Вварденфелльские каникулы

Хейдар просыпается от того, что Верам осторожно гладит его по животу. Уже утро; солнце только что встало. Косые лучи простреливают окно. Верам, видимо, сам только проснулся: целая копна спутанных волос, темные круги под глазами, заострившиеся черты лица, не скрытого чарами, но совершенно счастливая улыбка. — Привет, мой бард… Любуюсь тобой… Он не прикрыт; наконец не так уж страшно, видимо, показаться неидеальным. На его бедрах четкие темные следы от Хейдаровых пальцев, на талии тоже. В реальность происходящего по-прежнему непросто поверить… — Доброе утро, Верам, — Хейдар улыбается; протягивает навстречу руку, отводит от лица волосы и гладит его по щеке, по обожжённой скуле. — Верам Дэват… — тянет, не пытаясь скрывать, как ему нравится произносить это имя, произносить его так: чуть нагловато, с ленцой, собственнически даже. — Утро, которое начинается так, не может не быть добрым… Я не перестарался? — всё-таки спрашивает, кивая на синяки. Если бы эти метки Верама беспокоили, он бы их свёл, он хороший целитель… а может, ещё не успел? Но установить границы лишним не будет. — Что? С чем? Ах, с этим. Нет. Мне нравится, что они там. Что это след того, что ты любил меня.. Верам тянется за поцелуем; конечно, стоило бы использовать рисовые палочки для зубов и всё прочее, но и так — вполне сладко. — Мне нравится ощущать твою силу. Никогда её не сдерживай, если я не прошу об обратном. У нас есть… ещë время. Можно встать или полежать немного… Или даже… — Верам… У нас ещё будет всё время мира. А я не хочу, чтобы мы опоздали — или чтобы твой брат явился нас “разбудить”. Верам грустно смеется; целует Хейдара в щеку и резко встает, отправляясь к ванне. — Мой брат в дурном настроении. Отсюда чую. У него специфическая аура, и в Башне он её не прячет. — Тогда его лучше не провоцировать, — решает Хейдар. Они приводят себя в порядок, стараясь не слишком отвлекать друг друга (хотя у Верама появляется парочка новых засосов), завтракают (хотя Хейдару приходится стараться за двоих) и временами любуются на хмурую Риланову физиономию — пока не приходит время шагнуть наконец в портал. В Балморе всё проникнуто лихорадочным ожиданием. Комнаты, в которых они все оказываются, охраняются ординаторами; внутри — последняя возможность поговорить наедине и решить какие-то вопросы. Седура Салори Андалас уверена и спокойна, Рилан — демонстративно мрачен, Лоран смотрит на него, как на ураган, который нужно держать на цепи. Верам — холодное достоинство. Теперь отчетливо видно, какую маску ему всегда приходилось носить; он вежлив, приятен в общении и закрыт наглухо. Вероятно, только такое преображение, такая личина не давали ему упасть в то отчаяние, в котором Хейдар нашёл его. Отчасти это даже лестно: быть тем, кому дозволено видеть Верама без маски, и понимать, насколько это отличается от того, что видят другие, насколько его доверие тебя возвышает… И всё-таки оно куда больше расстраивает и злит: сам факт того, что Верам так долго зависел от капризов заносчивых редоранцев; того, что Верам с ними — и из-за них — как с той девицей: вмуровывает себя в иллюзии с головы до пят и вынужден устраивать очередной спектакль. Такого он меньше всего заслуживает; от Хейдара тут зависит немногое, но всё, что в его силах, он сделает — лишь бы Верам и лишней секунды не пробыл в этом гробу. Рилан может сколько угодно сердиться, что его брат не захотел вскрыть себе грудь на алтаре его правого дела, но… перетопчется. Пусть ищет другого мученика! Впрочем, у Хейдара хватает чувства самосохранения, чтобы не говорить это вслух. — Не в интересах Ллетри устраивать нам неприятные сюрпризы. — Госпожа Андалас, кажется, предпочла игнорировать сложные настроения своих работодателей… наверное, к лучшему. — Благодаря вмешательству господина Дэвата они вот-вот вернут свою шахту и не захотят рисковать, пока сделка окончательно не расторгнута. А если захотят — я знаю, как их утопить в ответ, и их делоприказчики — знают, что я знаю. Её уверенность заразительна, и даже Верам, кажется, чуть повеселел. Все выстраивается наилучшим образом, но Хейдару на какое-то время приходится удалиться в зал, где собираются допущенные на слушание лица. Там пустовато. Помещение просторное, старое, ещё дотрибунальское: здесь это понять сложнее, но в переходах Хейдар замечает характерный для ранней Первой эры кладочный шов... В зале много пустого пространства, отделяющего судейский помост, обвиняемого и всех, относящихся к процессу, от зрителей. Скамей мало, но грех ими не воспользоваться. Чьи-то слуги приносят дорогие кресла и стулья с гербами рода Ллетри, суетятся. Рядом с Хейдаром вдруг оказывается богато одетая данмерка: отсылает служанку принести ей воды со льдом, а сама осматривается. — Интересуетесь делами о некромантии? — спрашивает она у Хейдара. Выглядит незнакомка дорого, и надо сказать, ей это идет, хотя если приглядываться, заметна некоторая нервозность — подрагивающие тонкие пальцы с очень длинными ногтями, слишком торопливые жесты. «Делами о некромантии?» У Хейдара есть подозрения о том, кем может быть молодая женщина, связанная с семейством Ллетри и интересующаяся текущим процессом — очень нехорошие, злые подозрения, из-за которых так и хочется… сделать что-нибудь необдуманное. Приходится сдерживаться: не только потому, что его вспышка может плохо отразиться на Вераме, но также из-за немаленького шанса, что это всё-таки не Квиласи Ллетри. Хейдару хочется верить, что судит он лучше, чем дом Редоран — и не станет карать того, чья вина не доказана.С другой стороны, уже одно то, в каких выражениях эта дамочка говорит о предстоящем суде, не позволяет проникнуться к ней симпатией. — Некромантия? — тянет Хейдар. — Такое громкое слово! Почти заглушает истинную причину конфликта — вульгарный земельный спор. Но, так уж вышло, что у меня в этом деле — свой интерес… Хейдар из Рифтена, — представляется он, но не встаёт, не кланяется — едва кивает. — Мутсэра окажет ответную любезность? — Квиласи Ллетри, — произносит дамочка таким тоном, словно Хейдар проглядел очевидное. — Земельный спор? Это было бы слишком скучно. Обвиняемый позволил себе поднять из мёртвых моего дядю, только чтобы выйти сухим из воды. Хочется верить, что Храм под руководством Ллевула не доведёт нас до нового баар-дау-трясения, но верится слабо, раз они даже на такое стали закрывать глаза. Служанка подносит ей воду. Это худая молодая данмерка с затравленным взглядом, очень скромно одетая — видимо, никто не смеет затмевать госпожу. — Позволю себе спросить, и какой же у вас интерес, чужеземец? Что некромантия привлекает зевак, я могу понять, но что это делают вульгарные земельные споры… Хейдар смеётся — негромко, с едва, но всё же заметной издёвкой. Перепалка с самовлюблённой стервой не доставляет ему удовольствия, но стереть с её лица это надменное выражение он не откажется. Такая не станет себя саботировать, бунтуя против родительского наказа — а значит, Хейдар ничем не рискует. — В том, что касается вкусов и предпочтений зевак, я доверюсь вашему опыту, сэра Ллетри, — говорит он мягко. — Я же всегда считал, что праздное любопытство — знак недостаточной осведомлённости, невежества даже… Прошу у вас прощения, сэра: я отчего-то решил, что вы знаете… некоторые деликатные обстоятельства смерти господина Ллетри. Неудивительно, что молодую девушку родственники решили уберечь от неприглядных деталей; но обвинения в некромантии ширмой от этого быть не перестали. Я простой норд и в данмерских обычаях понимаю немногое; не мне судить о… теологических аспектах, а вот посмотреть, как участники процесса разыграют расписанные нашими Домами реплики, я не откажусь. Надеюсь, свои вы хорошо заучили. — Нашими Домами? — Квиласи смеривает его взглядом, в котором слово «н’вах» буквально выжжено огнём. — Так вы наёмник дома Телванни? Теперь ясно. Телванни никогда не заботились ни о репутации, ни о теологии, что их и погубит. Потрясающие богохульники. Андарси, куда, Дагон возьми, они несут моё кресло? И так, не теряя достоинства, она удаляется отвоёвывать свою мебель, чтобы сидеть в первом ряду и на почётном помосте. Андарси, видимо, хорошо знающая свою хозяйку, даже не пытается спорить с носильщиками, но просчитывается — выволочку получают и они, и она. Квиласи усаживается на своё место, а девушка встаёт неподалёку и, когда, как ей кажется, никто не видит, утирает уголок глаз. Хейдар хмыкает, глядя как «госпожа Ллетри» вымещает злость на тех, кто ответить не может. Ей хватило достоинства, чтобы не устраивать склоку на публике с каким-то там «наёмником Телванни», да и лицо держать эта девица умеет… и всё-таки Хейдар в лицо назвал её дурочкой, которой собственная родня играет втёмную — и «госпожа Ллетри» вынуждена была все его оскорбления проглотить. Хейдар себя не обманывает: это было мелочно и низко, но… невероятно приятно. Конечно, он рад, что у «госпожи Ллетри» с Верамом ничего не вышло, — слишком эгоистичен и жаден, чтобы даже полушутя представлять его с высокородной красоткой-женой, так что скатертью дорожка! — но не может на неё не злиться. Ладно, что она… отвергла его ухаживания, ладно, что наверняка не раз пользовалась… так даже сейчас, перед незнакомым недом — злословит, лишь бы показаться со стороны значительней и умней, чем есть на самом деле! Призванный Верамом даэдрический паук — куда симпатичнее, чем его тёзка… Постепенно зал наполняется, и всем приходится занять свои места. Есть некоторое удовольствие в том, чтобы видеть, как на самом видном и почётном месте устраивается господин Рилан Дэват, мрачный, как туча, сажает рядом своего любовника и смотрит на госпожу Квиласи, как на пустое место, а приветствиями обменивается только с главой семейства Ллетри. Верама по протоколу вводят в антимагических наручниках, но держится он… отлично. Отвечает складно и спокойно, по виду не нервничает… как ему это даётся, неведомо. Процесс начинается, и сразу видно, что храмовники не особенно хотят его затягивать. Показательная порка некромантов в их планы не входит, земельный спор урегулирован до заседания, так что ждут они скорее обмена формальностями. Рилан явно не рад, что всё происходит именно так, но и не возражает, когда госпожа Андалас уводит процесс в заранее обговорённое русло: Доказано, что убийство Галора Ллетри совершено не господином Дэватом, а ассасином Мораг Тонг — подписанный грандмастером приказ, где, согласно традициям, не указан заказчик, находится в распоряжении суда. Преследование, которому господин Дэват подвергся ввиду совершенно бездоказательных обвинений в преступлении, которое он не совершал, и угрозы расправы со стороны родных погибшего привели к… некоторому недопониманию. Когда у господина Дэвата, угрожая его жизни и здоровью, потребовали ответов и объяснений, он — вследствие своей непричастности не обладающий ни первыми, ни вторыми — действовал как мер, прошедший соответствующее обучение в Некроме; обучение, о котором некоторым членам семейства Ллетри было известно. Документы, подтверждающие его квалификацию, совсем недавно получены из канцелярии Некрома. Господин Дэват действовал в полной уверенности, что получил согласие от родственников усопшего — и послужил посредником для общения семьи Ллетри с их почившим «предком»… так, как сумел — в сложившихся обстоятельствах. Ллетри хотели не этого? Прискорбно, конечно, но предсказуемо: учитывая, какое давление оказывалось на господина Дэвата, неудивительно, что он — совершенно неосознанно! — интерпретировал как согласие то, что согласием не являлось. Сам ритуал оказался не совсем конвенционным, может, немного небрежным, но… сами понимаете: с таким-то давлением! Свидетели, безусловно, не могут это не подтвердить. Квиласи приходится рассказывать всё, как есть, хотя она упорно гнёт линию, что Верам Дэват, дескать, втирался в доверие к дядюшке и вообще мог действовать по указке дома Хлаалу, которым очень хотелось завладеть пресловутой шахтой. В показаниях она не путается, но в некоторых местах намеренно отыгрывает дуру, потому что выступление мутсэры Андалас сделало некоторые аргументы совершенно не выдерживающими критики. Ничего не «прокатывает» — доказательств, кроме домыслов, просто нет, и даже зелья, которыми жуткий некромант Дэват, дескать, поил Галора, на проверку оказываются сложными, многокомпонентными лекарствами. Судейский аптекарь и алхимик даже восхитился ими в отчёте. Квиласи пытается не нервничать, но в какой-то момент Хейдар, чья улыбка становится всё более паскудной, ощущает внезапный приступ жуткой мигрени. Ухмылка, проступившая у “благородной госпожи” на лице, заставляет подозревать, что кое-какие мелкие гадости она умеет делать очень незаметно, раз чаро-детекторы в зале суда молчат. Вызывают других свидетелей, слуг, коронера, обследовавшего труп Галора Ллетри, даже Хлаалу… в итоге представители суда, Храма и независимых наблюдателей Домов удаляются для обсуждения. Верам старается не смотреть по сторонам. Рилан что-то говорит представителям Хлаалу, и лица у них вытягиваются. Незаметный светловолосый данмер в тёмных одеждах, сидящий у Рилана за спиной, почему-то буравит взглядом главу дома Ллетри. Квиласи обмахивается веером. Голова Хейдара раскалывается с каждой минутой всё сильнее. Можно было бы списать это на естественные причины, вот только голова у него крепкая и болит разве что с похмелья… ну, или после того, как на него сходит оползень. Мигрень — это что-то, что случается с другими, Хейдар даже не помнит, когда в последний раз такое испытывал, и потому, когда замечает, как из-под веера паучиха Квиласи на него зыркает — словно пытаясь понять реакцию, полюбоваться плодами своих усилий, — убеждается, что не ошибся. Хейдару, конечно, паршиво, но мелочной сучке он такого удовольствия не доставит — и потому ловит её взгляд, улыбается так широко и дружелюбно, как только может и, чуть наклонив голову и поглядывая на зацепеневшую госпожу Ллетри из-под ресниц, игриво ей подмигивает. Наградой ему становятся совершенно неописуемая гримаска, а также прямое и недвусмысленное доказательство вины: сучка демонстративно вертит длинную рубиновую серёжку, и Хейдару тут же будто шуруп в висок ввинчивают. Он призывает на помощь всю свою выдержку, чтобы не морщиться: ничего, суд скоро закончится, а у него в распоряжении — лучший целитель… и неожиданно чувствует на себе ещё один цепкий, внимательный взгляд. Хейдар встречается глазами с Лораном, и тот переводит взгляд на Квиласи, словно о чём-то спрашивая. Хейдар не понимает, что, но кивает. Хуже в любом случае не будет… Лоран усмехается углом рта и прикрывает глаза. Примерно через минуту Квиласи становится немного бледной и сперва смотрит на Хейдара с отвращением, потом с ненавистью. И снова прикрывается веером, вертя уже другую серьгу. Дальше Хейдар и вовсе может наблюдать нечто странное: Квиласи сидит ровно, но иногда кладет руку на живот, а минут через десять, во время возвращения судей, внезапно покидает зал. Вряд ли её пустят обратно до конца заседания. Лоран делает вид, что внимательно следит за ходом дела, но находит момент посмотреть на Хейдара и ухмыльнуться. Никаких серег или колец у него нет. Головная боль всë равно осталась, но хотя бы перестаёт сверлить череп. Нужно только немного перетерпеть — и дождаться, что скажут судьи.