Жаль, сердце — не металл

— Ебучий алюминий! — я на добрый десяток секунд впал в самое настоящее отчаяние, вцепившись пальцами в свои же волосы и стянув их с такой силой, что в макушку резко кольнуло и расползлось премерзкой ноющей болью вниз по затылку. — Да какого чёрта! Последний час я занимался только тем, что наблюдал по камерам за светловолосой заразой, попеременно шипя сквозь зубы ругательства и пытаясь вернуть к жизни расхераченную мной же панель управления, что отвечала за передачу сигнала на сеть громкоговорителей, в неком подобии порядка натыканных по всей деревне. Внемля совету Герцога, бесцельно ходить по пятам за Итаном я не стал, но нетерпение и желание склонить возможного союзника на свою сторону, пока тот не скопытился где-то в вонючей канаве, шелушащейся корочкой чесались меж лопаток, и я еле сдерживал себя, чтобы вновь не выскочить на морозный воздух, и старался занять руки делом, а голову мыслями. Те скакали в черепной коробке неуловимыми солнечными зайчиками, словно вместо Уинтерса я испробовал на себе весь арсенал наркотических вытяжек Донны. Разобранный пазл в голове, однако, постепенно обретал очертания целостной картинки, и я, в попытках выцепить из хаотичной пляски мыслей недостающие элементы, всё больше убеждался в собственной — казалось бы — бредовой теории связей и логичности действий моей мамаши. — Да заработаешь ты или нет? — я раздражённо прощёлкал клавишами на панели, и та отозвалась лишь тихим гудением и потухла. Честно говоря, от меня уже ускользало понимание, на кой ляд я дрочу эту хренотень и стоит ли мне вообще таким образом связываться с Уинтерсом. Потому я смирился с тем, что мне просто необходимо что-то делать, пусть и совершенно бесполезное. Старьё ни в какую не желало мне поддаваться — лишь порой попискивало и искрило в местах соединений разорванных проводов, и я — спустя минут тридцать унылой ебли с ним — едва не оставил вторую вмятину на металлическом корпусе, но вовремя остановился, припомнив себе о печальной судьбе уничтоженных ранее средств коммуникации и дальнейшей мозготрёпке при их полнейшем отсутствии. Чёртовы громкоговорители мне довелось самолично присобачивать по приказу Миранды ещё несколько десятков лет назад, когда достопочтенной матушке неожиданно и довольно ощутимо стукнуло лбом об косяк сделать полусредневековое поселение более современным, позволив местным остолопам слушать её бесполезный псевдорелигиозный трёп не слезая со своих деревянных телег и не высовывая носов из покосившихся хибар. Следом мамуля пожелала ещё и слышать своих подданных, а после и вовсе — притащила моток кабеля и здоровенный ящик камер, треть из которых я под шумок внезапно возникшей технологической революции благополучно утащил на фабрику, со щенячьей радостью развесив их по углам своего обиталища из стали и камня. Великолепнейший план Миранды большим успехом не увенчался — чему я совсем не удивился, — и деревенские тупицы лишь испуганно пригибали головы, стоило им уловить краем уха равнодушно-мелодичный голос Матери, разносившийся по селению. Они тут же падали на колени, фанатично заламывая руки, и в благоговейном трепете бубнили бесчисленные молитвы своей жестокой белокурой покровительнице. Унылое кино об однообразной деревенской жизни вскоре знатно приелось мамочке, и вся затея с прямыми эфирами и новостными передачами прямиком из глубин подземной лаборатории постепенно сошла на нет. Я же чуть позднее скрытно перевесил некоторые камеры в нужные мне места и перенаправил вывод изображения на мониторы фабрики, а потом чисто от скуки провернул знакомый хитрый трюк с громкоговорителями, пусть ранее и не думал, что до появления одной блондинистой заразы мне придётся ими хоть раз воспользоваться. Общаться с деревенскими дурачками мне ничуть не всралось, и вся сеть, дырявой паутиной оплетающая селение, долгие годы так и оставалась нетронутой, а потом и вовсе накрылась, когда я в порыве мимолётного гнева со всей дури саданул по панели чем-то достаточно тяжёлым и очень даже металлическим. И откровенно говоря, я до сих пор в душе не ебал, прознала ли Матерь о моей наглой выходке или же безразлично закрыла глаза, посчитав подобное чем-то явно не стоившим её внимания и ценнейшего времени и без того — к сожалению — бесконечной жизни. Но порой я не упускал случая проследить за её редкими иностранными гостями, пожаловавшими по приглашению в деревню, и за ней самой, периодически лениво выползающей из норы в поисках несчастного для очередного неудачного эксперимента. — А если так? — пробормотал я, по третьему кругу проверяя крепления проводов и одновременно косясь глазами на монитор. Даже через помехи и непрекращающуюся рябь на экране я отлично видел, что за ночь Итан успел оклематься, сторговаться с земной гравитацией относительно местоположения всех своих конечностей в пространстве и теперь вовсю мародёрствовал в опустевших жилищах селян, по пути бодро перемахивая через гнилые зубья заборов, завалы мусора и побитой домашней утвари. Обглоданные и растащенные по серому снегу и замёрзшей бурой грязи кости местных ничуть его не смущали, и шельмец аккуратно переступал их либо носком ботинка отодвигал в сторону, освобождая себе проход. Довольная ухмылка самовольно наползала на моё лицо, а я всячески противился ей, упрямо стискивая губы в тонкую строгую линию и стараясь не реагировать на то, как Уинтерс — с некоторой долей неловкости и едва ли не бережно — оттаскивает труп деревенского от полуприкрытой двери и бочком протискивается в щель. Я не слышал ни звука — некоторые камеры передавали только подрагивающую картинку и монотонный шум, — но мог поклясться, что Уинтерс попытался поуговаривать труп, прежде чем, обречённо устремив взор в бесцветное небо и тяжело вздохнув, ухватился за лацканы чужого пиджака. Впрочем, мертвец в любом случае не смог бы убраться прочь самостоятельно — хотя бы потому, что съеденное до самой кости лицо, спутанный клубок синеватых и задубевших от морозного воздуха кишок, свисающих с невысокого порожка на землю, а главное — отсутствие рук и ног явно бы не позволили бедолаге сдвинуться хоть на дюйм. Итан порыскал в доме несколько минут и выскочил обратно на улицу, спешно запихивая найденное в холщовый рюкзак, вероятно, так же присвоенный с молчаливого согласия кого-то из местных. После поправил лямки на плечах и решительно пошагал дальше, поглаживая ладонью цевьё дробовика. О, стальной красавец прелестно смотрелся в его руках — насколько вообще в этом мельтешащем дерьме на экране можно было рассмотреть красоту оружия! Но агитационная компания Герцога вполне вероятно прошла успешно, раз Уинтерс разгуливал с моим дробовиком наперевес, хоть мне и оставалось пока только догадываться, прочёл ли он оставленную на тумбочке записку или же решил воспользоваться бумагой совсем для иной цели. — Кх… мать твою, да работай наконец-то, древняя ты поебень! — не сдержавшись, я всё же перехреначил кулаком по панели, а старый и местами поеденный коррозией динамик внезапно со скрежетом ожил за спиной Итана, заставив того испуганно вздрогнуть всем телом и настороженно заозираться по сторонам в поисках источника звука. Уинтерс медленно попятился, а после, бегло оглянувшись через плечо и обогнув угол одного из домов, шустро юркнул в проделанную ликанами дыру в стене. Цепанув карманом рюкзака щербатый край проёма, он нервно дёрнулся и потёр нос рукавом куртки, с недовольством отмахиваясь от поднятого в воздух облачка пыли. — Блядь, — многозначительно прокомментировал я в микрофон, как вся моя и без того отсутствующая конспирация пошла по известному месту. — Ладно. Привет, что ли. Блондинистая головушка Уинтерса на несколько секунд высунулась из укрытия и тут же сныкалась обратно, словно он пытался взглядом выцепить камеру и придумать способ ускользнуть от слежки. — Я тебя вижу, Ита-а-ан, — с неприкрытым весельем в тоне соврал я, несмотря на то, что угол обзора допотопной камеры захватывал лишь часть дыры да груду битых рыжих кирпичей с наваленными на них поломанными трухлявыми досками. — Как самочувствие? — Иди ты к чёрту! — рявкнул он спустя десяток секунд, выскакивая с противоположной стороны дома. — Как невежливо, детка, — мурлыкнул я в микрофон и клацнул нужной кнопкой на панели, перенаправляя сигнал на ближайший к нему громкоговоритель. — Совсем забыл, кто дотащил твою бледную задницу до укрытия? — Это не сравнимо с тем, как ты же всадил мне штырь под ребро и устроил полосу препятствий со сраными мутантами! — По делу, Итан, — подметил я, соглашаясь с его недовольством. — Нужно поговорить. О Миранде. — Нам не о чем говорить. Твоя блядская мамаша похитила и распилила на части моего ребёнка! — Ты ведь понимаешь, что я не особо причастен к её наклонностям? Мне и самому... — Хватит, — оборвал он и мгновенно застыл на месте, вперившись глазами в грязное месиво под ногами. — Единственное, чего я хочу — забрать свою малышку и свалить подальше отсюда. А ты… — голос его даже сквозь помехи и посторонний шум прозвучал с надломом, словно он с усилием выталкивал из глотки слово за словом. — Ты — проклятый псих, как и твоя чокнутая мать, влезшая в мою жизнь и похерившая её на пару с ебучим Редфилдом! — Завались, Уинтерс, драть тебя… — я резко осёкся, едва не прикусив язык. — Прошу прощения за грубость. Оглянись, пожалуйста. Я за тобой, вверху. Я ненадолго замолчал, терпеливо дожидаясь, пока он обернётся и заприметит под прохудившейся крышей чернеющий глаз камеры. После поклацал кнопкой, переключаясь на другие устройства и проверяя, не притащились ли на шум незваные гости, желающие полакомиться человечиной. Сегодня деревня была на удивление опустевшей, словно вся двуногая и летающая шваль, вдоволь обожравшись свежего мясца и нализавшись горячей крови, расползлась по своим логовам в ожидании новой порции вкуснятины. Своих любимых псинок я в кои-то веки решил приобщить к полезному делу, и ещё до рассвета, едва поднялся на ноги после короткого сна, приказал тем аккуратно — с учётом их непроглядной тупости, естественно — обшарить окраины деревни и вынюхать, в какую щель умудрилась заныкаться кучка вояк. Я бы и сам мог их отыскать — вышло бы потише и быстрее, — но меня всё ещё ждали ненаглядные грибочки в лаборатории, уже прошедшие полный курс витаминов, очистки организма от лишних внутренних органов и чересчур изломанных конечностей. — Кхм, послушай, мне бы хотелось тебе пом… — прокашлявшись, начал было я, но неугомонный вновь меня перебил. — Мне не нужна ни твоя чёртова помощь, ни мелкие подачки, — а мне уж показалось, его отпустило после травок Беневьенто. — И ты можешь прятаться сколько угодно, мудила, но живым ты от меня не уйдёшь. Я заберу Розу и отправлю тебя в ад, а следом и твою дрянь-мамашу! — Сбавь обороты, — рассмеялся я в ответ, надеясь, что динамик громкоговорителя скроет возникшую в моём тоне нервозность, и прибавил: — Я и так в аду, сладкий. Роза твоя, беги забирай. — В чём подвох? — Уинтерс остыл столь же быстро, как и вспыхнул, и вновь опустил глаза, с упорством ковыряя носком ботинка пучок клочковатой травы на дороге. — Никакого подвоха или препятствий — с моей стороны. Условие одно: в обмен придёшь ко мне на фабрику, как и обещал. И надеюсь, — я растянул рот в ухмылке, слегка пожалев о том, что Итан сейчас не видит мою широченную лыбу, — ты не помнишь, что ещё обещал. Уинтерс бросил на камеру очередной гневный взгляд, но так больше и не выдавил из себя ни слова, лишь молчаливо отступил назад, а потом, развернувшись на пятках, пошагал вглубь деревни. — Двинешься через шахту и по тропинке к старой крепости, — произнёс я в спину удаляющейся фигуре. От нарезки из ребёнка я успел избавиться и спрятал банку в месте, в которое и сам бы не пожелал лишний раз сунуться. — Колба в пещере под ней. И будь потише, если желаешь ещё пожить. Мои псы его не тронут, а оставшихся в логове ликанов можно запросто обвести вокруг пальца, бесшумно прокравшись мимо на нижние уровни пещеры и через них же выбравшись на поверхность. Сойдёт за последнее испытание. — Удачи, Итан, — напутствующе пожелал я. И вероятно, лишь госпожа удача ему и помогла, ведь живучий засранец всё же под вечер явился ко мне на фабрику. Напрочь игнорируя моё приветствие и нарочно растянутое, со вкусом и лёгкой насмешкой перекатанное на языке: «Ита-а-ан Уинте-е-ер-рс», просочился через щель в сетчатом заборе, не дожидаясь, пока ворота отворятся до конца. Закатное солнце, полускрытое за грузными сизыми тучами, вплеталось бликами в светлые волосы и цеплялось прозрачными лучами за бледное лицо, заставляя Уинтерса щуриться и прикрывать глаза ладонью. Кучи разобранных и насквозь проржавевших деталей машин, брошенных мною по ненужности, торчавшие из-под снега и рыжеватой жухлой травы обломки металла и продырявленный во всех местах остов танка молчаливо провожали редкого гостя, и он, прихрамывая на правую ногу, прошествовал мимо них по протоптанной дорожке к зданию фабрики, а после, нерешительно помявшись у входа, вошёл внутрь. Я не стал встречать его распростёртыми объятиями и подождал, пока бедолага по пустому коридору добредёт до каморки в жилой части фабрики. Весь побитый-переёбанный Уинтерс стоял ко мне спиной и держал в руках дробовик, по стволу которого змеились длинные борозды от когтей. Лямка рюкзака тоскливо свисала до самого предплечья; левый рукав его куртки был располосован так, что держался едва ли не на соплях, а из дыр в ткани рваными клочками торчал белёсый наполнитель. От Итана за полмили смердело мокрой шерстью и ржавым металлом, запах которого щекотно забивался в ноздри и ясно давал понять, что одна блондинистая головушка успела нарваться на неприятности в логове. Наверное, в таких ситуациях принято говорить нечто ободряющее, вроде: «Ты настоящий мужик, молодец», или же: «Ты справился», но я промолчал, в замедленной съёмке собственного сознания наблюдая, как чужая рука направляет ствол и чернеющее дуло застывает прямо напротив меня. — Твою мать… — устало протянул Итан, поглядывая то на меня, то через плечо на обклеенную фотографиями «доску почёта». Под ногами валялась сдёрнутая и небрежно брошенная старая занавеска, ранее прикрывавшая снимки на стене. — Что за херня? — Рад, что ты не подох, — с улыбкой самого доброжелательного и гостеприимного хозяина бросил ему я. — Откуда это у тебя? — Уинтерс повёл стволом оружия чуть в сторону, но тут же вновь нацелил его на меня. — От курьеров Миранды. Я ничуть не соврал. Вычислить места и точки встреч Матери с информаторами стоило любых затраченных усилий, и уж не моя вина, что некоторые из них скоропостижно скончались от клыков ликанов либо напоролись на ловушки, так и не доставив ценный груз заказчику. Добытое, однако, особой ясности не внесло: в пакетах зачастую оказывались лишь стопки фотографий семейства Уинтерсов в различных версиях комплектации, их немногочисленного окружения да отчёты слежки. Розу частенько таскали по больницам и лабораториям — впрочем, как и её папашу, судя по документам, — что в целом только подтверждало мои мысли об уникальности и вероятных способностях маленькой консервочки. Про самого Итана в бумажках не значилось практически ничего интересного — если не брать во внимание отрывки из его встреч в Луизиане с заплесневелым семейством. Вероятно, самую ценную информацию Матерь получала лично, и кто бы не сливал ей сведения, делал он это крайне скрытно и осторожно. — Почему не предупредил про гигантскую лохматую ебанину с молотом, мудила? — А ты всё ещё хочешь убить меня, а потом в одиночку пойти спасать малышку Розу, папаша? — ответил я вопросом на вопрос и медленно подошёл ближе, почти упираясь грудью в ствол дробовика. — Я отберу у наглой дряни свою дочь. И ты не станешь мне препятствием, — решительно заявил Уинтерс, глядя мне прямо в лицо. — Мне очень интересно, — из горла вырвался надменный смешок, а вокруг по комнате завибрировал металл, тихо скребя стены и пол, — что ты, Ита-ан, имея в запасе упрямство и полторы руки, сможешь со мной сделать. Чуть заметное движение — и оружие выскользнуло из пальцев Уинтерса, а потом прилипло к потолку прямо над его головой. Он десяток секунд рассматривал его, разочарованно вздыхая и слегка покусывая нижнюю губу, словно сейчас жалел, что лишний раз разинул рот и не удержал своё до безобразия лирическое настроение в узде. — Тут ты крепко ошибся… — укоризненно покачал я головой и зло цокнул языком, через решётку в полу услышав, как где-то внизу гулко взревел двигатель и с раздражающим треском захлопали стальные лопасти. — Да ты заколебал! Завали ебло! — я широкими шагами добрался до отверстия, откинул прочь сваренные вместе прутья и несдержанно рявкнул куда-то в глубину. Нет, я честно пытался его воспитывать, словно мудрый учитель вёл беседы и даже разок погнул железную балку о его спину — ничего. Здоровяк был непроходимо туп для подобного, а из меня — после сотни неудачных попыток — в итоге так и не вышло терпеливого родителя, прощающего своему ненаглядному чаду умственную отсталость и полное отсутствие тормозов. Впрочем, у меня — до безумия сентиментально и глупо — не получалось раз и навсегда прекратить его существование, выдрав Каду-реактор — руки предательски замирали, когда Штурм, виновато опустив плечи, неподвижно останавливался напротив меня. Всё же он обитал на фабрике столь долго, что я, признаюсь, несколько привязался к нему, хоть и совершенно забил на попытки восстановить его руки — идиот считал своим долгом засунуть их в пропеллер. — Прости, что вспылил, Итан. Я приказал ему не высовываться… Ты присядь, присядь, — я встрепенулся и поставил перед Уинтерсом стул, легко пихнул папашу по плечу, вынуждая опустить зад на сиденье, и, развернувшись на пятках, отошёл к столу. — Чёрт побери, около дыры? — Мать твою! — недовольно фыркнул я, звучно хлопнув себя ладонями по бёдрам. — Не собираюсь же я тебя туда сбрасывать! Слушай… Всё неспроста, Итан. Это — игра, — я отлип от стола и принялся расхаживать по комнате. — Заканчивай! — моментально вспыхнул он, а под полом вновь хлопнул винт Штурма и спустя секунду десять умолк. — С меня достаточно игр на выживание! — Ну-ка, сядь! — Итан дёрнулся вперёд, но моя пятерня с силой сцапала его за плечо, усаживая обратно на скрипучий стул. Я коротко улыбнулся ему уголком рта, а потом нырнул ладонью в карман пальто и выудил оттуда потёртый портсигар. — Куришь? — он отрицательно покачал головой, а я щёлкнул зажигалкой, и свет от желтоватого дрожащего огонька заплясал в его голубых глазах. — Погляди, с моими сестричками ты уже знаком, — я цепанул пальцами капюшон его замызганной серой толстовки и чуть дёрнул, вынуждая повернуть голову в сторону. Итан бросил на меня затравленный дикий взгляд, словно в сию же секунду боролся с желанием вцепиться в глотку и выдрать гортань голыми руками. Он подрагивающими пальцами скользнул по плечу, будто прощупывал что-то под тканью, и расфокусированно уставился на стену с фотографиями. Я же только заприметил подсохшее кровавое пятно на его шее. — Прошу любить и жаловать — Мисс Каменные Сиськи! — нож, торчавший в столешнице позади меня, блеснул в воздухе и воткнулся прямо в глаз стервы Димитреску, разодрав фотографию и выбив из стены горсть кирпичной крошки. — И шизанутая кукольница-наркоманка. Никого не забыл? А, ещё рыбий братец-кретин, но до этой насмешки природы ты пока не добрался. И прибавить тебя, Уинтерс, так внезапно появившегося в деревне просто из ниоткуда и уничтожившего двух Лордов за несколько часов. Почему Миранда оставила тебя в живых? Он медленно прикрыл глаза и выдохнул. — Ну, Итан, не засыпай, — я едва ощутимо пощекотал его по щеке кончиками пальцев. — Понял, да? Мы больше не нужны Миранде — теперь у неё есть милый розовощёкий младенец. Наверняка ты планировал — чёрт побери, как совпало с планами мамули! — избавиться от Моро, а после — в качестве десерта — от меня? — я коротко затянулся и выдохнул горький табачный дым прямо ему в лицо. — Я всего лишь хочу спасти Розу. И мне глубоко похер на твои личные проблемы. — Твоя дочурка — особенная, даже не могу представить насколько. Ты ведь наверняка получше моего знаешь, да, папаша? — тлеющий кончик сигары отрисовал в воздухе закрученную фигуру. — Миранда лишилась сил из-за неё, и теперь не выползает из своей уютной норки. Но с помощью этого ребёнка… — Моя Роза — не оружие, — он моментально переменился в лице и резко отчеканил каждое слово так, словно трухлявым поленом забивал гвозди в стену моего терпения. — У нас пара-тройка дней, прежде чем пернатая падаль начнёт действовать, Итан. Мы уничтожим Миранду, а тут все средства хороши, поверь. — Клянусь господом богом, я сейчас голыми руками расхуярю твою самодовольную морду, — Уинтерс вскочил на ноги, с грохотом опрокинув в дыру стул, и вцепился пальцами в воротник моей рубашки, — если ты ещё хоть раз назовешь мою дочь оружием! — Поспокойнее, папуля. Луизиана тебя ничему не научила? — медленно процедил я сквозь зубы и ощутимо стиснул его предплечье, чувствуя, как внутри меня кипящим железом растекается гнев. Парящие в воздухе болты, гайки и различная металлическая мелочь с дребезгом упали на пол и мгновенно взмыли вверх, лениво кружась в неспешном танце. — Ты ведь не хочешь познакомиться с тем, что внизу. А оно очень радо гостям. Мы пару минут напряжённо буравили друг друга взглядами, неподвижно стоя на краю проёма. Внизу по коридору с урчанием топтался Штурм, шаркал стёртыми подошвами и удалялся прочь в свой закуток, словно обиженный и лишённый внимания ребёнок. Я с вялым сожалением насиловал в голове сцену падения Уинтерса вниз и рассчитывал количество возможного фарша, а он упрямо пытался выловить за тёмными стёклами очков мой взгляд и нагло бегал глазами по линиям шрамов. Его грудная клетка вздымалась тяжело и часто, и прерывистое дыхание горячей щекоткой касалось моей кожи. Я едва удержался, чтобы не свернуть ему шею. — А говорил, не станешь сталкивать меня туда, — Уинтерс наконец-то отпустил мой воротник и потёр пальцами свежую царапину на скуле, оставленную чересчур острым кусочком металла. — Подловил. Действительно, — хмыкнул я, пожевывая кончик сигары. — Сделка, меж мной и тобой. Один ты с местной альфа-сукой не справишься, да и мне бы пригодился союзник. Завалим Миранду, а потом хватай ненаглядную дочурку и пиздуй на все четыре стороны. Что думаешь? — Ты не представился, — вместо ответа сказал он и, оглянувшись на дыру позади, на всякий случай сцапал меня за рукав. — Гейзенберг, — задумчиво произнёс я, припомнив, что так ни разу и не назвал ему своё имя. — Карл Гейзенберг. — Так вот, Карл Гейзенберг, у меня… — Уинтерс переступил с ноги на ногу и… Блядь. Блядь! Я не сбрасывал его вниз, не сбрасывал! Клянусь! Он сам оступился и разжал сраную руку! Я же лишь успел скользнуть перчаткой по рукаву его куртки и разочарованно цепануть пустой воздух. Что за блядское светловолосое несчастье! Чёрт побери, да он успеет угробить себя быстрее, чем это сделает кто-либо — оставшийся — из моей мутировавший семейки, и мне придётся спасать мелкую самостоятельно, лишь бы потом в красках поведать, что её папаша героически погиб от жаркой близости с бетонным полом. Подняв в воздух куски металлической рухляди, я сложил их в некое подобие ступенек и спрыгнул по ним вниз, приземлившись подошвами ботинков около головушки Уинтерса. Растревоженный Штурм тут же выполз из своего угла и рассерженно взревел мотором, раскручивая лопасти-лезвия. — Пошёл вон! — крикнул на него я, и груда мышц послушно замерла. — Живой? — я обратился к Уинтерсу, подумывая, не является ли тот случайно далёким родственником моего неудачного эксперимента. Судя по всему, набитый барахлом рюкзак за плечами значительно смягчил падение, хоть бестолочь и умудрилась знатно приложиться спиной. — Как там тебя… — Итан вяло перекатился набок и болезненно застонал, пытаясь собрать отбитые косточки в подобие чего-то целостного и в некотором роде прямоходячего. — Гуйзиберг… Газинб… — Гейзенберг, — чётко проговорил я, наблюдая за его шевелением и бесполезными потугами отскрести тушку с бетонного пола. — Штурм, я сказал вали на хер! — мой винтоголовый солдат сделал шаг, реагируя на шуршание Уинтерса, и в секунду изменил траекторию движения — не по своей воле, естественно. — Да-да… Гезинберг… Короче, я согласен на сделку, — Итан вновь исковеркал мою фамилию, а мне в голову стрельнула мысль, что проломить грудину этому блондинистому таракану не такая уж и плохая идея. — Только при одном условии. — Ты не в том положении, чтобы ставить условия, детка, — я рывком вздёрнул его на ноги и припечатал лопатками к стене. — Это я тебе нужен, а не наоборот, — ухмыльнувшись, ядовито прошипел он. — Металлокинезис не работает против Миранды, человек Икс? — Валяй давай, — буркнул я, недоумённо приподняв брови. — Ты не тронешь Розу. Что бы ни случилось — не станешь её использовать, — выпалил Уинтерс как на духу. — Используй меня, пусти в расход, сделай одним из своих ходячих мертвецов, хоть разрежь на куски и бросайся в ту стерву в рясе — но и пальцем не касайся моей дочери. Я прищурил глаза и поправил на голове шляпу. Способности мелкой по большей части были для меня загадкой, а один отчаянный пока не спешил делиться мыслями относительно её скрытой силы, предпочитая агрессивно дёргаться на любой мой выпад в сторону дочурки. — По рукам, — ответил я, надеясь в дальнейшем добыть побольше информации о чудо-ребёнке. Жать ладонь Итану — как полагается при заключении удачных сделок — я не собирался, опасаясь абсолютно нарочно переломать светловолосой заразе оставшиеся пальцы. — Пойдём, покажу тебе свои владения, папаша, — я почти бережно подхватил его под локоть и потащил за собой запутанными коридорами. Можно было подняться на лифте — как делали это все нормальные люди, но если я был уверен насчёт себя, то блондинистая моль, до сих пор недовольно и весьма плотоядно поглядывающая из-под нахмуренных светлых бровей, вызывала смутные сомнения, стоило мне вспомнить про его напрочь отбитую — в прямом и переносном смыслах — головушку. «Заебись!» — радостно решила какая-то часть моего разума, отвечавшая за внезапность в решениях, и приказала ногам немедленно запрыгнуть на подлетевшую к ним стальную балку. Я подхватил Уинтерса под мышку, крепко обхватив его поперёк спины, чтобы тот случайно не повторил подвиг с полётом, и импровизированный подъёмник взмыл вверх, унося нас под самую крышу здания, откуда открывался отличный обзор на цеха фабрики. — Чёрт бы тебя побрал! — ворчливо огрызнулся Итан, одной рукой схватив меня за полу плаща, а второй вцепившись мне в бок с такой силой, что ещё немного — и послышался бы хруст рёбер. — У меня чуть сердце не встало, старый кретин! — Не боись, Венди, верь и лети! — хохотнул я, в последний раз затянувшись сигарой и выдохнув прямо ему в лицо густой сероватый дым. Брошенный окурок, кружась в воздухе, потух прямо на лету, а металлическая балка остановилась, прилепившись боком к краю мостика, огороженного перилами. Я ловко спрыгнул на него, прогрохотав подошвами ботинков, и потащил за собой ошарашенного Уинтерса, успев сцапать его за воротник и установить в вертикальном положении. — Begrüße froh, o Ethan Winters, die Halle meines Vaters! — горделиво раскинул я руки в стороны, и фабрика, разбуженная моим голосом, словно исполинский зверь, пребывающий в блаженной дремоте, с громким скрежетом застучала конечностями-поршнями, дохнула в лицо жаром и запахом раскалённого металла и взметнула полы моего плаща, обдавая мелкой и острой стальной стружкой. Она скрипнула всем телом, словно разминая затёкшие мышцы, покрытые кирпичной кожей, закованные в бетон и обшитые чешуёй-древесиной, натянула лёгкие-мехи и призывно заурчала, настойчиво требуя ласки. И я коснулся. Оплёл собственной силой её металлические рёбра, чувствуя под ними мерный стук механических сердец, что резонировал с моим сердцебиением, словно сливался в единую ритмичную мелодию, насквозь пронизывающую тело. Чувствуя отдачу и пульсацию, прижимаясь всем естеством к незримому и физическому одновременно, застывая в моменте и растворяясь в нём. В моих венах бежала кровь, в её же — живительное топливо и газ, но сейчас, стоя на мостике, на самом краю, где шаг — и рухнешь вниз, в самые недра плавилен, мне казалось, что мы срослись воедино, в целый и неразделимый организм из плоти и металла, вбились друг в друга костями, сплелись мышцами и разделили один воздух на двоих. Я прятал свои шрамы под одеждой, она же — под обшивкой, за долгие годы выцветшей и выгоревшей под знойным солнцем. Я жил внутри этого зверя, как в собственной темнице и собственном убежище, способном надёжно спрятать меня и укрыть под своей каменной шкурой, и взамен он брал моё тепло, питался силой — голодно и неудержимо, притирался к ногам и впитывал стенами два разрушительных чувства — одиночество и злость. — Моя фабрика, Итан, — я обернулся к Уинтерсу, с какой-то необъяснимой и глупой надеждой желая прочесть в его голубых глазах восхищение, трепет или страх — хоть что-то. Живую и чистую эмоцию, не прикрытую уже столь привычной маской безразличия и отчуждения. Гости на фабрике случались редко, а живые гости — и того подавно. — Выдыхай, Уинтерс, — голос мой прозвучал глухо и хрипло среди гула механизмов, и я усмехнулся: натянуто и будто желая оправдаться за то, что творилось внутри и ненароком продиралось наружу. Потоки жаркого воздуха, поднимавшиеся под самую крышу, трепали края моего пальто, и они хлопали по ногам словно флажки на ветру. Итан бросил на меня короткий растерянный взгляд, и я подметил, как в его зрачках отразились тревожным мерцанием огни фабрики, подкрасили радужки алыми бликами и отпечатались яркими пятнами на бледной коже. Впереди нас конвейер медленно перевозил готовых солдат — мою личную маленькую армию, готовую в любой момент восстать по одному приказу своего хозяина и двинуться на его врагов, снося всё на своём пути. Песочные часы, по крупинкам отсчитывавшие время, внезапно оказались пусты, а я — признаюсь — оказался совершенно не готов к подобному. Я вновь взглянул на Итана, стоявшего едва ли не навытяжку. — Ты это… — неловко подмигнул я после нашей молчаливой паузы, когда мои лёгкие вновь наполнились до упора кислородом, а Итановы — надеюсь — вспомнили как дышать. — Жрать хочешь?