Вварденфелльские каникулы

Река Одай течет лениво, отражая небо, камыши и далекие фояды, алеющие горячей кровью земли. Довольно жарко. — Погуляем чуть-чуть? — просит Верам. — Я хочу подышать. Тель Ханнак… давил немного. Мне еще придется вернуться вечером, забрать некоторые вещи, но сейчас я хочу видеть и вдыхать что-то, кроме грибов. Хейдар приобнимает его за талию и притягивает к себе; свободной рукой тянется убрать волосы от лица — и целует в висок. Верам весь будто светится, отвести от него глаза — невозможно. Свобода ему к лицу… как и счастье. — Заглянем в Ханнак, а потом — никаких грибов на ближайшие полтора месяца, — соглашается Хейдар. — Ну, разве что на обед: я знаю в Вивеке место, где подают просто дивный суп из древесных грибов… В Башне всё ещё моя харпа и кое-какие другие вещи — тот же заказ от Лорана. Не хочу его подвести, учитывая, как он помог мне с Ллетри. Верам вспоминает об этом и снова смеётся. — Слушай… ты же знаешь, кто Лоран на самом деле?.. Думаю, я могу тебе рассказать. Ахэм. Просто… знала бы Квиласи… — Да, я знаю, что он айлейд, но… кажется, это ещё не всё? Только не говори мне, что он — Умарил Неоперённый, — усмехается Хейдар. — Гм, — вздыхает Верам. — Нет. Но если бы я своими глазами не видел всё и не участвовал в ритуале лично, я бы не поверил… Рилан вытащил с того света последнего айлейдского короля. Они вроде как познакомились в Хладной Гавани, где время течёт очень странно, а потом что-то случилось, и Лоран исчез. Рилану пришлось поставить на уши серьёзные силы, чтобы вернуть его. Это секрет, которому мало кто поверит, но… не знаю иногда, как реагировать, когда Лоран вертит в руках что-то современное, а потом придумывает как наложить чары совсем другим образом. Или когда обсуждает войну. Любую войну. А теперь он устроил Квиласи несварение, о, Вивек! Смешно и страшно… Верам рассказывает все это, а сам не спешит отходить далеко от Хейдара и его теплых рук. Приобнять — действие, которое совершается само собой, в обход разума… И хорошо, потому что разум Хейдара занят сейчас немного другими вещами. Услышанное звучит невероятно, но «невероятно» — Риланова специализация; а Верам не стал бы врать, желая впечатлить или озадачить, и вряд ли обманулся бы сам. В том, что касается возвращения из небытия, он хорошо разбирается. Айлейды не славились деревянным зодчеством и на их истории — в силу своих профессиональных интересов — Хейдар не специализировался, но всё-таки знает достаточно, чтобы начать вспоминать в правильном направлении. Последний айлейдский король… — Король Неналаты? — Имя ускользает из памяти, как пеллетинский масляный угорь — из-под вилки: слишком много там «л» и «р», идущих бок о бок; однако у Хейдара есть подсказка — «Лоран». — Лалориаран, — вспоминает он наконец. — Лалориаран Динар… генерал Вересковых Пустошей… наслал на Квиласи Ллетри понос? От смеха он буквально сгибается пополам. — Да, Хейдар, — Верам сперва хихикает, потом и у него тоже постепенно начинается истерика. — В точку. Именно так. Хеее-хеее. — Он долго не может остановиться, и приходится присесть на камень, чтобы отдышаться — Правда, я… ииихии… ох. Нет, я рад, что рассказал… Хейдар садится — притискивается — рядом, вжимает голову Вераму в плечо, заглушая остатки смеха… …вдыхая его терпковатый, дразнящий запах… …и, сморгнув слёзы с ресниц, заявляет: — Жаль, что Квиласи не знает, как её возвысили, ведь то был не просто понос, а понос королевский! Может, ей стоит золото там поискать. — Думаю, если это айлейдская работа, то там должен сиять варловый свет. — Верам утыкается ему лицом в волосы, вдыхает… и тянет, словно мурлыкая: — Хейдар. Я что-то нагулялся. Ты… у нас же есть комната, да? — Да, — севшим голосом отвечает Хейдар. — Комната есть. Ему вмиг перехачивается думать об айлейдах и Ллетри, зато чуть вывернуться, поймать Верама за подбородок и поцеловать… Это он обдумывает — и проделывает — с огромным удовольствием. — Давай возвращаться… — соглашается Хейдар, когда снова может говорить. — Не хочу… на камне. — Я тоже не хочу. По крайней мере сегодня… — тянет Верам и резко встаёт. — Пойдём. А то я передумаю. Сделать это среди пепла, лавы и следов никс-волов будет воодушевляюще в духе предков. Он одаривает Хейдара очень многозначительной улыбкой и до ворот идёт впереди, но там останавливается, — куда дальше? — и вид у него уже неуверенный. Хейдар приобнимает его за талию, чуть наклонившись, отводит волосы и целует куда-то под ухом, а потом — настойчиво, не оставляя Вераму времени для споров, влечёт в нужную сторону… и перед порогом — подхватывает на руки и вносит; несёт так — обменявшись кивками с по-прежнему бесстрастным хозяином — до лестницы, и дальше — наверх, к самым дверям… Чтобы достать ключи, отпереть замок и войти, не выпуская добычи, нужна сноровка, и Хейдар мешкает. Его почти догоняет стыд... В комнате Верам соскальзывает ногами на пол, обнимает Хейдара за шею и прижимается всем телом. Уже в его руках разворачивается спиной — продолжая прижиматься, но имея возможность осмотреть комнату и, видимо, удовлетворившись. Верам берёт его ладони и кладёт себе на бёдра, а потом доводит до сердца. — Знаешь, Хейдар… я придумывал рассказы в детстве и… позже. В них мужчины и женщины — или мужчины — или женщины — находили друг друга и становились близкими. Как братья и сестры или любовники… А потом всегда как-нибудь красиво умирали, я подбирал им самые трагичные и романтические смерти, потому что понятия не имел, что делают счастливые меры, я даже представить себе не мог… Когда ты появился, я подумал что пришло и моей сказке время, а сегодня… в ней что-то по-хорошему сломалось… — он откидывает голову, закрывая глаза, и потирается о Хейдара всем телом. — Пожалуйста. Веди меня сегодня, я… боюсь потеряться. Боюсь того, что ты сочтёшь меня… даже не знаю, что хуже. Мером, который засиделся в башне — или телваннийским развратником?. Я… — он оборачивается, нервно касаясь ладонями его ключиц. — Тебя хочу. В этой гостинице, в любой другой, на камне, в пепле… Хейдар обеими ладонями обхватывает его лицо, — щёки у Верама огнём горят, в полумраке это не так заметно… — наклоняется и целует. Будь Хейдар магом, умеющим обмениваться мыслями, он тут же попытался бы Верама убедить: «Ничего со мной не бойся. Ты ничего не сможешь испортить, не заставишь меня думать о тебе хуже — я уже влип по уши…» Однако на длинные речи Хейдар сейчас совсем не настроен. — Я весь твой, Верам Дэват, — говорит он вслух… и, как послушный мальчик, принимает командование: приобняв, ведёт возлюбленного к предусмотрительно расстеленной кровати. Хейдар раздевает его — как подарок разворачивает, — устраивает на подушках, и раздевается сам, и сам устраивается — у Верама между ног, разводит их шире, обхватив бёдра, и прикасается губами к его горячей влажной головке. Верам впивается в простыни; ему так всего хочется, что даже слишком много. Ноги ниже колен у него чистые от ожогов — тонкие щиколотки, удлинённые пальцы, средний чуть длиннее остальных; ровные, немного скруглённые ногти. Ни одной грубой, неправильной линии; можно ругать тех, кто кичится определённой породой, но иногда есть смысл тщательно сохранять что-то… такое. Хейдар — н’вах-полукровка, явившийся в эту землю незваным гостем, — должен бы перед Верамовой высокородной красой робеть; может, даже терзаться от собственной неполноценности. Будь он, скажем, лет на пятнадцать моложе, имел бы все шансы упасть в эту яму, однако сейчас — не видит смысла сравнивать. На какое-то время без слов замирает, ошеломлённый — снова — этим прекрасным зрелищем: длинные стройные ноги, так услужливо для него, Хейдара из Рифтена, разведённые, нежная серо-жемчужная кожа… Розовая царапина, уходящая с внутренней стороны бедра на задницу и поясницу, всë не проходит. Была там вчера, и позавчера, и, может быть, даже в первый раз. Не Хейдаровых рук дело, и он, наверное, спросит об этом… нет, обязательно спросит — рана не выглядит опасной, особенно для такого опытного целителя, как Верам, а вот само место… Хейдар, конечно, спросит, но не сейчас: сейчас его рот будет занят кое-чем поинтересней. Верам выгибается, тяжело дыша; кольцо и серьга тоже сняты, он обнажен и застигнут врасплох: вскрикивает и старается держаться, но это очень сложно, если умеешь загораться с одной искры. Хейдар пропускает его неглубоко, посасывает и лижет, вознаграждаемый сладкими-сладкими стонами… и выпускает, напоследок ещё раз обведя языком головку — нежную, аккуратную головку по-велотийски обрезанного члена. Собственный, вызывающе-недийский, стоит колом — кажется, вся кровь прилила туда, и в голове у Хейдара — легко-легко… Он прикусывает нежную кожу на внутренней стороне Верамова бедра и тут же зализывает укус. Трудно удержаться, когда перед тобой такой красивый — самый красивый — член, но Хейдар всё-таки отстраняется, ловит взгляд затуманенных алых глаз: и потому, что не хочет, чтобы Верам кончил слишком быстро, и потому, что с членом во рту разговаривать проблематично. — Привыкайте, господин Дэват, — предупреждает он и улыбается — влажными от слюны и предсемени губами. — Будем учить друг друга, как создавать счастливые концовки. Хейдар продумал детали заранее — потому без труда дотягивается до приоткрытого флакончика с маслом сладкобочечника и чуть подаётся вперёд, закинув одну одурительно длинную, стройную ногу себе на поясницу. Раскрасневшийся, обнажённый, плывущий от страсти Верам — разве бывает зрелище слаще? Он длинно стонет и прикрывает глаза, когда Хейдар водит пальцами в масле у него между ягодиц, вытягивает руки вверх и цепляется за перекладины кровати, потом убирает с лица волосы. Он правда — горячий. Внутри, снаружи, и… чувствуется, что Верама «отпустило»: он и так обладал способностью полностью проваливаться в момент, но в эту минуту его не отвлекает ничто — даже на самых задворках сознания. Хейдар растягивает его обстоятельно, терпеливо — пусть и терпение даётся ему с трудом. Верам не возражал бы и против большего, — Верам принял бы всё, не думая о последствиях! — но сегодня, сейчас, на рубеже чего-то нового и прекрасного… Хейдар не хочет — так. Хейдар хочет, чтобы каждое действие говорило, что у него на сердце. Когда он всё-таки входит, ныряет в этот отчаянный лавовый жар, то на мгновение забывает дышать… Верам вцепляется в простыни — стиснутые пальцы, натянутая ткань… Он часто дышит. Царапина — притягивает взгляд. Хейдар понимает, что замер, только когда Верам кладёт ему руку на грудь. — Ты такой огромный. Мне так это нравится… Дай мне почувствовать… Возьми меня сзади… — интонации у Верама снова такие, что хочется верить: никто другой этого от него не услышит. Хейдар рад подчиниться и не может не думать, как это удобно: получить в любовники целителя. Он крупнее, сильнее и знает, что если совсем разойдётся, то может немного перегнуть палку… но позволяет себе расслабиться: перевернуть Верама задницей к себе, навалиться, накрыть своим телом, стиснуть ему бёдра, не сдерживая силы. Толкнуться раз, другой, третий, задавая им ритм — резко и глубоко, чтобы уж точно… чувствовалось. — Я держу тебя, — говорит ему Хейдар. — Я тебя не отпущу. С каждым новым толчком он то низко взрыкивает, то зовёт его, раскатывая на языке звонкое, сладкое «Верам». Это наполовину игра; но только наполовину — и Вераму, кажется, по нраву. Он сперва ещë сдерживается, а потом начинает подвывать и вовсе издавать какие-то истерично-звериные звуки, похожие на лисий плач. Звучит несколько пугающе… и очень громко, но стоит только притормозить, и Верам просит — умоляет! — продолжить именно так. Масла много… а он постепенно становится не таким узким, и хочется потворствовать — и разогнаться не на шутку. Многие не особенно любят использовать задницу — есть много способов обойтись и без этого, — но Верам выглядит настолько же голодным, насколько чокнутым. — Если хочешь, возьми за волосы, — поплывшим голосом предлагает он. — Запомни меня, Хейдар. Заполни… Влажные звуки становятся громче, и он снова вскрикивает, царапая ткань простыней, только белые волосы мотаются туда-сюда и качается амулет на груди. Хейдар знает его неполных четыре дня и неделю, и они уже успели вытворить больше, чем иные за месяц, но все это лишь возбуждает аппетит. Было бы… благородно… немного замедлить темп, но Хейдар слишком пьян и возбуждён, чтобы сдерживаться: пьян этим этим мером, телом его и запахом, тем, каковы на ощупь его повлажневшие волосы и разведённые в нетерпении бёдра; тем, каков он внутри: жаркий, сладкий, самый хороший!.. Пьян его похотью и удивительным, редким талантом: трахаться, как Боэта; и Хейдар не был бы… Хейдар бы, наверное, разорвался, если бы перестал его резко и мощно дотрахивать! Ему требуется пара толчков, чтобы кончить — всем телом вздрогнуть, взрыкнуть, дёрнуть Верама за волосы… и Верам, как по команде, кончает следом — так же мощно и опустошительно.