Вварденфелльские каникулы

Утро начинается мирно, без приключений: Хейдар с Верамом просыпаются, приветствуют новый день и приводят себя в порядок. А стоит им высунуться из комнаты, как навстречу тут же выруливает Ра’Мехрат — под дверью он караулил, что ли? Новости старый каджит сообщает одновременно полезные и тревожные: защитник Верама в Тель Ханнак уже прибыл. Когда Хейдар и Верам выходят из левитационного колодца в небольшой коридорчик, ведущий в библиотеку, которую Рилан использует как переговорную, Верам неожиданно спотыкается. Что-то услышал? Потом слышит и Хейдар: узнаваемые чуть усталые интонации Рилана и низковатый женский голос... надо сказать, в иных обстоятельствах вызвавший бы неподдельный интерес к его хозяйке. Одно то, что Рилан общается со стряпчим не в приёмной, говорит многое о статусе последнего... Защитником и правда оказывается женщина — Салори Андалас, как гласит оттиск на папке, лежащей на столике у двери. Гербовые папки... запах дорогих, безумно дорогих магических духов, в которых, конечно же, нет ни грамма чар повышения привлекательности… Женщина — значит, женщина, Хейдар не видит особой разницы; однако Верам — заметно напрягается, что нерадостно. Особым опытом в судебных делах Хейдар похвастаться не может, но он понимает: в руках этой дамы — судьба Верама, и если они не будут друг другу доверять, то хорошо подготовиться к слушанию вряд ли получится. — Наверное, стоит с ними поздороваться? — интересуется Хейдар и мягко, но настойчиво тянет Верама к дверям. — Рилан не стал бы связываться со второсортным стряпчим, — повторяет, успокаивая и себя, и возлюбленного — Интересно всё-таки посмотреть, кого он считает для этого дела лучшим. Когда они входят в комнату, Салори Андалас, стоящая к двери спиной, не спеша оборачивается. Это и правда очень красивая и — под стать своим духам — дорогая женщина. Изысканное, но строгого кроя платье винного цвета с высоким воротником, цепкие алые глаза... Смотрит оценивающе, но без осуждения — и, видимо, ждёт, чтобы её представили. — Седура Салори Андалас — мой брат Верам — доверенный Дома, Хейдар из Рифтена, — заканчивает с формальностями Рилан и ещë раз целует Салори пальцы. Та улыбается, но Верама приветствует традиционным данмерским полупоклоном. Верам отвечает тем же. Между нею и Риланом, кажется, принята атмосфера дружеского, степенного и никуда не ведущего флирта: так иногда складывается между теми, кто понимает, что — ради общего блага — некоторые вещи лучше не начинать. — Седура Андалас — настоящий боевой маг от юриспруденции. И иногда твой коллега, Верам, потому что некоторые дела выглядят покойницки с самого начала. — Это не одно из них, уверяю. Думаю, что для такого милого юноши мы быстро найдем подходящую стратегию... Верам улыбается, и говорит о деле, и словно не замечает ни высокую прическу с чисто данмерскими, в стиле Редоран, тонкими костяными шпильками, ни длинные серьги, ни украшенные накладками ногти... Салори эффектна и красива одновременно, это редко сочетается. Но Верам словно намеренно избегает вступать со всем этим в любой контакт — где и смотреть, и не смотреть одинаково что-то означает. Верам и Хейдар садятся за круглый столик; Рилан усаживается на подоконник — кормить летучую и всем недовольную Жадину какой-то дрянью из колбочки, — а седура Андалас начинает говорить. Говорит она, конечно, так, что слушать хочется, даже если бы в речи и вовсе не было смысла — а он есть. Причем весьма ёмкий, точный и прелюбопытный. Идея через Верама оправдать всех мирных некромантов ей не нравится («только не в разгар «червивой эпидемии», мутсеры!»), но и надеяться на доброту и понимание в сторону некромантов — глупо… потому она предлагает варианты. В том числе с обменом услугами: Ллетри намекали, что могут снять обвинения, но не даром. Верам сидит, как на иголках, потом дёргано спорит с Риланом. Он казался более собранным.... В чем же дело? Хейдар решает, что, во-первых, если госпожа Андалас достаточно проницательна, чтобы с успехом вести дела — а иначе бы Рилан её не нанял, — то характер их с Верамом отношений тайной для неё не останется. Может быть, на суде, в окружении консервативных редоранцев, светить связью с нордским вымеском и не стоит… но сейчас Хейдар с чистой совестью ловит Верамовы ладони и успокаивающе поглаживает; переплетает их пальцы. Понять, отчего Верам так нервничает, он не может, а спрашивать — не лучшее время, но оказать такую поддержку — в его, Хейдара, силах…. А во-вторых, тут ему сами боги велели поработать нордским дурачком: порасспрашивать, проговорить ключевые моменты дела. О репутации — и о произведённом на даму впечатлении — Хейдару, в конце концов, волноваться не нужно. — Я человек простой, — начинает он осторожно, — и в морровиндском праве разбираюсь слабо. Насколько я знаю всё, что связано с… непочтительным отношением к мёртвым, регулируется в первую очередь Храмом. Инцидент произошёл на редоранской земле, и произошёл при участии члена дома Телванни. Верховодить судом будут именно редоранцы? — Можно сказать и так, если немного упростить ситуацию, — Салори кивает; ей хватает такта не звучать покровительственно или надменно. — Архиканоник Андрано снял обвинения, пусть и не все были рады такому решению — касательно тех нарушений, что находится в юрисдикции Храма, конечно же. А вот у дома Редоран остались претензии — которые, впрочем, полуофициально разделяют и особо ретивые меры из Ордена Доктрины. — Ллетри не намекали случайно, какое именно «недаром» их интересует? — Они говорили достаточно прямо, — встревает Рилан. — Им очень не нравится, что нельзя свалить смерть второго мера в их клане на Телванни. — Галор Ллетри вел дела с Хлаалу. Его мало кто любил даже в собственном доме, потому что он был очень удачлив, — говорит Верам. — Я могу только предположить, почему кто-то решил обратиться к Мораг Тонг за его смертью. В тот день он должен был заключить очень дорогостоящую сделку… продавал одну шахту и покупал другой бизнес. Сделку он заключил, и через час его убили ассасины; так он сказал, когда я сумел притянуть его дух к его телу. К сожалению я был поверенным, потому что Галор не доверял своим; продажу шахты все считали глупостью. Теперь его родственники пытаются выставить ситуацию так, что я контролировал тело Галора во время подписания договора… если они каким-либо образом это докажут, — что неправда! — то сделка, конечно же, будет признана недействительной. — Почему ты вообще стал поднимать его тело? — Потому что ассассин был очень быстр. Я пришёл на шум и меня нашли около тела Галора; я даже не успел ничего предпринять, как на меня посыпались обвинения. И… ну, я не скрываю, что обучался в Некроме. Я предложил этот выход, и очень зря, — Верам морщится. — В итоге меня обвинили уже в оскорблении останков и насильственном контроле над духом. Обвинение в убийстве теперь вроде как снято… — Я навёл справки в Мораг Тонг. И Ллетри пришлось мне поверить. Никто не хочет встречаться с Мораг Тонг лишний раз, — усмехается Рилан. — Серьёзно, Верам, я тебя не понимаю. Почему ты не хочешь… — Потому что Я — не некромант! Я не считаю это своим призванием, я не… готов бороться за право проводить в склепе всю свою жизнь. Я целитель и хочу, чтобы меня ассоциировали с этим занятием! То, что у меня есть и другие таланты… — Пф, — Рилан воздевает глаза доле и делает разочарованный жест рукой. — Я не из тех, кто считает себя вправе влезать в родственные споры заказчиков, — замечает вдруг Салори Андалас; противореча своим словам, она именно что влезает, но делает это с такими изяществом и чувством собственного достоинства, что, кажется, будто это родственный спор нагло влез на её территорию, и не остаётся иных вариантов, кроме как его разрешить. — Однако то, что вы обсуждаете, господа, непосредственным образом связано с моей работой. Седура Дэват нанял меня, чтобы освободить от обвинений своего брата, и именно это — сейчас — моя главная цель. Не вижу смысла набивать себе цену — мои услуги и без того недёшево обходятся. Поэтому скажу прямо: у меня в разы больше шансов оправдать юношу, угодившего в жернова редоранской политики и по незнанию… чуть оступившегося, чем идейного некроманта, бросающего вызов редоранскому укладу. Это и в лучшее время — отчаянная затея, но после всего, что произошло в последние десять лет… Может быть, у нас и получится что-то изменить — лет через тридцать-сорок отчаянный борьбы, — однако ручаться я бы не стала. Салори Андалас не говорит, что Вераму хорошо бы вот так, подвешено, хотя бы лишних полмесяца протянуть, а за тридцать-сорок лет он умом тронется… Но ей и не нужно: все и так прекрасно это понимают. Хейдар не говорит: «Я не эльф, тридцати-сорока лишних лет у меня нет» — только громко и выразительно думает; думает он и о том, кем Квиласи Ллетри приходится Галору Ллетри и не подослали ли её специально, чтобы подобраться к разменному телваннийцу и придумать, как лучше свалить на него убийство родича. Этими соображениями он не хочет делиться даже наедине: не то чтобы стыдился возводить напраслину на незнакомую женщину — скорее не хочет лишний раз расстраивать Верама ещё и тем, что его прошлый роман мог быть пустышкой и подставой с самого начала... — Мир разъеден червями, — морщится Рилан. — Словно я недостаточно проредил их Орден. Хорошо. Из всех имеющихся целей благополучие Верама на первом месте. Но, как вы понимаете, я всë равно буду пытаться раздвигать рамки. — Тебе это удается, Рилан. А мне удается только медицина. Пожалуйста, не проси меня вступать в большие игры, я подведу тебя. Или не подведу, но сгорю сам. Верам выглядит очень тихим и сосредоточенным, пока произносит это. Видимо, ему когда-то стоило трудов научиться говорить «нет», зато теперь его не свернешь. — Ты помог мне сам знаешь с чем, — Рилан выглядит раздосадованным, и так чешет Жадину между ушами, что у неё совсем сморщивается мордочка. — Потому я тебе должен. На твоих условиях. Насколько твои действия были в рамках дозволенного ритуала? — На грани, но я соблюдал формальности. Свидетелей трое. Пятеро, если считать агентов Хлаалу. Я поднял Галора при его ближайших родственниках, брате, сестре и дочери. И надеялся, что это не выйдет за стены той комнаты. Все они видели, что наспех поднятый труп может говорить, но выглядит ужасно, не контролирует мимику и обладает заторможенной моторикой!.. Я никак не мог его использовать во время сделки! Агенты бы заметили, что с Галором что-то не так! Тем более что Хлаалу часто посылают на сделки двух агентов, один из которых — магик с навыками менталиста, чтобы те могли оценить вменяемость и свободу воли всех участников. Он бы точно заметил мертвеца! — Судя по документам и показаниям, уже имеющимся в деле, проверка была произведена и Галор был чист. — Тогда в чём претензии? Салори Андалас неожиданно фыркает; красиво очерченные губы изгибаются в едкой полуулыбке… ей очень идёт это живое, не нарисованное в угоду приличиям, из профессиональной дипломатичности выражение. Фактурная женщина; Хейдар как мастер не может этой фактурой не любоваться, хотя именно что как на женщину на неё не смотрит. Смысл её слов догоняет его позднее: — Претензия в том, что, простите за откровенность, маг-отщепенец, на которого они хотели свалить вину за всю междоусобную грязь, начал успешно отбиваться. — «Фактурная женщина» не думает ничего приукрашивать. — Оказался не таким уж отщепенцем; обзавёлся влиятельными защитниками. Ллетри хотят и расторгнуть неугодную им сделку, и сохранить лицо, а с каждым днём это становится всё сложнее. Обвинение в некромантии — их лучшая ставка, однако теперь она не сыграет. А вернуть шахту очень хочется, желательно без неустоек. — Как вы собираетесь действовать? — не выдерживая, вклинивается Хейдар. Госпожа Андалас, впрочем, отвечает ему совершенно невозмутимо, словно зачислив в «лица, представляющие заказчика». Хейдару нравится, как она ведёт дела — и нравится, что он слышит: — У нас есть заключение присланного из Вивека каноника Варвура Сариони — о том, что совершённое Верамом Дэватом не классифицируется как некромантия. Есть характеристика от кены Ллерила Берано из Некрома. — Верам, услышав это имя, вздрагивает, и Хейдар успокоительно поглаживает его сцепленные, почти побелевшие от напряжения пальцы. — Кена Берано отзывается о своём бывшем ученике как о благочестивом, добронравном юноше, ревностном трибуналите вивекианского толка, не запятнавшем бы себя запретными практиками — и не обладающим способностями к магии разума… Есть и другие свидетельства, пусть и не такие авторитетные. Ллетри могут затягивать дело и портить нам кровь, и только. — Если ты не член семьи и вздумал призывать чей-то дух, а тем более возвращать в тело, это конечно же «некромантия», — ворчит Верам. — Векх видит правду… не думал, что кена Берано будет ко мне так добр. Хм. Есть ещё кое-что, чего я никому не рассказывал… У Рилана мелькает выражение лица, которое не очень приятно видеть у таких, как он. Но Верам продолжает: сказал “Айем”, говори “Бедт”. — Шахта, о которой речь… Галор Ллетри, конечно, хотел поправить здоровье, потому и нанял меня. Но он никому не рассказывал, почему оно пострадало. В шахте открыли новый забой и, эм... Повредили очень старый могильник. Скорее всего, ещё кимерских времён. Там… жертвы, которые принесли Боэте. Там… устраивали дуэли… Князь даэдра забрал только лучших, а духи остальных остались неупокоенными. И, эхэм. В общем, я их усмирил и кого-то успел упокоить совсем, но там очень много работы… слишком много для одного мера и суток, которые мне дал Галор. Он решил не раздувать скандала, вылечиться от тех ударов, что ему нанесли, а шахту продать, потому что, эмм. Там всюду имя Ллетри. Они ещё при Нереваре искали снисхождения князя Боэты таким образом. Верам переводит дух. — Кроме Галора о призраках знают только двое рабочих. Одного я лечил тоже, второй отделался испугом. Защитница и её заказчик слишком хорошо умеют играть в эти игры, чтобы их реакция была очевидна, но кое-что у Хейдара считать получается. Рилан, слушая рассказ брата, выглядит… не то чтобы зло, но… то, что его держали в неведении, ему не по нраву. Жадина довольно мерзко пищит и улетает под потолок. В Салори Андалос ярче всего проступает холодная, пусть и подкрашенная азартом, хищническая заинтересованность: она явно прикидывает, как эту информацию лучше всего пустить в дело. Хейдару трудно судить, как со стороны выглядит он сам. Явно не как человек, который хочет казаться умнее, чем есть на деле — и потому с чистой совестью переспрашивает: — Получается, Галор Ллетри хотел побыстрее сбыть фрукт с гнильцой и не болтал, чтобы слухи не просочились наружу — а его за это убили, возможно даже свои? — Хейдар знает, что чудовищно упрощает, но… может быть, трём хитроумным данмерам это и нужно: немного практичной нордской простоты? Тем более что простой и практичный норд, чуть успокоившись, вспоминает: они ведь так и не позавтракали… — Может, помочь тогда Ллетри расторгнуть сделку? Пусть получают то, за что так боролись. Госпожа Андалас дёргает уголком рта, удерживая улыбку; кажется, услышанное её забавляет, но Хейдар не обижается: ситуация ведь и правда забавная — если забыть, как Верам из-за неё намучился, — и кто-то должен был это озвучить. — Ллетри давали понять, что готовы пойти на сделку. Они очень хотят вернуть эту шахту, — Салори Андалас слишком профессиональна, чтобы позволить себе откровенно презрительный тон, однако… — Мутсэра Верам прав: участие в ритуале члена семьи — основной критерий, но при посредничестве обученного специалиста, «помогающего» родственнику погибшего с инвокацией, некромантией это не считается — не юридически. А обучение мутсэра прошёл… В рамках текущей стратегии мы упираем на то, что согласие родственников имело место быть, пусть и неявное, а конфликт вызван недопониманием сторон. И если Ллетри согласятся с такой трактовкой, всё кончится ослепительно быстро. — Хотите сказать, пусть подавятся этой шахтой? Но кто-то может погибнуть! Я наложил… усмиряющие чары, но если рабочие начнут углублять шахту, то пострадают… — Верам прикусывает губу. — Впрочем, в любом случае, кто-то будет продолжать. И если я не гнусный некромант и поработитель разума, то сделка законна. Как нам уговорить дом Хлаалу еë расторгнуть? — Это я беру на себя, — усмехается Рилан. — Спасибо что поделился историей про призраков, братец. Интересно, что тебя до этого останавливало? Я теперь знаю, что и кому надо шепнуть, чтобы от шахты избавились с быстротой щелчка. А клан Ллетри получит свою взбучку. В этой истории мне больше всего интересно, кто на самом деле заказал его, но Мораг Тонг это не обсуждают даже по знакомству. — Посмотри, кому это выгодно, — грустно улыбается Верам. — Прости, что я молчал, но… я думал, что это не моя тайна. — Пусть они этой выгодой и подавятся, — снова вклинивается Хейдар. — Их рабочие не виноваты, что у господ — ни ума, ни стыда, ни совести. Но если не расторгнуть сделку, пострадают рабочие Хлаалу. А если ты попытаешься Ллетри предупредить, они, скорее всего, посчитают это уловкой и ничего не сделают… а когда начнутся проблемы, попробуют свалить вину на тебя — им не привыкать. — Если мы остановимся на этом варианте, я должна буду попросить господина Дэвата часа через четыре открыть для меня портал в Балмору: мне нужно встретиться с поверенным семьи Ллетри, озвучить им наше предложение и обговорить все детали. — Отлично. Рилан ещё кое-что уточняет, и непрозрачно намекает, что если Хейдар и Верам еще хотят завтракать, то завтрак их ждёт в столовой. Видимо, ему нужно обсудить финансовую сторону вопроса. — Какой ужас, — говорит Верам, как только они спускаются по колодцу вниз. — Ну почему у меня не было тогда ещё пары суток… духи могут наброситься на невинных шахтёров! Надеюсь, те двое, что пострадали в первый раз, предупредят своих! Там же очень опасно! Галор взял с меня клятву молчать, но теперь… Он выглядит очень встревоженным; куда сильнее, чем мог бы из-за неизвестных ему рабочих; останавливает Хейдара у прохода в погреб и заглядывает в глаза с каким-то странным выражением, не разберешь. — Во имя Трёх, ну что же это… Хейдар, мне бы сейчас вина. Хоть в чём-то ему отказывать Хейдар не хочет, но согласиться — не может. Он приобнимает Верама, прижимает к груди и полушёпотом отвечает: — Пить натощак — плохая идея, душа моя; к тому же после завтрака сэра Андалас наверняка захочет с тобой поговорить: до того, как вернётся в Балмору. Обсудить, как тебе стоит вести себя на суде, как отвечать на вопросы… Лучше заняться этим на трезвую голову: сделка сделкой, но действовать нужно аккуратно. Давай подождём до обеда? А там уже выпьем по бокалу. Чуть отстранившись, Хейдар берёт Верама за подбородок и мягко целует. Тот отвечает очень дёргано и прикусывает ему губу. — Мне... не нравится то, что я чувствую. Это глупо, глупо... у меня кончились зелья, мне нужно успокоиться!.. А то я совсем не смогу с ней разговаривать! — Последнее звучит истерично. Верам сам это понимает и злится на себя. — Я не такой неженка, чтобы меня развезло от пары глотков. Ладно. Хорошо, дай мне минуту. Он утыкается Хейдару лбом в плечо, но довольно быстро отстраняется и пытается унять дыхание и пульс, который считает у себя по запястью. Может быть, Верам не так уж неправ? Не взял ли его скороспелый любовник на себя слишком много? В его власти сейчас немногое, но Хейдар старается использовать её с толком; кладёт руку Вераму на плечо и пытается звучать успокаивающе, когда отвечает: — Твоя идея мне не слишком нравится, но если считаешь, что тебе сейчас это нужно и не повредит, возражать не стану. Только давай сначала поедим, хорошо? А там уже ты решишь, как поступить… Хочешь, я буду рядом, пока вы разговариваете? — Да. Нет. Не знаю. Я запутался. Думаю не о том, о чём нужно. Верам берёт его руку и осторожно касается пальцев губами. — Что-то не то. Обжигающее, тяжёлое. Говорят, что за этой женщиной ухаживали даже главы Домов. И... прости я... вижу её, и ты говоришь с ней, и… я начинаю думать не о Галоре и не о шахте… Мне не нравится чувствовать такую... глупую и неуместную… бессмысленную... “Ревность” он так и не произносит, но выглядит ошарашенным и очень собой недовольным. Возможно, он вообще впервые столкнулся с этим чувством, да ещё и в обстановке, где это и правда совсем неуместно. Свободной рукой Хейдар гладит его по щеке, обводит пальцами скулу и, улыбнувшись, обещает: — У тебя нет и не будет повода, Верам Дэват. Никто кроме тебя мне не нужен — но я понимаю, что никакие мои слова не смогут в один момент “выключить” эти чувства. Тебе нечего стыдиться. Мы не властны над тем, что и как чувствуем; над тем, как поступаем — в куда большей степени, и вино здесь — плохой помощник. Эта женщина — помощник получше, но и только. Она выиграет нам дело, очистит твоё имя, и мы с ней расстанемся. А ещё… ты обещал мне поесть. — У меня вряд ли получится, но я попробую. — Верам ловит его ладонь и сжимает в своих. — Не хочу вспылить. Буду выглядеть идиотом. Это всë испортит. Сейчас я закрыл мысли, но это как ходить в кирасе. Я однажды надел кирасу. Ужасно тяжело и жарко. Он обрывает себя и послушно идёт в столовую; умудряется даже съесть немного риса — Хейдар записывает это себе в победы, — а потом, отведя взгляд, спрашивает: — Я могу попросить тебя покормить и выгулять Уголька, пока я говорю с Салори? Он наверняка заскучал, а при Рилане я не даю ему особенно бегать... не думай только, что я не доверяю. Просто не уверен, что справлюсь со всем сразу. Гуар запомнился как существо доброе и общительное, наверное, трудной задача не будет.. — Хорошо, — соглашается, улыбнувшись, Хейдар. — Можешь на меня положиться. Неудивительно, что ты в смятении, и постыдного в этом ничего нет... Найдём друг друга, когда управимся? Верам кивает; Хейдар целует его на прощание и отправляется знакомой тропой, в лазарет. Неужели Верам и правда его так всерьёз ревнует? В чём-то это, наверное, даже лестно — вот, Хейдара ценят и не принимают как данность! Он волочится за своим лордом так откровенно — с песенками, поделками, нелепыми историями за жизнь и полукровной физиономией, — что кто другой укоротил бы уже поводок и без зазрения совести за него дёргал... Но и обидно Хейдару — по этой же самой причине. Неужели недостаточно сделал? Верам, конечно, по-данмерски темпераментен... а ещё так открыт, так уязвим — перед этим новым и странным чувством; перед судом... — что злиться не получается; да и не хочется, если честно. Хейдар готов доказать на деле, что ему можно верить — а пока что потренирует навыки убеждения на гуаре.