***
Грёбаный ты джетлаг! Силы и терпение Леви подходили к концу, а настроение уже давным-давно устремилось в минус. Голова тупо ныла, глаза словно песком припорошило, задница от долгих заседаний грозила превратиться в доску. Леви едва сдержал вздох облегчения, когда закончилась официальная часть, и всех пригласили в зал на мини-фуршет. Ну «мини» это, конечно, слишком мягко сказано — гостеприимные японцы расстарались на всю катушку. Судя по загоревшимся глазам Ханджи, Леви понял, что та, оценив масштаб фуршета, уже строит планы на приветственный ужин, который состоится вечером. Он поспешил ретироваться к столику в углу зала, пока ураган по фамилии Зоэ не утащил его знакомиться с каким-нибудь выдающимся профессором («Не будь букой, Леви! Тебе крайне полезно завести тут новые связи!»). В гробу он видел эти связи, особенно сегодня. Подхватив с подноса пробегавшего мимо официанта тонконогий бокал, Леви задумчиво уставился в одну точку и чуть пригубил содержимое. Надо же, шампанское. С нарастающей мигренью прикладываться к спиртному идея паршивая. Леви отставил практически полный бокал на столик и положил на блюдце горсть виноградин, дополнив её парой ломтиков сыра — еду, выглядевшую наиболее знакомо и безопасно. В кармане пиджака загудел телефон. Выудив мобильный, Леви, щурясь, уставился на экран — СМС от Эрвина: Заседание зануд закончилось? Ты как? Леви невольно улыбнулся — такая мелочь, а приятно. Стоило мужу даже просто черкнуть пару строк среди рабочего дня, как настроение сразу же устремлялось к состоянию от «сносно» до «способен горы свернуть». Чёрт знает, что это за «смитовская магия» такая, но Леви был однозначно доволен. Вот и сейчас, встав полубоком, чтобы не слишком уж нагло залипать в телефон посреди официального мероприятия, он быстро набрал ответ: 50/50 Заседать закончили, теперь начался пиздёж Домой хочу Кинув вдогонку смайл с покерфэйсом, Леви убрал телефон обратно в карман. Стоило найти Ханджи и попросить её извиниться перед уважаемыми оргами за то, что мистер Аккерман из Берлинского университета, увы и ах, не сможет присутствовать на ужине. Голову уже не на шутку стискивал стальной обруч, затылок стало ломить и зверски хотелось простого человеческого прилечь. Леви заозирался по сторонам — где ж там носит эту Зоэ? Ханджи обнаружилась в противоположном углу зала — она увлечённо болтала с невысокой шатенкой, которая показалась Леви смутно знакомой. Подойдя ближе, он узнал в девушке Петру Рал — доцента их венгерского филиала. Из последних сил стараясь быть вежливым и не убить никого хотя бы взглядом, Леви сдержанно кивнул на сердечное приветствие Петры и жестом попросил Ханджи отойти в сторонку. — Выглядишь дерьмово, — сразу же начала Ханджи, едва они отошли от Петры. — Тебе бы отлежаться, а от ужина я тебя отмажу без проблем. Завтра начнётся основное веселье, и ты нужен мне огурцом! Давай уже, двигай в номер. С этими словами Зоэ мягко, но настойчиво подтолкнула его в спину. Леви выдавил из себя кривую, однако максимально искреннюю улыбку: — Спасибо, Хан. Ты настоящий друг. — Вали, вали! Чтобы я твою кислую рожу тут больше не видела! И, хохотнув, Ханджи напоследок хлопнула Леви меж лопаток для ускорения и устремилась к Петре, которую уже окружила стайка каких-то говорливых япошек.***
После животворящего душа (пользоваться джакузи в таком состоянии Леви не рискнул, не хотелось задрыхнуть прямо в ванне) и безуспешных поисков чего-нибудь, хотя бы отдалённо похожего на чай, Леви обосновался в коконе из мягких белоснежных одеял и подушек на поистине царской кровати. Представь, в этом кретинском отеле нет чая! Леви скрипнул зубами, набирая эту СМСку Эрвину. Ну херово ему, можно ж собственному мужу-то поныть? С девицей на ресепшене у него состоялся диалог слепого с глухим. На его вопрос: «Есть ли в этой дыре чай? Какой угодно, даже самый завалящий Липтон в пакетиках» японочка прощебетала с чудовищным акцентом, мол, извиняемся ужасно, но чай был, да весь вышел, разве что саке у нас самое наикрепчайшее, авось господину захочется его отведать. Леви закатил глаза (как будто девица могла это увидеть по телефону) и, едва сдержавшись от витиеватых матов на родном немецком, сквозь зубы поблагодарил и отказался от предложения бухнуть. Телефон на тумбочке брякнул входящим сообщением: Дичь какая. Так хреново? Набери мне Леви ухмыльнулся и тапнул по иконке FaceTime, а через считанные секунды на дисплее мобильника появилось лицо Эрвина. — Привет! Кажется, Эрвин хотел выдать вдогонку ещё что-то сочувственное, но Леви вовремя его заткнул: — Сразу цыц! По роже твоей вижу, утешать собрался. Вот только этого сейчас не хватало. Лучше просто расскажи мне что-нибудь. Леви обессиленно откинулся спиной на ворох подушек, теснее кутаясь в махровый отельный халат и накрываясь сверху двумя одеялами. Тепло и мягко… — Да я смотрю, ты там нору себе свил, — заржал Эрвин, снимая очки. — Что рассказать? Леви не удержался и громко фыркнул: — Гнёзда вьют, а не норы, дубина. Да реально что угодно, просто говори что-нибудь, меня твой голос успокаивает. Дома уже сколько, полтретьего, да? Какого чёрта ты не спишь? Эрвин потёр указательным пальцем бровь и совершенно обезоруживающе улыбнулся. Вот эти его улыбки просто невыносимы — Леви считал, что их нужно запретить. Ну или пусть улыбается, так и быть, но только ему одному, и никому больше. Леви поёрзал в своей «норе» или «гнезде» (какая разница?!), устраиваясь удобнее, и приготовился слушать мужа. Речь Эрвина текла неторопливо и плавно, словно мягким, согревающим потоком окружая Леви со всех сторон — вечность бы слушал. Они проболтали минут двадцать-тридцать, и Эрвин уже стал через каждые пару минут тереть виски и переносицу — он всегда делал так, когда уставал. — Шёл бы ты… спать, Эрвин, — тепло улыбнувшись краем губ, сказал мужу Леви. — Не убегут твои бумажонки никуда. Скинь немного на этого твоего, как бишь его? Артур? — Армин. — Эрвин с трудом подавил зевок. — Да, так и поступлю. Пора ему поручить дела посерьёзнее. Как твоя голова? Таблетка сработала? Прежде чем ответить, Леви хорошенько прислушался к себе. Покрутил головой из стороны в сторону, осторожно размял шею. — Слушай, да вроде бы. Фиг знает. Эти семь часов разницы долбанули по мне неслабо. Даже если подействовала не до конца, то сон всю эту хрень как рукой снимет. Сколько там уже? Завтра мы в одиннадцать начинаем, грёбаные зануды… Проверив время, Леви чуть ли не пинками погнал Эрвина спать, на что тот, смеясь и выставив перед собой руки в защитном жесте, пообещал подчиниться сию же минуту. Поворковав ещё пару минут, они наконец распрощались. Леви поставил на утро три будильника с интервалом в пять минут и с чистой совестью убрал телефон на тумбочку возле кровати. Поправив одеяльный кокон, он погасил ночник и закрыл глаза, предвкушая хотя бы семь часов безмятежного сна…***
Как бы не так. Сна не было ни в одном глазу. И это неимоверно бесило Леви. Первые полчаса он вертелся в постели, пытаясь найти максимально удобное положение. За те четыре года, что они с Эрвином жили вдвоём, он окончательно разучился спать в одиночестве — идиотская кровать казалась огромной, холодной и неуютной. Он чувствовал себя мелким воробушком посреди снежной, мать её, пустыни — крутишься и вертишься с боку на бок, а кровати нет ни конца, ни края. Полный отстой. По прошествии часа Леви с громким «блядь» откинул верхнее одеяло, отпинал его на противоположный угол кровати, словно оно нанесло ему личное оскорбление, и лёг посередине, раскинув руки и ноги в разные стороны, словно морская звезда. Часы на дисплее телефона показывали почти полночь. — Вот же срань! И как назло в кретинском отеле нет чая. Леви с трудом подавил рвущиеся наружу матюки и, пошарив на тумбочке, подцепил пульт от телевизора. Отчаянно нужно было позалипать на что-нибудь глупое или скучное. Телек подойдёт. Книгу или журнал он с собой не взял, с телефона читать просто ненавидел, оставался только телевизор. Явно даже в Японии в полночь вряд ли крутят что-то высоко интеллектуальное. А какая-нибудь мельтешня на экране его усыпит в два счёта. Антенна в отеле ловила всего пять каналов: один из них уже был на профилактике и выдавал только белый шум, остальные четыре оказались один другого краше. Первый — магазин на диване, продающий подушки-пердушки, жемчужные колье, кружевные неглиже и растворимую лапшу в баночках с рожами героев какого-то дико популярного здесь аниме. По второму и третьему крутили старые фильмы: по одному местные на японском с английскими субтитрами, а по другому почему-то индийские. По четвёртому каналу шёл какой-то ужастик. Выбирай не хочу! Леви от такого разнообразия знатно офигел, но решил дать шанс телеку в качестве снотворного и остановился на канале со старым японским кино. По крайней мере, внешне оно унылое от слова совсем и не надо вслушиваться в болтовню, чтобы понять суть — это Ханджи из них двоих знала японский в совершенстве, а Леви в нём был ни ухом, как говорится, ни рылом. Минут через пятнадцать-двадцать Леви вдруг осенило узнаванием (слава английским субтитрам!) — перед ним не абы что, а экранизация «Идиота» Достоевского. Японский Мышкин выглядел так, словно не спал пару недель, а теперь ловил глюки, пугая ими Настасью Филипповну, которая картинно пускала слезу. Это знание, увы, никак не способствовало быстрому засыпанию, наоборот, дурацкий мозг зачем-то пустился вспоминать сюжет классического русского романа. Леви хотелось выть от бессилия — время близилось к двум часам ночи, а сон по-прежнему не шёл. Плюнув на унылые тирады экранного Мышкина, Леви снова стал щёлкать каналы, как вдруг… На экран выплыла типичная азиатская мозговыносящая реклама. На экране порхала девушка, похожая на сказочную пташку, одетая в смехотворный полупрозрачный пеньюар и розовые носочки: она увлечённо пшикала из лилового пульверизатора на фикусы, тряпочкой мятного цвета тёрла комоды и фоторамки, принимая нарочито соблазнительные позы, пылесосила комнаты, намывала ванну и, кокетливо улыбаясь, заправляла стиральную машинку. И всё это под какую-то старую песню Ферги. С каждой сменой локации и костюма девушки, до Леви медленно доходило, что это целая бригада девиц-клинерш, одетых абсолютно безвкусно, и при том похожих друг на друга как две капли воды. Едва удержавшись от фэйспалма, которым адски хотелось разбить себе лицо, Леви просто потянулся за пультом и вырубил эту дичь. Растерев щёки и закинув куда подальше пульт, Леви с тяжким вздохом проверил будильники и улёгся на краешке кровати, закрыв глаза и изо всех сил представляя, что за его спиной лежит Эрвин — стоит лишь руку протянуть. С мыслями о муже к Леви потихоньку пришёл выстраданный сон.***
Сперва Леви не понял, какого чёрта заснул прямо на рабочем месте, потому что задницей чуял изгибы знакомого кресла. Оглядевшись по сторонам, он решил, что никому в здравом уме не пришло бы в голову перекрасить в лабе стены в такой кричащий оттенок персикового. И откуда тут взялся этот ярко-лимонный стул? Леви несколько раз резко моргнул и помотал головой — обстановка не менялась. «Да что за…», — только и успел подумать он, как дверь цвета лесного ореха отворилась и в помещение вошёл… — …хуйня! — вслух процедил Леви, в ужасе застывая при виде вошедшего. Ну, вошедший был явно мужиком, который с какого-то перепугу был похож одновременно на их завкафа Йегера и Майка — того самого друга Эрвина, который держал в Кройцберге бар, куда они иногда заруливали по пятницам. Правда этот чувак был гораздо субтильнее их обоих, не носил очки, но вот рост, волосы и бородёнка казались безумным комбо, слепленным из Зика и Майка. Тишину нарушила та самая песня Ферги из дурацкой рекламы. Леви безмолвно завыл и начал сползать в кресле всё ниже и ниже, как будто норовя провалиться сквозь сидушку прямиком в преисподнюю. Уж лучше так, чем, блядь, это! Тем временем незнакомец, одетый лишь в труселя, рубашку на голое тело (и то, и другое с безобразным леопардовым принтом) и розовые носки, вальяжно опустился на лимонный стул и стал подпевать песне, глядя прямиком на Леви. Нарочито тщательно артикулируя, беззвучно чеканя каждое слово, не сводя взгляда с Леви, словно пытаясь пригвоздить его к месту. От шока Леви не мог найти в себе сил, чтобы пошевелить даже мизинцем. Его взор в ответ был прикован к странному недо-Зику/недо-Майку и ловил каждое его движение. Вот он встаёт, откуда-то достаёт прозрачные перчатки и мятного цвета тряпочку и начинает натирать рамки с благодарственными письмами кафедре, затем откуда ни возьмись у него в руках появляется сиреневая брызгалка для цветов, которую он отточенным движением направляет на чахлый кактус по имени Гриша. И всё это — не спуская глаз с Леви, который уже охренел настолько, что едва ли не забыл как дышать. Сознание медленно уплывало, как если бы у него вовсю шарашила температура… Когда Леви наконец разлепил глаза, странного чувака и след простыл, а на его месте возник… «Ну твою же мать! Нельзя ж так со мной!» — мысленно взвыл Леви, во все глаза уставившись, как его муж — Эрвин Смит собственной персоной — в одной лишь рубашонке нараспашку и труселях леопардовой расцветки, в кокетливых розовых носочках, изогнувшись буквой «зю», моёт тряпочкой здоровенную белоснежную ванну, забравшись в неё прямо с ногами. И смотрит на Леви неотрывно, чеканя каждое слово этой кретинской песни! — С-сука! — Едва слышно сорвалось с губ Леви. Но Эрвину, судя по всему, было плевать — он увлечённо намывал и без того кристально чистую (даже по меркам чистюли-Леви) ванну. В следующий миг он выпрямился в полный рост и одним плавным движением шагнул наружу, внезапно оказываясь в опасной близости от Леви. «Это сон. Это всё идиотский сон! Ты спишь, Аккерман, не ссы», — уговаривал себя Леви, слабо веря, потому что Эрвину, мать его, охрененно шла эта безвкусная рубашка. И это заводило. Леви мысленно наградил себя подзатыльником — охуеть не встать, так накрыло, что готов уже в самом дебильном кошмаре дрочить на собственного мужа в отвратных шмотках. Эрвину-из-сна похоже и самому нравилась эта безмолвная игра. Он откуда-то взял пылесос и теперь совершал абсолютно противозаконно вульгарные, но такие соблазнительные возвратно-поступательные движения, что Леви снова поплыл. Он и не заметил, как Эрвин каким-то образом сменил свой наряд на невесомый сиренево-розовый халат нежнейшего шёлка, небрежно стянутый на талии поясом. И, Леви готов был биться об заклад, под этим халатиком на его муже не было ни грамма белья. «Мне пизда!» — билась мысль на периферии сознания. Леви ещё никогда не был так близок к провалу, вся его хвалёная выдержка учёного и главного педанта всея универа летела к хренам собачьим при виде родного мужа в таком возмутительно сексуальном шмотье. Хотелось протянуть руку — а теперь их явно разделяло от силы сантиметров двадцать-тридцать — и рвануть Эрвина на себя, утянуть эту сволочь к себе на колени, распахнуть на его широкой крепкой груди этот мерзкий халатишко, впиться кусачим поцелуем прямо под ключицей и тут же со всей нежностью, на какую только был способен Леви Аккерман, зализать след страсти. В джинсах, целомудренно прикрытых лабораторным халатом, разгорался уже нешуточный пожар. Эрвин-из-сна уже забил на свои тряпку, брызгалку и пылесос и теперь, не видя препятствий, шёл прямиком на Леви — нацелившись на колени, которые тот рефлекторно развёл пошире, потому что сидеть было уже пиздец как неудобно. Смит-соблазнитель подобрался вплотную, и Леви тотчас окутало знакомым запахом мужа — он зажмурился и с наслаждением вдохнул ни с чем не сравнимый древесный аромат с едва уловимой нотой мускуса и кожи. «Да ебись оно всё конём», — подумал Леви, прежде чем открыть глаза и цапнуть мужа за плечи… Звон будильника ввинчивался прямо в ухо, так что не спрятаться, блин, не скрыться. Леви распахнул глаза и резко сел, рванув с себя верхнее одеяло. Бешено вращая глазами, он пытался осознать, что вокруг явь, а что по-прежнему сон. Его окружала предрассветная тьма гостиничного номера, в котором он всё-таки благополучно отрубился после нескольких мучительных попыток уснуть. Но какой ценой! В чумной после странного сна голове роились вопросы. Куда делся чёртов Эрвин? Когда он научился так офигенно отмывать ванну? В каком магазине он нарыл эту превосходную тряпку для пыли? А пылесос и вовсе был мечтой такого маньяка уборки, как Аккерман… Но главное, что всё ещё нехило беспокоило Леви — неспадающий стояк. Леви зарычал от досады, окончательно осознав, что его от мужа отделяет хренова туча часовых поясов, и сейчас, когда в Японии только седьмой час утра, в родном Берлине уже практически полвторого дня. Леви стиснул зубы и что есть силы запульнул подвернувшейся подушкой прямиком в телек, висящий напротив постели. Естественно, дразнить измождённый мозг идиотской рекламой вчера было небезопасно — так ведь и кукухой поехать недолго. Самое обидное было даже не это странное ощущение растерянности, которым накрывает сразу же после резкого пробуждения, а чёртово возбуждение, которое болезненно полыхало внизу живота. — Ой, да ебись оно всё конём, — рявкнул Леви и, бросив беглый взгляд на часы в номере, схватил мобильник. Пальцы левой руки неловко тыкали в дисплей, скролля в поисках последнего вызова (ага, вот, наконец-то!), тогда как пальцы правой уже вовсю занимались распутыванием пояса халата, который Леви вчера не потрудился снять, так и уснув в нём. Распахнув полы халата и поёжившись от прохладного воздуха, куснувшего разнеженную сном кожу, Леви стал считать гудки в трубке, одновременно касаясь себя. Раз, два, три, четы… — Алло, Смит слу… Леви? Всё в порядке? — встревоженно отозвалась трубка голосом мужа. Спустя пару мгновений Эрвин осторожно продолжил: — Леви, умоляю, не молчи! У тебя там сейчас сколько, полседьмого утра? Леви, не пугай меня… — Блядь, Эрвин, прекрати трепаться, — сердито оборвал его Леви, крепче сжимая себя и выдыхая сквозь сжатые зубы. — Живой я! Просто… — Подожди буквально секунду. — С этими словами Эрвин чем-то скрипнул, что-то передвинул, опять чем-то зашумел на краткий миг, и Леви уловил щелчок дверного замка. — Что? Леви, что? — Утихни, наседка! — процедил Леви, устраиваясь удобнее и стягивая с себя халат. — Ты сейчас один? — Трубка отозвалась коротким «угу». — Круто. Ты мне сейчас пиздец как нужен… Ты просто не представляешь, мистер Смит, как. Леви зажмурился и длинно выдохнул сквозь стон. На том конце провода Эрвин скрипнул креслом, явно откидываясь на спинку, и выдохнул в унисон с мужем: — Тогда я весь ваш, мистер Аккерман. Fin.