Жаль, сердце — не металл

Я измерял комнату шагами от стены и до стены, пытаясь подавить электрический шторм из хаотичных мыслей в голове и унять нервное покалывание в кончиках пальцев. Металл в медленном вальсе кружился вокруг меня, позвякивая и со скрежетом сталкиваясь меж собой, резко опадая на пол и вновь взлетая вверх, сцепляясь в кривые комки и зависая неподвижно, стоило мне хоть на секунду остановиться. Фабрика приглушённо скрипела и гудела в тон моему настроению, сбивчиво подмигивала мутными лампочками и грохотала поршнями, разгоняя по ржавым трубам живительное топливо и сжатый газ. Сквозь толстые кирпичные стены я касался её стальных костей и с лаской поглаживал по рёбрам-балкам, не осознавая до конца, кого я пытался успокоить: личный каменный лабиринт или всё же себя. — Блядь! — глухо зарычал я, не выдержав и зацепившись взглядом за выцветший портрет Димитреску на доске, что неотрывно следил выжженными глазницами за метаниями своего названного брата. Я наблюдал её гибель воочию и радовался как умственно отсталый ребёнок, едва не подскакивая на месте от восторга и трепета, когда гигантская мутировавшая тварь подыхала в муках и корчилась в предсмертной агонии на крыше башни, разбивая мощным хвостом вековую кирпичную кладку. Её отчаянный и злой крик разносился над крышами и, казалось, пронизывал сам воздух вокруг, выжигая кислород и заменяя его ядовитой смесью из неистовой ярости и чужой боли. А сейчас неуместное сожаление и тоска грызли меня изнутри, царапались и скреблись чумными крысами в грудной клетке, пачкая грязными лапами мою забившуюся в самый дальний угол душонку и совсем не подчиняясь какому-либо логическому объяснению. Я бы многое отдал, лишь бы ощутить, как ласкает слух — сладко и томительно до изнеможения — хруст её позвонков, а кожа под пальцами наливается лилово-синим, расходится сереющими трещинами лопнувших сосудов, что паутиной заползают на испуганное лицо, и в их запутанной вязи оно кажется ещё бледнее. Как медленно входит в её тело металл, рассекая плоть и внутренности, а стухшая кровь алым пропитывает атласное платье. Но светловолосая моль — как дружно мы всем «семейством» недооценили Уинтерса, — добралась до неё быстрее и, ловко увернувшись от нависшего над блондинистой головушкой дамоклового меча, обернула смертоносное оружие против его же владелицы, неосознанно выполнив одно из моих мечтаний. И — чёрт побери! — наверное, я ревновал. Нелепо и бессмысленно, терзая собственный разум скользкой и до безумия противной завистью за нарушенный в очередной раз план мести. Всё же старая шаромыга была моей сестрой, хоть и сводной, но до родного ненавистной, и должна была подохнуть от моей руки, перед смертью вспомнив про себя всё то дерьмо, что умудрилась причинить мне. — Дорогая сестрица, ты так скоропостижно скончалась, и это… мне жаль, — я резко замер, вновь вперившись глазами в старый портрет. В изгибе тонких губ, накрашенных неизменно алой помадой, навечно застыли презрение и чрезмерная аристократичная горделивость, вросшие непробиваемым панцирем в саму её суть. — Жаль, что я не прикончил тебя лично, сучка. Я сорвался с места и, поправив шляпу на голове, нырнул прочь из комнаты в полумрак коридора. Даже без света я помнил каждый переход наизусть, за годы жизни на фабрике мог воспроизвести в памяти каждый её уголок, каждую трещину в облупленной штукатурке, что плешивой шкурой покрывала стены моего обиталища. И хоть иногда я чувствовал, как нестерпимо давит потолок и камнем наваливается на плечи его иллюзорная тяжесть, но продолжал упорно сбегать и прятаться в её недрах, лишний раз стараясь не высовываться наружу. Мне требовалось срочно забить голову: чем угодно — неважно — сотым по счёту чертежом, тысячной записью в дневнике, лишь бы рассортировать по полочкам мысли, разложить их упорядоченными стопками в зависимости от набора исходных данных. И я свернул в сторону лаборатории, куда при возвращении на фабрику успел перетащить своих мёртвых подопытных. Царившая здесь прохлада мигом прокралась под одежду, но я не противился ей, позволив окутать меня полностью. Трупы лежали на металлических лабораторных столах, дожидаясь своей очереди, и я, скинув пальто, закатав рукава и натянув перчатки, стал стаскивать с них разодранные бронежилеты — стоило бы позже вспороть ткань и вытащить ценный металл, — попутно вываливая из карманов всё оставшееся содержимое. Ещё один армейский нож, несколько обойм для винтовки, набор экстренной помощи — совершенно бесполезный для кого-то с полнейшим отсутствием внутренностей и целых конечностей, — побитая рация. Рация! Я тут же принялся щёлкать кнопками, пытаясь оживить устройство, и оно поддалось на секунду, нервно мигнув желтоватым светом сквозь сетку трещин на экране, но тут же безжизненно погасло, хоть я всё же и успел выцепить глазами частоту канала. Наверняка все устройства вояк были привязаны друг к другу, и те могли отслеживать количество человек, подключённых к засекреченному каналу, однако идея тайно подслушать разговорчики псов Альянса показалась мне донельзя привлекательной. Разузнать о планах залётных, так несвоевременно вторгшихся в деревню, и вычислить их местоположение до того, как они начнут действовать — разумная пометка в списке моих предстоящих дел. Прочные кожаные ботинки отправились в угол лаборатории — воякам выдавали на диво добротное снаряжение, и разбрасываться хорошей обувью было не в моих правилах. В этом смердящем захолустье прикупить нормальной жратвы считалось уже чудом, а уж подобное и вовсе походило на королевскую роскошь. Примерю чуть позже — сейчас стоило бы поскорее покончить с осмотром и перейти к следующей стадии подготовки, пока бедолаги не стали неотвратимо портиться — не то чтобы мне впервые, но всё-таки со свежими работать было всяко приятнее. Я в несколько резких движений разрезал ножом остатки одежды, сваливая ненужные подранные тряпки прямо на пол, и, предварительно включив запись на диктофоне, начал ощупывать тела на предмет скрытых от глаз повреждений. Брюки оставил на месте, решив, что не стоит пополнению моей армии шастать по фабрике, виляя голым задом. — Итак, подопытный… — я на секунду призадумался, вспоминая нужный номер. Давать человеческие имена своим полумеханическим творениям я прекратил ещё полвека назад. — Допустим… А! Хер знает какой! Что ж, дружище, с моей лёгкой подачи у тебя будет абсолютно уникальный номер. — Кожа сухая, температура тела почти выровнялась до уровня окружающей среды, — я быстро и несколько скучающе прощупал уголки его рта и, оттянув веки, оглядел помутневшие белки глаз. — Началось трупное окоченение. Отекание крови в нижележащих частях тела, проявился, — я рывком перевернул мертвеца на бок, — гипостаз. Пятна тёмно-багровые, в области почек. Всё же разморозка после прогулки по заснеженному лесу и приёма воздушных ванн не пошла моим подопытным на пользу. Живот у мертвеца оказался подозрительно вспухшим и мягким, и я, тяжело выдохнув, уже представил, как буду вычерпывать из него застоявшуюся кровь. — Перелом шейных позвонков… прощупывается значительное смещение кости вперёд, — пальцы мои привычным движением скользнули от туловища к затылку солдата, прижимая кожу, и меня уж совсем не порадовало, что спинной мозг несчастного может оказаться повреждённым. — Хер знает какой, и чем же ты так вывел её из себя? Впрочем, не утруждай себя ответом, — я чуть улыбнулся ему: почти искренне и с некоторой долей понимания, — по здешним меркам ты почти здоров. Видимо, нежные руки Миранды посчитали, что бойцу стоило смотреть в ином направлении, например, того света. Сам Харон позавидовал бы её темпам переправки всех неугодных в мир иной и, сокрушённо заламывая руки в истерическом припадке, швырнул опостылевшее весло прочь, покинув свой тысячелетний пост. — А теперь, conserve pentru licani, твоя очередь, — я приблизился к его изломанному во всех местах товарищу, добродушно похлопав того по щеке. — Как самочувствие? Ничего не болит? Ты не стесняйся, представь, что я доктор. Навечно застывшее на измазанном кровью лице выражение страха и обречённости красноречиво ответило на мой вопрос. Я же невольно сравнил его с выражением лица Уинтерса, с каким-то необъяснимым довольством подметив, как в памяти мелькнул взгляд его светлых глаз: на мгновение злых, с плещущимся в них холодным упрямством, что пробивалось сквозь отчаяние и дикий ужас, и желанием рвать на куски любого, кто встанет на его пути. Притихшие мысли вновь всколыхнулись в голове и плеснули волной на скалистый берег моего непродолжительного спокойствия. Разум требовал бросить все дела и выползти из укрытия в поисках Уинтерса, пока тот, без оружия и медикаментов, не скопытился в одном из бесчисленных подвалов деревни, и моя единственная надежда заполучить союзника не затихла одновременно с его сердцебиением. — Ебучий, блядь, Уинтерс! Чтоб тебя стая ликанов в жопу драла! — я со всей дури треснул носком ботинка по стальной ножке стола, и тот жалобно скрипнул по каменному полу и от удара сдвинулся в сторону. Наверняка он забился в самый дальний угол, зализывая раны после схватки с Гигантской Стервой, и сейчас сидел там тихонечко, как напуганная мышь, раздумывая так же, как и я, что предпринять дальше. На какую клетку переставить фигуры в нашей шахматной партии уродов, чтобы не лишиться головы за единственный необдуманный шаг. Нелепое утешение привело меня в чувство, вставив на место соскочившие ржавые шестерёнки, и я, стиснув зубы, вернулся к своему прерванному занятию, рассудив, что поисками предполагаемого союзника я займусь после. — Ты это… Консерва, прости, что отвлёкся… Дела, понимаешь? Но, сдаётся мне, дружище, ты где-то растерял свои кишки? И сердце? — я с нервной ухмылкой заглянул внутрь криво вспоротой грудной клетки с приветливо торчащим в разные стороны частоколом рёбер и, поймав секундный лирический настрой, приглушённо спросил: — Draga mea, поведай, пожалуйста, каково это быть столь бессердечным? Труп, естественно, не ответил, но я и не ожидал от него философских пояснений, принявшись скоро осматривать его покалеченное тело, не забыв проверить, не сел ли заряд на диктофоне — многоразовый опыт восстановления заметок по памяти научил меня быть более внимательным. «Почему Миранда не помогла ей?» — вспышкой мелькнул в моей голове вопрос, а я в ответ с силой выкрутил руку мертвеца, и вывернутый сустав с мерзким чавкающим звуком встал на место. — Потому что она — сука, старый дурень, — резко сказал я самому себе. — Вот почему. Пирожочек, — обратился я уже к мертвецу, и мои пальцы нащупали выпирающую бугром под кожей кость его предплечья, — мамуля тебя об скалу хреначила, что ли? «Почему оставила самую верную погибать в одиночестве?» — сломанные и выгнутые в неестественном направлении пальцы солдата захрустели, словно подмёрзшие веточки под подошвой, когда я выпрямил их о поверхность стола одним движением. — Потому что, сестричка, ты ей и нахуй теперь не сдалась, — я вытер руки полотенцем и стал доставать из шкафчика полые трубки с катетерами на концах и бутыльки с вытяжками из местных трав. — У неё теперь есть милый сладенький младенец, закатанный в банки по лучшим деревенским традициям. Я шустро обтыкал спящую вечным сном двоицу со всех сторон трубками, чуть повозившись с главным пострадавшим и его разодранными в хлам сосудами, и подсоединил их к собственноручно собранному из говна и палок насосу для перегонки крови, чтобы обогатить её питательными веществами. Годы практики показали, что выкачивать плазму, а после повторно вливать её в труп — дело муторное и неблагодарное, а всеядная хрень вроде Каду после успешного сращивания с носителем прекрасно себя чувствует и в подобных условиях. «А папаша ей зачем, Гейзенберг?» — шелестнула противная мысль. — Откуда мне, блядь, знать, а? — рявкнул я, и голос мой отбился тихим эхом от стен лаборатории. — Отгрызла бы ему голову, как самка богомола — и делов. Папаша-то совсем непрост оказался, ему теперь палку в руки дай — и пойдёт по деревне чужие хребты считать. Может, потому и оставила, чтобы отбитая светловолосая бестолочь поубивала здесь… — я внезапно заткнулся так и не договорив. Простояв неподвижно пару минут, я медленно развернулся на пятках, влил в приёмник насоса необходимый раствор и выставил таймер. А после будто заторможенный сцапал пальто, вышел из лаборатории, бросив напоследок «отдыхайте, грибочки», и побрёл в задумчивости в сторону оружейной. — Да херня какая-то! — ноги сами вывели меня на нужный ярус фабрики и так же, словно не подчиняясь моему контролю, затормозили у обшарпанной двери оружейной. Я, с силой толкнув дверь, вошёл в комнату, рассеянным взглядом оглядывая шкафы.  — Кто он такой вообще? Подумаешь, промариновался в болотах и выполз на белый свет. И что человечишка сделает против самого сильного из Лордов? — я раздражённо принялся рыться в вещах, выуживая из горы снаряжения старую холщовую сумку, и поспешно стал забрасывать в неё всё, что могло бы мне пригодиться в непростом деле склонения Уинтерса на свою сторону. Заявляться к будущему союзнику без полезного гостинца — дурной тон. — Малыш, ты наверняка ему понравишься, — горделиво оглядел я начищенный до блеска дробовик с фамильным клеймом дома Гейзенбергов и с нежностью огладил цевьё оружия, на которое убил целый вечер, доработав его так, чтобы то ложилось в ладонь как влитое. У меня подобного добра полфабрики, а отчаянному оно пригодится, да и сгладит впечатление от нашей первой и не самой радушной встречи. Закинув в сумку ещё коробок с патронами, я взвалил её на плечи и направился на выход. — О! Лорд Гейзенберг, рад видеть вас в добром здравии, — едва завидев меня на тропе, ведущей в центр деревни, Герцог расплылся в стандартной слащавой улыбке и сложил пухлые руки на необъятном животе. И как у него только пузо зимой не мёрзнет? — Желаете что-нибудь продать или же приобрести? У меня новая поставка электронных компонентов, уверен, вам что-нибудь да придётся по вкусу. Или же могу быть вам ещё в чём-то полезен? Злыдень прикатил свою развалюху и пристроил её прямо на середине моего маршрута, словно уже заранее знал, что я буду проходить мимо и не упущу случая сказать пару ласковых в качестве приветствия. — Можешь, — буркнул я и ткнул сигару в зубы, — если завалишь ебало с этим вот своим самым и скажешь мне, не пробегал ли тут некий Итан Уинтерс. — Извольте, не в моих правилах разглашать информацию о клиентах, — Герцог следом за мной потянулся к карману и вытащил золочёный портсигар. — Клиент, значит? — я чиркнул зажигалкой, подкуривая сигару, и не спеша затянулся, позволяя густому сизому дыму заполнить мой рот. — А если хорошо подумать? Тебе ведь ещё нужны колёса на повозке. Герцог ухмыльнулся и в вопросительном жесте чуть махнул рукой, а я, решив показать благосклонность и задобрить паскуду-торгаша, отправил ему зажигалку. — Я уж думал, вы от неё избавились, — он покрутил в ладони вещицу и пухлым пальцем огладил узорную гравировку на корпусе. — Хотя жаль было бы… Всё же она досталась вам… — Зубы мне не заговаривай, паразит, — оборвал я его заунывные ностальгические бредни. — А вы с какой целью интересуетесь? — Герцог поднёс кончик сигары к пламени и медленно покрутил её вокруг своей оси, дожидаясь, пока та не начнёт тлеть. В чём мы с ним сходились — так это в хорошем куреве. Возможно, потому, что подсунь он мне какую-либо дрянь за баснословные деньги, лишился бы не только колымаги, но ещё и конечностей. — Скажем так, у меня личный интерес. — Боюсь, что мистеру Уинтерсу сейчас не до ваших интересов. Совсем недавно он наведался к достопочтенной леди Димитреску и получил от неё нечто ценное, что, впрочем, отнюдь не обрадовало его. — Подожди, так он таки грохнул Мисс Гигантскую Сраку? — я изобразил притворное удивление, но всё же едва не присвистнул, почувствовав повторный прилив — гордости? — за белобрысого дурачка. — Вам ли не знать, Лорд Гейзенберг, — лукаво протянул Герцог. — Не пизди, проныра, я там мельком проходил, и то, когда мелкие гадины его схватили, думал, что там же его за хер и подвесят. — Что же, — он сочувствующе развёл руками, — как бы прискорбно ни было, но дом Димитреску пал. — Да-да, толстяк, я прямо весь обрыдался, шёлкового платочка не найдётся, слезу утереть? — почти равнодушно фыркнул я. Завались ещё замок, рассыпавшись на мелкие камушки и погребая под собой всю полуразложившуюся мерзость, что обитала в подвалах Димитреску, вместе с её вином из девственниц — и можно сказать, деревня станет более пригодной для жизни. — Лорд Гейзенберг, — хитро ухмыльнулся Герцог, — возможно, я смогу хоть на минуту приглушить вашу боль по покойной сестре? У меня есть отличная наливочка по новому рецепту… — И чего ты молчал, старый пройдоха! — я шустро стащил с деревянного ящика корзину с овощами и отставил в сторону, а после плюхнулся на него пятой точкой и вопросительно уставился на толстяка: — Ну, чего застыл? Я жду утешений. Герцог коротко усмехнулся, бросив на меня быстрый взгляд, грузно развернулся всем телом и, отодвинув потрёпанную занавеску позади себя, достал из закромов повозки бутыль с мутной зеленоватой жидкостью и серебряный поднос с парочкой стаканов. Торгаш плеснул алкоголя на три пальца, взял стакан, а остальное выставил прямо передо мной. — Вздрогнем, — выдохнул я и одним глотком выпил всё содержимое. Вязкий алкоголь приятно обжёг язык и потёк по горлу, согревая его изнутри пряной травянистой горечью. — Крепка, чертовка, — я шумно занюхал спиртное рукавом плаща, — так что, скажешь, куда Уинтерс поскакал? — Матерь Миранда слаба, — внезапно произнёс Герцог. — Матерь Миранда слаба, — в точности повторил я его слова. — И к чему ты это ляпнул? — Возможно, ваш предполагаемый союз с мистером Уинтерсом не такая и дрянная затея, Лорд Гейзенберг, — Герцог подлил в мой стакан новую порцию наливки. — Потому что и сами понимаете, победить Матерь даже в таком состоянии до церемонии вам не хватит сил. А она не явится из укрытия, пока не накопит достаточно ресурсов. Я задумался на мгновение. Ресурсы копит, значит? Ради этого пернатая сука натравила зубастую шваль на местных, подчистую выкосив деревню? — Всё-то ты знаешь, шельмец, — хищно сощурил я глаза, затягиваясь сигарой. — Доложишь моей мамаше теперь? — Лорд Гейзенберг! — торгаш возмущённо всплеснул руками. — Да простят древние короли, какого же вы мнения обо мне? Я, напротив, рад помочь вам! Век правления вашей матери должен рано или поздно подойти к логическому концу, — он склонил голову набок и улыбнулся уголком рта. — Вижу, вы принесли нечто занятное для мистера Уинтерса? — Дерьмовая у тебя помощь, — огрызнулся я, но всё же потянулся к сумке, вытаскивая из неё дробовик и выкладывая на прилавок. — Какой красавец! — Герцог так и сяк повертел оружие, рассматривая со всех сторон. — Только не уверен, — дробовик с глухим стуком бряцнулся о деревянный прилавок, — что Итан оценит его по достоинству, учитывая ваши с ним взаимоотношения. Деликатность, мой Лорд, в сем деле требуется ненавязчивость и деликатность. Я от души чертыхнулся. — Вот и всучи ему деликатно цацку за бесценок! Зная тебя, бесплатно ведь всё равно не отдашь. Сестрицу он вальнул и долго сидеть затаившись не станет, припрётся за стволом и побежит собирать пазл из милашки Розы. Распишешь блондинке в красках, какой я весь распрекрасный, а я, так и быть, поброжу неподалёку, дожидаясь удачного момента. — Лорд Гейзенберг, — Герцог с внезапной серьёзностью посмотрел мне прямо в глаза. — Мистер Уинтерс пару часов назад уже посетил мою скромную лавку и, закупившись боезапасом, решил навестить Донну. К слову, расплатился он телом вашей покойной сестры. Ах, я был так восхищён! Какие изгибы, какое превосходство формы, заключённое в чистейший кристалл! Желаете взглянуть? — Всегда подозревал, что она старая путана, — брезгливо скривился я, хряпнул разом алкоголь в стакане и отбросил окурок сигары в сторону. Из моей забитой ненужным хламом башки совершенно неясным образом улетучилось напоминание о том, что я самолично втихаря развешивал по деревне камеры, и отследи заранее Уинтерса, напрочь бы избавил себя от излишней беготни. — Ладушки, толстяк, пойду обратно на фабрику, дел невпроворот. Оружие оставь у себя — гулянка за мой счёт. — Удачи вам, Лорд Гейзенберг, — с приторной вежливостью склонил голову Герцог. — Помните, деликатность, только деликатность. — Ага, — буркнул я через плечо, стараясь скрыть от торгаша разочарование своей же глупостью. Да. Естественно, никуда я не вернулся, а, едва скрывшись от глаз Герцога за ближайшим поворотом, пошагал в обход к дому Донны. Тревожное предчувствие хлёсткой плетью подгоняло меня вперёд и в секунду растворилось туманной дымкой, как только я, не пройдя и половины пути до особняка Беневьенто, заприметил живого, но весьма потрёпанного Уинтерса. Выглядел папаша… хуёво, мягко говоря. Он, шатаясь, словно сухой ковыль на ветру, брёл по дороге, едва переставляя ноги, и даже не обратил внимания, когда я приблизился почти в упор и остановился прямо перед ним. Бледное лицо, покрасневшие глаза и расширенные до предела зрачки, глядевшие куда-то вдаль сквозь меня, не оставляли сомнений, что белобрысая зараза словила нехилый приход от волшебных травушек Донны. В одной руке Уинтерс до побелевших костяшек сжимал окровавленные ножницы, а второй до хруста стискивал фарфоровую шею Энджи. Заляпанная противной слизью и подранная во всех местах куртка ясно говорила о том, что Уинтерса в особняке Беневьенто ожидал отнюдь не радушный приём. Впрочем, сомнений у меня не было: раз блондинистая голова вышла почти целой из схватки, в моих запутанных родственных связях отсекли ещё один криво сплетённый узелок. Я поправил сползшую до самого предплечья лямку его рюкзака и потряс бедолагу за плечо: — Приём! Земля вызывает Америку! — А! — вновь пошатнулся он, с трудом пытаясь сфокусироваться на моём силуэте. — Ты… тот патлатый мудила из сучьей семейки. Развейся нахуй. — Я мог бы оторвать тебе голову одной рукой, — из моего рта вырвался недовольный угрожающий рык. — До сих пор не оторвал же, — Итан обошёл меня по кругу и потопал дальше, раз за разом запинаясь о торчавшие на тропе древесные корни и отчаянно пытаясь придать непослушному телу более-менее вертикальное положение. Я двинулся за ним и едва не хлопнул себя по лбу. И как это беспечное человеческое недоразумение умудрилось угандошить двух моих сестёр и не подохнуть в первые же пару минут? — А знаешь — почему? — хохотнула блондинистая бестолочь. — Ты — не существуешь. Ты — мираж, глюк в моей голове, фантазия, плохой сон, — в голосе его затесалась нотка неприкрытой грусти, — я сплю и не могу проснуться. Моя дочь мирно дремлет в колыбели, и ничего этого нет: ни вшивой деревни с тварями, ни странной дамочки в рясе, и даже твоего ебала нет. Не знаю, что подмешала ему молчаливая кукольница-наркоманка, но надышался он знатно, с каждой секундой всё сильнее скатываясь в горячечный бред собственного разума и выдавая поток бессмысленных речей. И не прекращал вываливать дерьмо, скопившееся в голове, до самой деревни. Я периодически сносил найденной на обочине железякой бошки тварям, выползавшим в своей излюбленной внезапной манере из-под земли, и старался ржать потише, когда светловолосая зараза, едва справляясь со своим же языком, выдавала очередное витиеватое ругательство в сторону Миранды. — …а потом явлюсь на сраную фабрику и вставлю тому очкастому по самые яйца… Пусть только дождётся… — проворчал он, протирая плечом покосившийся забор и цепляясь пальцами за подгнившие доски. — Охуел? — брови мои поползли вверх от подобной дерзости. — Гляди, чтобы тебя самого там не нагнули. — Заткнись, чёртов глюк, — фыркнул Уинтерс, — и почему я вижу тебя, а не какую-то грудастую красотку? — Уинтерс, детка, тебе бы проспаться, — почти заботливо проговорил я через сцепленные зубы, а после подхватил его под локоть и потащил к ближайшему уцелевшему дому. И это бесполезное существо с заплесневевшим мозгом я определил в союзники?! Да какого, блять, хрена всё не так, как надо?! Желание скормить одурманенную блондинистую моль ликанам ехидно зашептало в моей голове, потирая когтистые лапки, но я пинком под зад отогнал его подальше, вспомнив напутствия Герцога про деликатность и неуместную живучесть моей матушки. А ещё то, как Уинтерс на чистом кураже и почти голыми руками пришиб вторую мою сестричку. Что есть — то есть. Достойный кандидат в союзники в пределах одного отдельно взятого дурдома. Я ногой толкнул дверь, чуть не снеся её с петель, и рывком впихнул почти бессознательного Итана внутрь дома. Тот запнулся о порог и рухнул на колени, сдавленно прошипев бессчётное ругательство, и рассеянно оглядел пространство вокруг. Я резко дёрнул его за шиворот, поднимая на ноги, и поволок к стоявшей у стены кровати. — Пусти меня… мудак, — забрыкался он в моей крепкой хватке, смешно размахивая руками. — Мне надо спасать Розу. Мёртвые боги, я словно загулявшую девку с попойки тащу! Я швырнул Уинтерса на кровать, выдрав-таки из сжатых пальцев трофеи и набрасывая на него прохудившееся и слегка отсыревшее шерстяное одеяло. — Сам заберёшь свою Розу, как на фабрику явишься. Спи давай, — ладонь моя с силой вдавила его голову в подушку, — бестолочь ходячая. И он вырубился. Резко, как по щелчку, провалился в сон, и лишь чуть подрагивающие ресницы выдавали, что разум его так и продолжил свои хаотичные метания из-за наркотического опьянения. Волосы Уинтерса, заляпанные кровью и слипшиеся с одной стороны из-за непонятной вонючей слизи, торчали забавным хохолком вверх, и я едва успел отдёрнуть пальцы, чтобы не пригладить их. «…деликатность, только деликатность…» — насмешливо раздался голос Герцога в мыслях. «На хуй иди», — отчеканила моя врождённая вежливость. Я зашагал по дому туда-сюда, заглядывая в шкафы и высматривая нужные мне вещи. Найдя на одной из полок старую записную книжку, я вырвал из неё лист и тупым карандашом быстренько накарябал на бумажке признание в любви — зачеркнуто — приглашение посетить мои скромные владения, а после оставил его на прикроватном столике, надеясь, что Уинтерсу хватит бдительности заметить послание и осознать, кому он обязан сохранностью своих конечностей. Чуть поразмыслив, в шухлядку пониже забросил аптечку и пару пачек патронов, решив, что они ему наверняка пригодятся, да и, дам руку на отсечение, блондинистый первым же делом попрётся к нашему деревенскому барыге сдавать трофеи. А тот ненавязчиво натолкнёт Уинтерса на мысль о сотрудничестве со мной и вручит полезную штукенцию с красноречивым фамильным клеймом. Превосходно. Я ухмыльнулся, радуясь, что всё же не растратил бездарно остатки логики, и, бросив последний взгляд на доходягу, уже вовсю посапывающего на кровати, выбрался на улицу, заперев дверь на щеколду изнутри. — Храпи потише, сладкий, — хмыкнул я, — если не хочешь лишиться филейной части. Куда деть остатки барахла в сумке, я придумал сразу же, как только прошёлся по двору и в хозяйском сарае обнаружил початую банку с яркой жёлтой краской. «Ненавязчивость и деликатность, мой Лорд», — вкрадчиво шелестнул знакомый голос.