Вварденфелльские каникулы

Верам смотрит на него, как на... хочется думать, «каджитские сладости» — но Хейдар уже видел, что Верам не особенно к ним расположен. Лучше всего сравнить — с чем? В комнате много книг, небольшой алтарь Трибунала и очень изящный, личный — лорда Вивека. Судя по глазам Верама, лорд Вивек послал ему одного норда-полукровку лично и с выбором не прогадал. Но взоры от копий пока что приходится отвести... — М. Не поможешь мне с волосами? Всегда ужасно долго. Здесь был травяной настой... Волосы у него и правда длинные, мягкие, ухоженные, пусть и немного спутанные после всех приключений. Серьгу и кольцо он положил на отдельную полочку, похожую на выросший из стены гриб. Пока Хейдар раздевался, Верам успел довольно много — видимо, для этого вечера слишком многое случилось, чтобы у него были силы делать из мытья что-то, кроме мытья. Хейдар, как хороший мальчик, делает что сказано. Берёт флакон, выливает бальзам на руки, распределяет Вераму по волосам: пахнет приятно, свежо и чуть терпковато, но распознать, чем именно, не получается; втирает в кожу на голове, массирует, спускаясь потом на шею и плечи… Поначалу вовсе не собирается своевольничать, но Верам так подаётся навстречу, так тихо и сладко постанывает, что... даже у драугра бы встало, а о Хейдаре и говорить не приходится. Помогая вымыть с волос настой, он вовсю планирует отступление: находит взглядом полотенце, прикидывает маршрут… Закончив поливать Верама из ковшика, Хейдар единолично решает, что тот уже достаточно чистый: наклонившись, берёт его под спину и под колени и рывком вытягивает из ванной. Как хорошо, что Хейдар — такой предусмотрительно голый! Кажется, Верам слишком удивлён, чтобы сопротивляться, поэтому Хейдар молча несёт его к кровати. На ходу подхватывает полотенце. Проявляет чудеса акробатики, умудрившись, не выпустив драгоценной ноши, стянуть покрывало с кровати, помочь Вераму худо-бедно обтереться и только потом «приземлить» того на спину. Даже вытереть его — проблема; Верам пытается одновременно оказаться ближе, не дать свету упасть на «невыгодную сторону», стать более сухим и не выпустить Хейдара из контакта; а еще нужно успевать хихикать, целоваться и спихнуть на пол пустую бутылку. Тогда, в первый раз, Хейдар только и мог, что лежать бревно бревном, пусть и с копьём наголо. Сегодня он намерен исправиться: разводит Вераму ноги, ловит губами капли на внутренней стороне бедра. Чуть отстраняется и, надеясь, что его намерения очевидны, спрашивает: — Можно мне?.. Просто лежать… задача, кажется, для Верама непосильная, но предложение застает врасплох: он сперва кивает, вцепившись в простыни, и Хейдар может гордиться, что умеет одними словами поднимать флагштоки до полной готовности; потом привстаëт погладить Хейдара по щеке, снова поцеловать в губы; ему всë словно недостаточно касаний. Верам похож на мальчишку-бедняка, который попал в богатую лавку, покинутую хозяином… хотя и в жадности пытается сохранить достоинство. Он, несмотря на всë, Телванни, и это чувствуется. В интонациях, в жестах, в манере держаться — даже в испуге или смущении. — Можно всë, что захочешь, — шепчет он Хейдару на ухо. — Ты со мной. Ты такой красивый, Хейдар-бард. Ты особенный. Я наложил очень плохие чары потому, что не хотел, чтоб ты на самом деле забывал меня. Постель чиста: судя по всему, или каджит подсуетился, или Верам спал где-то ещë. Можно даже догадаться, где: в гостевой комнате. Но лучше об этом не думать... Хейдар смеётся, уткнувшись лицом в Верамово плечо — хрипло, растерянно и смущённо. Старается не наваливаться на него всем телом, удерживается на руках — но его собственный стояк упирается Вераму куда-то в бедро, явно и недвусмысленно. — Хорошо, что мне не пришлось... вспоминать тебя дольше… — шепчет Хейдар, перемежая слова с поцелуями; обожжённая кожа плеча и шеи, кажется, не такая чувствительная, но и на эти прикосновения Верам откликается с энтузиазмом. — Боюсь, у меня тогда... яйца бы лопнули... Мазнув губами Вераму куда-то под челюстью, Хейдар отстраняется и пару секунд... просто любуется тем, что угодило в руки — влажными волосами, размётанными по подушке, румянцем на правой скуле, шалой улыбкой... глазами, по-лисьи лукавыми, сверкающими из-под тёмных густых ресниц… длинной изящной шеей, гибкой фигурой, красивым и крепким членом, так потемневшим от прилившей крови... Любуется Верамом. Не хочет об этом шутить. — Ты драгоценный, — говорит он просто. — Незабываемый. Хочу, чтобы тебе было хорошо… Ты заслуживаешь больше, чем просто «хорошо»! Поэтому буду спрашивать. Пока Верам переваривает услышанное, Хейдар подсовывает ему под задницу подушку: это удобно, что он такой лёгкий… Можно снова развести бёдра, взять его член — и Хейдар разводит, берёт, целует головку… облизывет её, лаская уздечку — и пропускает глубже, плотно обхватывая губами. Верам весь изгибается, раскрываясь и ловя воздух. — Векх, Хейдар!.. Сперва он просто дышит — рвано, потерянно… потом словно вспоминает, что у него есть голос, и стонет, всхлипывая в конце, и стонет снова — в такт действиям Хейдара. Если до этого у Верама ещё оставались силы разумно смотреть на вещи, то сейчас они, кажется, его покинули. Он одновременно чуткий и нетерпеливый; пытается — возможно не сдержавшись случайно — чуть двинуть бёдрами вверх и потом замирает, дёрнувшись от удовольствия и пробормотав что-то вроде «ох, прости»; цепляется за простыни и так их выкручивает, что верхняя почти вся собирается ему под пальцы, но не может долго лежать смирно. Кровь стучит в бешеном ритме; Верам изгибается и извивается, бормочет что-то, несдержанно постанывая, трётся лицом о подушки, сильно разводит ноги, пытаясь, наверное, не кончить сразу — предсемени Хейдару достаётся с избытком, — и весь похож на перетянутую пружину. А еще повторяет и повторяет его имя — Хейдар, Хейдар… От его голоса, вкуса и запаха, от того, как он двигается и как замирает, как стонет, протяжно и хрипло, и как зовёт — выстанывает — по имени, от его гладкой горячей кожи — под пальцами, на языке… Хейдару быстро срывает крышу. Собственный член, отзываясь, встает так крепко, что можно картину вешать, и Хейдар сдаётся — обхватывает его левой рукой и гортанно стонет. Верам вздрагивает и стонет в ответ... реагирует на вибрацию? Хейдар, раззадоренный, ускоряется, пускает его глубже. Помогает правой рукой: трёт большим пальцем у основания, проигрывает с мошонкой и чувствует, что вот-вот... Глотать? Или не стоит? Хейдар не успевает решить, как лучше: Верам кончает и слишком поздно пробует отстраниться. Большую часть Хейдар проглатывает, но тонкая струйка стекает по подбородку... Он подаётся выше, не трудясь оттереться, ловит Верама за ладони, кладёт их на свой болезненно-твёрдый член. — Додрочи мне, — сипло, отчаянно просит, тыкаясь ему в руки. — Я уже… почти. Верам облизывает ладонь, потом обхватывает его — длинные, нервные пальцы... — сперва слишком нежно, но быстро исправляется — и снова двигается, как змея, рукой, телом… медленно и с оттяжкой, а потом быстрее, плотнее… Пытается поцеловать — замечает семя у Хейдара на подбородке и слизывает его, целует в челюсть, в щёку, за ухом, в шею, продолжая надрачивать. — Это ещё лучше, чем описывают, — от волнения он переходит на данмерис, и ещё и глотает половину букв. — Ты первый, с кем я… по-настоящему… Так хочу, чтобы тебе было хорошо со мной… Окончания и смысл тонут в поцелуях и его сбитом дыхании. Верам плывёт, разнеженный оргазмом, но Хейдар плывёт сильнее. В его голове столько радости, столько счастья, он так горит, — восторгом и страстью, дурманящей жаждой, желанием разделить весь этот восторг и всю страсть!.. — а с губ срывается только обрывочное: — Мне хорошо… Лучше всех… Он бы хотел... продлить мгновение, но эти ловкие, безупречно-длинные пальцы не оставляют шансов. Хейдар не может даже подмахивать, не может совсем ничего — только поддаться, чувствуя, как нарастающее внутри тепло захлёстывает его с головой, и с низким, протяжным стоном излиться Вераму в руку. ...От того, как после Верам медленно, напоказ вылизывает себе ладонь, Хейдар почти готов кончить ещё раз. — Не хочу никуда идти, — жалуется он, притянув к себе Верама. — Давай мы немного так полежим... Тот кивает и льнёт навстречу... Так славно... Хейдар закрывает глаза — просто на полминуты, чуть отдохнуть! — и засыпает, крепко и без сновидений.