохо с учителем.       Вопрос «а что вы сами сделали для ей возвращения?» встал поперёк горла — да ничего она не сделала, решив всё скинуть на школу, а директор не мог не подчиниться, когда его просили помощи, потому передал секретарю, чтобы она вызвала обоих — и Йеджи, и Ёнджуна. Было ошибкой вызывать их вместе по радио, надо было позвонить аккуратно учителю, чтобы тот взял ученицу и они явились на ковёр, но секретарь подняла бучу среди учеников, которые провожали бледную пару дикими глазами, не понимая, что произошло.       Лишь когда Йеджи в полнейшей истерике выбежала из кабинета директора, все поняли — произошёл пиздец. Никак иначе это нельзя было назвать.       Юна не успела остановить подругу, лишь схватила её за рубашку, разрывая рукав, но та вырвалась, как вольная жеребица, и побежала куда-то, а самой Шин было банально сложно и даже больно бегать. За ней никто не устремился, никто не смог побежать и помочь, а в это время в кабинете у директора Чхве Ёнджун бледнел всё больше, понимая, что из-за страха перед руководством не может пошевелиться. Директор был весомой фигурой в школе, он мог сам потеть только в те моменты, когда приезжала проверка, а сейчас он был красным от гнева. Гнева на Ёнджуна, которому доверили детей, который являлся хорошим химиком, но, видимо, в своей жизни перехимичил, решил, что он всемогущий, и вёл со своей ученицей не как с ребёнком, а как с женщиной.       А она, дурёха, возьми и влюбись.       — Какое главное правило педагогики? — спросил директор Ким, будто бы успокаиваясь, но внутри него клокотала ярость, внутри него бушевали океаны, сталкиваясь несовместимыми течениями.       — Не навреди, — проговорил Чхве непослушными губами.       Так его учили в педагогическом. Говорили выучить наизусть, так, чтобы от зубов отскакивало, чтобы каждый, кто был в теме, мог спросить — а ты ответить. Даже во времена обучения преподаватели могли подойти к студентам и просто так спросить, какое главное правило педагогики. Ответ «не рассказывать о бойцовском клубе» не подходил, над этим только смеялись и могли завалить на сессии, чтобы заставить отчислиться, но Ёнджун, прилежный студент, всегда отвечал правильно, закрывал экзамены на «отлично» и «хорошо», а теперь стал отвратительным учителем, потому что навредил.       И если медики, которые чтят ту же заповедь, действительно не могут навредить — это приведёт к неизбежной смерти пациента, то учителя могут немного нарушить её, потому что ученик не умрёт.       Только сейчас в голову Ёнджуна грохнула молнией мысль: чёрт, а Йеджи может умереть, потому что у неё налицо суицидальные мысли и суицидальное поведение. Ему стало страшно — не за свою шкуру, он и так уже принял судьбу, что его уволят, его затрясло от страха за Йеджи, к которой он не мог сорваться без разрешения, потому что перед ним человек опытнее, старше, его руководитель, который доверил детей, предложил работу и всячески стимулировал его, чтобы тот старался, работал, получал новые знания в предметной области и вёл документацию как надо.       — Вы понимаете, учитель Чхве, что вы навредили ученице Хван? — слова директора вновь бросили в пот, мужчина почувствовал себя маленьким и жалким, будто его, как в детстве, отчитывала мама на детской площадке, говоря, что нельзя разрушать куличики других детей. Химик дрожал, руки ходили ходуном, а кончик языка онемел, как при остеохондрозе, он подумал, что сейчас свалится замертво, но не умирал — обречён вечно на страдания в этом лимбе. — Я не знаю, почему вообще так получилось, что вас связала любовная или даже сексуальная связь, но, учитель Чхве, чем вы думали, когда на неё смотрели? Она юная девушка, которая должна влюбляться в ровесников, а не в мужчин старше себя.       — Господин Ким… она не виновата, что полюбила меня, — в висках стучала кровь, как пальцы по клавиатуре секретаря, — я не знаю, кто вам передал все записи и фотографии, но… это не то, о чём вы подумали. Йеджи было некуда идти в своё время, я просто предложил ей пожить у себя.       — То есть вы не знаете, что надо сообщать о таком в полицию? — голова у Чхве разболелась окончательно. — Всё эти фотографии мне прислала мачеха Хван Йеджи, — «чёрт» в голове Ёнджуна разбавило всех мошек, которые создавали гул и давление внутри черепной коробки. — Она хочет, чтобы я поспособствовал возвращению Йеджи домой. Вывод: вы её заставили жить у себя, я всё правильно подумал?       — Вы не правы! Она убежала из того дома, потому что мачеха издевалась над ней, хотела вернуться к биологической матери, но у той отобраны родительские права, она строит новую жизнь без Йеджи! Вы знаете, как на самом деле несчастлива эта девушка? Она плачет каждую ночь и думает, что я ничего не вижу и ничего не понимаю! — горячо воскликнул Ёнджун, а потом горло перехватило ледяными руками. — Блядь, Йеджи!       — Учитель Чхве, не выражайтесь, — проговорил директор, а увидев безумие в глазах мужчины, вздрогнул. — Что… что такое?       — Вы надавили на неё. Она остро переживает смерти своих друзей и показывала суицидальное поведение, — оба мужчины холодели, а Ёнджун отошёл к выходу из кабинета. — Вы… вы будете виноваты в том, что она скинулась с крыши, господин Ким. Её бывшая подруга Шин Рюджин назвала это скрышепадом. И если скрышепад повторится, это будет на вашей совести.       — Учитель Чхве! — но химик уже выбежал из кабинета, холодея от одной только мысли, что Йеджи уже лежала под школой.       Йеджи еле ползла по лестнице на крышу. Лёгкие и ноги болели от продолжительного бега, и только руки ещё как-то цеплялись за перила, поднимая бренное тело выше, только голова поднималась, чтобы увидеть, где эта самая дверь. На крыше же никого не было, когда девушка повалилась на пол, толкнув дверь, — будто бы знак, что надо делать то, на что решилась прямо сейчас. Не импульсивное решение — тщательно взвешенное, доведённое до квинтэссенции в кабинете у директора, где Ёнджун её не защитил, не вступился, а сейчас, наверно, отрицал их связь полностью, потому что ему не выгодно терять место работы. Он явно между работой в школе и ней самой выберет работу, потому что та приносит деньги, а она лишь нервотрёпку, смешанную с лёгким привкусом истерики.       Она перестала иметь значение не только для Чхве Ёнджуна, но и для собственных друзей, для остальных учеников, которые лишь смеялись вслед, когда девушка бежала к крыше. Её не примут никогда. Директор раскроет отношения прилюдно — совсем перестанут воспринимать, будут смеяться над ней и её отношениями, расскажет всем соседям, какая она шлюха, какая она сука, какая она совратительница. Какая она неблагодарная дочь, раз сначала лишила мать родительских прав, а затем убежала от отца — и нет, в причинах никто не будет говорить, что это мачеха её довела до истерики, побоев, криков, все будут жалеть взрослую женщину, работающую в больнице, потому что её падчерица неблагодарная, плохая, и вообще на неё, истеричку, проще всё повесить.       Хотелось умереть и не взрослеть, потому что со взрослением накатывает больше проблем, а то, что было в кабинете у директора, Йеджи восприняла как предательство. Предательство возлюбленным, Чхве Ёнджуном, которого она любила до дрожи, но, видимо, она не дорога никому в этом мире.       Рюджин, Наён и Уён умерли. Остальные заняты своими вторыми половинками. Отец находит утешение в мачехе и ни разу не спрашивал у самой Йеджи, как у неё дела. Мать строит новые отношения где-то далеко, ни разу не звоня. Если она не нужна даже Ёнджуну, человеку, который её вечно спасал, которого она сама любила до дрожи, нужна ли она самой себе?       Она и себе не нужна — зачем тогда влачить это жалкое существование?       Йеджи из последних сел взобралась на парапет и села, чувствуя боль, разрастающуюся в душе. Она плакала, пыталась хоть немного успокоиться, но не получалось. Достала телефон, глянула на часы — «прекрасное время, чтобы умереть», — но не спрыгнет, пока не напишет в заметках, которые оставит открытыми, всё, что думает обо всём. Предсмертная записка, чтоб её.       «Страшно умирать из-за любви. Не страшно умереть из-за позора. Только что если любовь и позор сейчас — это одно и то же? Я любила Чхве Ёнджуна, спасибо и ему за любовь. Я обожала своих друзей, жаль, что они все оставили меня. Я ненавижу своего отца, мачеху, свою маму — первые не дали мне тепла, вторая решила, что лучше найти счастье на дне бутылки, чем погрузиться в дочь, вникнуть в её проблемы и помочь. Не знаю, что ещё сказать. Наверно, только то, что я просто банально устала жить. Мне не нужна эта жизнь и я не хочу больше перерождаться. Целую и обнимаю всех тех, кого любила. К сожалению, уже не смогу никогда вас обнять».       Йеджи улыбнулась.       Так и надо.       У Ёнджуна всё перед глазами расплывалось, мир перед глазами кружился, когда он бежал из последних сил, прямо как Йеджи недавно, вверх по лестнице, а за ним на расстоянии следовала запыхающаяся Юна, которая боялась, что же произойдёт. Она не хотела нового трупа, нового мёртвого друга, но не смогла остановить Хван, когда та выбежала из кабинета, лишь рукав рубашки порвала, а теперь за ней бежал химик, не обращающий внимания ни на что, кроме собственного волнения, ведь даже директор не смог его остановить.       На ступеньке Ёнджун упал, разбивая колено, но потом схватился за перила, подтянулся и оказался прямо перед дверью на крышу, которую толкнул. Увидел Йеджи на парапете, поначалу выдохнул, а потом напрягся, потому что она плакала, её плечи сотрясались. И вдруг она поднялась на ноги и посмотрела вниз, потом вдаль и выдохнула, но ноги не занесла, но Чхве уже было пора действовать:       — Йеджи! — она обернулась — такая тонкая, невинная, зарёванная, с красным лицом и синяками под глазами, свидетельствующими и множестве бессонных ночей, о множестве невысказанных слов, о том, как же ей тяжело. Памятник отчаяния на берегу океана безумия. — Стой, прошу тебя, не надо!       Она улыбнулась — почему-то невообразимо мягко, как ангел, спустившийся с небес, и мужчина почувствовал поначалу облегчение — всё нормально, она сейчас бросится к нему в объятия, скажет, что это опрометчивое решение, что это просто импульсивный поступок, что у неё никогда не было даже мысли покончить с собой. Просто всё тщательно скрывала, никому не показывала, потому что самой было до одури больно, до одури тошно от себя и собственной слабости. Она наказывала себя, убивала сигаретами и ожогами на руках, но не получилось выжечь себя до основания, умертвить таким образом, и теперь можно убить себя по-другому, по-настоящему. Самостоятельно.       Эта осень убьёт двоих человек: Йеджи физически, а Ёнджуна — морально.       — Прощайте, учитель Чхве.       Она откатывала их отношения назад, откатывала, чтобы ему было не настолько больно, чтобы разъединить все талантливо сплетённые узелки любви. Он для неё — учитель, она для него — ученица.       И так будет всегда.       С этими мыслями и под музыку отчаянного крика Ёнджуна Йеджи ступила в пустоту, безвыходность и бесконечность, закрывая глаза, чтобы не видеть страданий возлюбленного, не видеть его слёз и других учеников, которые потом столпятся над ней, закрывая собой небо. Не мученица, не святая, просто очередная из проклятого класса Чхве Ёнджуна, в котором чересчур многое происходит, что его пора расформировывать и складывать легенды.       А Ёнджун смотрел на распростёртое тело внизу и оглушающе громко рыдал, сидя на крыше. Не мог прийти в себя, не мог понять, почему именно с ним это происходит.       Почему же так больно?       — Господин Чхве? — это голос директора, и в химике ничего не было, кроме злобного бессилия и ненависти, он, как собака, резко накинулся, схватил мужчину за лацканы пиджака крепко, со всей силы, что послышался треск ткани. — Господин Чхве!       — Это вы виноваты в том, что она сбросилась! — прошипел Ёнджун; его безумные глаза сыпали искрами, ему хотелось свернуть директорскую шею, чтобы тот ощутил глубину ту боли, что испытывал учитель. — Вы виноваты в её смерти! Я бы сам вас сбросил с крыши, жаль, что уголовка! Ублюдок, как вас таких земля носит? Как же ваша заповедь «не навреди»? Она не работает! Пора уже включать заповедь «не убий» — и вы её сами убили!       Злобное бессилие сменилось на истерическое безумие, и Ёнджун отпустил директора, подходя к парапету и смотря вниз, на распластавшееся тело Йеджи. Ветер трепал её распустившиеся волосы, юбка тоже колыхалась, а она сама была настолько неподвижной, что казалась нереалистичной, будто бы манекен сбросили, а сама живая девушка сейчас выскочит из укрытия, обнимет его и скажет, что это просто шутка.       Ведь шутка же, да?       Только сам Ёнджун почему-то стал в беспамятстве забираться на парапет, но его остановили сильные руки — это оказался Ким Джунхён, его собственный ученик, с красными глазами, а рядом была фигура Со Суджин, которая тоже тянула его за локоть назад, к стульям, чтобы усадить, успокоить. А вместе с ними была и запыхавшаяся Шин Юна, обмахивающая учителя, который, как и они, лишились самого дорого, что было в жизни.       Ещё одна подруга совершила скрышепад.       — Я любил её, — прохрипел Ёнджун, будто преступник, сознающийся в преступлении своим конвоирам, — жаль, что не смог уберечь.       — И мы тоже не смогли, учитель, — проговорила Суджин. — Мы все вместе не смогли этого сделать…