большие обнимашки для Ли Минхо

Джуни восторженно сопит, пересыпая серебристые блестки из одной емкости в другую, Минхо же молча наблюдает за этим, мягко упираясь подбородком в кудрявую макушку. Ему казалось, что в шесть лет дети уже определенно с другими интересами, но профессиональная деформация его подвела — не все любят решать многочисленные задачи, всесторонне развиваться под гнетом заботливых родителей и не каждого нужно отучать от бесконечного сидения в телефоне. Не то чтобы он считал все эти занятия несерьезными. В принципе, омега сам сейчас занимался практически тем же самым. — Сначала рождественская поделка, потом пицца, — слышится со стороны старшего альфы, что за соседним столом утопает в своем ноутбуке, подбивая последние технические характеристики нового тиража. Ответом ему служит нестройное мычание, вызывающее улыбку на губах. Снова это ощущение дома. Запах пудры, преобладание дождя и сандал — так пахло и в детской комнате Джуни, когда тот был еще совсем маленьким. Ближе к десяти годам у него раскроется собственный запах, а пока от него слышится чем-то неуловимо теплым. Смешанным случайно. Крис не говорит ни слова, когда Минхо вдруг поднимает разговор о том, что в недавнюю поездку в Икею накупил слишком много всего и ему бы хотелось поделиться с маленьким альфой, потому что у того наверняка требовали в садике какое-нибудь изделие, как случается со всеми детьми независимо от поколения. Можно сказать, что он оберегает нерадивого отца от робкого «нам нужно уже завтра, но я забыл и вспомнил только в два часа ночи накануне». Крис лишь вбивает в поиск подходящие места и дрогнувшей рукой бронирует антикафе с семейным концептом, благодаря которому у него существуют перегородки для желающих уединиться со своей семьей отдельно. Минхо притаскивает с собой внушительный пакет с логотипом разоренной им недавно компании, вытаскивая из него гирлянду на проволоке, несколько банок и почему-то пару больших контейнеров с блестками, заставляя детские глаза сиять. Оказалось, что омега накануне нашел несколько видео по изготовлению декора своими руками, но не смог определиться и в итоге принес все, что могло потребоваться. По крайней мере, почти. Первые полчаса они с трепетом смотрели в экран ноутбука, что принадлежал Ли — разделив одни наушники на двоих и потягивая теплый чай. А после начали яростно перешептываться, иногда бросая взгляды на Криса, словно проверяя мешают ли они ему, но мужчина давно уже оставил отчет, украдкой наблюдая за этими двумя. Спустя недолгие переговоры было решено сделать несколько снежных шаров — благо необходимого глицерина старший принес почти что литр. Альфа с нежностью наблюдал, как Джуни под руководством хёна старательно обезжиривал банки и крышки, давая им подсохнуть, выбирал фигурки для внутреннего наполнения, и в итоге остановился на елках и оленях. У них не было времени и возможности сделать что-то замысловатое, великолепное, но в итоге Крис все равно не выдержал и стал урывками снимать процесс на видео. Минхо осторожно осыпал края крышки блестками, пока ребенок на его коленях тихонько мешал глицерин с еще горой таких же по цвету — снега и мерцания внутри должно было быть столько же, сколько звезд на небе, если не больше. Они прервались лишь спустя два часа, пока шарики сохли у подоконника, но маленький альфа отказался покидать столь теплое уютное место, прижавшись спиной к груди. Минхо был достаточно худым, с маленькими ладонями, в отличие от широкоплечего отца, у которого можно было спрятаться, но Джуни чувствовал себя в этих объятиях как в самом безопасном месте. — Теперь у Михо хёна тоже есть большие обнимашки, — Ли вопросительно смотрит и Джуни мгновенно надувается. — Хён забыл? Я обещал большие обнимашки как у папули. После того, как малыш важно проговорил «Big hug from Chris» почти без акцента, Минхо бросил на альфу крайне заинтересованный взгляд, отметив, что тот почему-то покраснел. — Когда Феликс только переехал следом за мной из Австралии, он нервничал по поводу своего корейского, незнакомой страны, и я так делал, чтобы он успокоился. — Феликс? — Минхо в растерянности кидает взгляд на ребенка, словно спрашивая нормально ли упоминать при нем это имя. Он никогда раньше не слышал о втором родителе, но подозревал, что вряд ли эта тема дастся маленькой семье легко. — Феликс хён и Чанбин хён мои крестные. Но Михо хён не должен чувствовать себя менее любимым от этого, ладно? Крис начинает задумываться над тем, почему отказ приехать к его сыну на утренник беспокоит сильнее, чем то, что вместо него к нему готовился омега. Спустя сутки внутренности шариков окончательно стабилизировались и теперь можно было аккуратно тряхнуть банку, чтобы наблюдать за снегом — искрящимся и чистым, которого за окном не было. Вокруг одной из крышек Джуни затянул ленту, вторая мерцала от обилия блесток, что наконец перестали сыпаться на каждую поверхность, но неизменной была надпись на обоих изделиях — внутри, если достаточно интенсивно стрясти искусственный снег, можно было увидеть «Джуни и Михо». Почему-то отдавать эти два маленьких шарика совершенно не хотелось. Но альфа не успевает даже спросить у парня еще раз, когда тот пропадает на несколько дней подряд и на сообщения не отвечает. Казалось бы, раньше они не были знакомы вообще и как-то жили друг без друга все эти дни, месяцы и годы, но сейчас не хватало возможности прислать несколько сверстанных страниц на оценку. Впрочем, кого он обманывает. Минхо исчезает неожиданно, не оставляя после себя даже малейшего шлейфа. Его телефон по итогу выключен, кабинет офиса пустует, а бариста в кафе не видел его еще с прошлой недели. Холодный американо приходится пить самому. Крис впервые задумывается о том, что что-то не так, на третий день, когда понимает, что на него неотрывно смотрят коллеги Ли, пока он стоит у порога и не заходит, не выпуская и других. К счастью, в руках документы на их совместный проект, как естественный предлог, а новый рисунок, подложенный сыном в самом конце распечатки, никто не заметит. Альфа молча кивает Сынмину, который в кабинете друга бывает чаще, чем в собственном, и на невысказанный вопрос тот показывает три пальца. Пока Крис пытается так же знаками выведать три дня это или три недели (будто разговаривать им обоим запретили), за спиной уже раздается знакомый голос. — Я не настолько стройный, чтобы пролезть сбоку. Ким лишь молча хмыкает, когда альфа и омега встречаются взглядами, так и оставаясь на пороге и синхронно делая шаг в одну сторону, чтобы пропустить кого-то. Они не произносят ни слова, хотя Минхо уже приподнял вопросительно бровь, но молодой мужчина перед ним лишь максимально незаметно тянет носом, скрывая собственное удивление. Запах найденного стал мягким и ярким, позволяя дождю в нем преобладать. На мгновение становится неуютно, хочется сделать шаг назад, когда Крис медленно осознает — Минхо пережил течку. Судя по чистому аромату и синякам под глазами — один. Он выглядит уставшим, потрепанным, но не недовольным, почти что даже расслабленным. И альфа с ужасом осознает, что так не должно быть. Что он не должен думать о том, что должен был находиться рядом. Но он все равно скучал.

***

— Господин Ли, можете пройти. Минхо стискивает зубы каждый раз как в первый, хотя посещает этот кабинет минимум раз в полгода, предварительно сдавая кровь и присылая определенный календарь, в котором делает пометки о своем плохом самочувствии или периодах течки. За пару дней до его приема доктор Кан проверяет результаты, составляет схемы и анализирует периоды, чтобы к приходу своего подопечного нарисовать полную картину. Пожилой омега улыбается как старому знакомому, даже при нынешнем диагнозе все не переставая шутить, что он ведет их семью еще с самого Хвануна, папы Хо, а значит и малыша парня тоже принимать будет сам. Но каждый свой приезд Ли на пару мгновений замирает на пороге, давясь воспоминаниями о том, как истекал кровью в этом кресле, с молчаливыми слезами глядя в белоснежную стену. Сейчас это лишь болезненные воспоминания, немного сглаженные временем, но сделать еще один шаг все сложнее. Доктор покашливает деликатно и приглашает к аппарату узи, чтобы привычно проверить состояние внутренних органов, отсеять вероятность возникновения патологий и опухолей. Аппарат неприятно цепляет шрам на мгновение, но это почти не беспокоит. Столько лет прошло. Привык вроде как. Послушно делая вдохи и выдохи на нужных моментах, омега рассеянно слушает как мужчина напевает под нос, научившись уже определять исход обследований по этим звукам на неизвестном ему языке — сегодня, на удивление, все хорошо. — Воспалительные процессы присутствуют, но лишь как свидетельство того, что твой организм мог бы зачать, будь твои клетки дееспособны. Минхо замирает с салфетками над животом, но уже через пару секунд продолжает стирать холодный гель, от которого по коже всегда были мурашки. Он ведь давно знает, что не может иметь детей, так почему каждый раз это так тяжело слышать? Он, честно говоря, устал. Ежедневно глотать гормональные препараты с короткими перерывами, регулярно делать узи, сдавать кровь в объемах словно донор, десятки раз выслушивать, что еще немного и он сможет дожать эту болезнь. Итоги приемов всегда были разными. На одном все было хорошо, с надеждой на полное выздоровление, в иные казалось, что сейчас ему поставят окончательное бесплодие и попросят больше уже не мучиться. Шансов у него один из ста — и этот единственный так легко потерять, что кажется чудом одно только его наличие, хрупкое и почти прозрачное, когда без кандидата на отцовство даже не проверить. В голове снова всплывает совет Хвануна, говорящего о том, что в эко нет ничего зазорного, они уже в двадцать первом веке, чтобы омега мог родить и без собственного альфы, не боясь оказаться под лавиной критики. Конечно, его могли осудить не знающие люди, беспардонные, не знающие о чувстве такта, но когда ему было до них дело? У него своя квартира, хорошая работа, любящие родители и прекрасный друг. — У тебя кто-то появился, Минхо-щи? Парень вздрагивает от этого странного вопроса, вырываемый из спутанных мыслей, и недоуменно качает головой, не понимая его природу. — Организм ведет себя так, словно твоя омега выбрала какого-то альфу и считает, что он подходит для продолжения рода. Это может быть неприятно слышать, милый, но уверен, что на биологии тебе рассказывали об инстинктах, которые значительно притупились в течение эволюции, но не пропали бесследно. Никаких сальных шуточек или неуместных комментариев, настаивающих на том, что рожать нужно от кого угодно, лишь бы это случилось, раз он приходит с этой проблемой, но почему так неприятно сдавило в груди? — Очевидно, ты не состоишь с этим человеком в каких-то отношениях, иначе я бы это понял, но советую прислушаться к зову собственного организма. Раз такое дело, мы дадим тебе больше свободы и снизим дозировку препаратов. Поздравляю, это определенно прогресс в твоем лечении. Ли выходит из кабинета на ватных ногах. Следующие два дня проходят словно в дурном тумане. Никаких привычных уже больничных стен, бесконечных капельниц и наблюдений, нет даже Сынмина рядом, что обычно утешающе гладил по волосам. Он проводит часы в собственной квартире в своем гнезде, но если раньше оно успокаивало и казалось идеальным по всем показателям, то теперь каждая вещь в нем была некрасивой и неподходящей, что расстраивало внутреннюю омегу. Даже новые купленные вещи теперь казались сплошь неуместными, вызывая желание выбросить. Измученный бросанием то в жар, то в холод, парень лениво размышлял о том, что доктор Кан зря не забрал его в стационар, как делал обычно — что-то определенно шло не так. Вовремя вколотое обезболивающее позволяло свободно передвигаться по квартире и, если бы не сниженная доза препаратов, как и запрет на подавители, он мог просто работать в офисе в привычном режиме. Никаких диких спазмов, пониженного аппетита или желания обниматься со всем теплым и симпатичным — одна только мысль о чужих прикосновениях вызывала желание простоять под душем целый час. Он раздражался на тихую музыку, громкую, крики людей с улицы, даже на собственное размеренное дыхание. Обычно спокойный, Минхо был взвинчен буквально все время. Мысли поговорить с папой или Сынмином отметались точно: он нарычал даже на курьера, которого прислало издательство с очередной срочной рукописью, а правки на ней были написаны с таким давлением, словно он хотел всадить ручку в подшитые листы до самого низа. Все до безумия угнетало и хотелось буквально лезть на стены. Страннее этого состояния было только осознать желание прижать Джуни к своей груди и свернуться с ним калачиком. Хуже только то, что доктор Кан оказался прав. Сильнее этого только странная тоска по мужчине, что начал незаметно составлять часть его жизни. Перспектива влюбиться в альфу почему-то больше не пугала.