Безысходность

Нормальные серые будни Питера превратились в мрачные, словно пропавшая патока, дни. Они то тянулись невыносимо долго, болью скребясь изнутри, то словно выкидывая Игоря из жизни, что он мог смутно понимать, где и кто он. Для всех окружающих он в меру своих сил казался обычным. Немного агрессивный с коллегами, грубый с преступниками и относительно миролюбивый с немногочисленными друзьями. Только чаще стал проводить время в одиночестве, но с характером полицейского никто разницы не заметил. Прошло уже несколько недель или месяцев с момента задержания Чумного Доктора, Игорь не хотел об этом вспоминать и думать. Размазанное время странной выворачивающей пытки: Игорь будто физически чувствовал запах сизо, пыль и затхлость. Когда наступало утро майор знал, что спал крепко, и у него не было кошмаров, но при этом чувствовал, что были, и они были, но не его… или его? Спину ломило, но тело не болело, он был сыт, но чувство голода не покидало, прогулки по улице давили духотой маленькой коморки. Холод в теплой квартире, шершавая металлическая поверхность мягкой кровати, канализационная вонь от свежекупленной шаурмы и сырость, постоянная сырость в сухой квартире. Это сводило с ума, и еще больше доводило до безумия знание причины. Он никогда не верил в байки про предназначение, про людей, нашедших вторую половину. По мнению мужчины, вторая половина - та, что любит и заботится, находится рядом и готова помочь… Юля. Человек, которого он выберет сам, а не какие-то гормоны или высшие силы, или еще что угодно, что оставило его без права выбора. Вокруг не было никого с такой же проблемой, он не знал ни одного человека из окружающих, кто столкнулся бы лоб в лоб со своим «предназначением». От осознания своего одиночества хотелось выть, Игорь никогда не просил помощи, он все мог разрулить сам, любая проблема - это лишь задача для решения. Но сейчас… сейчас невозможно было с этим справляться. Решив, что можно хотя бы попытаться выбить клин клином, он позвал Юлю переехать к себе. Естественно, журналистка отказалась от такого щедрого предложения переезжать в сарай, но пошла навстречу с предложением съехаться у нее. Увы, это не устроило Грома. Поэтому сейчас они находились друг у друга по очереди, когда всем было удобно. Это не были серьезные отношения, но и не мимолетная интрижка. Все было странно, до безумия странно. Девушка была поглощена работой, и их встречи напоминали дружеский вечер с бутербродом и кипятком, иногда дело доходило до секса. В такие моменты разум начинал окончательно покидать тело. Ярко-розовые пряди на подушке начинали рыжеть, а женское тело приобретало угловатые черты, теряя любую схожесть со своей обладательницей. И глаза, глаза были желтые, именно такие, какие он запомнил в их последнюю встречу: злые, надменные и ненавидящие. Мужчина не хотел это видеть, не хотел и с вожделением желал, ему было противно от мыслей о Сергее Разумовском. Хотелось ударить его, стереть ядовитую ухмылку, он едва ли не слышал мерзкие насмешки, напоминающие карканье. И его накрывала злость, гнев и желание сделать больно или наказать, а возможно просто владеть бывшим миллиардером. Игорь с грубостью хватал Юлю за шею, вдавливая в кровать, либо рывком ставил на четвереньки, заставляя утыкаться лицом в подушку и глотать воздух. Движения были грубые, практически насильственные. К счастью для майора, девушка воспринимала это как ролевые игры, да и сам мужчина вовремя вспоминал, что перед ним не Сергей. После таких ночей у журналистки оставались синяки, но она и не была против, ей даже нравилась такая необузданность. Но это не нравилось Грому, на фоне этого встречи стали реже с его инициативы, но Юлия была занятым человеком и не замечала этого. Дома начинали появляться бутылки со спиртным, сначала в ход пошли напитки, подаренные благодарными потерпевшими за выполненную им работу. А потом… потом более-менее хороший алкоголь закончился и на смену пришла обычная огненная вода из магазина напротив. Он знал, что спивается, да и скорее хотел спится, нежели ежеминутно, ежесекундно вспоминать, мечтать, желать. Отчего-то он знал, как пахнет кожа Сергея, чувствовал, как скользят рыжие волосы сквозь пальцы, практически ощущал теплоту тела. И пил, пил и пил, с отвращением к себе, к жизни и к проклятому Разумовскому.   Единственным, кто видел упадническое настроение подопечного, был Прокопенко. Сначала Федор Иванович, полагая, что это личные дела, стал рассыпаться в советах как нужно ухаживать за женщинами. Но позже полковник это свел все к тому, что из-за крайне сумбурной жизненной ситуации Грому нужен отдых и врач. Щедро вручив Игорю номер телефона полицейского психолога, он со спокойной душой выдворил майора на заслуженный двухнедельный отпуск. Чем окончательно усугубил ситуацию, заставляя мужчину остаться один на один со своим ужасом. *** Камера СИЗО грозила на неопределенный срок стать его домом, но он хотя бы один находился в ней. Сергей прекрасно знал, чем закончится пребывание его с сокамерниками. Он знал правила таких мест. Детский дом воспитал, научил и сломал, это была та же тюрьма со своими правилами, правила, где у тебя нет права голоса, где слабый - значит немой, где другой - значит изгой. Тюрьма, где можно научиться терпеть и выживать, молчать и снова терпеть, потому что никто не поможет. Место, которое сломает и породит монстра, или он всегда был и только ждал, когда тело станет доступным для его руководства. Монстра, который с наигранно любезной улыбкой не покидал его со дня переселения в камеру. Птица медленно ползал по потолку, сверкая глазами, запрокинув голову, рассматривал забившегося в угол Сергея. - Ну чего ты, пташка? Я же тебя не обижу, — сделав еще пару ломаных неестественных движений, он навис над мужчиной. Длинные волосы, свесившись, касались лица Сергея. — Я ведь люблю тебя! А ты любишь меня… — длинные когти проскользили по щеке, от чего тот, вскрикнув, переполз в другой край комнаты. Птица, недовольно цокнув, спустился с потолка и подошел к Разумовскому. — Сколько мы уже здесь? Тебе не надоело? — лицо скривилось от омерзения, когда он провел рукой по отсыхающей краске на стене, которая, будь он осязаем, хлопьями бы посыпалась на пол. — А мне вот очень! Хм, так что давай дружить? — злая ухмылка растянулась на бледном лице, протянув руку, он вновь сверкнул глазами недобро. Сергей с ненавистью оттолкнул невидимую руку. -Выметайся, ты чертово чудовище! — он вновь обхватил свои колени, — Убирайся, убирайся, убирайся… Разумовский чувствовал себя отвратительно, не от обстановки вокруг, не от перспективы закончить свои дни где-то на нарах. Нет, ему было плохо от осознания что виной всем смертям был он, что Олег мертв. Что давно забытое чудовище, порождённое его сознанием, вновь вернулось с распростёртыми объятиями, и в этот раз никуда уходить не собиралось. И самое главное: теперь он непрерывно испытывал стойкое желание увидеть Игоря Грома. До этого майор не был ему неприятен или приятен, просто очередной слуга закона, он был попросту неинтересен. Был неинтересен. Но сейчас, мало того, что мерзкое прошлое вылезло наружу, внутри все заполнилось такой же гнусной пустотой и жгучим желанием встречи. Только теперь Сергей бесился на полицейского, на себя, на Птицу, ему все это было не нужно. А Птица к тому же вперемешку со страстью, испытывал лютую ненависть к Грому, что естественно не оставляло Разумовского непричастным. Ночами накатывало непонятное возбуждение, странные непотребные мысли и мучение, от того что голова сейчас разорвется от переизбытка эмоций. За время одиночества приходили непонятные ощущения, будто бы Игорь рядом, только протянуть руку - и можно почувствовать. В моменты, когда Птица не пытался общаться или хотя бы уходил в подсознание, или просто куда-то, становилось немного легче. Он хотя бы мог думать, иначе было ощущение переполненной общаги в голове. — А раньше нам было хорошо вместе, — Птица присел, вплотную наклоняясь к окончательно запутавшемуся во всем человеку. — Я ведь о тебе заботился, оберегал. Помнишь ведь, сладкий? — когтистая рука вновь потянулась к лицу, убирая прядь, и снова была оттолкнута. — Я тебя выдумал, тебя нет! Ты пустышка, бесполезная иллюзия! Я говорил и буду это повторять, убирайся! Хватит! Камера заполнилась едким ароматом озлобленности и обиды, смешивающейся с тихим отчаяньем.  — Ты ведь и половины не помнишь из того, что с тобой делали, потому что это был Я! Я прятал тебя, спасал. Но раз я чудовище, хочешь расскажу, что было? — ехидная ухмылка начала напоминать маску, а само лицо стало каким-то странным, будто растекающимся. — Расскажу все что испытал я, пока ты, чертова тряпка, прятался на подкорках сознания! И знаешь, что будет? А не станет Сергея Разумовского, ты, слюнтяй и плакса, и половины не выдержишь, останусь только Я. Все что ты можешь — отвергать единственного настоящего друга! — голос начинал походить на хриплый клёкот, а на лице стали проявляться черные пятна, сквозь которые виднелись острые уголки перьев. Птица злился, и злился не играючи, не пугая от скуки Сергея, он действительно пытался наладить контакт, и не мог. Он любил эту «тряпку и слюнтяя», он его защищал, но рожденный в страхе и беспомощности, питался этими чувствами, доводя своего носителя до паники. В детстве было проще, Сергей был слабым, но не боязливым, но в определенный момент сломался, выпустив наружу то что было сильнее, то что прятало за плотными перьями обзор на неприглядный мир. И они дружили, действительно дружили. Сергей поджал губу, наблюдая метаморфозу собеседника, темная тень, распахнув крылья заполнила собой всю комнату, когда послышался скрежет в замочной скважине. Раздались тихие голоса, мужские, их было несколько. Птица замер, как и Сергей, оба посмотрели на открывающуюся дверь. -Давай только быстро, — в дверь вошло двое, у одного в руках блеснуло что-то похожее на нож, — Он дохлый, легко управимся. Тень только вновь взмахнула крыльями, после чего голубые глаза налились золотом.