Вварденфелльские каникулы

— Если коротко, то да. За некромантию, — отвечает Верам. — Если длинно — я оказался не в том месте, не в то время, не в той компании несколько раз подряд. Я всегда считал себя лекарем. Природа наградила меня спорным даром, и он помог мне в занятиях исцелением. Но я захотел узнать больше, и дорого поплатился. Верам стискивает и поглаживает Хейдару руку, словно это как-то помогает подобрать правильные слова. — Некромантией называют все науки, что касаются мертвых, не разбирая. Нож может резать плоть, верно? Нож убийцы отличается от ножа хирурга. В Некроме меня обучили уважительным ритуалам для общения с предками. Голоса таких, как я, им больше слышны; мой дар обострился после того, как я… оказался на краю гибели. Иногда он ударял в голову, и я понял, что моих знаний недостаточно. Иногда мне приходилось применять его вопреки желанию: было так, что единственным, кто мог опознать настоящего убийцу, был убитый, и я вынужден был поднять его, чтоб снять с себя обвинения, но мне не поверили. Я бежал. Судьба свела меня с наставником в более темных частях искусства. Меня ищут теперь и как его ученика, хотя я ни разу не поступился своими собственными правилами. Я никогда не осквернял могил. Но правила и запреты общи для всех, сам Дивайт Фир вынужден был отмежеваться от некромантии, хотя все прекрасно «знают, что он знает». Верам рассказывает всë это, не смотря на Хейдара, хотя и не выпускает его руки; наверное, если бы чайник, или пепельный прыгун, или небольшое пятно на столешнице могли ощущать эмоции, то хотели бы провалиться от его взгляда. Трудно понять, как к этому подступиться: дело ведь не столько в некромантии, сколько в доверии. В принятии. В понимании. Им обоим есть чего опасаться — шутить про «мы обжигались» не хочется даже мысленно, но… да, некоторые вещи оставляют... следы, и потому важно помнить не только о своих ранах. — Спасибо, что рассказал, — благодарит Хейдар и в такт словам, так же размеренно и плавно, поглаживает Вераму пальцы. — Мне ведь и правда хочется знать о тебе больше: я вообще… очень навязчиво-любопытный, так что если полезу куда-нибудь не туда, бей меня тапком по носу. — Тапком по носу?.. — Верам, поняв, что это шутка, не говорит больше ничего: чувствует, что это не всё и что Хейдару непросто собраться с мыслями. — Я не особенно разбираюсь в магии, — признаётся он чуть погодя, — но у меня есть голова на плечах; а предубеждения в такой семье, как моя, приживаются плохо. Мой отец был боевым магом. Он умел убивать — лучше, чем многие некроманты. Он был способен убить человека без особых усилий — и для кого-то этого достаточно, чтобы ненавидеть и бояться. Я думаю иначе: я ведь тоже способен убить человека без особых усилий, если стукну его поленом по голове. Главное — то, что мы выбираем делать. Дальше рассказывать… тяжелее, но отмалчиваться — точно не стоит. — Совру, если скажу, что это меня не тревожит. Мой отец погиб при осаде форта Вирак… Это было десять лет назад, во время войны с Ковенантом: наши войска сражались там против бретонского некроманта... Но пока ты выбираешь не посылать в меня трупы мёртвых товарищей, всё в порядке. Верам вспыхивает, потом опускает голову. — Мне очень жаль слышать, что всё случилось так. Любая магия, любое мастерство — это власть. Власть туманит головы. Послать мертвых товарищей в атаку на живых… мерзко. Я… не хочу вызывать у тебя этих ассоциаций, Хейдар. Теперь я… Он запинается. Руки у него из горячих становятся ледяными. В нём много магии, а ещё больше — нервов. Теперь это уже очевидно. — Я ещё больше не знаю, почему ты не ушёл. Потому что веришь? Почему мне? Мой наставник… например… оказался из тех, кто легко поднимет легионы, если это будет соответствовать их цели. Сперва я верил, что он просто учёный, но идея… поглотила его, и это было чудовищно. Его ищут в Доминионе и в Ковенанте. Откуда тебе знать, что я не такой?.. Всё-таки найдя в себе силы посмотреть Хейдару в лицо, Верам грустно улыбается. — Если я чем-нибудь смогу помочь тебе… я буду рад, что зло, нанесённое одним, может исправить другой. Если ты вообще… Векх, прости меня тоже. Я слышал достаточно лозунгов — и видел потом, в какие куски мяса может превратить людей война. Или один сумасшедший. Кто-то должен исправлять такие вещи. Кто-то, кто понимает, как. Спина у Верама прямая и напряжённая, как доска; Хейдар хочет обнять его, а отпускать его руки или отводить взгляд — не хочет, и… это требует некоторых усилий, но в итоге у него получается не отнимая левой руки привстать и передвинуть правой свой стул. Со стороны манёвр наверняка выглядит неуклюже, но Хейдар не позволяет себе об этом переживать. Глядя на свою руку, лежащую у Верама на ладонях, он впервые замечает, что… чисто технически пальцы у него немного длиннее, но из-за разницы в пропорциях так не кажется: у него и ладони крупнее, и сам он весь — тоже... Хейдар приобнимает Верама за спину, левой рукой — гладит его ледяные пальцы и, кое-как собравшись с мыслями, говорит: — Ты спрашиваешь, почему я верю тебе… Но почему я не должен? Ты не дал мне никаких оснований в тебе сомневаться. Да, меня есть причины настороженно относиться к твоим коллегам, но я не привык чесать всех под одну гребёнку. Ты помогал мне, лечил меня, заботился обо мне… И то, как ты реагируешь, как относишься к… злоупотреблениям, о которых я рассказываю, доказывает: в вопросах этики у нас с тобой нет принципиальных расхождений… Тебе не стоит бояться: с тобой у меня совершенно другие ассоциации, — добавляет он, улыбнувшись. — Тогда хорошо, — Верам немного расслабляется и прижимается к нему. — Меньше всего я хотел бы увидеть знакомое отвращение на твоём лице. Среди огромных грибов привыкаешь не доверять и удивляешься, встретив иную привычку. Ты добр, это редкое качество. Верам растерянно гладит кончиками пальцев его улыбку, скулу. Потирается челюстью о плечо. — Я могу показать тебе, чем занимаюсь, пока жду всех решений, переговоров и новых решений. Хочешь? Ничего особенного, но здесь в Башне не так много… чего происходит. Книги и всякие древности. За ними несколько жизней можно провести, но иногда… тоска берëт. Пальцы у Верама уже не кажутся ледяными… Хейдар целует его в висок; не может перестать улыбаться. — Ты так говоришь, будто и сам другой. Не добрый… Мне всё о тебе интересно. Я буду рад посмотреть, хотя и не обещаю, что много пойму. Но сначала, наверное… — Он смотрит на миску, в которой осталось ещё два драника, и не выдерживает: хватает один прямо так, рукой, и радостно с ним расправляется. — Будешь ещё? — предлагает, рассеянно облизывая пальцы. — Или пока куда-нибудь уберём? Холодными они не такие вкусные, но можно подогреть, магией или иначе… И, кстати: ты обещал заплести мне волосы! — Я это сделаю, — кивает Верам. — Возьми, пожалуйста, второй. Когда Хейдар, немного удвилённо, делает это, Верам ловит его за запястье и ест так — из его руки, а потом медленно вылизывает ему пальцы… целует запястье, слегка прихватывая зубами. Кажется, он сам от себя не ожидал. У Хейдара не остаётся выбора: чистой рукой он гладит Верама по щеке, привлекает его к себе, а потом целует, долго и сладко, напоследок немного прикусывая и оттягивая зубами нижнюю губу. — Это тебе за то, что посмел сделать поедание драников сексуальным, даэдрот данмерский. От этой ассоциации я теперь не избавлюсь. Верам растрепывает Хейдару волосы и улыбается. Потом выскальзывает из его рук и манит за собой. В коридорах и круговых залах Ханнака прохладно. Падают косые лучи солнца. Верам идет в мастерскую — когда-то каменное строение здесь имело выход во двор, но с тех пор сбоку наросла грибная комната. В мастерской светло; большое стекло вставлено в грибницу и укреплено каменной аркой, уже новой выделки. Три просторных вольера сделаны из металла и конструкций, которые можно принять за двемерские. В одном спит гуар, в другом сидят, вяло подергивая педипальпами, две никс-гончих, в третьем стоит большой ящик без одной стенки, закрытый тканью. Внутри что-то сопит. Дальнюю стену занимает огромный операционный стол и куча подвесных шкафчиков с самым невообразимым алхимическим содержимым. Пахнет сеном, животными и немного сухими травами. — Мои пациенты, — усмехается Верам. — Гуаром я горжусь. В него три месяца назад попала молния. Он даже не ходил, и крестьяне продавали его на мясо, потому что шкура тоже была на выброс. Я прошу Ра’Мехрата покупать… подобное. Можешь подойти и погладить. Если хочешь. Не кусается. Цак-цак, вылезай, Уголек! Гуар открывает один глаз и зевает. Он довольно мелкий. Если присмотреться, шкура у него и правда странная, вся в небольших рытвинах. Хейдар не может подобрать название чувству, которое испытывает, глядя на Верамов лазарет — оно, это чувство, слишком велико, чтобы уместиться в грудной клетке, и потому он… на секунду отворачивает лицо, незаметно — по крайней мере, старается — встряхивает влагу с ресниц и, вернув себе равновесие, спрашивает с улыбкой: — Значит, это мои товарищи по счастью? Он протягивает руку и гладит гуара по голове. На ощупь шкура такая же необычная... но гуар — Уголёк — лнёт к ладони и ластится, как котёнок. — Какой славный! И не скажешь, что он так сильно болел… Ты настоящий мастер! А с остальными пациентами что? — Олли, эта никс, попалась никс-волу; он почти переварил ей панцирь, но сам попался охотникам. Нолли, её кузен, упал в лаву. Охотники не стали с ними разбираться, а… Рилан принёс мне. Там, в ящике — скальный ползун. Он ещё выздоравливает. Пересобрал ему крыло и постарался воскресить родную кость. В таких масштабах я ещё это не делал. Вряд ли он сможет хотя бы планировать, но я посмотрю… Там под потолком ещё кое-кто, но кажется, мы спим. Верам пожимает плечами. — Они утром почти все спят. Я хотел бы заняться ещё и млекопитающими, но здесь их нечасто встретишь. Многие думают, что у насекомых нет привязанности, а гуары тупые, но это вовсе не так. Я вообще-то не ветеринар совсем, но… в целом, какая разница, если им было больно. Поможешь покормить?.. Он отходит к столу и надевает поверх мантии стёганый халат, потом срезает несколько стеблей с растущего в углу в кадке куста. Видно, что эти действия ему привычны. — Ты только сейчас не думай, что я тебя… как гуара. Ты мог оказаться разбойником. Или кем угодно. Когда Верам предложил ему посмотреть на свою работу, Хейдар, если честно, ожидал чего-то более… вычурного и отвлечённо-магического. Вместо этого гостеприимный хозяин решил его доконать: это всё слишком… «мило», да, по-другому не скажешь — любовь и внимание, вложенные в лазарет, его пациенты, каждый со своей историей, искренняя увлечённость красавца-врача… и то, что господин Рилан Дэват, зубастый телваннийский крокодил, притащил скучающему брату раненых никс-гончих. Хейдару не стоит вменять в вину, что в этих условиях он туговато соображает: кто бы на его месте справился лучше? — Я пошутил про "товарищей", — говорит он с улыбкой, — я понимаю, что я намного лучше гуара… Прости, Уголёк, ты милаха, но против истины не попрёшь... Хорошо, что Ра'Мехрат за меня поручился, да? Ты, конечно, вчера назвал меня вором, но и сам не без греха, — Хейдар не может не поддразнить, — так что отказываюсь принимать это в расчёт. Как мне тебе помочь, кена? Что нужно делать? — Прямо так и «кена», — фыркает Верам, но видно, что ему приятно. — Если тебе не сложно, достань из клетки четырёх скиверов и брось гончим, остальное они сами сделают. Гуар ест только траву и батат, я ему сейчас натолку… зубы ещё предстоит оперировать. А вот со скальником мы намучаемся… Верам орудует у стола для кормов. Судя по ловкости, с которой это происходит, для животных он готовит куда лучше, чем для себя. Клетка со скиверами большая, чистая… а вот сами твари не особо желают быть съеденными. — Мне их немного подусыпить, да? Совсем нельзя, а то гончие не будут их есть. Они хищники всё-таки. Обычно я их ловлю вот этим сачком. — Никогда не ловил скиверов сачком, боюсь облажаться, — полушутя признаётся Хейдар. — Если тебе не сложно и если кормёжке это не повредит, я не откажусь… чтобы они стали чуть более вялыми. Небольшого жульничества достаточно, чтобы Хейдар справился; гончие, радостно повизгивая, с «добычей» расправляются быстро. — А под потолком кто? — Летучая мышь. Она, кхм... В общем, будь поосторожнее ночью. У моего брата особенные с ними отношения. Иногда он их, как бы сказать, ест. Но с этой нечто пошло не так, и теперь она… похожа на него. Характером, кстати, тоже. Еë зовут Жадина. Ещë я пытаюсь приручить скампа, но он в клетке. Очень грязно ругается, даже у меня уши завяли. — Летучая мышь, похожая на Рилана Дэвата — это и правда страшно, — охотно соглашается Хейдар… а потом представляет её — обычной летучей мышкой, только вместо мышиной мордочки у неё длинная рилановская физиономия, его выдающийся нос и даже такое же айлейдское украшение в ноздре — и едва не прыскает со смеху. — Спасибо за предупреждение. Не то чтобы Хейдар так уж боялся вампиров, но становиться одним из них его не прельщает от слова «совсем». Верам ставит гуару бадью с листьями, потом присаживается у вольера со скальником. — Ну что, будешь кусаться? Его зовут Молаг. Держу его в ящике, потому что они с Жадиной дерутся. Скальник высовывает из-за ткани длинный клюв и срыгивает косточку. Потом пытается клюнуть воздух. — А этого симпатягу кена Дэват гладить разрешает? Или лучше поберечь пальцы? — Я-то разрешаю. Но смотри как бы и правда палец не оттяпал. Я конечно пришью, но мастеру важны его руки, верно? Верам берет что-то вроде половника с большим ковшом, открывает бочку, зачерпывает сушеных насекомых и насыпает Молагу в поддон. Тот смотрит на всех, как на н'вахов, и выползает на свет жрать. Крыло у него прибинтовано к раме, и видно что восстановлено буквально по кусочкам. Аккуратные стежки, спицы, зачарования. Неудивительно, что у Молага плохое настроение. — Жадина летает в окрестностях и кормится сама. Носит мне подсушенных скиверов, хотя я их и сам могу подозвать. Был ещë молодой кагути, но я его выпустил. С пальцами Хейдар расставаться не хочет, идти на попятную — тоже, но вовремя замечает на столе пару грубых рабочих перчаток. Верам не возражает, и пока Молаг расправляется с завтраком, Хейдар их натягивает. Тесновато, но кое-как шевелиться можно… Молаг, конечно, пробует кожу перчаток на зуб, но прокусить — не получается, и разочарование делает негодяя податливым: получается и почесать по загривку, и поближе рассмотреть воистину впечатляющую целительскую работу. — Сушёные скиверы — скверное лакомство для мера, но племянница просто хочет о тебе позаботится, кена, — шутит Хейдар, с наслаждением стягивая перчатки. — Не могу её осуждать... А у кагути ты что лечил? — Челюсть и глаз. Понятия не имею, как он ухитрился поломаться. Верам вздыхает, и, оставив попытки дозваться Жадину, снимает и халат тоже. — Вольеры убирает… слуга. Я его призываю, когда нужно, а вот кормить он ненавидит. Здесь, в целом, больше нечего делать… можем вывести Уголька погулять, если хочешь. Только следи, чтобы он не чесал шкуру об деревья. Прежде чем ответить, Хейдар даёт себе волю: Верам слишком хорош в своих телваннийских одеждах, чтобы сдержаться, когда он снимает халат. Подойти сзади, обнять, наклониться — свесить на него волосы; поцеловать в макушку... — А как его выгуливать? Надеть шлейку? Он кажется смирным парнем, но мало ли — вдруг чего-то испугается? Верам тут же чуть оборачивается и покусывается за челюсть. — Я, ммм. Пользуюсь слабым подчинением. Он никуда не убежит. Да и пугаться в саду нечего особенно, если только птиц. В саду — вернее, на части побережья, отделённого каменным забором и прилегающего непосредственно к башне — хорошо. Тепло, солнечно. В оранжерее и правда орут птицы, хотя, кажется, у Рилана там не просто цветы, а что-то более значимое, но Хейдара туда никогда не приглашали. По каменным выступам фундамента и хозяйственным постройкам въётся лоза, на причале стоит столик… а вот каменной же платформы с несколькими айлейдскими статуями, обрамлённой выращенными кораллами, раньше не было. Верам закрывает глаза от солнца рукой и смеётся — Уголёк гоняется за бабочкой. — Такой стал резвый! Я и правда очень им горжусь. У Верама очень красивая улыбка, но его смех — оружие сокрушительной силы… Уголёк, резвящийся на траве, очарователен, спору нет, но Хейдару тяжело следить, чтобы он не чесал об деревья шкуру, Хейдара… отвлекают. — Ты хорошо потрудился над ним, кена Дэват, — соглашается он. — Над ним и над остальными. Если мне всё же потребуется пришить себе палец, я знаю, к кому обращусь за помощью, без вариантов. Левой рукой Хейдар берёт его за ладонь, переплетает их пальцы — полный комплект, — легонько сжимает Верамовы и наслаждается их теплом, их текстурой, их силой; правой рукой — гладит его по щеке... Наклоняется и целует — долго и сладко. Верам тихонько стонет и обнимает его за талию. Неожиданно отвечает ещë более пылко. Ветерок растрепывает ему причëску, а он никак не может перестать. — Знаешь. Я никогда не делал этого досыта. Не трогал, кого нравится, не целовал. Не занимался любовью в день и час, когда этого хотел. — Надеюсь, ты мной не пресытишься. Хейдар смеётся хрипло и шутит только наполовину. Прижимает Верама к себе. Сорвано шепчет: — Хочу тебя. Хочу любить тебя долго, до изнеможения… Хочу любить тебя в каждой доступной мне комнате Тель Ханнака… В гостиницах… В храмовой библиотеке… Давай отведём Уголька и пойдём к тебе? У Верама загораются глаза. — Давай. Он вдруг с истеричной поспешностью вытаскивает у себя шнурки и завязки из косиц, снимает серьгу, растрепывает себе и Хейдару волосы, целует его в губы — жадно, голодно, упоительно… В какой-то момент лукаво сверкает глазами, отстранившись - и уходит к башне; Хейдар чувствует, что еще пару секунд не может пошевелиться, но затем паралич полностью сходит, и пора догонять хихикающего Телванни, удирающего от него ко входу. Уголек, не подозревая о некоторых нюансах, весело бежит за ними.