Записки рыжего кота-2

Однажды днем я проснулся от звонкого детского голоса. За столом сидел мальчик лет десяти и жадно ел. Перед ним стояло несколько тарелок и большая кружка с чаем. Рот у мальчишки был забит едой, в каждой руке он держал по бутерброду, а глазами пристально следил за содержимым тарелок. Рядом сидел Степан Данилов и ласково приговаривал: - Да ты ешь, ешь. Не спеши, никто не отнимет. Судя по той скорости, с какой исчезала еда, отнимать и правда будет скоро нечего. Мальчишка допил чай и обернулся к плите, явно намекая на добавку. Вот проглот, и куда столько лезет! Степа открыл холодильник, и я забеспокоился. Запасы еды резко уменьшились. Я не на шутку начал переживать за коробочку с «Вискасом». Если этот проглот и до нее доберется, то я останусь без ужина. Данилов же высыпал в тарелку остатки печенья и подрезал бутербродов. - И что, у тебя совсем никого не осталось? – продолжал расспрашивать он ребенка. - Не-а, никого. Мама говорила, что у папы есть сестра, тетя Лена. Но я ее никогда не видел и где живет, не знаю. Глаза у мальчишки начали слипаться, и он заклевал носом. Еще бы, столько съесть! Данилов уложил его на диван, принес плед, укутал, и паренек заснул. Я посидел еще немного, чтобы удостовериться, что он точно спит, и не будет покушаться на мою еду. Но тот и не думал просыпаться. Я тоже уснул. Разбудили меня голоса. В комнате незнакомая женщина держала мальчика за руку и что-то говорила Данилову. Тот внимательно слушал, соглашался и смотрел на ребенка с какой-то щемящей жалостью. Паренек вырвал руку у женщины и кинулся на шею оперативнику: - Ты очень хороший. Жалко, что ты не мой папа. Я тебя помнить буду. Он повернулся к выходу, сжался в комочек и вышел. Данилов постоял какое-то время и с непонятной яростью ударил кулаком по столу. Затем, дуя на руку, торопливо ушел. Все стихло. Я не совсем понял эту сцену, но чувствовал, что будет продолжение. Вечером меня позвали ужинать. В буфете уже находились Рогозина, Холодов и Данилов. Они пили чай и негромко переговаривались. - И что теперь с мальчишкой будет? – спросил Степан. - Что, что. Детдом будет. Там из него человека сделают. Homo sapiens, - как-то нехорошо захихикал Холодов. Капитан развернулся, отодвинул чашку и обжег программиста взглядом. - Сидишь тут, довольный, счастливый, мамой-папой выращенный, - жестко произнес он. – А у меня на детдом свой взгляд, сиротский. Я мать плохо помню, отца совсем не знал. А хотел, очень хотел узнать какого я роду-племени, от каких корней произрастаю. Но имя отца узнал только в восемнадцать, когда из детдома уходил и личное дело забрал. Сразу искать его начал. Да только опоздал, не было отца уже в живых. А вот дядю, брата его, нашел. Тот обо мне знать не знал. Все ахал, когда я о детстве своем рассказывал, о детдоме. Говорил, что если бы знал обо мне, забрал бы сразу. Он помогал мне, поддерживал. Только с ним я узнал, что такое семья и что можно, оказывается, жить по-другому. Мужчина замолчал, глотнул чаю. Я, прижав уши, слушал его монолог. Не понял ни слова, но было достаточно голоса и интонаций. А я-то думал, что он спокойный, безразличный и равнодушный. - Галина Николаевна, а может можно найти эту тетю Лену? – уже спокойным ровным голосом продолжил Степан. – Вдруг возьмет себе пацана. Рогозина не успела ничего ответить, как из-за стола поднялся Холодов и, протирая очки, произнес: - Можно попробовать. Пошли, я кое-что придумал. У нас ведь есть фамилия матери. Мужчины ушли. Начальница лишь покачала головой им вслед, допила чай и тоже ушла. А я спокойно доел свой корм, вымыл шерстку и начал обдумывать увиденное. Все же люди и кошки устроены совершенно непохоже. Мне нет необходимости знать всех своих родственников, чувствовать их поддержку. Мне все равно, кто мои предки и какого я рода. А для людей это важно. Когда нет корней, человек, словно осенний лист летает по свету, ищет к кому прибиться, к чему прилепиться. А когда он растет в окружении родни, близких и дорогих ему людей, то вылетает из гнезда гордым соколом. И стремится жить достойно, чтобы его родственники гордились им. Ему есть, кого защищать, есть куда возвращаться. И детей своих он растит себе на гордость, роду на славу. -