А. Р. Л. 3.0

Мэй невольно клацнул зубами, когда спрыгнул с пандуса челнока, осторожно топнул ногой, словно пробуя поверхность Морры на прочность. Затем выдохнул и проводил взглядом облачко морозного воздуха, которое заискрилось и заплясало, подхваченное едва заметным ветерком. Сзади с глухим звуком приземлился Август, выругавшись на родном диалекте в адрес холода и силы тяжести, почти в полтора раза превышающей значения их родных планет. Зашипели пневмозамки, оповещая о разгерметизации, глухо лязгнула автоматическая дверь. — Не стой там, помогай. Мэй глянул через плечо и увидел, что Август открыл грузовой отсек и наполовину вытащил их боксы с личными вещами и снаряжением. Под тяжестью груза тонкая фигурка пилота, обмотанная с ног до головы белыми утепляющими лентами, подрагивала в морозном мареве, идущем от земли. — Ну, ты где? — Август обернулся, ища взглядом Мэя, блеснув в полуденном солнце поляризационными стеклами очков на пол-лица. Мэй, тяжело ступая ногами, как мог быстро подошел к ворону, держащему боксы, и, похлопав по днищу, дернул за рычаг привода левитационных моторчиков. Тонко запев, механизмы выровняли накренившийся груз, и, отпустив ношу, Август сделал несколько шагов назад. Ведомые умной цифровой начинкой боксы проплыли за ним по воздуху и остановились чуть справа, в полуметре от Августа. — Работает жестянка... — под слоями лент голос ворона звучал глухо и довольно. Он отряхнул руки и кивнул в сторону видневшихся вдалеке стен станции. — Идем. Дополнительные сутки понадобились ошарашенному пилоту третьего ранга, чтобы прийти в себя после всех потрясений. В первый вечер они заснули вместе, грея друг друга, словно два птенца в одном гнезде. Август, задремавший первым, обнимал его всю ночь и тихо дышал в шею, не делая больше никаких поползновений. В этом было что-то из детства, и Мэй чувствовал себя спокойно и защищенно, как когда-то давно он чувствовал себя дома, пока семья не разлетелась кто куда. Весь следующий день, до самого отлета, они не обсуждали ни обморок на плацу, ни то, что последовало за ним. Трепались о всякой рутинной ерунде, Август зачитывал вслух новости станции, смеялся и изучал карты Морры, делая пометки в своем устаревшего вида планшете. Большая часть взвода уже покинула станцию и отправилась в их будущий дом, вниз, на планету. После полудня пришло сообщение от капитана Девлера, что отправлять их отдельным челноком будет невыгодно, поэтому они приписаны к новому взводу и отправятся на поверхность вместе с ним. Передав информацию от капитана, «Стелия» свернула окошко в стандартный обратный отсчет. Перед выходом они по очереди замотались в зимнюю экипировку, стоя перед зеркалом в санузле. И пока Мэй ждал Августа, он и сам заглянул в фотографии и планы станции, развернутые в голограмму прямо посередине их блока: казармы и хозпомещения кластерно располагались вокруг взлетно-посадочной полосы, связанные между собой извилистыми путями дорог, вырубленных в толще льда. На аэросъемке все это напоминало гроздья гигантского винограда, опутанного причудливо изгибающейся лозой. Искрящийся белизной, навечно замерзший сад. — Красиво, правда? — спросил его тогда Август, выйдя из ванной комнаты. Мэй молча кивнул, соглашаясь. И сейчас, топая по замерзшей дороге замерзшей планеты, пытаясь выровнять дыхание, сбившееся от непривычной нагрузки, Мэй глядел на маячащую впереди спину и прокручивал в голове события последних суток, в попытке объяснить себе внезапно возникшую симпатию к Августу. Как и любая другая хищная северная птица, Мэй предпочитал обособленность и одиночество, в отличие от любящих жить стаями и общинами ворон. Но птичья натура пилота третьего ранга приняла Августа с радостью и распростертыми крыльями, подмяв под себя рациональную человечью часть. Приняла настолько, что без проблем расслабилась, успокоилась рядом с практически незнакомым человеком. Позволила гладить и трогать, клекоча внутри от восторга, а сейчас не к месту вопила, что хотела бы такого еще и еще. Чтобы как-то отвлечься от волнующих мыслей, Мэй размотал ленту на кисти руки и, нагнувшись, зачерпнул горсть снега, сжал его в ладони, растер пальцами. Ощущение холода, сменившееся покалыванием и теплом, взбодрило, освежило и немного отвлекло. Он оторвал взгляд от дороги, глянул вперед и обнаружил, что они пришли. Перед ними высились белые стены станции «Э-терры» — планетного тела коры «Стелии». С этих стен она смотрела сейчас на новобранцев десятком камер будто десятком немигающих глаз. Они с Августом подошли последними, и «Стелия», увидев, что наконец-то все в сборе, подала сигнал. В стене перед новичками беззвучно отъехала дверь. В проеме показалась крепкая фигура встречающего. Заметив его, взвод забегал, засуетился и выстроился в пять колонн, по три человека в каждой. Август и Мэй оказались в заднем ряду, за ними четвертым рядом расположились боксы с вещами, прикрывая спины от холодного зимнего ветра, дующего из ледяной пустыни. Выйдя из недр станции, встречающий прошелся перед взводом, принюхиваясь к прибывшим коротким, курносым носом северного тюленя. Обойдя шеренгу и пересчитав, все ли на месте, он молча кивнул в сторону входа, и новобранцы, высекая из льда крошку армированной шипованной обувью, последовали за ним. Они зашли в чрево станции цепочкой, и шедший самым последним Мэй кинул взгляд назад, еще раз полюбовавшись блеском Морры, прежде чем «Стелия» закрыла за ними дверь. Тяжело дыша от марш-броска по заледенелой пустыне, взмыленный взвод наконец-то в полном составе добрался до внутреннего плаца «Э-терры», где к тому времени уже выстроились прибывшие раньше новобранцы. Блестящий хромом и белым пластиком плац располагался на трех уровнях по уходящей к центру и вниз спирали. Взвод остановился на самом первом, верхнем витке. Мэй с трудом подавил в себе желание подобраться к краю плаца и, вытянув шею, заглянуть за него — что же там внизу. Безымянный тюлень-провожатый махнул рукой, останавливая бредущий за ним хрипящий взвод, и по небольшому мостику вышел на круглую платформу, парящую в центре над всеми уровнями. — Приветствую вас на планетной станции «Э-терре», имя искина — кора «Стелия», — начал со стандартного приветствия северный тюлень. Его голос, тихий и мягкий, подхваченный усилителями, поплыл над тремя витками плаца. — Меня зовут Пиника, на «Э-терре» я квартирмейстер, моя задача — позаботиться о вашем удобстве и максимально облегчить период адаптации, сократить его, насколько это возможно. Пиника сделал паузу, чтобы развернуть над головой голограмму со схемой этажей и блоками приписки, на которой отобразилась воронка уровней, уходящая концом вниз, к пышущему жаром нутру планеты. Пояс жилых блоков располагался на уровнях восемь и девять, на проекции каждого бока красовались личные номера приписанных к казарме пилотов. — Я знаю, что вы устали и что первое впечатление от Морры может быть изматывающим, — продолжил меж тем Пиника, — поэтому буду краток, чтобы вы успели отдохнуть перед тренировками, которые у вас начнутся завтра. Пожалуйста, разбейтесь на пары со своим соседом по блоку и по очереди пройдите к лифтам, которые находятся позади вас слева и справа от входов под купол. Лифты автоматически опознают вас и доставят на этаж с вашим блоком. Боксы с личными вещами уже отправлены по местам. Вопросы есть? Вновь прибывшие загалдели и зашумели, переговариваясь между собой и ища соседа по комнате, и, так как вопросов ни у кого не оказалось, неторопливыми ручейками организованно двинулись к лифтам. Мэй и Август, оказавшиеся соседями, приписанными к одному блоку, добрались до ближайшего лифта первыми. Когда двери за ними закрылись, оставляя их наедине, Мэй осознал, как он вымотан марш-броском до станции, перелетом и галдежом. Атмосфера планеты и их нового дома пока что выкачивала из летчика силы как пожарный брандспойт. Август шевельнулся рядом, размотал ленты на нижней части лица, снял очки, скинул капюшон. Стоя чуть позади, Мэй заметил, что волосы у него на затылке все взмокли и топорщились влажными сосульками. Август устало потер шею, а потом чуть повернулся и искоса глянул на Мэя ясными серыми глазами. Ухмыльнулся криво. Отвел взгляд и, как бы извиняясь за свое состояние, пробормотал: — Чертов холод и гравитация. Мэй с трудом подавил порыв протянуть руку и погладить его по влажной макушке. В блок Мэй вошел первым и остановился посередине, осматриваясь. На планете не экономили ресурсы и площадь, поэтому просторная комната на двоих со столиком, парой стульев и небольшим кухонным блоком показалась настоящей роскошью. Все блистало чистотой, белизной и необжитостью. Зашедший следом Август остановился рядом и тоже осмотрелся. — Постеров бы каких налепить... — вдруг выдал он, — да где ж их тут возьмешь. Пить хочется и переодеться уже... жарковато. — На твоей планете прохладнее? — Мэй вдруг понял, что очень мало знает об Августе, кроме имени, личного номера и ощущения теплоты его рук. — Не, я с тропической, — ответил Август, — так что к жаре-то я привык, но не к бинтам этим утепляющим, д-д-д-двуликая... боже... — присев на один из стульев, он снял обувь, размотал одну ногу до колена, вытянул ее и пошевелил пальцами в воздухе, — блаженство какое, — резюмировал он и схватился за свисающий капюшон. — Это ленты, — машинально поправил его Мэй, присел на кровать и аккуратно снял ботинки. Подумал немного и решил начать разматывать с рук. Сам он, привыкший к длинным холодным зимам родной планеты, от морозных погод не сильно страдал и с лентами управлялся, в силу привычки, гораздо быстрее. — Почему же ты выбрал Морру? — поинтересовался Мэй, размотав до плеча одну руку и взявшись за другую. — Не хотел, чтобы в момент финальной инициации у меня отрос туканов клюв, — весело поведал Август и зазвенел чем-то возле кухонного блока, послышался звук булькающей воды. — А чего бы ты хотел? — Мэй покончил со второй рукой и принялся за ногу. — Больше всего мне хотелось бы стать такой же химерой, как наш капитан Каарху, — Август задумчиво хмыкнул и, немного помолчав, вздохнул, — но я не совсем дурачок, понимаю, что чудо, возможно, не случится. Останусь я, как и семь выводков до меня, скорее всего, птичкой перелетной... хотя-я... Не прерываясь, Мэй украдкой глянул на ворона, который стоял у генератора питьевой воды, зажав в замотанном кулаке наполовину полный одноразовый стаканчик. Август не успел до конца освободиться от лент, на левую ногу все еще был надет армейский ботинок, зато обмотки были сняты с левой руки, обнажая ее всю, включая кусок груди и шеи. Мэй заметил, что ключицы Августа все идут рябью от прорастающих остьев оперения. Рука по всей длине, от запястья вверх по плечу, поверх исчезающего птенцового пуха была покрыта кончиками зачаточного пера. С расстояния выглядело красиво, будто на коже ворона распустились нежные черные листья невиданного растения. Словно услышав мысли Мэя, ворон сосредоточил блуждающий взгляд на нем. А потом вытянул обнаженную руку перед собой. — Недолго уже осталось, и, хоть шансы невелики, возможно хоть что-то я от Морры отхвачу, — внезапно он широко улыбнулся, обнажив чуть выдающиеся вперед клычки, — не подведи, планета! Залпом допив воду, он кинул стаканчик в утилизатор и, доковыляв до кровати напротив, осторожно сел на нее. Стянув с ноги второй ботинок, потянул за концы плотно охватывающей ногу ленты. Умный материал с тихим треском поддался, отклеиваясь от кожи. Август соединил концы вместе, перехватил поудобнее и начал медленно, осторожно сматывать утеплитель с ноги в тугой рулон. — Ну а ты на Морре какими судьбами? — задал он встречный вопрос, добравшись до коленки. — Сам выбрал или семья послала? — Сам, — ответил Мэй, закончив разматывать вторую ногу и принявшись за ленты на шее, — дома я дослужился до третьего ранга, а потом прилетел сюда. — И что же тебя так привлекло в этом заброшенном уголке? — ворон завозился, стараясь снимать утеплитель как можно аккуратнее, чуть приподнял ногу, виток за витком освобождая бедро от лент. — Сложно сказать, наверное желание выйти из зоны комфорта, не покидая ее, — Мэй наклонился вперед, скатывая ленты с задней части спины, — дома у нас нет условий, чтобы подняться выше третьего ранга, и тогда я стал искать планеты подальше от дома, с необходимым оборудованием и типами кораблей. И обязательно холодные... я так люблю зиму. Морра шла четвертой в списке, и когда я увидел ее, такую далекую и... белоснежную, всю в вечных льдах, я... я... Мэй закончил со спиной, поднял голову и уперся взглядом в Августа. Тот сидел, подобрав голые ноги на кровать и, жмурясь от удовольствия, гладил их, разминая затекшие мышцы. Наполовину размотанные на руке и теле ленты струились вокруг него по койке, спускаясь на пол как экзотический ледопад. Мэй завороженно уставился на тонкие пальцы, которыми Август не спеша вел по стройным икрам, явно наслаждаясь прикосновениями. Нетронутая мутацией кожа сияла белизной, расчерченной голубоватой сеткой вен. В чуть приглушенном освещении блока Мэй острым зрением ночного хищника видел, как там, где длинные черные когти случайно или нет задевают кожу, остаются чуть заметные исчезающие розовые следы. Как пальцы медленно скользят вверх, начиная от изящных стоп, по тонким лодыжкам, задевая по пути выступающую косточку. Как слегка сжимают и разминают сухие поджарые мускулы, плотно обвивающие кость. Как останавливаются ненадолго возле коленки, которую ворон не спеша обводит по кругу большим пальцем, пока думает, куда двинуться дальше. А потом плавным движением перемещаются чуть выше, туда, где под тонкой кожей перекатываются мышцы бедра. Сначала не торопясь скользят по внешней части, нажимая и разминая, массируя, а потом переходят на внутреннюю и гладят ее. Все выше и выше, и выше, и выше, в бесконечном плавном движении, от носочка до паха... Как жмурящийся ворон поджимает пальцы от удовольствия, начиная каждый новый круг... — ...влюбился, — завершил фразу Мэй неожиданно охрипшим голосом. В воздухе повисла звенящая тишина, в которой распаленный пилот третьего ранга различал лишь свое тяжелое дыхание да бешеное биение собственного сердца. Кровь прилила к щекам, внутри все сладко скрутило и возбуждением разлилось по телу. Член напрягся, дернулся и чувствительно уперся в остатки обмотанных вокруг бедер лент. Мэю показалось, что еще чуть-чуть, и он весь пойдет трещинами, а потом взорвется, заливая все вокруг бурлящей, пузырящейся лавой. Август застыл с руками, сложенными на коленях. Приоткрыл глаза и посмотрел на Мэя в упор, спокойно, безмятежно, и с совершенно не птичьей интонацией проурчал: «Пр-р-р-родолжай». Мэй не мог продолжать, у него не осталось слов, осталось только обнаженное, чистое желание. Больше всего ему сейчас хотелось освежающего холодного снега или провести руками по нежным бедрам Августа, погладить шелковую кожу его живота, засунуть пальцы в его ассиметричный смешливый рот. Мэй перестал понимать, от человеческого это исходит или от птичьего, но это было неважно. Важно было прямо сейчас погрузиться во влажное вороново нутро. Август молча, не шевелясь сидел на кровати напротив, наблюдая за ним внимательным взглядом. Трясущимися руками Мэй ощупал пространство вокруг себя, сгреб мотки снятых лент. Распутал пару и обмотал их в несколько слоев вокруг бедер, поверх оставшихся, на манер полотенца. Из двух вариантов — возможного и невозможного — Мэй выбрал возможный. И если бы не повышенная гравитация, в санузел он побежал бы бегом. Но планета давила на него, замедляя движения, усложняя простейшие действия. Путь до ванной казался длинным и вязким как ночной кошмар. Он добрался до входа, шурша лентами и осторожно ступая ногами, сдерживаясь, чтобы не глянуть еще раз через плечо на воронову наготу. Ввалился в спасительный проем, нащупал кнопку замка и ударил по ней... — Мэй, ты в порядке? Мэй?! — было последним, что пилот услышал, перед тем как захлопнулась дверь. Все это никуда не годилось и абсолютно не укладывалось в привычную картину мира. Истинные пары, собственная взбесившаяся птичья сущность, внезапная тяга к ворону... она-то откуда взялась? В этом калейдоскопе мыслей и ощущений внезапно нахлынувшее возбуждение пугало целомудренную натуру Мэя больше всего. Доковыляв до душа и врубив ледяную воду, он залез под лейку прямо в чем был. Ручейки потекли поверх мелкого отросшего на плечах и скулах пера, намочили волосы на голове, заструились по коже спины, живота. Все тело тут же покрылось мурашками. Мэй закрыл глаза, собрался с мыслями и попытался успокоиться методом, который был известен ему лучше всего. Вспомнил тепло и зелень хвойного леса. Солнце на траве, стрекот насекомых и пение птиц. Запах цветов и трав, изо всех сил берущих свое в скоротечное лето. Вода текла, смывая жар желания, и мутную взвесь мыслей. Мэй начал медленно приходить в себя, снова становясь тем Мэем, которого он знал чуть более двадцати лет. Размотав ленты, он опустил их на пол рядом с душевой, уперся лбом в стену под лейкой и стоял так неведомо сколько, закрыв глаза, пока «Стелия» не пиликнула о возможном переохлаждении и не добавила в поток горячей воды. В дверь тихо поскреблись и донесся приглушенный взволнованный голос Августа. — Ты там как? — Я... нормально. Все хорошо, — голос дал петуха. Выключив воду, Мэй выбрался из душа и подобрал ленты. Подошел к шкафу-сушилке, чтобы засунуть их внутрь. — Боксы прибыли, я свой разобрал. Я отойду ненадолго, твой бокс сразу за дверью. — Понял, иди... На автомате он развешал ленты в шкафу, закрыл дверцу и в каком-то ступоре с минуту рассматривал себя в зеркало, висевшее на внешней стороне. Он стоял близко, поэтому мутации, подгоняемые наступающим совершеннолетием, были видны в мельчайших деталях. Пух на лице почти весь сошел, вместо него большая часть была убрана мелким серебристо-белым пером. Поднимаясь по скулам вверх, под нижним веком и дальше на виски — оно придавало глазам слегка раскосую форму. Радужка глаза начала понемногу желтеть, и Мэй ощущал, что за прошедшие пару дней его зрение стало острее. Рассматривая себя, он задумался, что вообще знает о взрослении, мутациях, альфах, омегах и истинных парах... особенно о последних. Получалось, что не так уж много. Что-то слышал в школе, о чем-то рассказывали родители, но сам он вопрос не изучал никогда. — Кора «Стелия», я могу запрашивать данные? Существует ли какая-нибудь база знаний... или архив статей... может, библиотека? «Стелия» беззвучно развернула перед ним голографический экран с пустой строкой ввода.

***

Ровно через два часа после первого отправленного запроса «Стелия» сообщила, что грядет отбой, и свернулась в привычный таймер с обратным отсчетом. Мэй откинулся на стуле и обеими руками взъерошил волосы и перья на голове, устало потер глаза. Выписки и вырезки из найденных статей парили вокруг него, требуя организации, но общая картина была в целом ясна. На Старой Земле, до великого рассеяния, истинные пары не были редкостью, велись исследования, все было подсчитано, взвешено, задокументировано и учтено. Однако, после великого рассеяния количество человек на квадратный километр вселенной стало слишком разреженным, истинные пары практически перестали образовываться, и знание о них было утрачено, перейдя в разряд баек и городских легенд. Мэй откусил от зернового батончика, который нашел рядом с генератором питьевой воды, и задумчиво крутанул в воздухе голограммы с информацией тысячелетней давности. Вырезки из несуществующих больше газет и выписки из забытых всеми архивов рассказали Мэю о том, что первые истинные пары появились сразу после того, как человеческая ДНК начала подхватывать и адаптировать животные гены. За распознавание пары отвечало находящееся в мозгу миндалевидное тело, развившееся у человечества в результате генетического дрифта. Оно постепенно развивалось вместе с обычным телом и духом носителя и окончательно формировалось к совершеннолетию, которое наступало по стандартному космическому — в двадцать один год. Мэй еще раз крутанул голограммы, остановившись на продолжении истории. Миндалина в мозгу работала на прием и передачу, считывая биополе предполагаемых партнеров. Если партнер подходил, то отправляла срез информации о носителе в запросе. Получив запрос, биомеханика, зашитая в тело реципиента, анализировала полученную от потенциальной пары информацию, и если по всем параметрам человеческое подсознание и звериное альтерэго одобряли образец — вуаля! Участники процесса входили навсегда в эмоционально-сексуальный клинч. Действие, которое нельзя отменить. Пары, которые нельзя разлучать. Ни на месяц, ни на год, ни на много тысяч километров. Получившийся эффект совсем древние издательства старомодно называли «любовью с первого взгляда», литература начала великого рассеяния переименовала все в «эротическое запечатление», а в последних найденных заметках ученые умы обозвали это «половой импринтинг». Для участников обмена всё это выглядело как набор образов, звуков и запахов и отдавало душком синестезии. Дальше шли короткие замечания про взаимодействия истинных пар, истинное послушание и истинную плодовитость. На этом, не объяснив подробно ни одного термина, скудные архивы «Стелии» исчерпывались и дополнительной информации не выдавали. Мэй сохранил и свернул все находки, чтобы вернуться к ним позже, запихал в рот остатки батончика и глянул на таймер. Времени оставалось всего ничего, нужно было разобрать бокс. Обдумывая прочитанное, Мэй подошел к двери, которая мягко и беззвучно отъехала в сторону, и шагнул за порог на виток уровня восемь. Бокс был припаркован справа от входа — тихо левитировал, поблескивая металлическими боками. Привычным жестом Мэй засунул руку под брюхо коробки и, дернув за рычажок, привел бокс в вертикальное положение. А потом, мягко подтолкнув, вдвинул в открывшийся в стене паз. Теперь доступ к боксу был возможен из комнаты, как к обычному шкафчику. На этом следовало бы пойти спать, но за спиной у Мэя находились перила уровня. А за ними — шахта станции, которая шла от купола вниз через все витки, прямо к чреву планеты. Мэй, повинуясь желанию, возникшему у него еще днем, подошел к молочно-белому заграждению, отделяющему галерею от пропасти, и осторожно заглянул вниз. На секунду у него закружилась голова: внизу разлилось темное звездное небо. Оно расстилалось по дну шахты и чуть забиралось на стены и отвесы, мерцавшие огоньками окон и техники, очерчивало шахты лифтов. Мэй вцепился руками в поручень и сглотнул, приглядываясь, а потом его осенило, и он поднял голову вверх. И увидел то же самое небо сквозь прозрачный потолок купола станции — свет от звезд проходил через толстое стекло и отражался от зеркального изолята, которым было устлано дно. Мэй пялился на незнакомые звезды чужого неба, не мог оторваться, пока в зенит не взошла одна из трех лун Морры. В голубоватом отсвете небесного тела он увидел поднимающиеся над ним этажи и два темных силуэта на одном из витков — большой, подсвеченный голубовато-розовым неоном медвежий и изящный птичий, принадлежащий пилоту. Мэй потянул носом и почувствовал запах зверя и битвы, крови и чего-то еще, не замеченного раньше. Полутон соленого моря, металл, чуть-чуть безмятежности... Медведь протянул руку к миниатюрной фигурке, та потянулась к нему в ответ. И в слабом отсвете десятка трубок, обвивающих лапу капитана, Мэй увидел ворона, шепчущего что-то медведю в ответ. Его тонкие черты лица, мягко освещенные подсветкой, казались зыбкими, смазанными, незнакомыми. Мэй затаил дыхание, попытавшись прислушаться, ощущая, как что-то сжалось в груди. На секунду возникло щемящее чувство — он должен быть там, с ним. А не здесь... Он огляделся в поисках ближайшего лифта, пытаясь сообразить, как добраться до нужного уровня. Но в эту секунду «Стелия» отобразила на таймере шесть красных нулей и бесшумно затянула прозрачный свод купола диафрагмой, одновременно приглушая остатки подсветки там, где она до сих пор работала. Станция погрузилась в непроглядную тьму. Мэй постоял, пялясь в никуда еще с минуту. И когда зрение адаптировалось к черноте ночи, снова взглянул на уровни над головой, ища взглядом силуэт или голубовато-розовый отблеск капитанской экзо-оснастки. Первый, второй, третий, пятый — он всматривался, но все уровни оказались пусты. Мэй колебался, не в силах отойти от перил, надеясь увидеть в ночи движение или блик. Но шахта молчала в ответ темнотой, пилот развернулся и поплелся к себе в комнату, не раздеваясь залез в кровать под одеяло. Свернулся колечком и начал прокручивать в голове события прошедшего дня. Думал о планете, капитане, станции, Пинике и истинных парах. О том, что же принесет ему завтрашний день. О вывертах собственного организма старался не думать, отвлекаясь на рутину. Постепенно дыхание выровнялось, мышцы расслабились, и Мэй незаметно для себя погрузился в сон. Чуть заполночь в комнату проскользнул Август и как можно тише прокрался к койкам. Постоял недолго, слушая дыхание спящего. Нашарил в набедренной сумке старый планшет. Забрался с ногами на свою койку и погрузился в изучение информации на экране, едва слышно мурлыча под нос знакомый только ему мотивчик.