Вварденфелльские каникулы

Просыпается Хейдар от того, что за окном орут алиты. Это трубный, громкий, утробный рык — кажется, у них сейчас сезон гона, и двуногие твари соревнуются в том, кто из них страшнее выглядит и громче открывает пасть. Верам всё ещё рядом — спит, уткнувшись носом ему в плечо и обняв за руку. Во сне у него утомлённое лицо и чуть приподнятые брови; к Хейдару обращена именно обожжённая, левая половина лица и тела. Свет падает из окна косо — на пол, далеко от кровати; телваннийские башни вообще освещаются в основном магией, но у этой фундамент очень древний, и крыша зала — там, где не заросла грибницей — из камня, даже кое-где видны велотийские узоры. Ещё два окна заросли тоже; в одном, том, что пониже, сделан алтарь. Статуэтка танцующего Вивека, возносясь над погасшим холмиком курений, усмехается. О чём, интересно, Верам ему так молился, что посчитал исполнением просьб — ниспослание нордского полукровки? Хейдар легко, почти невесомо, гладит его по спине, целует в макушку, и Верам, проворчав во сне что-то неразборчивое, чуть придвигается и закидывает на него ногу. Хейдар не против: можно сказать, что компенсирует всё, что недополучил в прошлый раз — неделю назад. Стоило бы, наверное, подумать о гигиене, но шевелиться не хочется. Верам горячий, как печка, и дышит спокойно и редко, лежать бы с ним и лежать… Хейдар задрёмывает очень быстро. Во второй раз он просыпается уже от другого природного зова: этот игнорировать потруднее, чем крики алитов, но Хейдар мужественно пытается. На какое-то время ему даже снова удаётся заснуть, однако счастье длится недолго. Выбора нет. Не хочется будить Верама, но и выпутаться не получается: чем Хейдар сильнее ёрзает, тем крепче его сжимают. — Верам… Верам, мне надо сходить по ветру. Лучше пусти, а не то нам обоим… будет неловко. Верам просыпается и тут же резко дергается, закрывает щеку ладонью, но потом замирает. Смотрит на Хейдара во все глаза. Потом нерешительно улыбается: видимо вспоминает, что вчера было. — Мм. Здравствуй. Ты мне снился. — Ни во сне, ни наяву: никуда от меня не деться, вот ведь засада, — смеётся Хейдар и, вскользь погладив его по щеке, отведя за ухо встрёпанные серебристые пряди, целует. — Доброе утро, Верам, — шепчет, чуть отстранившись… и, не выдерживая, целует снова. — Скажи: где же всё-таки тут уборная? — В каждой личной зале есть… ммм, о нет, только свою я позавчера испортил. Тебе придётся идти в гостевую, прости. Ту, где мы… м, познакомились, — Верам прикусывает губу. — Можешь не одеваться. Здесь никого нет, кроме Ра’Мехрата. Хотя в круговой зябко с утра… Он привычно старается повернуться чистой половиной лица — несмотря на всё то, что вчера было. Хейдар не пытается разубедить словами: целует Верама — в обожжённую скулу, в щёку, в уголок рта и под челюстью, у яремной вены — и обещает: — Я скоро вернусь. Вылезти из постели — подвиг, сравнимый с убийством горного тролля; идти в гостевую спальню — тянет на целого дракона, и Хейдар делает в памяти зарубку: спросить у Верама, при каких обстоятельствах он умудрился испортить свой… туалетный альков. Натягивать выходную одежду на не совсем чистое тело не хочется, потрошить рюкзак или щеголять перед старым каджитом голой задницей — тоже. Хейдар, прикинув варианты, подхватывает забытый вчера на полу алый дэватский халат, кое-как запахивает его на груди и отправляется в экспедицию. Верам провожает его совершенно неописуемым взглядом. Халат пахнет травами, вином, телваннийским мускусом и немного потом: запах... уютный, по-своему приятный. Нужное помещение Хейдар находит быстро и, сначала покорив «туалетную шахту», а потом — воспользовавшись водой и губкой, спешит обратно. Не может удержаться и, шагнув в комнату, спрашивает игриво: — Скучал по мне? Верам сидит у туалетного столика; он успел наскоро сполоснуться холодной водой, замотал бёдра полотенцем и первым же делом кинулся надевать свои зачарованные украшения. Видимо, чувствует себя без них голым… или на свету стыд всё ещё сильнее его. Он встаёт, не успев надеть серёжку, хотя кольцо уже на месте. — Скучал. И думал, не замёрзнешь ли ты, а потом вспомнил, что это только я по утрам зябну. Согреешь?.. «Шахта» рядом с ванной и системой подачи воды закрыта полотенцем, приткнутым к грибнице двумя кинжалами. Что Верам ухитрился учудить, остаётся неясным. Расследование подождёт: Хейдар, конечно, по-нордски морозостоек, однако вот так согреться не прочь. — Конечно, — кивает он. — Всё для тебя, сэра. И, очень радуясь, что так предусмотрительно подмылся, подходит к Вераму, разворачивает его вместе со стулом и, подхватив под бёдра, несёт на кровать. Полотенце в процессе падает на пол, длинные ноги — обхватывают Хейдара за талию, а руки — за плечи. Так они и приземляются: полные колени немного удивлённого, но полного энтузиазма данмера — отличное начало дня. Верам целуется, будто следующий миг не наступит, а двигается… Ох... Хейдар кое-как собирается с мыслями, чтобы спросить: — Хочешь чего-то конкретного? — Да. Вчера ты… я хочу попробовать так же. Хочу знать, какой ты на вкус, — он смущается и прячет лицо, потираясь Хейдару о шею. — Ты знаешь, что тебе идëт алый?.. «Попробовать»? Словно он не уверен, что умеет или что Хейдар ему позволит. Но когда тебя так гладят, чуть царапая согнутыми пальцами, по животу, отказать очень сложно. Да и кто бы в здравом уме отказался? Не только потому что это — Верам, красивый и чуткий Верам, который так на тебя смотрит: со смущением, с нетерпением, с искренней, восхищённой страстью, но и… да, к чему лукавить? Потому что родовитый Телванни глядит так на Хейдара из Рифтена, н’ваха и нордского полукровку. Говорит, что ему идёт алый… Хейдар нечасто носит красное: так заметнее, что у него не «белки», а именно «склеры», слишком розовые для человеческих. Верам, ожидая ответа, поднимает глаза: закусывает губу, поводит бёдрами... В горле пересыхает. — Если ты хочешь… — Хейдар сглатывает и севшим голосом просит: — Пожалуйста. Хейдар сидит — это отлично; Верам мягко стекает вниз, становясь коленями на пол. Выцеловывает линии бардовских татуировок, останавливается на левом соске, втягивая его губами, выпуская и дразня — и осторожно надрачивает и без того готовый к бою нордский член. Потом наконец спускается — смотрит вверх, словно давая Хейдару возможность насладиться зрелищем, — медленно облизывает головку, посасывает, вбирая выступившую каплю, потом проводит губами вдоль, исследуя. Понимает, что ему мешают волосы, и быстрыми движениями собирает их в небрежную косу. Бросает извиняющийся взгляд — и возвращается к своему занятию, наконец пуская в рот. Сперва — довольно несмело, но потом со всё большим энтузиазмом Верам старается, помогая себе правой рукой, а левой поглаживая Хейдару бедро — видимо, о себе подумает после, потому что занятие полностью увлекает его; прикрыв глаза, пробует и так, и эдак, словно хочет воспроизвести на Хейдаре все эротические наставления Боэты. Верам и сам старается, как девяносто девять любовников: поначалу это с лихвой искупает недостаток техники. Хейдар заводится быстро, и требуется сознательное усилие, чтобы не подмахивать слишком сильно: не спровоцировать, не причинить боли… Умница Верам не пытается взять целиком — Хейдар и так немаленький, а с непривычки это и вовсе затея гиблая, — он тщателен и внимателен, но… слишком уж беспорядочен. От резких движений коса распускается… Серебристые пряди лезут повсюду; Хейдар, опомнившись, чудом нащупывает давно распустившийся пояс халата, перевязывает Вераму волосы — пальцы дрожат, но сноровки хватает, — и принимает на себя руководство. Стоит начать — направить, задать правильный ритм, попросить чуть плотней обхватить губами, — и Хейдар, теряя способность к членораздельной речи, срывается, стонет в голос... Чувствует, что близок, и пробует отстраниться, но Верам вцепляется ему в бёдра и… не оставляет выбора. Развязка сладка и сокрушительна одновременно. Верам сглатывает всё — даже не сразу отпускает, пытаясь получить каждую каплю. Потом слизывает дорожку пота, что пробежала у Хейдара по животу, опасаясь посмотреть вверх. Распрямляется, смущённо улыбаясь ленте в волосах и вытирая тыльной стороной ладони избыток слюны с подбородка; смотрит Хейдару в лицо, растрёпанный, с потемневшими губами и правой скулой — левая плохо умеет менять цвет. — Давай… я тебе помогу? — предлагает Хейдар, когда голос к нему возвращается. — Да… Только на постели, хочу согреться… с тобой. А. ммм… Тебе… понравилось?.. — взгляд у Верама нечитаемый, а вот руки он не знает куда деть — одну нужно вытереть, и не об кровать же, так что он пристраивает её себе на член, а вторая путешествует Хейдару на грудь. В комнате не то чтобы жарко, но Хейдару уж точно не холодно. Вместе полежать и погреться — это, впрочем, прекрасный план, безотносительно температуры. В первый раз Верам обокрал их обоих, но во второй Хейдар сам всё проспал, так что хотя бы сейчас он получит то, что хочет. — Мне очень понравилось, — говорит, поднимаясь на ноги. — Ты сделал всё, как я люблю. Одной рукой он приобнимает Верама за талию, второй — отводит его ладонь, прикрывающую член, переплетает его влажные пальцы со своими, подносит их к губам. Целует их, неотрывно глядя Вераму в глаза, а потом прижимает его к себе — аккуратно, так, чтобы не потревожить собственный, чувствительный после разрядки член — и, поцеловав в обожжённый висок, шепчет на ухо: — Надеюсь, вчера тебе было хотя бы вполовину так же хорошо, как и мне сейчас. Спасибо, что так под меня подстроился. Все любят по-разному… Если захочешь, ты тоже всегда... можешь меня попросить что-то сделать иначе, ладно? А пока — пойдём, будем греться. — Ты так успокаиваешь, — в улыбке Верама проступает лукавство снова. — Как мой учитель по танцам. «Вы три раза упали, разбили вазу и наступили на ввардварка. Но в целом отлично!» Он нервно смеëтся, обнимая Хейдара за шею и давая перенести себя на кровать. Не отстраняется, шепчет, что всë равно ему верит; прижимается, как выходит, беспокойно гладит по груди и рукам. Прикрывает глаза, успокоенный, что лежит здоровой частью лица к свету; осторожно трется о Хейдарово бедро стоящим членом, заводит на него ногу; тихо постанывает и подаëтся от любого прикосновения, особенно к пояснице. — Ты догадался, да? Хейдар. Что ты первый. — Первый, кого ты — ртом? — уточняет Хейдар; в то, что Верам был девственником, он ни за что не поверит. — Если это и правда так, то у тебя талант, сэра: о своих первых попытках мне даже сейчас вспоминать стыдно… И мне очень лестно, что ты захотел со мной — так. Торопиться не хочется: хочется нагло, собственнически гладить Верама по бедру, по узкой спине, и мять ему ягодицы. Его волосы забраны, открывая лицо: можно водить по нему кончиками пальцев, прорисовывая черты, и очерчивать контур губ, прежде чем сорвать поцелуй. Можно чувствовать, как его член трётся о твоё бедро, как вибрирует от удовольствия его тело, как он вздрагивает и часто, чуть загнанно дышит… и самому возбудиться Хейдар разворачивается так, чтобы их члены соприкасались, чтобы Верам всё чувствовал. Поводит бёдрами, поддразнивая. Шепчет: — Я не буду врать тебе… Хочу, чтобы нам обоим было хорошо. А тебе сейчас — хорошо, Верам Дэват? — Ты первый мужчина, с которым я переспал, — поясняет наконец Верам, расставляя все точки. — И мне никогда не было так хорошо, как сейчас. Не спрашивай, почему… я не знаю. Ты мне нравишься. Он ощупывает поднявшийся член Хейдара, снова надрачивает, потирается о него своим, дëргается всем телом, всхлипывает, когда Хейдар трогает их оба и несколько раз плавно, но сильно поддаëт бëдрами, наконец с глухим стоном кончая — очень обильно — тонко поскуливая, как лиса. Как же хорош — вот так, звенящим от удовольствия... Хейдар немного смещается вбок, чтобы и видеть, и не задеть, и не сбавить темпа. Ловит Верама за ладонь, кладёт себе на член, накрывает своей ладонью. Чувствует шрамы, скрытые чарами... это по-особенному кружит голову: так — не соврёшь, не спрячешься... Хейдар задаёт ритм, Верам — улавливает сразу... и довершает дело в четыре рывка. Руку его Хейдар не выпускает: подносит к губам и целует. Шепчет: — Наверное, это лорд Вивек спустил на меня тот оползень.... Я не в обиде: мне хорошо с тобой, Верам... Я и забыл, как это вообще бывает: так хорошо. — Тогда я хочу, чтобы ты помнил меня подольше... Верам задремывает, уткнувшись Хейдару лицом в плечо. Сколько ему, интересно, лет? Наверное не так уж много. В стене кто-то скребëтся. В той, где уборная. Но, наверное, это нормальные для телваннийской башни звуки? Пока даэдра не полезут… ну, скажем, из туалетной шахты, можно не рыпаться. Верам дышит глубоко и ровно: будить его совершенно не хочется. — Я не сумею тебя забыть, даже если ты снова попробуешь стереть мне память, — неслышно, одними губами обещает Хейдар. Он отоспался на день вперёд, да и голод мешает сомкнуть глаза. Пусть Верам проснётся сам, а потом... Наверное, с гигиеной они могут помочь друг другу, чтобы быстрее управиться? Следом — подарок, пора уже... На кухне наверняка найдутся продукты: повар из Хейдара так себе, но ни к экстремальной кухне Ра'Мехрата, ни к безвкусным питательным зельям Верама он не готов. Верам просыпается довольно скоро; сладко потягивается и только уютнее устраивается рядом. У него удивительная манера наматывать на себя всë покрывало, не прилагая никаких усилий. — Не хочу вставать. Лучшее утро, что у меня было за много лет. Или уже полдень? Ох, какая разница. Здесь часто туман такой, что и не понять. Хейдар, а ты откуда? Из Скайрима? Правда говорят, что снег сияет на солнце, как драгоценные камни? Что-то немного не так в этой болтовне, но, может быть, Верам просто пытается спрятать слишком яркие чувства. По крайней мере, он очень тепло улыбается. Нервничает? Пытается понять, с кем имеет дело? Многие бы сказали, что поздновато он спохватился, но Хейдар, наверное, понимает: это как снова попробовать вино, которое с первого раза понравилось, но поначалу — слишком сильно ударило в голову. Вкус уже знаком, а теперь — самое время распробовать тонкие ноты букета. Хейдар не против и сам — пробовать, быть попробованным, — но слишком хорошо знает, как это бывает. Попытаешься сходу вывалить весь свой неловкий семейный багаж — придавишь к земле. Расскажешь часть правды, и остальную историю «разгадают» сами — заполнив пробелы нелестными, пошлыми «истинами». Для Хейдара не секрет, что чаще всего додумывают те, кто понимает, что у него — нордка-мать и данмер-отец: слабая на передок девка нагуляла не пойми от кого эльфийского ублюдка, а семья его не признала — недаром же нет у него родового имени! Говоришь, твой отец умер, а, Хейдар? Ну да, понятно... — Моя семья живёт в Рифте, — произносит он, вторгаясь в покрывальный кокон, закидывая на Верама ногу: искушение слишком сильное, чтобы противиться. — Это земли на границе с Морровиндом. Климат там мягче, чем в большинстве других холдов: горы защищают нас от холодных ветров. Там, в горах, снег иногда не тает даже летом — очень красиво… Но я давно не был дома: приходится часто путешествовать, если хочешь не упускать самые интересные заказы. Дольше всего я жил в Солитьюде, в Западном Скайриме: когда учился в Коллегии и когда получал сертификацию от университета Гвилима. Там я и познакомился с Риланом… Ты тоже рос на Вварденфелле? Он говорил, у вас разные отцы. — У нас с ним одна мать, верно, — Верам прикусывает губу, потом морщится. — Она оставалась последней из вварнденфельских Дэватов. Как и отец Рилана. Мой же не был знатным чародеем, только знатным занудой. До этого вопроса он слушал, как ребëнок, широко открыв глаза и ловя каждое слово. Может, любовался. Однако при упоминани семьи его лицо моментально «холодеет»: напрягаются мышцы, а угол рта на обожженной половине некрасиво едет вниз. — Я вырос здесь, на островах. У Садрит Моры. По крови я всë равно считаюсь Дэват. Это… это древний род. Принято говорить, «ещё кимерский». Но словно не все наши предки были кимерами! Просто некоторые вели записи лучше других. Чтобы потом кто-нибудь из Гвилима это откапывал. — Верам фыркает. — Тебе не хочется возвращаться домой? Или дело только в заказах? Я не был в Рифте… хотя я мало где успел побывать. Надеюсь, у вас всë иначе. Прежде, чем ответить, Хейдар находит под покрывалом Верамову ладонь, переплетает их пальцы. Подаётся вперёд, целует его в уголок погрустневшего рта. Понимает, что ненароком угодил по больному, и не совсем понимает, как лучше действовать дальше, однако хитрить не хочет. — В Рифте славно, — отвечает он просто. — Понимаю, почему родители поселились там, хотя матушка родом из Истмарка. К некоторым вещам в приграничном торговом холде относятся проще, чем на севере. А ещё там очень красиво, особенно осенью, когда все деревья в золоте… Дома хорошо, но мне нравится путешествовать, и я всегда хотел побывать на Вварденфелле. Пока Пакт крепок, а меры вроде Рилана готовы платить мне деньги, нужно пользоваться моментом. Понимаю, почему отец отсюда уехал, теперь — даже лучше, чем прежде. Но мне здесь нравится. Я не хочу никуда уезжать: уж точно не сейчас, когда только-только тебя нашёл, Верам Дэват. У меня очень цепкая хватка, так что придётся тебе примириться с судьбой. — Неужто я так по душе пришëлся? — Верам улыбается и играет с его ладонью, изучает пальцы, линии на ней… задумчивые касания иногда становятся игривыми, но пока что лежать и разговаривать, видимо, не менее интересно. — Значит, твой отец с Вварденфелла. Знаешь, я тоже уезжал отсюда. В Некром. Это на материке. А ещë бывал в Хай Роке, в Стормхейвене, и в Элден Руте. Представляешь, там огромный живой дуб, способный передвигаться, и ещë айлейдские руины… но ты, наверное, видел всë это. Надеюсь, когда-нибудь я смогу снова путешествовать. Мне не нравится сидеть на одном месте, да, в общем-то, и места такого нет. Я благодарен Рилану за передышку, но он скорее исполнял долг чести. Мы… не общались. А у тебя есть братья? — Двое. Старший и младший, а ещё младшая сестра, — улыбается Хейдар. Ему приходится сдерживаться, чтобы не пуститься в многословное перечисление их достижений, но вспоминать — и рассказывать — слишком приятно, всё-таки он со всеми уже больше года не виделся. — Видар с женой держат таверну, Эйдис — бард, но настоящая, не как я... А Инги, младшенький, получил приглашение в Шад Астулу — должен уже был начать учиться, если ничего не случилось. «Ты нравишься Рилану: если бы это был просто долг чести, он бы иначе держался», — Хейдар думает, но не говорит — пока; как и не предлагает Вераму общее путешествие и не спрашивает, кто и за что его ищет. Такие темы, наверное, стоит дозировать?.. — А в Валенвуде я не был, хотя и хотел бы: «древомучителей» босмеры не жалуют. Боюсь, если попробую к ним заявиться, меня в лучшем случае пустят на гуляш. Кстати, я ведь… кое-что сделал для тебя. — Для меня? — поднимает брови Верам. — В смысле, сделал сам? Покажи! Иногда он ведет себя, как мальчишка — который рад всему новому, но не очень-то часто это новое — радостно… В любом случае, эти удивленные красные глаза стоит видеть; когда Хейдар поднимается, Верам, укутанный в одеяло, следит за ним, словно засевший в норе лис. А ещë украдкой снимает кольцо, чтобы протереть, и тут же надевает обратно. — Босмеры чтут Зеленый Пакт. Я читал, что если бы не И'ффре, они бы все так и бегали, как медведи и олени, а ещë превращались в деревья. Но разве плохо уметь менять форму? — Не все босмеры одинаковы, — пожимает плечами Хейдар, — как и норды, и данмеры… А для ортодоксов это большая разница: «уговариваешь» ли ты дерево измениться магией или насилуешь, принуждаешь — резцом. Однажды в Анвиле я крепко повздорил с такими вот щепетильными ребятами — сломал себе… пару костей и долго не мог работать. Он хорошо выбирает момент, чтобы не видеть чужой реакции: наклоняется и поднимает с пола забытый с вечера свёрток.