Гимназия имени Ф.М. Достоевского

Тишина. Густая и вязкая. Она растекалась по ворсу ковра, липкими тенями цеплялась за одежду, карабкаясь выше. Сигма не двигались. Вместе с ними замер и Гоголь. Гончаров же сделал осторожный шаг вперёд, стараясь не шуршать одеждой и двигаться плавно — что угодно, лишь бы убраться подальше от сумасшедшего Николая, который сейчас играл в гляделки с Сигмой. Однако не успел проверяющий сделать и пары шагов, как за его спиной раздался щелчок и он почувствовал, что горячая рука на его запястье сжимается с новой силой. Спустя мгновение, Гоголь прижался к нему со спины, на ухо выдыхая: — Не так быстро, птичка… Давай на счёт три побежим по школе и будем кричать, что нашли убийцу! Всегда мечтал поиграть в такую игру! Николай вернулся к своему слащаво-приторному голосу: он вновь тянул гласные, неуместно хихикал и, наверняка, жестикулировал бы, если бы его пальцы не заняты были холодным лезвием, впивавшимся сейчас в бок Гончарова. Для стоящих от них в паре шагов Сигмы нож в руках Гоголя был незаметен. Для них всё выглядело так, словно Коля, всё такой же любвеобильный и наивный дурачок, обнимал проверяющего со спины, нашёптывая ему какие-то глупости. На деле же, в голосе Гоголя скользила неприкрытая угроза — если «птичка» решит дёрнуться и сыграть в шумную игру — на счёте «убийцы» будет уже два тела. Убийцы ли? — Сигмушка-а-а! Закрой глаза и отойди. Я же сказал тебе — позови кого-нибудь и оставайся в комнате. И не смотри на пол, — последние слова Николай произнёс раздельно, акцентируя внимание на каждом. Со стороны замерших Сигмы послышался то ли всхлип, то ли вздох, но несмотря на подступающую истерику, они прислушались к словам Гоголя и начали медленно пятиться назад. Ковёр под их ногами неслышно шуршал, а длинные волосы развевались на холодном ветру, который скользил из до сих пор открытого окна. Дым сигарет уже выветрился, оставляя запах ментола лишь на стенах и одежде — видимо, Николай часто курил в этом коридоре. Видя как Сигма скрываются за поворотом, Гончаров открыл было рот, чтобы крикнуть им вслед что-нибудь отчаянное и испуганное, но лезвие ножа ледяным крылом бабочки порхнуло ему на шею. Гоголь шумно дышал ему прямо в ухо — пробивало на тошнотворные мурашки. Когда беловолосый мужчина опустил ему голову на плечо и заскользил пальцами свободной руки по талии — Ваня содрогнулся от отвращения. Действия Николая далеки были от вульгарности и они оба это понимали. — А-ах! Почему бы нам не сыграть в увлекательную викторину, пока мы ждём моих любимых Сигму? — влажное дыхание в районе щеки заставило Гончарова тяжело сглотнуть. Проверяющий прикрыл глаза, со свистом выдыхая. Он так устал. — Замолчите уже, пожалуйста, — рыкнул Гончаров, совсем не беспокоясь о последствиях — если этому психу захочется прирезать его, то он это сделает, независимо от слов и действий Вани. Ответом ему послужил заливистый хохот и вновь звонкий щелчок — Гоголь элегантным движением закрыл снежно-серебристый нож-бабочку. Спустя секунду оружие исчезло из его рук, растворяясь где-то внутри его накидки. — А ты забавный, Ваня! Я всё ждал когда же ты оскалишь зубки, — пропел Николай, начиная раскачиваться из стороны в сторону и утягивая за собой Гончарова. — Кто бы знал, что ножик к горлу творит чудеса с твоим характером… птичка, а ты случаем не мазохист? Так с этого и надо было начинать! Снова громкий и звонкий смех над собственной шуткой — Ваня заметил, что после нежеланного столкновения с Сигмой, Гоголь стал более предсказуемым. Неужели странный клоун и вправду переживал? Гончарову не было видно лица Николая и юноша мог лишь догадываться о его эмоциях. — Снова молчишь, м-м? Ну так неинтересно! — раздалось нытьё где-то над его головой, когда беловолосый мужчина медленно начал от него отлипать, всё ещё оставаясь рядом. — Так что насчёт небольшой викторины, м-мм? — Отойдите от меня для начала, — раздражённо произнёс Гончаров — тошнота немного отступила, но на её место пришла головная боль. Манера Гоголя тянуть гласные, распускать руки и чересчур громко говорить, никак не помогала сохранять спокойствие. Николай вздохнул и поднял обе руки в примерительном жесте, отпрыгивая назад на одной ноге. Ваня закатил глаза. Гоголь, заметив это, громко рассмеялся. — Я отошёл! Теперь сыграе-ем? — вновь заныл он, деловито поправляя белоснежную косу. — Как вы… как вы вообще можете предлагать такую глупость, когда тут… — Гончаров запнулся. Он покосился в сторону оторванной головы. Вслух произносить не хотелось — слова делали всё реальным, а ему так хотелось, чтобы все это оказалось лишь кошмаром, от которого ещё есть шанс проснуться. — Я просто пытаюсь разрядить обстановку! Птичка, ты совсем не умеешь веселиться, — парировал Николай, отходя ещё на пару шагов и легко запрыгивая на один из подоконников. Гончаров устал пререкаться. Он опёрся о стену — холодная и литая поверхность приносила мнимое чувство комфорта — переводя взгляд с чудака в цилиндре, на усыпанный крошками от печенья ковёр. Оставалось только ждать — жаль, что не в тишине, потому что Гоголь молчать не собирался: он о чём-то задорно рассказывал на периферии, активно жестикулируя руками — и пока Ваня ждал, то мог мысленно задавать себе вопросы. Почему никто до сих пор не пришёл на шум? Что за грохот разбудил его изначально? Неужели все комнаты вокруг них пустые? — Все учителя живут здесь? — спросил вдруг Гончаров. Гоголь запнулся на полуслове, пристально прищурился и ответил: — Я вот не учитель, но живу здесь… неправильно ты вопросы задаёшь, Ванечка, очень неправильно. Повисшую на мгновение тишину нарушил нервно-раздражённый смешок Гончарова. — Конечно… зачем только спрашивал, — буркнул он. Первый и второй этажи были гораздо больше, чем показались ему снаружи — так что неудивительно, если, при небольшом количестве сотрудников, половина комнат пустует. Однако же… Фёдор так долго выбирал с кем его поселить… Гончаров нахмурился, сталкиваясь в своих размышлениях с ещё одним странным и подозрительным фактом. Гоголь же, расценив его молчание за обиду, принялся жалостливо хлопать ресницами и сахарно извиняться. — Ванечка, ну что ты дуешься? Хочешь, я лучше расскажу тебе, как мы в среду все пойдём… — Побойся Бога, Гоголь! Никуда ты после такого не пойдёшь! — раздался вдруг резкий голос, заставивший проверяющего вздрогнуть и вскинуть взгляд. Достоевский сливался с темнотой коридора — он был без своей снежно белой ушанки и накидка была им где-то позабыта. Чёрная водолазка превращалась в отголосок тени, а чернильные пряди растворялись, делая Фёдора похожим на бледного призрака из ночных кошмаров. За его спиной виднелось встревоженное лицо Сигмы — они самыми кончиками пальцев держались за одежду идущего впереди мужчины, словно ребёнок, боящийся темноты и цепляющийся за взрослого. — Феденька! Неужели ты предпочёл мою скромную компанию своим молитвам? — пропел Гоголь, тут же спрыгивая с подоконника и направляясь навстречу. — Сигма! А ты почему здесь? — Я… — начали они, пытаясь выйти из-за спины Фёдора и перебороть собственный страх. Но не успели Сигма сделать и полшага, как оказались остановлены рукой Достоевского, который перехватил их за запястье, медленно возвращая обратно к себе за плечо. Со стороны выглядело нелепо — Сигма были заметно выше Фёдора, но слушались его безоговорочно, послушно возвращаясь под защиту. Они даже чуть склонились вперёд, чтоб казаться чуточку меньше, хмуро выглядывая из-за чужой спины. — Сигма тут, чтобы ты хоть божиться не стал при мне, постыдился, — коротко ответил Достоевский, поднимая вверх свободную руку и жестом подзывая к себе Гончарова. Тот боязливо покосился сначала на пританцовывавшего на месте Николая, а потом на сурового Фёдора, у которого глаза в темноте казались бездонно-чёрными, но всё же сделал шаг в сторону новоприбывших, выбирая из двух зол знакомое. Сигма, заметив его приближение, ободряюще улыбнулись, непонятно только — в попытке поддержать Гончарова или же самих себя. — Богом клянусь… я никого не убивал! — закричал Гоголь, по-детски высовывая язык. Достоевский на секунду прикрыл глаза. Повисла тишина. Николай с любопытством ждал ответа, чуть ли не прыгая на месте от нетерпения. Фёдор промолчал. Клоун разочарованно заныл, когда не получил должной реакции. Тем временем завуч лишь холодно посмотрел сначала на Гоголя, потом на Гончарова, а затем и на оторванную голову, тяжело выдыхая: — Почему вы двое шатаетесь по коридорам среди ночи? Распорядок дня придумали не просто так. Или вам его напомнить, несчастные? Ваня повернулся лицом к мужчине, собираясь с мыслями чтобы ответить, но его прерывал звонкий и назойливый голос: — Федя-я! В такие моменты я понимаю, что не зря Мори назначил тебя заведующим по воспитательной части. Вслед за словами донёсся чей-то негромкий смех и шуршащие по полу шаги. Из темноты коридора вынырнула растрёпанная голова Дазая, а вслед за ним — невысокого парня, с торчащими во все стороны каштановыми прядями, пачкой жевательных червячков в руках и поднятыми на лоб очками. Появление этой двоицы показалось Гончарову куда менее пугающим и таинственным — Достоевский походил на демона, выходящего из теней, а новоприбывшие напоминали собой нерасторопных детективов, опаздывающих на место преступления. Дазай неспешно подошёл к ним, опуская одну руку на плечо Сигме, а другую на Ваню, бесстыдно перенося весь свой вес вперёд и повисая на них, при этом внимательно разглядывая развернувшуюся перед глазами картину. — А ты что тут забыл? — прошипел в ответ Фёдор, недовольно глядя в сторону Осаму. Темноволосый мужчина попытался оттеснить учителя литературы в сторону, но его опередил Гоголь, которому надоело стоять в стороне и молчать. Он в два быстрых шага подошёл к собравшимся, за запястья обхватывая Сигму и уводя их в сторону, довольно улыбаясь и вновь высовывая язык. Николай напоминал ребёнка, укравшего сладкий леденец у другого сверстника. Гончаров молча наблюдал за происходящим, пытаясь понять, почему Достоевский и Гоголь так отчаянно пытались бороться за внимание ангела, который все последние минуты выглядел таким потерянным и грустным. Тем временем, Дазай начал смеяться, заметив происходящее, а потом, совершенно игнорируя кровавое месиво под ногами, принялся тыкать Ваню пальцем в щеку, привлекая внимание: — Ты пропустил моё внеклассное занятие сегодня, — заметил учитель литературы, встряхивая кудрявой головой. — Хорошо выспался? Гончаров резко обернулся на Дазая. — Вы сейчас серьёзно это спрашиваете?! — Конечно! А что не та- — Убийца действовал не один. Даже Гоголь, кажется, замолчал на полуслове, чем несказанно удивил Достоевского, который чуть изменился в лице — перестал хмуриться и сжимать губы в тонкую линию. Собравшиеся, все как один, повернулись в сторону пришедшего с Дазаем парня, который сейчас деловито разглядывал оторванную голову, опустив очки на свои ярко-зелёные, поблёскивающие в полумраке глаза. Он был повёрнут к ним вполоборота, пальцами правой руки аккуратно касаясь ворса ковра, а левой всё ещё прижимая к себе упаковку со сладостями. — Ах! Я же вас не представил, — первым прервал тишину учитель литературы. — Перед тобой, Ванечка, самый лучший детектив на свете — Эдогава Рампо! — Привет! — улыбнулся ему названый детектив. — Конфеты даже не проси — все мои, — предупредил он, прежде чем вернуться обратно к своему занятию. Гончаров хотел было представиться в ответ и заверить, что конфеты его совсем не интересуют, но тут в разговор вступил Фёдор, закончивший свой молчаливый спор с Гоголем — тот теперь стоял поодаль с Сигмой, спиной загораживая их от кровавого места преступления, и, если зрение Ивана не обманывало, показывал им карточные фокусы. — Почему ты так решил? — спросил завуч, подходя ближе и протягивая вперёд руку, чтобы перевернуть голову. Проверяющий с трудом сдержал вскрик, когда увидел, как пальцы мужчины касаются кожи трупа, без следа брезгливости или отвращения переворачивая его. — На полу не так много крови — голову оторвали уже после убийства и принесли сюда. Хотя, что странно, на ковре множество вмятин — словно кого-то куда-то волокли. Вот, — Ранпо жестом указал на продольные полосы, оставленные в плотном ворсе ковра. — Такое незаметно в одиночку не провернуть. — Брэм Стокер… — хмыкнул в ответ Достоевский, разглядывая изуродованное лицо. Где-то над ухом Ивана раздался удивлённый вздох Дазая и тот подбежал к Фёдору, наигранно хлопая ресницами. Актёр из него был не такой правдоподобный, как из Николая, отметил про себя Ваня. — Ты же тоже проверяющий? — поинтересовался Рампо, отходя в сторону и принимаясь есть желейных червячков. — Тоже..? — переспросил Гончаров, понимая, что вопрос обращён к нему. При упоминании его должности в голове отозвалось воспоминание о словах Поля — мужчина заверил его, что оговорился, но юноша готов был поклясться — в списке преподавателей, который он с таким трудом получил, не было никакого Брэма Стокера. Рампо нахмурился, переводя взгляд на Достоевского, который меланхолично разглядывал ночной пейзаж за окном. Фёдор опустил локоть на подоконник, упираясь щекой на раскрытую ладонь. Его тёмная чёлка заслонила левый глаз, оставляя на виду прищуренный правый. — Нам нужно найти тело, — спокойно произнёс он, жестом указывая на голову. — И убрать… вот это. Бога ради, пожалейте Акутагаву, ему пятна с ковра оттирать неделю придётся, если кровь засохнет окончательно. — Подождите! Вы мне не ответили! — воскликнул Гончаров, пытаясь привлечь к себе внимание. Он подошёл ближе к завучу, всем своим видом пытаясь передать своё негодование и непонимание. Его слова остались без ответа. Достоевский посмотрел на него пристально, лениво поправил заплетенную косу, спадающую с чужого плеча и вернул свой взгляд на ночной двор. От неожиданного прикосновения к своим волосам Гончаров вздрогнул, инстинктивно отступая. — Зачем убирать? Можно просто в ковёр завернуть и закопать, — предложил Дазай, начиная активно жестикулировать. — Я тебя в ковёр заверну и закопаю, — парировал Фёдор, раздраженно оборачиваясь на учителя литературы. — Кто будет за новый ковёр платить? Всей гимназией предлагаешь деньги собирать? Карточными фокусами Гоголя зарабатывать будем? — Можно ещё…! — попытался встрять Николай, услышав упоминание своего имени в чужом разговоре. Он уже успел спрятать колоду в карман и теперь пытался умильно схватить Сигму за руку — те отошли от него в сторону, медленно подходя к проверяющему. — Не можно. На два ковра нам денег не собрать. Становись в очередь, — с серьезным выражением лица произнёс Достоевский, отталкиваясь ладонями от подоконника. Сигма, которые до этого всё время молчали, негромко хихикнули. Фёдор нахмурился и отвернулся. Сигма улыбнулись чуть шире и наклонились к Гончарову: — Это он так шутит, Вы не волнуйтесь. — Не волноваться?! Как тут вообще можно не волноваться?! — в неверии прошептал Ваня, пытаясь не привлекать к себе лишнее внимание. Сигма стояли рядом с ним, чуть склонив голову вниз и улыбались уже виновато, словно это они — источник происходящего вокруг мракобесия и абсурда. — Простите, — тихо извинились они, аккуратно опуская ладонь на локоть Гончарову. — Мне правда жаль, что Вы столкнулись с подобным в ночь своего прибытия. Я пока сами не до конца понимаю происходящего, но не думаю, что нам стоит им мешать. — Мешать..? Они хотят избавиться от тела без суда и следствия! Где-то здесь ходит убийца, а Вы предлагаете мне успокоиться?! — воскликнул проверяющий, нервно дёргая своей рукой, чтобы Сигма его отпустили. Они тут же разжали пальцы и отступили назад, глядя в пол. Слова прозвучали громче и жёстче, чем Иван хотел. На них обернулись сразу все. Гоголь перестал улыбаться и стиснул зубы, чуть ли не скалясь в сторону Гончарова. — Боже правый… тем, что ты будешь кричать во всё горло, убийцу ты найти не поможешь, — заметил Достоевский, который совершенно бесшумно оказался рядом и грубо оттеснил Ваню в сторону, приобнимая Сигму одной рукой. Николай не оказался настолько быстрым и проворным. — Это был Гоголь! — тут же произнёс Гончаров, обвинительно показывая пальцем на беловолосого мужчину, который в ответ на это схватился за сердце, драматично вскрикивая. — Ванечка! Я же тебе верил! Птичка моя, ты обещал мне, что не будешь делать поспешных выводов! — Вы сидели здесь и курили! Что я должен был подумать? — прокричал в ответ Ваня, сжимая руки в кулаки и окончательно теряя терпение. — Мне теперь что… курить нельзя? — задохнулся возмущением Николай, упирая руки в бока и топая ногой. — Боже упаси меня слушать ваши препирания ещё хоть минуту! — резко прервал их Достоевский, взмахивая рукой. Мужчина не повысил голос, наоборот, он начал говорить медленнее и глуше. Звучало устрашающе. Даже Дазай покорно закрыл рот, хотя явно собирался присоединиться ко всеобщему спору — учитель литературы аж на носочках приподнялся от нетерпения. Ранпо же продолжил молча есть свои конфеты, прикрыв глаза то ли от удовольствия, то ли от усталости. Сигма опустили голову ещё ниже, пытаясь стать совсем незаметными. — Николай, отведи Сигму в спальню и убедись, чтобы никто сегодня больше никуда не ходил. Дазай, найди Акутагаву — тебе достаточно просто в коридоре появиться, он сам к тебе прибежит. Разберитесь с тем, что осталось от Брэма Стокера. Ранпо, я надеюсь, что ты сможешь найти тело до завтрашнего дня. Гончаров, ты отправишься к себе в спальню и будешь сидеть тихо, как мышка. Всем всё понятно? — всё также безэмоционально продолжил Фёдор, стоя вполоборота ко всем собравшимся. Мужчина уже успел отойти от места преступления, и его тёмная одежда начала медленно растворяться в темноте. Казалось ещё шаг, и Достоевского проглотит изголодавшаяся ночь. — Вы даже не собираетесь звонить в полицию?! — ужаснулся Гончаров, в очередной раз убеждаясь, что его окружают совершенно слетевшие с катушек люди. — Здесь нет связи, — заметил Дазай, пожимая плечами. — Но в кабинете директора есть телефон! — Провода уже перерезаны, — спокойно заметил Рампо, сминая пустую пачку из-под желейных червячков в руках. — Что..? — выдохнул Ваня, в неверии отшатываясь назад, пропуская проходящего мимо него Эдогаву. — Ты никогда не читал классических детективов? Мы все заперты в одном месте — у нас ограниченный круг подозреваемых, никому из гимназии не выйти и никому не зайти. Думаю, убийца, даже если он действовал один, не настолько глуп, чтобы оставить нам средство связи с внешним миром, — пояснил Рампо совершенно скучающим голосом, грустно глядя на свои пустые ладони. — Эх, Коля ты был прав, яблочные самые вкусные… Гончаров удивлённо глядел на уходящего вглубь коридора парня в очках. Рампо больше похож был на подростка с сахарной зависимостью, а не на великого детектива или же учителя в школе. — А я тебе говорил, Эдогава у нас гений! Ты не волнуйся, он убийцу за пару дней вычислит, никакая полиция нам не нужна, — голос Дазая раздался у проверяющего над самым ухом. Учитель литературы успел повиснуть у него на плече, принимаясь уводить куда-то в сторону, противоположную той, откуда Гончаров пришёл. — Раз уж ты пропустил мой урок, то теперь должен сопроводить меня на поиски Акутагавы. Это будет честно, да? Если составишь мне компанию, я буду настолько добр, что верну тебе твою ненаглядную тетрадку. — Я не хочу с Вами никуда идти, — возразил Ваня, недовольно глядя на прилипчивого учителя. — Я бы хотел поговорить с директором. — Ах… и не страшно тебе одному идти к Мори в кабинет, да ещё и посреди ночи, а вдруг он заодно с убийцей? Мне-то ты доверять можешь, — продолжал как ни в чём не бывало Дазай, ослепительно улыбаясь. — Вы меня пытаетесь запугать? — прищурился Гончаров. Он заметил, что учитель литературы успел увести его уже далеко. Кровавая сцена осталась позади, а рассыпанное печенье перестало хрустеть под ногами. — Мне всё равно нужно было зайти к Мори сегодня, обсудить кое-что… Впереди шёл Гоголь, крепко прижимающий к себе Сигму, и что-то безостановочно им рассказывающий. Беловолосый мужчина вёл себя настолько развязно, что успел уже надеть свой цилиндр на голову идущего рядом ангела. Гончаров не видел их лиц, но был уверен — Николай изо всех сил пытался развеселить Сигму, которые всё ещё напоминали собой расстроенного котёнка. — На твоём месте, я бы извинился, — заметил направление его взгляда Дазай. Юноша проигнорировал мужчину, тяжёло выдыхая и пытаясь собраться с мыслями. — Почему Фёдор Михайлович так легко нас всех отпустил? Неужели, он никого не подозревает? — А ты всё из-за Гоголя не успокоишься, да? Он, хоть и похож на неуправляемого клоуна, не настолько глуп, чтобы сидеть и курить возле разделанного на куски тела. Считай, это его алиби. — Допустим, но… — Никаких больше но! Сегодня мы делаем всё, чтобы насолить Феде. Он сказал тебе тихо сидеть у себя, а ты громко пойдёшь искать своего соседа по комнате! — с этими словами, Дазай развернул Ваню лицом к широким дверям, до которых они успели дойти. Учитель литературы порылся в кармане и вытащил на свет связку ключей. Он заговорщически подмигнул Гончарову и принялся отпирать дверь, ведущую на ночную улицу.