— Поверить не могу, что близнецы уедут втайне от Элеоноры, — повторяла Клэр. — Как ты уболтал Ардерика?
— Словечко здесь, словечко там и готово, — небрежно бросил Такко. — Милая, я увёз из Орзорума рецепт взрывчатки. Ты правда думала, что я не смогу вывезти с Севера каких-то там близнецов?
— Надо думать, рецепт не просился с тобой, угрожая побегом.
— А жаль. Это бы здорово облегчило мне задачу.
Верен, ехавший сзади, вздохнул. Всё утро они провели в красильне; Такко наконец воочию оценил размах, с которым друг взялся за семейное дело. К обеду нужно было вернуться в замок, и чем ближе становились родные стены, тем больше мрачнел Верен.
— Когда ты всё расскажешь Бригитте, она поймёт, — подбодрила его Клэр. — Ты же хранишь тайну ради безопасности.
— Верену не впервой хранить тайны, — добавил Такко. — А о безопасности он знает больше нас с тобой, вместе взятых.
— Уж точно больше тебя, — не осталась в долгу Клэр, и Верен поддержал её понимающей ухмылкой.
Для всех в замке близнецы собирались проводить Такко и Клэр до Лисьего Лога, городишка в десяти милях от Северного Предела. Правду знали лишь Верен, Ардерик и охрана. Ардерик врал жене с непринуждённым достоинством, Верен же нёс свою ложь как тяжкий груз.
Как нарочно, Бригитта встретила их прямо во дворе — они с Гретой что-то оживлённо обсуждали, стоя у бокового входа. Обе радостно приветствовали Клэр, та подошла к ним, едва спешившись. Трудно было не заглядеться на них троих: день выдался тёплый, девушки откинули капюшоны, и осеннее солнце золотило им волосы — светлые у Бригитты, рыжие у Клэр, тёмные у Греты.
— До чего красотки наши девчонки, — озвучил мысль Верен. — Особо когда втроём стоят. Точь-в-точь эти… которые судьбы плетут.
— Эти тебе наплетут. Языками. И судьбу, и новую жизнь, и что хочешь, — отозвался Такко.
Бросил поводья подошедшему слуге и прислонился к столбу конюшни. В последние дни ему везде виделись знаки: то лошадь начинала хромать, то Клэр жаловалась, что не удалась вышивка, то случайное слово звучало, будто сказанное нарочно. Такко гнал беспокойство — отступать было некуда, и если впереди и ждала беда, оставалось только встретить её с достоинством. Тем более, знаки не складывались в чёткое послание. Вот и сейчас неясно было — если и правда им с Вереном показались три Пряхи, то к чему?
Белокурая, рыжая, темноволосая — утро, день и ночь, рождение, жизнь и… Такко даже головой замотал, обрывая мысль. Что будет, то будет, бестолку гадать. Но, пожалуй, стоило зауважать Элеонору — трудно было представить, сколько «знаков» видела она за шестнадцать лет, как боялась потерять тайну и всё, что у неё есть. Чего ей стоило не отступить, да и попросту не свихнуться.
Девушки меж тем рассмеялись, потом Грета подхватила Клэр под руку, как закадычную подругу, и они исчезли в замке, продолжая что-то обсуждать. Бригитта же поманила Такко и Верена к себе.
— С утра мальчишек собираю, — проговорила она, шагая к распахнутой двери, где виднелись очертания сундуков. — И правда, избаловали мы их: сами даже штанов найти не могут. А приодеть их надо хорошо. Лисий Лог хоть и небольшой, а всё ж город! Глянь, это подойдёт?
Она выхватила из сундука шитую серебром рубашку, расправила. Такко кивнул, почти не глядя.
— А, ну вас! Сама вижу, что хорошая рубашка. Только почему-то одна…
— А не слишком ли хороша? — засомневался Верен. — Они ж не во дворец едут!
Бригитта обернулась, выпрямилась. Солнечный луч обрисовал её тонкие черты, и в ней будто проступила девочка из знатной семьи, когда-то ходившая за молодой Элеонорой Таллард.
— Знаете что, оба? Помогите мне вытащить этот сундук на свет и подите погуляйте. Я ещё помню, как должны одеваться юные графы. Ну-ка взялись!
Когда с сундуками было покончено, Такко увлёк Верена подальше, где сложенные на просушку брёвна оплетала молодая малина.
— Никогда ей не врал, — сокрушённо вздохнул Верен.
Такко присел на бревно, сторонясь колючих плетей, похлопал по изъеденной жуками древесине ладонью, приглашая друга расположиться рядом:
— Расскажи лучше, как вывез детали из Восточной башни.
— Да что там рассказывать? Зашёл, ящик открыл и забрал. Там всё осталось, как ты говорил.
— Повезло. Элеонора там перестройку не затеяла?
— Да нет, говорю ж, всё как было. Она холл перестроила и своё крыло немного. Ну ты видел. В Восточной башне ничего не трогали.
— А как тебя пропустили? Охраны не было?
— Да какая там охрана. Два человека у входа. Я им сказал, что иду по делу, они и пропустили.
Такко не сдержал смеха:
— А жаль, что ты не хочешь со мной в столицу. С твоим честным лицом можно куда угодно пройти, хоть к императрице в спальню. Никто дурного не подумает.
— Нет уж, никаких столиц. Я тут ещё Арна послушал, что там за люди… Не подумай, тобой я горжусь, что ты устроился и… себе не изменил.
— Не изменил?
— А то! Изменился, это да. Ну так сколько лет прошло! Все мы другими стали, кто больше, кто меньше. Главное жить с открытым сердцем и чтобы совесть была чиста, я так понимаю.
— А твоя была чиста, когда ты хранил тайну близнецов?
Верен помолчал и заговорил медленно, подбирая слова:
— Я тебе так скажу. Войну вспомни: иной раз смотришь, как стрела из живого тела торчит, и руки чешутся выдернуть. Но нельзя — раненый вмиг кровью истечёт. Эта тайна в нас всех сидела, как стрела. Но вытащили бы раньше срока — кто знает, лучше бы стало? Я по молодости часто думал, что натворил такого, что простить себе не смогу. На войне особенно. А потом смотрел — да, скверно вышло, но иначе было б ещё хуже. Может, мне на Звёздном мосту и скажут, что такого злодея как я, ещё поискать. Только я отвечу, что всегда хотел как лучше. Знал бы, как оно обернётся, может, и по-другому бы сделал. Но я не знал, и никому этого знать не дано.
Чтобы справиться с волнением, Верен теребил в руках кусок коры. Такко смотрел на его руки, на шрам, пересекший ладонь, и всё яснее понимал: друг будет защищать его всегда. Даже когда близнецы вернутся с той самой, настоящей тайной и многолетний обман наконец вскроется. Потому что он, Такко, тоже хочет, как лучше, и тоже понятия не имеет, чем обернётся всё это дерьмо.
Солнце закрыла туча, похолодало. Такко встряхнулся — забыл, что последний месяц лета здесь по-зимнему холодный. Верен искоса глянул на него, и спустя мгновение на плечи Такко легла его куртка.
У сердца тепло заворочалось далёкое, полузабытое — они уже сидели так в самом начале войны, в только что отстроенных укреплениях, на крыльце у Ардерика. Тогда Верену не спалось, а Такко был рядом и укрывал плащом . Тогда уже было ясно, что их пути расходятся. Но теперь Такко окончательно уверился — что бы ни случилось, друг встанет на его сторону. А сам он сделает всё, чтобы впредь Верену не приходилось выбирать.
***
Девичий щебет слышался ещё в коридоре: Клэр и Грета устроились в спальне и раскладывали за столом флаконы с какими-то снадобьями. Отступать было глупо. Такко прислонился к косяку, скрестив на груди руки.
Девушки коротко взглянули на него, хихикнули и продолжили шептаться, сдвинув головы. Рыжие пряди Клэр сплетались с чёрными кудрями Греты, и трудно было снова не залюбоваться обеими. Разные внешне, но схожие нравом: бойкие, гордые, острые на язык. Грета встретилась с ним взглядом, лукаво прикусила губу:
— А Клэр отлично разбирается в травах. Не боишься, что она подольёт тебе аконит в вино, когда опять заглядишься на другую?
— Я этот ваш аконит жрал всё детство назло отцу, — отозвался Такко. — Выберите что-нибудь посильнее.
— Как неудобно иметь мужа, которого не отравить! Клэр, ты уверена, что игра стоит свеч?
Клэр задумалась:
— Если понадобится, я просто подложу ему гадюку в постель. А лучше двух.
— А, Грета едет с нами? — не удержался Такко и со смехом увернулся от брошенного узелка с травами.
— Боюсь, делить постель со змеёй придётся тебе, Клэр, — рассмеялась Грета. — Язык у этого парня хоть и не раздвоенный, а жалит только так.
— Раньше ты не жаловалась, — ответил Такко. На этот раз пришлось уклониться сразу от двух мягких снарядов: Грета дотянулась до кресла, где лежала гора небольших подушек. Такко оценил запасы, третью подушку поймал и отправил обратно.
— Перебьёшь все наши снадобья! — возмутилась Клэр.
Грета поднялась, поправляя выбившиеся пряди. Щёки раскраснелись, в глазах плясали озорные искры. Но подушки не тронула; лишь потянулась по-кошачьи, изогнулась так, что стало видно гроздь спелой рябины, вплетённой в её волосы. Прошла, покачивая бёдрами, к двери и встала вплотную к Такко, откинув голову:
— Я поделилась с Клэр кое-какими снадобьями. Мало ли, занедужишь в дороге.
Она стояла так близко, что Такко видел пушок над её верхней губой. Красивая, насмешливая и… всё ещё желанная.
Клэр смотрела на них с ехидной ухмылкой, не выходя из-за стола. От её взгляда становилось ещё жарче.
Грета снова улыбнулась:
— Что ж, ещё увидимся. Желаю вам счастья и большой дружной семейки.
Быстро чмокнула его в щёку и упорхнула, взметнув юбками. Такко запер за ней дверь и повернулся к Клэр. Та укладывала флаконы в походную аптечку. Тонкие пальцы уверенно охватывали горлышки бутыльков, золотистые ресницы бросали тень на нежные щёки… Невозможно было не приблизиться и не прильнуть губами к нежной шее.
— И часто ты думал о Грете, когда был со мной? — Клэр даже головы не повернула.
— А ты часто представляла баронета Феликса? Или как звали того столичного хлыща, который собрался на тебе жениться?
Клэр резко обернулась:
— Я была тебе верна! По крайней мере, последний год!
— Вот и давай договоримся, что верность — это когда мы думаем о ком угодно, но приходим всё равно друг к другу.
— А я думала, верность — это когда на других не заглядываешься.
— Это называется старость, милая, и нам обоим до этого далеко. Впрочем, если хочешь показать мне пример…
Договорить Клэр не дала — притянула к себе, приоткрыла губы и вдруг ошарашенно отпрянула:
— Подумать только: ты уже спал с Гретой, когда я ещё училась читать!
…Образ Греты мерк, осталось только острое, жгучее желание. Клэр отвечала на поцелуи, становилась всё мягче, податливее. И не было разницы, кто третий разжёг огонь, если жар достался им двоим.
***
Новая дорога осталась позади, сменившись плато, и снова зазмеилась впереди. За зиму её выровняют, местами расширят. Если всё сложится, как надо, Такко больше не увидит Север — по крайней мере, пока жива Элеонора, а при её здоровье это надолго. Если же пойдёт не по плану — рискует не увидеть ни Севера, ни юга.
Ардерик ехал впереди вместе с Арном, держа поводья механической рукой. За спиной у него гордо висел арбалет. Следом ехали близнецы, за ними — половина охраны. Замыкали шествие Такко с Клэр и оставшиеся воины. Ардерик дал близнецам тридцать человек — целый отряд. Судя по оружию и решительным лицам, они намеревались не спускать с наследников глаз до конца пути.
— И всё же не верится, что Ардерик ничего не сказал Элеоноре, — удивлялась Клэр.
— Она шестнадцать лет не давала ему быть отцом, — отозвался Такко. — Рано или поздно он бы выкинул что-нибудь этакое.
— Ты-то что знаешь об отцовских чувствах?
— Послужи Ривелену с моё и тоже научишься проникаться отцовскими чувствами, равно как любыми другими.
Клэр фыркнула:
— А ты не подумал, что после этой твоей выходки Ривелен погонит нас обоих? И хорошо, если только погонит…
Об этом Такко думал и не раз. Но ответа от канцлера не было, и он понемногу уверился, что его успокоили отчёты Клэр.
Вот и Гиблая Долина. Ардерик первым направил коня в обход, к старому высохшему ущелью.
— Ну всё, дальше сами, — проговорил он, когда ущелье сменилось широкой тропой. — Зимой здесь возят лес, но сейчас безлюдно. К утру доберётесь до Озёрного, там передохнёте, а дальше околицей выйдете на тракт. Голубятни в Озёрном нет: даже если на вас донесут, успеете убраться. А дальше слово Элеоноры уже ничего не значит.
Он повернулся к Арну:
— На тракт не суйся, там я тебе не защитник. Но до Озёрного их проводи. Отвечаешь головой.
Арн молча кивнул и тридцать человек охраны — с ним.
— Из Озёрного половину охраны вернёшь, — сказал Ардерик уже Такко. — Ну да сто раз говорили. Всё, бывайте.
Он спешился, близнецы тоже, и крепко обнялись втроём. Такко тоже спрыгнул с седла, чтобы пожать Ардерику руку на прощание.
— Не забывай подтягивать ремни и смазывать там всё, — сказал он, касаясь механической ладони. — Если что заклинит, напишешь.
Ардерик хлопнул его по плечу и вернулся в седло. Ещё раз кивнул близнецам, пришпорил коня и поскакал по тропе назад, больше не оглядываясь.
