Память, не молчи!

      В мертвенном свете мельница выглядела заброшенной. Ставни на первом этаже были плотно закрыты. Зато на втором — распахнуты настежь. Одно окно безмолвно чернело над сломанным колесом, на втором горел фонарь.       Таясь в тени у калитки, Такко вслушивался в звенящую тишину. Близнецы непременно разбудили бы Арна, как и любой, кто пришёл бы открыто. Может, Арн и выставил фонарь? Но зачем, если Такко не собирался возвращаться?       Обойдя мельницу и ничего не заметив, Такко дождался, когда луна нырнёт в небольшое облако, и проверил двери. Все были заперты изнутри. Торопливо прокрался к коновязи, где висел старый охотничий лук, но ничего не нашёл. Пропал даже копытный нож.       Желанные гости не запирают дверей и не прячут оружие. Позвоночник продрало морозом: после намёков Элеоноры стоило ждать на мельнице настоящего убийцу.       Фамильный маркграфский меч и боевой лук остались в замке. Вот же позёр столичный, опять вышел как на прогулку! Хотя должен быть учёный после Северного Предела!       Надо было удирать да поскорее. Хоть в красильню Верена — ночь скоротать, а там видно будет. Но Такко стоял, слушая, как в ушах грохочет кровь.       Первое — внутри мог быть Арн, и не годилось его бросать.       Второе — куда сподручнее было убийце подкрасться по дороге, не устраивая балаган с фонарём. Он же шёл по тропе не прячась, не оглядываясь — ну точно осёл столичный, дубина безголовая! Привык, что стража на каждом углу, а если и быть драке, то на узких улицах хватит кинжала. Нет, если его и ждали на мельнице, то явно не для того, чтобы прикончить с порога.       Такко думал недолго. Когда луну скрыло новое облако, белкой влез по колесу в окно. Бесшумно опустился на пол и сразу отступил вдоль стены, где гуще тень и меньше скрипят половицы.       Мёртвая тишина. Только за окнами уныло перекрикивались ночные птицы. Тьма казалась непроницаемой, хотя Такко смотрел как надо — чуть выше, чем мог быть незваный гость. Враг таился во мраке, но где?       Осторожно ступая, Такко двинулся вдоль стены туда, где пол не был настелен, поперёк балок кое-как валялись доски. Оттуда перебраться вниз, растолкать Арна — если он здесь и жив — а там разберутся.       Шаг, ещё один. Вот и второе окно, от которого тянулась широкая полоса света, где лунная прозелень смешивалась с теплом фонаря. Пригнуться, проскользнуть и снова нырнуть в темноту.       Не успел — предательница-половица негромко, но отчётливо скрипнула.       Мгновение — и в стену глухо ударило. Нож пролетел совсем близко и воткнулся рядом с бедром. Такко подавил желание рвануться вперёд, под окно — именно туда ударят второй раз, так учил ещё Ардерик. Отпрянул на шаг, но за спиной стукнул второй нож.       Враг знал, где он. А Такко по-прежнему не видел ничего, кроме кромешной тьмы.       Он механически считал удары сердца, разом замедлившиеся. Время стало тягучим и вязким. Не сразу дошло: хотели бы убить — метили бы выше.       Мгновения текли, а нового удара так и не было.       Такко прерывисто выдохнул и решительно шагнул на свет.       Пол затрещал — враг шёл навстречу, не таясь. За мгновение до того, как он должен был показаться, на плечо легла рука и рядом вырос Арн с поднятым арбалетом. Живой, здоровый и, очевидно, вскочивший от стука ножей.       Стало легче. Куда проще вести разговоры, если рядом опытный воин с полным колчаном болтов.       — Два болвана, — проворчал знакомый голос, и из тьмы вышел Ардерик. — Будете шастать где попало — долго не проживёте.       Такко кожей ощутил, как застыл с арбалетом Арн. Не так должны встретиться братья, ох не так!       Ардерик же уселся на жернов, будто зашёл поболтать. Только ножи на поясе мрачно поблёскивали, да два пустых кармана напоминали, что он чуть не отправил Такко за Грань. Арна он, к счастью, не признал.       — Убери своего сторожа, — небрежно велел он. — Всегда знал, что имперская охрана даром ест свой хлеб. Я мог обчистить тебя до нитки, пока этот герой дрых без задних ног.       Такко кивнул Арну, тот отступил в тень, но далеко не ушёл. Такко кожей чуял его смятение. И от всего сердца надеялся, что не придётся ему выбирать, кого защищать.       — Отчего ты не вернулся в замок с близнецами? — спросил Ардерик.       — Не желал злоупотреблять вашим гостеприимством.       — Вот и не злоупотребляй ещё пару дней. У нас тут всякое бывает. Мало ли, со скалы сорвёшься или в башне повесишься от тоски по былым победам.       — Почему ты меня предупреждаешь?       — А ты подумай. Верен расстроится.       — А так расстроится баронесса.       Ардерик негромко фыркнул.       — Змея не жалит, пока не наступишь ей на хвост. Короче. Не показывайся в замке и на берегу пару дней.       — Неужели ради Верена ты готов на немилость баронессы?       — Пока в немилости отнюдь не я.       Последние сомнения рассеялись: Ардерика прислала Элеонора. Такко не рассчитывал особо, что северный барон пришёл поговорить о Грете или близнецах — за такое либо убивают, либо бьют без разговоров. Но мало ли.       — И всё же я хочу знать, почему ты помогаешь. Чтобы знать, чем расплачиваться.       Ардерик ответил, помедлив:       — Видишь ли, старый боров Тенрик был прав. Северу нужен мир. И пока я жив, здесь будет мир. Никто не явится сюда с вопросами, что стало с канцлерским послом. Никто не будет нападать в ночи. И плести заговоры и совать нос в замшелые тайны — тоже. Полагаю, мы друг друга поняли.       Такко подавил смешок. Кто бы мог подумать, что Ардерик так спокойно будет говорить о заклятом враге. Не сбылся девиз — заносчивый воин, явившийся сюда шестнадцать лет назад, всё же стал другим.       — Некоторые тайны должны были быть раскрыты много лет назад, — медленно проговорил Такко. — И не я им хозяин, чтобы решать.       Ардерик поднялся, молча прошествовал к стене, и Такко услышал хруст дерева, из которого вытаскивали ножи.       — Это Север, парень, — медленно проговорил Ардерик. — Длинный язык здесь дорого обходится.       Мгновения снова потекли ужасающе медленно, но снаружи вдруг послышался шорох. Кто-то ещё поднимался по колесу.       Ардерик мигом нырнул во тьму напротив окна, утянув за собой Такко. Старое колесо скрипело чуть слышно, но отчётливо. Вот в залитом серебром проёме обрисовалась рука, голова, плечи. А в следующий миг на пол мягко спрыгнул маркграф Оллард собственной персоной.       Тёмный дублет облекал фигуру, сливаясь с ночным мраком. Лунный свет серебрил кипенно-белый воротник рубашки и рукоять родового меча на правом бедре. Такко пытался сморгнуть морок, но рядом со свистом вдохнул Ардерик, и стало ясно — ему не чудится. Призрак явился на полную луну. А сколько ещё их толпилось на берегу…       — Да нет здесь никого! — бодро проговорила фигура голосом Мара и совсем не-маркграфски перегнулась через подоконник на улицу. — Давай руку!       — А кто ж огонь оставил? — отозвался голос Эста, а вскоре он сам показался в окне. — Слушай, так мы опять никого не увидим!       Вместо ответа Мар нырнул в темноту.       — Не навернись там! — предостерёг Эст.       — Не ссы, — отозвался Мар, и вскоре его силуэт обрисовался во втором проёме. Он рассматривал фонарь.       В этот раз сходство было уже не таким пугающим. Такко перевёл дух: всё это время он не дышал. Надо было окликнуть близнецов, но во рту почему-то пересохло, язык будто прилип к гортани. А потом колесо затрещало в третий раз. Что-то обломилось с громким хрустом, послышалась ругань, затем проём целиком закрыло чьё-то тело, и на мельницу ввалился Верен.       — Вам кто позволил лазать в чужие окна, да ещё ночами?! — рявкнул он на близнецов. — Сколько раз говорено в темноте не шататься? Сколько можно вас искать? А фонарь за каким лядом оставили? Спалить тут всё хотите?       — Верен, это я оставил свет, — не выдержал Такко и шагнул вперёд. — Забыл кое-что…       — Ах вот ты где! Вы сговорились все ночами шляться? — Верен устало утёр пот и снова повернулся к близнецам. — Так, Мар, поди-ка сюда! Это что у тебя? Нет, ты погляди на них! Меч твой стащили! Да вы… вы…       Мар пристыженно отстегнул оружие и протянул Такко:       — Прости. Мы бы до рассвета вернули! — выговорил он под свирепым взглядом Верена. — Мы, понимаешь… Ты же сказал, что призрака можно приманить на вещь… Мы думали, ты не очень рассердишься.       — Бараны! — схватился за голову Верен. — Нет, это ж надо додуматься!       — Я и правда не сержусь. Сам был не лучше. Меч положи внизу, на стол. — Такко ободряюще хлопнул Мара по плечу. — А теперь бегите все домой, да через дверь. Верен, ты это... не ругай их. И меня в замок не жди. Я побуду здесь пару дней. Пока не перепроверю расчёты, на глаза никому не покажусь.       Верен рассеянно кивнул и зло покосился на близнецов. Те упрямо вскинули головы, явно показывая, что выволочку получили и извиняться больше не собираются.       Стукнул засов, хлопнула дверь. С улицы было слышно, что Верен задержался у калитки и распекает мальчишек по второму кругу.       Такко провёл рукой по лицу, разгоняя остатки морока. Сейчас бы он не спутал никого из близнецов с маркграфом, но в тот миг был готов поверить в призрака. Было, было в них сходство, которое он так настойчиво искал — пропорции и сама механика их тел, которые не бросались в глаза днём, но отчётливо проглянули сейчас.       Додумать мысль Такко не успел. Ардерик сгрёб его за ворот и впечатал спиной в опорный столб:       — Значит, вот какие тайны ты привёз!       Письмо за пазухой упёрлось в ребро, в руку легла рукоять кинжала. Только Ардерика будто не заботило, что он сам оказался беззащитен — всё крепче выкручивал чужой ворот, яростно дыша сквозь зубы.       — Ты же вечно ошивался при нём! Всё знал! А она, значит… вот как…       Детали сложились с почти осязаемым щелчком. Шестнадцать лет Элеонора плела не ложь — полуправду. Сеяла намёки, растила слухи, благо ложь была слишком топорна, чтобы в неё поверить, а правда — такова, что никому и в голову не придёт её искать.       Одно слово — и власть Элеоноры рухнет. Ардерик придушит её собственными руками без имперского суда. Одно слово — она заплатит за обман, а Такко исполнит свою клятву.       Письмо нетерпеливо давило на рёбра. Даже слов не требовалось. Отдать — и всё.       Не потребовалось даже этого. Ардерик выпустил его, резко повернулся, выхватил ножи и швырнул их в стену один за другим.       — Сука… даже имена выискала… а я… да никто бы нахер не додумался!       Он прошёл вытащить ножи и замер у окна. Не нужно было вставать рядом, чтобы понять, куда он смотрит.       Меж тем перепалка на улице становилась всё громче.       — Ты не Рик, чтобы нас ругать! — прозвенело обиженно. — На своих кричи, понял?       Такко прикрыл глаза и отсчитал десять ударов сердца. Зло поправил письмо, чтобы не давило на рёбра. Подошёл к Адрерику и встал за плечом.       — Я… Мне тоже померещилось невесть что там, в окне. Вся имперская знать похожа друг на друга, да? Меч этот ещё… Я будто призрака увидел.       Слова падали, как чужие. Но сказать правду Такко не мог. Не было названия тому, что он сейчас чувствовал, только внутри рос безмолвный крик: так нельзя! Слишком многое рухнет. Не сейчас. Не здесь. Не Ардерику. Не заслужил он такого.       Ардерик резко повернулся:       — Ты был при нём.       — Да. И я бы знал.       — А имена?       — А что имена? У Таллардов и похуже есть.       Ардерик презрительно фыркнул, мотнул головой:       — Выкладывай-ка, зачем явился. Начистоту.       — Нечего выкладывать.       — Что вы делали на башне?       — А ты мозгами пораскинь. Близнецы давно догадались, что не Эслинги.       — А какого ляда они делятся этим с тобой?       — Не моя вина, что им не у кого больше спросить.       Ардерик отошёл от окна, толкнув Такко плечом, и зацепился взглядом за медальон, отразивший мертвенный свет.       — Ну да. Ты в этом соображаешь, — хмыкнул он. — Забавно сложилось! Это же я когда-то сдуру ляпнул Верену про графского бастарда, чтобы развести вас. А оказалось, попал в точку.       Такко только рукой махнул. Какая теперь разница, кто первым пустил слух о его родстве с Оллардом.       — Не тот отец, кто дал кровь и имя, а кто вырастил, — сказал он. — Мне повезло. Близнецам тоже.       Ардерик сверлил его подозрительным взглядом.       — Я часто думал, могла ли она пойти к кому-то после меня. Когда жена повитуха, волей-неволей прознаешь, что двойня не всегда сидит в утробе положенный срок.       — А я часто думал, что за тайну хранит Верен, — усмехнулся Такко. — Бедняга страдал столько лет, а про вас с баронессой знал весь Север.       Ардерик хмыкнул. Потом встрепенулся, прислушался к голосам, которые так и не смолкали слышались во дворе:       — Ладно, бывай. — На лестнице он остановился и бросил Арну, который сидел тише мыши: — Сболтнёшь кому, что слышал, — вырву язык и скормлю воронам.       В окно было хорошо видно, как Ардерик вышел к калитке, и близнецы кинулись к нему, возмущённо жалуясь на Верена. Тот без слов привлёк их к себе, тщетно пытаясь удержать обоих одной рукой, но они сами повисли у него на шее. Верен улыбался, прислонившись к ограде.       Арн снова оказался за спиной, всё ещё сжимая арбалет.       — Ну дела у вас! Так, ещё раз, кто чей бастард?       Такко не обернулся:       — Иди давай к нему. Пока он добрый.       ...Уходили они вразнобой. Арн крался следом, так и не сняв капюшона. Но когда Такко снова увидел их на пригорке, освещённом луной, они шли вместе: четыре брата и Верен, который, как всегда, радовался сразу за всех.       Где-то далеко рушилась башня, погребая маленькую гордую девочку с льдистыми глазами. Такко сидел, прислонившись к стене, и смотрел, как последний лунный луч скользит по полу. Временами луч предательски расплывался, а в горле вставал колючий ком.       — Прости, — шептал Такко. — Прости меня, Агнет, милая. Ты умерла, а они живы. Что я мог сделать? Они для него дороже жизни, как и ты была для отца. Ты бы поняла, я знаю, ты бы тоже не сказала, не смогла…       Фонарь на окне затрещал и погас. Перед тем, как потухнуть, свет размылся в пятно с рыжими крыльями, и вдруг ярко вспомнилась мёртвая птица на пустоши близ Эслинге.       Вот о чём был знак! Все эти годы Такко следовал за тем, что давно было мертво и лишь казалось живым.       Только легче не стало. Письмо под рубахой ощущалось тяжёлым камнем, а рёбра сжимал отчаянный, горький стыд: подвёл, предал, не оправдал. Предал того, кто уже не мог за себя постоять. Того, кто доверил ему самое дорогое — честь своего рода.       Но иначе рассыпалось бы то, что важнее. Можно завалить или обойти яму, развороченную взрывом, но скажи он правду сегодня, и открывшуюся бездну было бы не залечить.       Непроглядный мрак мутнел. За окнами медленно, мучительно разгорался рассвет.