***
У мельницы ждали слуги и вьючные лошади — новую дорогу ещё не выровняли так, чтобы по ней шли телеги. Этим займутся зимой, уже без Такко. До Эслинге взрывчатку повезут вьюками, там погрузят в подводы и отправят в столицу. Клэр увлечённо срезáла в платок подосиновики, выглянувшие из травы прямо у калитки. Такко вооружился новой печатью, бечёвкой, сверочной тетрадью и принялся за работу. Когда погрузка была окончена наполовину, на тропе показался рослый всадник — Верен по своему обыкновению заехал по пути в красильню. Кивнул Такко, перекинулся парой слов с Клэр, зашёл на мельницу, походя вправив покосившийся наличник двери. Такко едва дождался конца погрузки — воск на последней печати ещё не остыл, как он направился к дому вслед за Вереном. — Привёз я тебе, что мог, — Верен хлопнул ладонью глухо звякнувший мешок на столе. — Уж не знаю, то, не то… Такко распустил завязки, высыпал на стол шестерни, пружины, спицы… Позеленели, частью погнуты, но это поправимо. Оставалось только гадать, чего другу стоило вывезти маркграфские запасы из-под носа Элеоноры. Оглянувшись на запертую дверь, Такко достал из ларца чертёж механической руки и приложил пару шестерней к нарисованным. Прикрыл глаза — и перед глазами завертелось, пружины сжались, стиснули деревянный кулак… — Тут ещё инструмент кой-какой, — вернул в реальность Верен, шлёпнув рядом промасленный холщовый футляр. — В общем, что нашёл в этой вашей башне, то забрал. Особо шарить было недосуг, сам понимаешь. — Сойдёт! — Такко быстро перебрал пинцеты и отвёртки. — Дня три ещё на вьюки эти клятые, и сразу займусь. Он снова задержал на ладони латунные шестерни. Маркграф Оллард был последним, кто касался их до него. Холод металла будоражил, бросал вызов. Эти детали знали куда более умелые руки и дерзкую волю, чем те, которыми обладал Такко. — Отправлю заряды и сразу возьмусь, — повторил он не столько Верену, сколько шестерням. — Непременно. — Всё ж не возьму в толк, как ты без примерки управишься. Работа тонкая, это ж всё сто раз сверить надо? — Размеры я снял, — отмахнулся Такко, — если основа не так ляжет, вы и сами сможете подправить. Мне главное механизм собрать. От нетерпения покалывало пальцы. Такко неохотно ссыпал детали обратно в мешок, убрал в ларец вместе с чертежом и строго взглянул на Верена: — Не проболтайся только. Никому. — Сам своей рыжей не проговорись, — усмехнулся Верен. — Хотя эта лиса всё равно прознает. — Да, от Клэр хоть под землю заройся, и то не поможет. Ладно. Главное, чтобы близнецы языки на замке держали. — Тут они кремень, — заверил Верен. — Скорее я тайну выдам, чем близнецы. Был бы кому другому подарок, я б за них не поручился, а Рику они радость не испортят. Такко запер ларец, переложил пару мелочей на столе и непринуждённо бросил Верену: — Я сперва думал, чтобы близнецы и подарили. Уже после того, как я уеду. Вроде как сами собрали, а я только подсказывал. — А что, дело! — Но потом я другое придумал. Только об этом точно молчи. Я хочу взять близнецов с собой. В столицу. Верен стоял как был, только глаза округлились да брови поползли вверх. Потом хохотнул и приложил ладонью по столу: — Ну это ты хватил. В столицу-то! Кто ж их пустит? — Смотри сам: им уже по шестнадцать. Взрослые парни. Ещё пять лет — поедут присягать императору, принимать титул. А теперь скажи — как на них там поглядят? Они ж сущие дети. Одна забава — сбежать да набедокурить. — Ты себя в эти годы вспомни, — усмехнулся Верен. — Так мне править не светило! За обозами-то топать ни ума, ни манер не требовалось. Зато потом при дворе непросто пришлось… Но я-то ладно, с чужака какой спрос. А близнецам надо держаться так, чтобы вся придворная знать от зависти передохла. — Баронесса нанимала им учителей и столичных, и с юга. Толку, правда, мало было… — Баронесса умна в торговле и отчётах. А парней воспитывать — здесь мужская голова нужна. Знаешь, мало радости будет, если при дворе заговорят, будто некому было воспитать близнецов без отца. По лицу Верена прошла тень. Такко перевёл дыхание и посмотрел на друга в упор: — Я знаю, какую тайну ты носил всю войну. Близнецы — дети героя, а не козопаса. И я хочу, чтобы их считали достойными детьми своего отца, пусть и не зная его имени. И ведь почти не соврал. С минуту они мерились взглядами. Верен нарушил молчание первым: — Где я проговорился? — Нигде. Только я тоже не слепой. — Давно знал? — С самого начала. Верен уставился на стол, уперевшись в него кулаками. Потом встрепенулся: — Так, погоди! Ты хочешь, чтобы я Рика уговорил их отпустить? Или… баронессу? — Нет, зачем? С Ардериком я сам поговорю. Я поделиться с тобой хотел, ладно выходит или нет. — Если наших мальчишек там дразнить станут, мне, конечно, будет обидно и за Рика, и за всех нас, — проговорил Верен. — Только… это ж надо кого-то с ними послать? Чтобы свита там, чин по чину? — Это Ардерику решать. Сперва пусть отпустит. А здорово было бы, если б он тебя с ними послал! Одну зиму без тебя управится. — И думать не моги! Да и что мне там делать? Я вон к баронессе съездил первый раз за три года и ещё столько же не поеду. Тут вышел с утра, со всеми поговорил и пошёл, куда тебе надо. А знать то в шарады играть изволит, то прогулка у них, то купания, и всё помни, как обратиться, как поклониться… — Ну как знаешь. Такко поспешил сменить тему и поманил друга к микроскопу, под которым были рассыпаны крошки горной породы: — Во, гляди! Ты спрашивал, откуда я беру рисунки для печатей. Глянь, какая красота! Вроде ракушек, только крохотные и все разные. — Вроде как мухи какие, — недоуменно проговорил Верен, щурясь. — Слушай, я вблизи уже не очень вижу. Не разберу, что там. — Так линза как раз увеличивает! Хочешь оставлю тебе такую? Читать-писать самое то. — Да ну, баловство одно. Надо будет — мне дети почитают, у них глаза молодые. Ладно. От меня ещё надо что? — Не знаю, как тебя и благодарить, — Такко похлопал друга по предплечью. — И детали привёз, и выслушал. — Не бери в голову. Если ещё чего надо, проси. Вскоре ступени заскрипели под его тяжёлыми шагами. Такко прислонился к косяку, наблюдая, как друг взваливается в седло, как машет Клэр и скрывается за склоном. Пожалуй, если кому здесь и подходил девиз Ардерика, так это Верену. Он точно не стал другим — добродушный, верный, попался на все крючки. И за это почти не было стыдно.***
— Аккуратно, лишнего не сними! — в который раз предостерёг Такко Мара. Тот уверенно орудовал напильником, обтачивая шестерню. — Сейчас точно влезет, — Эст снимал стружку с деревянного сустава, но то и дело тянул шею посмотреть, чем занимается брат. — Мар, ты всё же лишку снял! Гляди, этот зубец меньше других! — Да идите вы оба, — ругнулся Мар. — Вам свет в глаза бьёт, вот и чудится всякое! Работа кипела: в шесть рук они подгоняли детали, вытачивали основу из дерева и обтягивали тонкой кожей. Где-то в замке Верен как бы невзначай упоминал, будто видел их в крепости или красильне, а Клэр — что ей помогали собирать целебные корни на берегу. Но здесь, на мельнице, это казалось бесконечно далеким. Звенели детали и инструменты, спёртый воздух пропитался маслом, смолой и кожей. — Всё точно! — объявил Мар, тщательно измерив зубцы. — Выкуси-ка! — Придержи язык, — оборвал его Такко. — За работой не ругаться! Мар вскинул голову, но смолчал. Фыркнул и снова склонился над столом. — В Медных горах в одной мастерской по тридцать человек сидят, — продолжил Такко. — Вдоль стены под окнами стоит длинный стол и за ним такие механизмы собирают, что вам и не снились. Иные на тысячу деталей, иные на три. Представь, если за такой работой поругаться! — Увидеть бы, что они там собирают, — вздохнул Эст. — Не увидишь. В Медные горы особый пропуск нужен. Туда кого попало не пускают. — Такко выдержал паузу и уронил: — Зато в придворные мастерские вход открыт. Приедете титул принимать, всё вам покажу. — Жаль, нельзя сейчас с тобой уехать, — протянул Мар. — Пять лет ждать! — А скелет, за которого сослали маркграфа Олларда, тоже хранится во дворце? — шёпотом спросил Эст. Такко кивнул: — И ключ от той камеры у меня. Близнецы вернулись к работе. Но то и дело обменивались нетерпеливыми, горящими взглядами.***
Колесо года крутилось, сплетая нити дней в неведомый узор. По утрам трава расцветала инеем, над морем чаще висели тяжёлые тучи, а рябина наливалась тёмной кровью. Солнце вставало всё менее охотно, тропу к мельнице заволакивало туманом. Такко отворил калитку, пропустил Ардерика вперёд и задвинул щеколду. Изрытый копытами двор опустел, под навесом больше не стояли ящики и не валялся всякий скарб. О том, что здесь была мастерская, напоминал только холмик серой породы, которую не успели использовать. — В огород засыпьте, говорят, идёт на пользу, — Такко кивнул на холмик и распахнул дверь на мельницу. — Ну, принимай мастерскую. Ардерик по-хозяйски прошёл по прибранной комнате, поднялся наверх, вернулся. Заглянул под стол: — Ничего так, чистенько. А этот ящик забыли или как? Такко поставил сундук на скамью и щёлкнул замком: — Я тебе оставил запас зарядов. Мало ли, надо будет ещё где-то камни убрать. Ривелен поклялся шкуру с меня спустить, если взрывчатка попадёт к баронессе. Но о тебе ничего не говорил. — И ты уверен, что я тебя не сдам? — Ривелену-то? Ардерик криво усмехнулся, словно подтверждая, что скорее удавится, чем ввяжется в ссору с канцлером: — Ладно, замётано. А там что? — А это тебе на память. Такко достал из сундука продолговатый футляр, повернул ключ и откинул крышку. Механическая рука была хороша даже на бархатной подложке футляра. Деревянная основа отполирована до блеска и обтянута кожей без единой складки. Блестят и пряжки на ремешках. Механизм скрыт, не видно ни одной пружины, только крюки с накинутыми на них петлями спиц и ключи регулировки. — Я подмены не ношу, — Ардерик бросил на футляр короткий взгляд и отвернулся. — С собой забери, в городе продашь. — Я тебе простую замену и не предлагаю. Впрочем, если не хочешь снова взяться за арбалет, можно и продать. Ардерик только презрительно вскинул брови, но Такко уже достал протез, потянул нужное кольцо и заставил механический кулак сжаться. — Сюда любой инструмент вставишь: меч, кинжал или там долото, — объяснил он. — Вот тут фиксатор: закрыл, открыл. Для стрельбы ставишь пальцы вот так и тоже запираешь. А вот так — чтобы держать перо. — И что, правда удержит? — Сними рубаху и проверим. Ардерик одарил Такко взглядом, в котором читалось величайшее одолжение. Но куртку с плеча потянул. — Поначалу будет хлопотно, — пояснял Такко, затягивая на культе ремни. — Не сразу запомнишь, как для чего пальцы ставить. Но когда разберёшься, будет хорошее подспорье. — И что, эта деревяшка удержит арбалет? — Ардерик сжимал и разжимал деревянные пальцы с нарочитым безразличием, но в голосе читалось нетерпение. — Удержит всё, что захочешь, — заверил Такко. — Идём во двор! Дело пошло не сразу — сначала соскочил фиксатор и пальцы выронили болт, потом не удалось натянуть тетиву. — Ты примерься, что тебе какой рукой сподручнее делать, — советовал Такко, быстро подкручивая и подтягивая. — Без тебя разберусь, — нетерпеливо бросил Ардерик. Такко был готов, что сегодня ничего не выйдет, но Ардерик приноровился быстрее, чем ожидалось. Уложил болт в ложбинку, натянул тетиву, вскинул арбалет, чуть задержался… Болт воткнулся в щит, и Ардерик замер, уставившись на мишень. Такко отвернулся, будто рассматривая искусно сработанный колчан. Если бы его самого лишили лука хотя бы на год… Трудно было представить, что ощущает Ардерик, взяв любимое оружие после стольких лет. Он стрелял снова и снова, пока Такко не отважился прервать: — Хорош на сегодня. Надо привыкнуть к весу и что двигаться теперь придётся иначе. Первые дни упражняйся по часу, потом понемногу прибавляй. — Да, не зря тебя Оллард учил, — бросил Ардерик, пока Такко доставал болты из щита. На сердце потеплело. — Без помощников я бы не справился. — Неужто близнецы? — А кто ж. Они, можно сказать, и собрали. Я больше подсказывал. В углах глаз Ардерика собрались лукавые морщинки: — И где ты их спрятал? В жизни не поверю, что они пропустили этакую потеху. На втором этаже раздался топот, скрипнуло многострадальное мельничное колесо, и смущённые, но радостные мальчишки кинулись к Ардерику. — Получилось! — Получилось же? — Ты так стрелял! Когда с восторгами было покончено, все вернулись на мельницу, протез сняли и Ардерик уже застёгивал куртку, Мар встал перед ним и заглянул в глаза: — Пустишь нас в столицу? Учиться. Мы тогда что хочешь соберём! — С ума сошли? — Мы всё разузнали! В придворных мастерских… Такко неслышно отступил и притворил за собой дверь. За спиной спорили всё громче. Близнецы горячились, Ардерик отвечал спокойно, но в его голосе всё отчётливее звучало недовольство. Такко уселся на нижнюю ступень крыльца и приготовился ждать.***
Ардерик вывалился на крыльцо, когда солнце из жёлтого стало густо-оранжевым. Утёр пот и сердито обернулся к близнецам: — По сёдлам и в замок. И чтобы до завтрашнего дня ни слова от вас не слышал! Близнецы понуро прошли к коновязи, сердито переглядываясь. От кустов отделились невидимые раньше стражники, и вскоре копыта их лошадей застучали по каменистой тропе. Ардерик прислонился к крыльцу и зло взглянул на Такко: — Это ты надоумил их проситься в столицу? Такко качнул головой: — Блажь это. Мальчишки ещё совсем, вот и увлеклись. Ардерик сплюнул и проворчал: — Упёрлись, что хотят ехать и всё тут. Насилу их переупрямил. — Ты себя в шестнадцать вспомни. Кто б тебя переупрямить взялся? — Тебе-то откуда знать? — Да уж наслышан. Как тебя всем полком отговаривали выходить на поединок, а ты вышел — и победил. Потому что ценил честь выше денег и славы. — Дурак был. — Тебе виднее, а всё ж при дворе тебя по этой первой победе знают. И знаешь, я тебя обижать не хочу, а близнецов ещё меньше, но всё ж они тебе в подмётки не годятся. Ты в шестнадцать бросил вызов имперской знати, а им лишь бы от охраны удрать да чужие сапоги к полу прибить. — А ты чего ждал от сельских парней? — Кровь в них течёт не сельская. Ардерик молчал, и Такко продолжил, каждым словом взрезáя воспоминания, побуждая чужую память заговорить: — Мальчишки должны знать, как растут настоящие воины. Как рос ты. Там же ничего не поменялось. Крышу над учебным ристалищем перестелили, а остальное всё на месте. Та же узкая тропа от оружейной, так же локтём в доспехе об угол бьёшься. Даже пахнет так же: кожей да навозом, а с лекарских несёт кровью и дерьмом. Там другой мир, и он помнит своих победителей. — Не верю я тебе, Оллардово отродье, — тихо процедил Ардерик. — Говоришь как он — мягко, складно, а что на уме — тьма разберёт. — А кому веришь? Парням скоро ехать титул принимать — кому ты их там поручишь? — А это не твоя забота. — У баронессы всё схвачено, — понимающе кивнул Такко. — Знаешь, я тебе, пожалуй, прямо скажу. Когда наследники приедут в столицу за титулом, их будут принимать как сыновей Элеоноры Таллард и хозяев Севера. Им шагу не дадут ступить свободно. Затаскают по лживым приёмам, будут в лицо улыбаться, а за спиной насмехаться и думать, в какой игре использовать этих... сельских графов. А если близнецы поедут сейчас, на них и не взглянут особо. Сходят пару раз на ужины, отпразднуют Перелом. Остальное время они станут присматриваться да прислушиваться. И поймут цену столичным улыбкам и похвалам. — Ты, смотрю, знаешь, о чём говоришь. Такко не ответил. — Осталось тебе повторить эту пламенную речь перед баронессой, — усмехнулся Ардерик. — Убедишь её — забирай близнецов хоть куда. — А тебе с близнецами не надоело отчитываться перед баронессой? О, всё забываю. Это в аранских семьях сыновей растят отцы. У вас парни до старости держатся за женские юбки. На губах Ардерика заиграла недобрая улыбка: — То есть я должен не просто отпустить наследников Севера с тобой хер знает куда, но и утаить это от Элеоноры, а потом выдержать её ярость? Такко непринуждённо кивнул. Ардерик хлопнул ладонью по столбу крыльца и расхохотался. — Вали отсюда, — дружески посоветовал он Такко. — Я эту ценную мысль, конечно, обдумаю. Но сейчас мне охота тебе морду набить, и будь уверен, подмена мне не потребуется. Спешившись у замка, Такко на мгновение прижался лбом к седлу. По крайней мере, Ардерик не послал его сразу. А значит, всё получится, как задумано. Не может не получиться. Со Щитом Севера было гораздо труднее, чем с простодушным Вереном, но, кажется, и его удалось уязвить. Темнеющее небо над Бор-Линге пересекал очередной гусиный клин. Такко залюбовался мерными взмахами сильных крыльев. Меньше полугода назад он стоял на заснеженной равнине у ворот Эслинге и смотрел, как бьётся под ветром мёртвая птица. Хотелось верить, что нынешний уверенный полёт перечеркнул недобрый знак. Из кухни аппетитно пахнуло жареной дичью. Такко сморгнул и поспешил отвернуться. Он не один наблюдал за клином, в прибрежных зарослях наверняка сидели охотники с луками и не стоило портить себе добрый знак.