Вварденфелльские каникулы

Моется Хейдар обстоятельно. Будь он чуть менее уравновешен, то, наверное, запаниковал бы, как бешеная белка, — может, Верам успел пожалеть? передумать? выслал, чтобы пока собрать его н’вашьи вещи? — но своему чутью Хейдар из Рифтена доверяет. Да, Верам нервничал и спешил, но не как человек, который понял, что совершил чудовищную ошибку, и выигрывает время, чтобы придумать, как всё исправить — скорее как нашкодивший мальчишка, рассчитывающий управиться с бардаком до того, как поймают родители. Хейдар готов побыть соучастником; халат не трогает: оборачивает вокруг бедёр полотенце и в таком виде стучится к Вераму. Тот и правда успел многое: в зале чисто. Исчезли бутылки, бардак и мятые вещи, книги лежат ровно. Подаренная Хейдаром шкатулка красуется в алтарной нише; зажжены благовония. Сам Верам оделся; на нëм алая простая мантия с телваннийским узором, открывающая руки до локтя, но со стоячим воротничком, и пояс-кушак черного шелка, и такие же мягкие туфли. Он сидит у туалетного столика и заплетает волосы. На руке красуется браслет с темными камнями, обточенными в виде спинок жуков. Серьга и кольцо на месте. — Прости, что тебя так выставил. По утрам мне нужно делать… некоторые медицинские процедуры. Ничего особенного, но это не для первых свиданий. Вечером обещаю тебе кое-что получше лохани в гостевой комнате. Ты не обижен? Он смотрит искоса из-под пряди, которую заплетает. — Одежда на постели. Если хочешь, можешь взять и свою, но мне хочется побыть хорошим хозяином, пока есть возможность. Тебе должно пойти. В указанном направлении и правда лежит светлый комплект чего-то даже по очертаниям очень данмерского. Что они вообще носят дома?.. Хейдар решает, что одежда подождёт, и переводит взгляд на Верама. Улыбается ему — как надеется, ободряюще — и склоняет, словно задумавшись, голову набок. Шнурка — или чего-то на замену — Хейдар так и не нашёл, поэтому волосы у него влажные; по-данмерски чёрные и прямые, так они часто кажутся… жидковатыми, но он не позволяет себе подолгу останавливаться на этой мысли. — Я верил, что у тебя есть причины, потому не стал обижаться, — признаётся, пожав плечами. — Кое-что я о нас уже понял, ведь это уже… как минимум третье наше свидание! На втором я играл тебе на харпе. Между вторым и первым ты очень по мне скучал, если судить по устроенному в гостевой беспорядку. А если бы в нашу первую встречу ты принял меня вот так, во всём блеске, я ни за что не набрался бы храбрости… для остального. Поцелуешь меня, серджо? Прежде, чем я оденусь приличным мером и займусь завтраком? Верам наконец доплетает косицу — их теперь две симметричных на висках — и подходит к Хейдару, со всей бесцеремонностью засовывая ему ладони под полотенце и прижимая к себе, одновременно лапая за задницу. Становится заметно, что он немного подвëл глаза. — Блеске? Ты не видел, как я наряжался для совета Редоран. У них там беда со вкусом. Впрочем, не помогло, и я лучше наряжусь для тебя как-нибудь… Целуется он всë так же вкусно, долго и нервно. — Может, глупо повторять, но мне было так хорошо с тобой, и мне хочется… Повторять. Хейдар-бард. Не заплетай волос. Я тебе сам сделаю, когда просохнут. — Хорошо, — соглашается Хейдар. — Моя голова — в твоих руках, делай с ней что захочешь. Верам выглядит так, будто хочет его поддразнить, сказать в ответ какую-то колкость... Хейдару нравятся его зубы, однако он действует на опережение: обхватывает Вераму ладонью лицо, гладит его по левой щеке — нежно-жемчужной на вид, неровной на ощупь. Очерчивает большим пальцем скулу. Любуется на телваннийскую горбинку носа. Верам хорош, когда посверкивает лисьими глазами из-под встрёпанных серебристых волос, «хорош» — это сильное преуменьшение… Но то, как открыто — обрамлено — сейчас его лицо, по-особенному привлекает взгляд. Настоящие черты чуть резче, но в памяти восстанавливаются, накладываясь на увиденное, без труда… — Вы очень красивы, серджо Верам из малого дома Дэват, — говорит ему Хейдар. — С чарами и без чар, одетым как лорд и без одежды вовсе. Я хочу смотреть на тебя ещё… и не только смотреть. Но сначала, давай, я всё же и сам оденусь. — Ммм. Так и быть, — усмехается Верам, отходит прочь, чтобы заняться поисками чего-то в небольшой шкатулке на столике. — Вы тоже очень хороши собой, господин Хейдар. Но и правда, встреться мы «в блеске», то стали бы заложниками приличий, вероятно. Хотя я не уверен. Я бы всё равно попробовал… Он не заканчивает мысль, поскольку находит, что искал. Возвращается к Хейдару, пытающемуся справиться с завязками, и протягивает амулет. — Думаю, это будет для тебя, пока я не сделаю кое-что лучше. Это всего лишь зуб кагути, конечно. Но мне пришлось справляться со зверюгой самому. Он светит во тьме. Зуб — надо сказать, не маленький — оправлен в бронзу вместе с двумя своими приятелями сильно поменьше. Хорошая работа. И зачарование — сильное, мягкое… дешёвки обычно переливаются ненатуральным светом. Хейдар не очень-то разбирается в магии — отцовского дара ему почти не досталось, — но чувствует, что Верам не только сам прикончил кагути, но и зачаровал амулет. Частичка его силы, оттиск чар — теперь всегда будет рядом: Хейдар… не упустит такой возможности. Он принимает у Верама амулет, но не надевает сразу — не бандаарская танцовщица, чтобы бренчать при ходьбе. Резная пластинка Кин и лира Поэта остаются на месте, а вот “прыжковый” талисман, одолженный накануне, Хейдар снимает и возвращает Вераму. Отличный обмен, как ни крути: от чисто утилитарной вещи — к по-настоящему значимой. — Красивое, полезное и с историей, — он улыбается и надевает амулет поверх одежды, — самое то для подарка. Спасибо. Я буду им дорожить… Проводишь меня до кухни? Я не ахти какой кулинар, но что-нибудь нам соображу, если у старика найдутся продукты. Это в любом случае будет повкуснее, чем твои… — от одного воспоминания Хейдар непроизвольно морщится, — зелья. — Конечно, они… не лучшего вкуса, но эффективно насыщают. — Верам как-то странно реагирует, не обижается, но явно напрягается. — Пойдём. Кухня — тоже в старом, каменном помещении. Просторный очаг, даже хранилище с ледяным зачарованием, корзины с продуктами, посуда… судя по количеству пыли, не использовавшаяся веками. Буквально. По крайней мере, с той поры, как Дэваты избавились от рабов. И сама кухня, и количество приборов, и размер столов для готовки рассчитаны на большое хозяйство, гостей, банкеты и приёмы, но обжитой выглядит лишь небольшой закуток у очага — там стоит несколько ящиков с корнеплодами, ведро для очистков и самая впечатляющая коллекция специй, которую Хейдар когда-либо видел. Верам разводит руками и забирается на один из прилавков с ногами, предварительно смахнув пыль. — Мехрат’Ра — отличный дворецкий. И я понимаю, что специи очень хорошо влияют на организм. Но я не могу оценить их качества; не привык желудком. — Нордская кухня не славится изобилием специй, — рассеянно отзывается Хейдар. Обозревая окрестности, он пытается прикинуть, что из своего скудного репертуара вообще сможет тут приготовить — но когда переводит взгляд на Верама, то видит… не недоверие даже — скорее досаду? Нет, не совсем… Считать эту эмоцию Хейдар не может и потому делает то, что у него пока отлично получается — выпрашивает у Верама минуту славы: — Позволь мне попробовать совратить тебя не только моими навыками копейного боя, но и домашней нордской стряпнёй, хорошо? — он улыбается и с наигранной застенчивостью хлопает ресницами. — Здесь я не так хорош, и всё же… Есть разница между тем, чтобы «трахаться, спуская пар» и «заниматься любовью». Между «насыщаться» и «хорошо поесть» — тоже. Механика, может быть, и похожа, но ощущения — совершенно разные. У нас с тобой было такое прекрасное утро, что… не хочется понижать планку. После всего, что было, «насыщаться» — настоящее кощунство! — Что ж, когда ты так говоришь об этом, я тебе верю, — Верам отрывает от растущего в кадке салата листик и вертит в пальцах. — А… а мы спускали пар или занимались любовью? — Если ты задаёшь мне такие вопросы, то, кажется, я вчера по-крупному облажался, — Хейдар старается, чтобы это звучало скорее шуткой, но всё равно отводит глаза, смущённый и обескураженный; собирается с мыслями и прочищает горло, прежде чем ответить — уже серьёзнее: — Думаю, что тогда, неделю назад, между нами было куда больше первого, чем второго. Но это совсем не то, чего я сейчас хочу. — Есть старая поговорка: не важно, с чего началось, важно, чем стало. — Верам тоже смущается. — Хм. Я... нордскую кухню не пробовал. Прости, если вдруг я не смогу оценить и еë... твоей вины в этом не будет. Но мне любопытно, что получится. Он устраивается поближе к месту, где Хейдар собирается творить завтрак, и наблюдает. — Никогда в этом не был хорош. В смысле, никто не рисковал есть, что я готовлю, хотя зелья же мои работают? Почему еда должна отравить? Еда должна насыщать тело нужными элементами, потому что тело делает себя из неë и воздуха. Потому их стоит тщательно подбирать и смотреть, как они взаимодействуют. По крайней мере, отец был в этом уверен. Думаю, именно это ты называешь «насыщением»? В таком случае, ничего другого я не знаю. Впрочем… и от любви я знал не много больше. Он рассуждает немного нервно, хоть и ровно. Хейдар не хочет звучать осуждающе или выказывать жалость: утро и правда слишком прекрасное, чтобы его омрачать тоской по непрожитому. — Я человек простой и считаю так: если что-то может приносить радость, надо не упускать возможность и радоваться, — говорит он, пожав плечами. — Мне хочется, чтобы ты радовался чаще; да и себя я тоже не прочь порадовать. Не обещаю, что будет невероятно вкусно, но зато — сделано с любовью… Жаль, что с нами нет моего старшего: вот он — настоящий мастер. Хотя если бы Видар узнал о мнении твоего отца, то спалил бы тут всё в пламени праведного гнева… Как ты смотришь на то, чтобы попробовать драники из батата? Не против? Отлично, тогда я сейчас займусь. Не совсем нордское, но должно получиться вкусно… Всё необходимое Хейдар нашёл: бататы и лук, немного муки и масла, и даже куриное яйцо — одинокое и несчастное, но, кажется свежее. Со специями… не стоит перебарщивать. Верам ему не мешает, просто сидит на прилавке и наблюдает. На кухню прибредает большое насекомое на тонких ногах, тоже запрыгивает на прилавок. Верам скармливает ему салатный лист. Кажется, это пепельный прыгун. Когда драники готовы, найден сносный зеленый чай, чтобы их запить, и импровизированный стол накрыт прямо на кухне, Верам сперва долго не решается попробовать, но всë-таки берëт самый маленький. Ест он немного странно — очень маленькими кусочками и словно постоянно ожидая, что отнимут. В этом, пожалуй, его лоск дает трещину; или он слишком нервничает, чтобы отслеживать себя. Прыгун зато комплексов не имеет и пытается пожевать Хейдару подол. — Необычный вкус. Не знал, что с бататом можно такое сделать, — наконец признаëтся Верам. Смотрит на тарелку, словно размышляя, стоит ли взять ещë. — Это папина придумка, — улыбается Хейдар. — Так-то драники делают из обычной картошки, а он захотел попробовать, как оно будет с бататом. В первый раз получилось не так хорошо, но со временем рецептуру мы отточили. Эти выходят мягче традиционных, с яркой, чуть сладковатой ноткой… Попробуй ещё! Ты должен запомнить вкус: сделаю как-нибудь и картофельные, чтобы ты мог сравнить. Подавая пример, Хейдар подкладывает себе сразу два, и первый — уминает сразу, чуть ли не в два укуса. Он имеет полное право гордиться собой: получилось, может быть, и не шедеврально, но вкусно, приятно на вид… и удалось не испачкать светлой одежды. — Рискну еще попробовать, — Верам утягивает снова самый маленький из оставшихся. — Обычно мне нехорошо от всего, что нравится. А эти «дракники» мне нравятся. Обычно я сам делаю. Ммм. Питание. Смешно, отец мёртв давно, а я… Он разливает зеленый чай — из изящного чайничка, так, что струйка из носика получается очень длинной и красивой, — выпивает пару чашечек и только потом снова возвращается к еде. Драник кончается довольно быстро. Верам стреляет глазами в сторону тарелки, но только наливает себе ещë чаю. Чашечки маленькие, с тонкими рисунками на фарфоре. — Хейдар, твой отец любил придумывать вещи, да? Ты тепло о нëм говоришь. Десять лет прошло, а Хейдар всё ещё не свыкся с тем, что отец — «любил». «Был». «Жил». Теперь он «хранится» — в вивекском депозитории, в ячейке тайем-1503. Кощунственно, да, но разве у Хейдара есть выбор? Если бы он держал отца при себе, то неделю назад соскребал бы его прах с одежды. — Да, он был мером неисчерпаемой фантазии; Воин-Поэт благословил его и был щедр на дары… Если думаешь, что целого тебе много, мы можем разделить один напополам, — предлагает, заметив Верамовы сомнения. — К новому, даже когда оно хорошо, бывает непросто привыкнуть. Но не думаю, что драники доставят нам проблем. — Я… извини. Это и правда вкусно, — Верам наблюдает за ним, но немного тушуется, когда Хейдар говорит о проблемах. — Тебе повезло, наверное… если ты можешь так об отце говорить. Вспоминать со светом. Не думай, что я завидую, дело не в этом… хм. Не знаю, могу ли я задать вопрос? Ты в любом случае можешь не давать ответа; тот ничего не изменит между нами. Принадлежал ли он к какому-либо Великому Дому? Я любопытен. Разговор похож на перекидывание мячиком на болоте: один спотыкается об разговоры о еде и отце, второй — об отце и данмерах; оба, впрочем, хотят разговаривать. Для данмеров Великий Дом — нечто весьма важное. Имперцы пытаются описать Дома тёмных эльфов как кланы или политические объединения меров со схожим образом жизни, но это чудовищное упрощение. Интерес понятен… А ещё данмеры большое значение придают сохранению памяти предков; даже больше, чем норды, наверное, хотя в непочтительности нордов никто не упрекнёт: с моричи в этом разве что альтмеры могут посоревноваться… и Хейдару откровенно неловко расписываться в глубинах собственного невежества. — От рождения он был из вварденфелльских Телванни, насколько давал нам понять... Но с роднёй разошёлся за много лет до того, как женился на маме, а после — и вовсе… М-да. Это была дурная история: он никогда не использовал родовое имя и не любил вспоминать о прошлом, а сейчас — и подавно ничего не расскажет. Может быть, мы с тобой даже в дальнем родстве! — невесело шутит Хейдар. — Хорошо, что ты не женщина — или что я не женщина, если уж на то пошло. Окажись оно так, я бы ни за что не решился с тобой, хм, заигрывать: слишком много айлейдских трагедий читал, чтобы не знать, чем это обычно кончается. — Хорошо, что никто из нас не женщина. Я — дурная партия. Это очевидно. Верам стискивает свою чашечку с чаем, вертит в длинных пальцах. — Я бы не хотел оказаться с тобой в родстве так, Хейдар. В моем роду, хах. Принято убивать друг друга. Моя мать, если обойти стороной официальные расследования, отравила моего отца и отца Рилана, а Рилан избавился от неë после того, как она смертельно прокляла его из-за права наследования этой башни. Мой отец убил на дуэли своего брата. Моя сестра оставила мне… то уродство, которое я скрываю ото всех уже десяток лет, и при случае завершит начатое. Наверное, мне стоит первому. Среди кланов Телванни есть и другие. Не все рвут друг другу глотки. Но если твой отец сбежал отсюда и не хотел оглядываться, я могу понять его. Я знаю всех своих предков до двадцать пятого колена, и почти каждый выжил вовсе не чудом, а потому что оказался сильнее. Могущественнее. Удачливее. Он берет чайник и подогревает прямо в ладонях. Потом наливает ещë. — Есть способы узнать очень много, если захотеть. Но я не знаю, хочешь ли ты. Госпожа Верам из малого дома Дэват… Хейдар впервые об этом серьёзно задумывается, видит её словно воочию — хрупкую, как статуэтка, тонкую, ладненькую — и не может не оценить, хотя всецело доволен тем, что заграбастал в реальности. — Ты был бы красоткой, со шрамами и без шрамов. — Он улыбается, протягивает через стол руки и ловит ладони Верама в свои. — И ты бы понравился мне, будь я женщиной, не меньше, чем сейчас, но… Я согласен, что так, как сейчас, всё же лучше: я верю, что ты бы варил нам все нужные зелья, но не хочу… об этом думать. У Верама горячие, нервные пальцы — не замирают, трепещут, как крылья пойманной птицы. Его душил атронах?.. А руками, наверное, Верам попытался отбиться или закрыться — до того, как сумел управиться магией. — Мне повезло с роднёй, куда больше, чем моему отцу — или тебе. Но считать счастливые часы всегда в нашей власти, это — наш и только наш выбор… Я запомню то, что ты предлагаешь. Спасибо. Пока я, наверно, об этом тоже… не готов думать. Но Хейдар думает — о безголовом скивере, пляшущем по команде, о прахе отца в вивекском депозитории — и, сдавшись, спрашивает: — За что тебя преследуют? За занятия некромантией?