***
Блок приписки оказался комнатой на четырех человек, в которую Мэй заселился первым. Аскетичная. Белая, как и все на станции. Ничего лишнего. Над койкой в дальнем углу мерцал личный номер, и он же был выбит на ближайшем к изголовью узком шкафчике. Мэй дошел до кровати и примостил на подушку тяжелый, оттягивающий руки шлем. В выхолощенной чистоте комнаты яркий оранжевый предмет гардероба казался чем-то слишком личным и оттого чужеродным. Мэй хмыкнул и нежно погладил иссеченную мелкими царапинами поверхность шлема рукой в армированной перчатке. Было жалко убирать его с глаз долой, Мэю нравилось, как шлем разбавляет идеальную симметрию и вылизанность комнаты. Хотелось оставить его вот так, лежащим на койке, как какой-то сувенир с далекого рифа, но на станции все и вся следовало инструкциям и протоколам, креативность не приветствовалась и была не нужна. Мэй подхватил головной убор и открыл шкаф в поисках подходящего места на полке. Внутри обнаружились два стандартных комплекта одежды. Пока он копался в шкафу, пытаясь пристроить шлем в глубине пластиковых внутренностей, «Стелия» любезно развернула в воздухе информационную голограмму, оповестив летчика о первом построении в 20:00 по станционному времени. Высветила карту до плаца и свернулась, оставив в воздухе узкую полоску с таймером обратного отсчета. Получалось, что до знакомства с начальством и остальными пташками оставалось немногим более сорока минут. Следовало поторопиться, Мэй засуетился, попытался впихнуть шлем на узкую полку так и эдак, потом все-таки сдался и аккуратно повесил его на дверной крючок.***
Найденная экипировка Мэю не понравилась. Форма как латексная перчатка обхватывала хрупкую, изящную фигуру пилота третьего ранга от шеи до пяток, не скрывая анатомических подробностей в виде костлявых ключиц и начинавшего пробиваться киля. Выглядело это не мужественно и ужасно несуразно. Мэй почувствовал себя неуклюжим нескладным подростком, как будто и не было за спиной двух лет училища и тысяч сложнейших пируэтов, повторить которые он мог во сне и наяву. Стараясь не думать об унылости своего образа и о том, что же о нем подумают будущие сослуживцы, Мэй натянул тяжелые подкованные шипами ботинки, распрямился и уставился на свое отражение в полированном пластике дверцы. В целом было даже неплохо, наверное. Аккуратно, если бы не голова, на которой во все стороны торчали каштановые вихры. Ощущая нарастающее внутри раздражение, он принялся с остервенением их приглаживать чуть вспотевшими от нервов ладонями, в завершение слегка рассеянно пройдясь пальцами по нетронутой мутацией коже висков и костлявым выпирающим скулам, которые покрывал легкий пушок. Мелкая моторика и почесывания успокаивали. Мэй сказал за это спасибо всему, что в нем было птичьего, и понадеялся, что эффект не исчезнет, даже когда он повзрослеет и отрастит полноценное перо. Цифры на таймере моргнули и стали красными — до построения оставалось двадцать минут. Мэй вдохнул, выдохнул, успокаиваясь. Постарался настроиться — все будет хорошо, все будет в порядке. Еще раз провел ладонью по волосам, развернулся и вышел из комнаты в коридор. Через восемь минут он стоял перед входом в помещение плаца, нервно переминаясь с ноги на ногу. Вопросы всплывали один за другим в аккуратной голове пилота третьего ранга и не давали ему расслабиться, заставляя потеть под плотно прилегающим костюмом. С кем он будет служить? Подружится ли он со стаей? Строгий ли будет капитан? Может, еще не поздно все бросить и улететь? А вдруг?.. А вдруг?.. А вдруг?.. Нервно сглотнув, он подался вперед, и автоматическая дверь отъехала в сторону, открывая простор площадки для построения, по которой уже бродило с полтора десятка пилотов — все как один такие же слетки, как он. Мэй втянул живот, свел лопатки и выпрямился для задора и бодрости. А потом сделал широкий шаг внутрь, приветственно кивнув разномастной толпе. Те заметили его, некоторые даже отреагировали, но как-то вяло, без ажиотажа. Кто-то кивнул в ответ, парочка приветственно махнула рукой. Это странным образом успокоило: никто не засмеялся, не ткнул в его сторону пальцем. Мэй неспешным шагом прошелся вдоль разметки пола и, найдя свой номер, уселся на пластик по-турецки, скрестив ноги. Ждать оставалось недолго. Мэй воспользовался оставшимся временем для того, чтобы попытаться расслабиться и унять бьющий его мандраж — прибегнул к древней практике, которая передавалась в семействе Декарт из поколения в поколение. Он закрыл глаза, расслабил плечи и привычно представил себе, что находится на солнечной поляне в окружении леса. В подробностях вообразив себе пение птиц и стрекот насекомых, Мэй глубоко вдохнул. Позже, вспоминая этот момент, он опишет его как дофаминовый шок и катарсис от переизбытка счастья. Если бы Мэй из настоящего, сидя на холодном полу космической станции, услышал это, то непременно плюнул бы Мэю из будущего в лицо. Потому что никакого счастья он не испытал, хотя шок присутствовал в полной мере, в основном оттого, что воздух, который еще пять секунд назад насыщал легкие кислородом, стал густым и тягучим как кисель из тапиоки. Обжигающе горячий, пахнущий свирепым зверем, железом и кровью, он сконцентрировался вокруг, отказываясь заполнять альвеолы в груди летчика. Мэй попытался вдохнуть раз, другой... захрипел, уперся в пол перед собой обеими руками. Расправил плечи, стараясь дать побольше свободы грудной клетке, открыл рот и, изо всех сил втянув воздух в третий раз, наконец-то вдохнул. — Эй.. ты в порядке? Кто-то тряс его за плечо — открыв слезящиеся глаза, Мэй увидел расплывающееся лицо одного из пилотов, прибывших к месту встречи чуть ранее. Склонившись к Мэю, он смотрел с тревогой, по-птичьи склонив голову к плечу. Живые, черные как смоль глаза и такого же цвета могавк на выбритой по бокам голове выдавали в нем врановых. — В.. в пор.. да.. — прохрипел Мэй, кашлянул и, вытянув шею, осторожно попытался заглянуть за плечо склонившегося к нему соратника. Когда ему это почти удалось, над головами сослуживцев раздалось зычное: — Занять места! Ворон отпрянул от Мэя и быстро ретировался в район своей разметки. Мэй, кряхтя и морщась, вдыхая окружающую его магму мелкими глотками, медленно поднялся на ноги и наконец-то взглянул на источник своих проблем. Источник стоял сразу за покрытым матовым хитином капитаном, в котором Мэй опознал знаменитого Астора Девлера. В источнике было под два метра роста, которые венчала лобастая башка с острыми собачьими ушами. Густая золотисто-коричневая шерсть струилась по бархатной морде, собиралась в гриву на шее и плечах невиданного зверя, спускалась под пояс грубых рабочих штанов. Бугрящиеся под шкурой контуры мышц дублировались экзо-вставками, идущие от них провода и трубки оплетали кости, связки и сухожилия, подсвечивая кожу и шерсть изнутри и снаружи неоном. Все это выглядело настолько гротескно, что Мэй забыл как дышать, тем самым невольно решив часть своих проблем, и вспомнил о том, что кислород ему вообще-то нужен, только когда заметил внимательные, умные, глядящие в упор на него янтарные глаза. «Медведь... это же химера медведя», — подумал Мэй и заставил себя отвести взгляд, судорожно пытаясь представить, какая невероятная цепочка событий вкупе с генетической лотереей смогла привести к такому исключительно выдающемуся результату. Считалось, что ген крупных животных практически утерян, из оставшихся выживали единицы, выживших берегли как зеницу ока, а не отправляли заниматься строевой подготовкой на удаленные колонии... — Взвод, равняйсь! Смирно! Новички скрежетнули шипованными подошвами и вытянулись — руки по швам, каждый в своей ячейке. Астор просеменил вдоль шеренги, быстро перебирая восемью членистыми ногами, осматривая поступивший ему в командование состав. Добравшись до дальнего края, он развернулся, сложил педипальпы на покрытой хитином груди и, расщеперив хелицеры, гаркнул: — Доброе утро, цыпочки! Мэй вздрогнул. Слава о великом военачальнике, полевом ученом, покорителе планет с силой тяжести более 4g капитане Девлере гремела даже в самых отдаленных туманностях и галактиках. Но почему-то никто нигде никогда не описывал громкость капитанского голоса, который, разрезая пространство и время маленького орбитально-станционного плаца, жвалами впивался в измученный гипоксией мозг пилота третьего ранга. Мэй жмурился и часто моргал, пытаясь одновременно сдержать слезы, сосредоточиться на информации и игнорировать все неудобства, свалившиеся на его аккуратную голову. — Приветствую вас на орбитальной станции «А-терра», имя искина — кора «Стелия», — не сбавляя оборотов, гаркнул арахнид. — Вас, желторотых птенцов, прислали к нам в Авиационно-Разведческий Легион с единственной целью — вырастить из вас АРЛов... достойных быть щитом, надеждой и опорой человечества в известных и, особенно, неизвестных галактиках. — Астор остановился и обвел шеренгу новобранцев сверкающим взглядом восьми глаз. — Забудьте маму и папу, братьев и сестер, дедушек и бабушек... на ближайшие пять лет — эта станция ваша семья, а я — ваш строгий, но справедливый отец. Это ясно?! — Так точно! — клекотнул взвод в полтора десятка глоток, и кто-то в дальнем конце шеренги добавил к стандартному ответу утвердительную трель. — Запомните, соколики, — продолжал меж тем Астор, вновь двинувшись вдоль ряда новобранцев, — только от вас и вашего поведения зависит сплоченность наших войск! А это значит, что между вами и мной не должно быть секретов, а должно быть что?! Правильно! А-а-абсолютное доверие и следование уставу! Навсегда вбейте в свои куриные головы, что все, что не касается действий, описанных в регламентах, должно быть согласовано со мной! Ясно?! — Так точно! — повторно клекотнула шеренга, но в этот раз Астор угрожающе приподнял педипальпы и щелкнул хелицерами, на корню обрубив артистические порывы затесавшегося во взвод соловья. — И если я ваш царь и бог на станции, то на Морре вы будете упражняться под ответственностью и командованием капитана Каарху, прошу... Каарху, все это время стоявший неподвижно, сделал гигантский, абсолютно бесшумный шаг вперед, к взводу. Миниатюрные пилоты, подавленные ростом и аурой планетного капитана, слегка присели, и Мэй на каком-то необъяснимо интуитивном уровне ощутил, что не только у него одного возник порыв развести в стороны несуществующие крылья и встопорщить перья, придавая себе объем. Новая волна запаха, исходящего от капитана, стоявшего теперь совсем близко, накрыла Мэя с головой. По спине, под тесно прилегающим костюмом пилота, поползли капли горячего пота, на висках выступила испарина, язык прилип к небу. Мэй, сжав кулаки, держался из последних сил, тяжело дыша, раздувая ноздри. И, в попытке вернуть себе хоть какое-то самообладание, закрыл глаза, в отчаянии цепляясь за образ летней опушки и зеленого леса. В какой-то момент ему начало казаться, что он почти справляется, но тут Каарху открыл пасть и сказал: — Приветствую вас, новички... Низкий, бархатный голос капитана как заряд электричества продернул все существо Мэя, от загривка вниз, по позвоночнику, вдоль спины, и свернулся тугим комком где-то в районе копчика. Что-то ухнуло в груди. Мэй понял, что больше не вынесет, что в теле его не осталось ни одной клетки, которая справлялась бы с присутствием капитана... закатив глаза, Мэй рухнул на плац бессознательной грудой, погрузив рассудок в прохладную тьму.***
Очнувшись, Мэй некоторое время пялился в белый потолок. Дышалось легко, не кидало ни в жар, ни в холод, и в целом самочувствие было на высоте птичьего полета. Поэтому, когда что-то шевельнулось на периферии зрения, первым желанием Мэя было закрыть глаза и притвориться спящим. Но незваный гость заметил, что Мэй проснулся, и подобрался поближе, оказавшись в поле зрения. — Проснулся? Ты ужин пропустил, его тебе сюда принесли. — Гость оказался знакомым по плацу вороном. — Я кор Август, но ты можешь звать меня просто Августом, — представился он и протянул руку. Мэй подтянулся в кровати, чтобы принять сидячее положение, и ухватился за протянутую конечность, слегка пожал ее в честь приветствия. Ладонь у Августа была узкая и теплая, чуть шершавая. Мэй невольно отметил, что пальцы на руке его нового знакомого заканчивались длинными матово-черными когтями. Август проследил его взгляд и широко улыбнулся. — У меня день рождения скоро, так что вот... началось помаленьку, — он отвел руку в сторону, вытянул пальцы и пошевелил ими в воздухе, любуясь дарами генетики. Мэй слегка позавидовал. Когти ему понравились, он не отказался бы от таких же. Поймав себя на этой мысли, он глянул на голографический календарь, размещенный «Стелией» на ближайшей стене, и вздохнул... вот бы ему повезло, и он, как капитан Каарху, обернулся в час икс могучим метисом медведя и киборга. До совершеннолетия оставалась неделя, и Мэй подумал, что, может, удастся найти экологический фактор, который частично выбьет из него и перья, и пух. Относительно текущего вектора своего взросления Мэй не питал никаких иллюзий и сюрпризов не ждал. Поколения предков-пилотов, трубчатые кости облегченного скелета и все более явно выдающийся киль наводили на мысль, что «особая невиданная магия» все же обрядит его в маховые и рулевые, а процент возможных отклонений от заданной программы ничтожен. Август пододвинул к нему столик с остывшей едой, тихо звякнув металлом посуды, и присел на кровать напротив, закинув ногу на ногу и подперев голову рукой. Мэй подвинулся ближе к кормушке, спустив ноги с кровати, и взглянул на тарелку. На ужин полагалась какая-то птичья смесь в виде пудинга, рядом стояла бутылка воды. Мэй вяло ковырнул застывшую массу — есть не хотелось совершенно, хотелось узнать, что за чертовщина происходит и какие дальнейшие действия следует предпринять. — А ты?.. — начал Мэй не до конца понимая, что именно хочет спросить и как правильнее сформулировать вопрос. — А я твой новый сосед по блоку, — догадливо ответил Август, и, все еще улыбаясь, подмигнул в ответ на изумленный взгляд Мэя, — плюсы давней семейной дружбы с капитаном Астором. Попросил за тобой присмотреть, а я возьми и согласись. Антропологический интерес! — Антропологический? Это еще зачем? — недоуменно поднял брови Мэй. — Ну... представь себе нашу вселенную. Представил? — Август поднялся и, заложив руки за спину, прошелся вдоль кровати, развернулся и мечтательно уставился в потолок. — Миллиарды планет и туманностей, несчетное число галактик и жалкая горстка представителей человечества, рассеянных и разбросанных по самым дальним уголкам. — Он подошел к Мэю и посмотрел на него сверху вниз. Мэй в свою очередь уставился на Августа: широкий, слегка асимметричный рот, тонкий нос с горбинкой, живая мимика. — Какова вероятность того, что прибывший на станцию с другого конца космоса солдатик вдруг встретит свою истинную пару в первые два часа пребывания по месту службы? М? Не выдержав прямого взгляда, Мэй потупил глаза и погрузил ложку в неприглядное блюдо. — Для вычисления такой вероятности у нас маловато данных... — с осторожностью попробовав подозрительный пудинг, занудно протянул Мэй, — мы не знаем точное количество людей на всех планетах, точное количество вероятных истинных па... по... постой, что?! Если бы Мэй мог удивиться еще больше, он бы непременно это сделал. Но за последние сутки своей жизни он усвоил десятилетний запас шокирующих событий. Внутри Мэя даже начало зарождаться подозрение, что он стал к этому привыкать. Аккуратно положив ложку на край подноса, он устало потер переносицу двумя пальцами и молча уставился в стенку напротив, прислушиваясь к ощущениям. Ощущения рисовали в голове картины одновременно волнующего и пугающего толка. Не выдержав напора абстракций, Мэй начал шептать под нос. — То есть я и медведь, — пробубнил он, пытаясь одновременно представить и не представлять совсем уж в деталях и красках сложившуюся картину, — я и медведь... значит, я и медведь. Не сдержавшись, Мэй мелко захихикал. — Ну чего ты? Все это время наблюдавший за ним Август внезапно сделал шаг вперед и присел на кровать, совсем близко, касаясь бедра. Мэй поежился, ощутив тепло вороньего тела и прогнувшийся под дополнительной тяжестью матрас. Ему вдруг стало неуютно. Он был северянином — независимым, нелюдимым, держащим дистанцию. Август со своей, видимо южной, горячей натурой оказался рядом как-то внезапно, не спрашивая разрешения, не стесняясь. Нарушение невидимых личных границ было вопиющим. Мэй дернулся, хотел было отодвинуться, но почему-то не смог заставить себя это сделать. Он перестал хихикать и сидел, затаив дыхание и напряженно пялясь перед собой, пытаясь справиться одновременно с тревожностью, паникой и внезапным предвкушением чего-то неизведанного. Мысли моментально переключились с капитана на ощущения тяжести и тепла, внося в потрепанную событиями психику Мэя дополнительный раздрай. Август, поколебавшись секунду, откинулся назад, прислонился спиной к прохладному пластику стены, а потом вытянул руку и взъерошил короткий ежик волос на затылке Мэя. Мягкие, чуть шершавые подушечки пальцев разгладили завитки, длинные когти легко прошлись по нежной коже, посылая мурашки вниз по позвоночнику, прямо под ворот обтягивающей тело униформы. Мэй вздрогнул. Все человеческое в нем возмутилось, закричало о том, что надо как можно скорее убрать наглую руку, дистанцироваться, обезопаситься, отползти в дальний темный угол... Но птичье нутро млело от гипнотического ощущения теплых пальцев, плавно перебирающих волосинку за волосинкой, перышко за перышком, завиток за завитком. Мэй ощутил, что с каждым движением ворона его отпускает напряжение, что тугая пружина смятения и паники перестает бесконечно раскручиваться и терзать человеческое нутро. Печали и вопросы отступали под успокаивающим, равномерным скольжением пальцев. Медленно уходила тревога из сердца и зажатость из плечей. Все, чего хотелось — позволить себе просто плыть по течению, не заботясь ни о чем. И Мэй позволил, Мэй поплыл. Подался назад, чуть ближе к Августу. Закрыл глаза. Наклонил голову, подставляясь затылком и шеей под незамысловатые узоры, вычерчиваемые рукой ворона, чуть вздрагивая, когда Август задевал особенно чувствительные места. — Вероятность такого совпадения стремится к нулю... ...ответил на свой вопрос Август, пройдясь коготками по вихрам на макушке... — но не нервничай, все будет в порядке... ...продолжая разглаживать перышки за ухом, добавил он... — ты редкий случай, невероятное стечение обстоятельств... ...сильные теплые пальцы нежно массировали шею с обеих сторон позвоночника, даря облегчение... — знай, что бы ни случилось — я тебе помогу.