Жизнь и деяния Гарри Поттера

«Как хорошо, что в кабинете нет ребят» – успел подумать Гарри, уже в сотый, кажется, раз, падая на проклятый ковер перед директором за один несчастный день. Посчитать, сколько раз он «целовался» с этим дорогим персидским ковром за месяц не смогла бы даже Гермиона, буде Гарри достаточно глуп ее попросить об этом; Поттера вполне устраивал ответ «куда чаще нужного». Но каждому волшебнику надо поддерживать боевой дух, для этого надо думать о хорошем, и глава Лиги Самозащиты мог сейчас найти только один «положительный» момент: его позор не виден никому из учеников. В самом деле, вид наставника и предводителя, валяющегося на ковре и пытающегося сообразить, где пол, где потолок и куда укатилась его палочка... Самую малость непедагогичен и может плохо сказаться на их собственных занятиях. Неспроста Дамблдор решил преподавать Гарри тяжелое магическое искусство окклюменции в собственном кабинете: тут хозяин школы мог быть уверен в приватности, отсутствии соглядатаев Амбридж и её самой. Поттер проникал сюда под Мантией-Невидимкой по вечерам суббот, лишая себя не просто отдыха, но и спокойного сна на выходной день – и всё без видимого улучшения. Занятия продолжались долго, гораздо дольше желаемого, Гарри честно пытался, но никак не мог овладеть новым навыком. Гарри не требовалось владеть искусством чтения мыслей, чтобы понять очень простую вещь: директор недоволен. Очень недоволен. – Мальчик мой, кажется, ты не стараешься. – Этим ласковым тоном возможно было бы обмануть кого-угодно из «Проблемных», но не Гарри; он уже привык к интонациям ментора, и мог с точностью заверить постороннего, что Дамблдор раздражен и сердит. – Ты ведь понимаешь, что наши занятия не закончатся, пока мы не добьемся положительного результата? – Да, сэр. – Вдох-выдох. Вдох-выдох: нужно восстановить дыхание и встать на ноги. Кое-как справившись с этим, ученик продолжил ответ. – Я это понимаю. – Не совсем, боюсь, понимаешь. Возражать директору, спорить с самим Альбусом Дамблдором – Гарри был умнее этого. В конце концов, чем дольше он будет ругаться, тем дольше времени он тут проведет. Он не стал пререкаться, а просто занял позицию, сжал зубы, перехватил крепче палочку... И внутренне подготовился в сто первый раз чмокнуться с мягким и приятным ковром. – На счет три, Гарри. Раз. Легилименс! – Луч ударил Гарри еще до того, как он успел поднять свою правую руку для противодействия. Темный коридор. Запертая дверь. Змея, кусающая мистера Уизли; он сам, кусающий мистера Уизли в собственном, человеческом облике. Разрушенный великий зал и тела друзей в нем: тела, превращенные в куски мяса и крови. Крик. Длительный женский крик, полный боли и отчаяния; Гарри мог поклясться, что он был ему знаком... Очнулся Гарри снова на полу; ему хотелось стонать от переполнявших его сейчас ненависти и презрения к самому себе. – Результат не изменился. Идеи и мысли, Гарри? – Осведомился директор, издав тяжелый вздох и усевшись в кресло. – Я... я... Был медленным. Я не успел поставить защиту, сэр. Медленный, слишком медленный. – Это не причина, Гарри, а констатация факта. Печального факта, бесспорно, но меня не это интересует. Нам важно понять другое: почему ты промедлил? – Ты заранее смирился с тем, что проиграешь. Ты смирился с тем, что я снова отправлю тебя на пол, что ты снова поваляешься на моем ковре, снова поднимешься и всё начнется сначала. – Точность и холодность слов Дамблдора неприятно удивили Гарри. – Это и есть твоя главная ошибка. Ты проиграл еще до начала боя; никогда нельзя выходить на настоящее сражение с подобными мыслями в голове. Принятие поражения как неизбежности тебя ослабляет, это принятие выключает наши древние инстинкты, велящие человеку – любому человек, магглу, волшебнику, неважно, – сражаться за жизнь до самого ее конца. Всё было сущей правдой, спорить с глубокоуважаемым наставником не было ни смысла, ни желания. После возвращения с прекрасных Рождественских каникул жизнь Гарри Поттера и его друзей все больше и больше превращалась в сущий Ад: преподаватели наседали на них с экзаменами, зверствовали инспектор и ее холуи, с каждой неделей становившийся все наглее и наглее, Министерство продолжало поливать Дамблдора и «Мальчика-Который-Лжет» ушатами помоев изо всех возможных изданий... Домашние задания копились, правила поведения ужесточались, по замку ходили тревожные слухи о новой министерской проверке, а на задних страницах «Ежедневного пророка» то тут, то там начали появляться просьбы помочь найти пропавшую из своего дома ведьму Джейн Смит или мага Джона Смита. Разумеется, Министерство не давало никаких комментариев на эту непростую тему, а органы магического правопорядка постоянно твердили о полном контроле над ситуацией. Последнее, крайне тревожное обстоятельство, подстегивало занятия Лиги Самозащиты как нельзя надежнее и быстрее. Ее участники приходили заниматься с гораздо более серьезным отношением к делу, чем в начале года; уже почти не было слышно веселых шуток да добродушных анекдотов. Видя подобное рвение со стороны своих учеников, их наставник старался не отставать и не подводить надеявшихся на него людей. Он проводил как можно больше времени в обнимку с «Практическим пособием», подаренным Сириусом и Ремусом; раз сны всё равно с завидной регулярностью превращаются в страшные да несвязные кошмары, то можно употребить ночное бдение на всеобщее благо. И что, что на следующий день Макгонагалл снова поставит «ноль»? Зато вечером того же дня он сможет показать ребятам новенькое контр-заклятье – и, в последнее время, вопреки всем замечаниям Гермионы, он думал что в его жизни экзамены, пожалуй, никакой значимой роли не сыграют. – Я понял, сэр. Я не должен сдаваться и не должен поддаваться слабостям. – И директор понял по тону своего подопечного, что его действительно проняла эта небольшая речь. – Ну, – Дамблдор поднялся со своего кресла и подошел к Гарри, уже менее злой и сердитый, – мы это сейчас и выясним. Однако Гарри не подвергся новому испытанию: внимание директора привлек на себя один из множества портретов. – Достопочтенный директор! – Прогремел по всему кабинету трубный, воинственный голос одного из портретов. Гарри моментально повернулся на звук: в беседу ворвался грузный и старый волшебник в металлических латах и роскошнейшей белой бородой. Изображен он был на фоне Стоунхенджа, а на лице чародея внимательный художник с почтением отобразил многочисленные шрамы. – Мой прапрапраправнук, достойный Сибус Гринграсс, просит передать тебе печальное известие: Министерство магии объявило тебя врагом! Авроры посланы за тобой в погоню! Вот сейчас, казалось, настал подходящий момент для конца света. Гарри хорошо понимал, что Корнелиус и его чиновники пошли вразнос, но вот открытого объявления войны от Фаджа-то он не ожидал. Между тем, если Дамблдор объявлен преступником – а отец Дафны такими вещами явно шутить не будет – то это значит, что вся школа перейдет под неограниченную власть Долорес Амбридж, Министерства и, разумеется, Инспекционной дружины как проводников чужой воли... – Достопочтенный Ангус Гринграсс, благодарю тебя; передай мою благодарность и своему достойному потомку. Он отсрочил этот день минимум на три недели. – Альбус обернулся к Гарри и подарил ученику свою тихую, ласковую улыбку. Неподдельную и честную, а потому моментально разоружающую. – Гарри, как ты понимаешь, наши занятия временно придется прервать. Ты их продолжишь с профессором Северусом Снейпом, в это же время и в эти же дни, благо с ним всё уже обговорено; не вздумай их прекращать ни под каким предлогом. Это важнейшее в новых обстоятельствах искусство, которым тебе предстоит овладеть любой ценой. – Но что вы будете делать, профессор? – Поинтересовался Гарри, стараясь удержать переполнявшие его эмоции под контролем. Теперь он окажется в автономном плавании, один во главе Лиги против школьной администрации да многочисленных соглядатаев. Один, ответственный за многих. Лига потеряет потенциального заступника, последнюю линию обороны случись нечто крайнее и бесповоротное. Отныне ему придется удвоить меры предосторожности и утроить бдительность... – Я, конечно, мог бы съездить в Азкабан на пару дней; благо я могу из него выбраться с легкостью. – Из уст любого другого мага Гарри воспринял бы это утверждение как наивное бахвальство; сейчас он искренне поверил в него. – Но в моем возрасте начинаешь ценить время, Гарри. Есть одна... Гипотеза, Гарри, которую я должен проверить, и должен проверить самостоятельно. – Какая еще гипотеза? – Всему свое время, Гарри; и мое время уже на исходе... Пока что, пожалуйста, повтори наш главный урок за сегодняшний день. – Не должен сдаваться. – Твердо, даже удивляясь самому себе, ответил Гарри. – Правильно, Гарри. Правильно. И теперь иди; мне нужно наложить кое-какие чары, и тебя тут быть уже не должно. *** Последние новости часа произвели на школу сильнейшее впечатление – говоря мягко и избегая нецензурных слов. Вечерние занятия сорвались сами собой: ребята и так не проявляли особого трудолюбия вечерами субботы, а теперь и преподаватели не могли сосредоточиться на своих занятиях. Все привыкли работать с Альбусом Дамблдором, все привыкли видеть его облик, слушать его проникновенно-философские речи и обращения... Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять очевидное: новым директором станет ненаглядная и нежно обожаемая как школьниками, так и педагогическим составом Долорес Амбридж. На своей должности она и так уже наслаждалась большинством директорских привилегий и полномочий; теперь осталось только зафиксировать изменившиеся положение в школе и перевести все на официальные рельсы. Участники Инспекционной дружины ходили с высоко поднятыми головами и орлиными взорами: за несколько часов, прошедших от бегства Дамблдора и до ужина, они проявили недюжинное рвение в вопросе снятия баллов и поддержания дисциплины «по-Амбриджски». Гарри уже и не удивлялся тому, как сбываются его пессимистичные прогнозы: правда, он думал, что дружинники дождутся хотя бы официального распоряжения насчет директора... Друзья Гарри пришли в ужас от полученных ими известий: идеалистка Гермиона возмущалась наглостью выдвинутых против директора обвинений, аристократка Дафна жаловалась на самоуправство чинуш, а практичный Рон заявил о необходимости утроить бдительность при подготовке к занятиям Лиги. Сам Поттер не спешил вмешиваться в их напряженные беседы и споры: его куда как больше интересовала любопытная деталь, прошедшая мимо внимания его друзей. Альбус уже объявлен преступником и ушел в подполье, сбежав из школы, а вот министерского декрета, назначающего его преемника, до сих пор не последовало. Ответ на этот вопрос, впрочем, пришел быстрее ожидаемого. Спустя несколько часов после ужина, преподаватели и деканы четырех факультетов получили «категорическое распоряжение» от «верховного инквизитора» с предписанием собрать всех детей в Великом зале по особому, торжественному случаю обращения Министра магии «в связи с предотвращенным политическим кризисом». Серьезность положения стала очевидна всем: Корнелиус Фадж собственной персоной придет в школу, которую не посещал с окончания Турнира Трёх волшебников, и здесь он хочет явно большего, чем просто объявить очевидное. Министр магии прибыл в Хогвартс без опозданий, но в сопровождении целого конвоя из авроров: подобный отряд смотрелся уместнее на поле боя, чем в Великом зале школы. Гарри внимательно присмотрелся к своему старому знакомому Корнелиусу: и увиденное дало прелюбопытную пищу для размышлений. С его осунувшегося лица не сходила мертвенная бледность; руками он держался за трибуну, тёмные круги под усталыми глазами – словом, Фадж выглядел не счастливым победителем и удачливым триумфатором, а магом, чудом пережившим последние несколько часов и до сих пор не вполне верящим в свою Фортуну. По его бокам возвышались смутно знакомые Гарри авроры, и создавалось впечатление, будто только их присутствие и поддерживает внутри бюрократа хоть какую-то жизнь. На фоне своего непосредственного начальника, Долорес Амбридж, стоявшая чуть позади него, казалась воплощенным Блаженством: она будто светилась изнутри и, по всей видимости, только присутствие «господина министра» останавливало ее от победного танца. – Дети и учителя, учащиеся и учащие! – Правдивость наблюдений Гарри была только подтверждена речью достопочтенного министра. Было очевидно, что выступление продумано заранее, но из-за переполнявших его чувств Корнелиус путается в словах и формулировках, меняет предложения местами, а то и вовсе забывает о тех или иных деталях. – Сегодня днем в распоряжении Министерства оказались бумаги и документы, однозначно подтвердившие худшие наши страхи и опасения. Альбус Дамблдор, директор Школы волшебства и чародейства, оказался государственным изменником и предателем Британии! Лучшие наши авроры обнаружили неопровержимые доказательства его измены: он намеревался произвести переворот, узурпировать всю власть в нашем сообществе с помощью немецкого Секретариата и, наверняка, русской Коллегии! И такому человеку мы доверяли воспитание вас, детей наших? Такого человека мы ошибочно – я делаю ударение, ошибочно! – прославляли как победителя Гриндевальта, когда по новейшим историческим изысканиям между ними даже дуэли не было!.. Далее последовала напыщенная, полная обличительного пафоса речь убежденного консерватора-традиционалиста, недовольного любыми изменениями в пользу чего-либо нового. Дамблдор оказался лично ответственен за падение качества образования – ведь он настаивал на принятии современных, не опробованных и не подготовленных, методик обучения и набирал «сомнительных личностей» на роли учителей; к тому же, как оказалось теперь, «либеральничал» Альбус даже не в силу прогрессирующего старческого слабоумия, но по прямому приказу русской Коллегии, заинтересованной в ослаблении своих прямых конкурентов. Злодей на должности директора духовно растлевал британскую молодежь, ослаблял ее, подготавливая тем самым триумф сил Зла с Континента; настала пора Министерству вмешаться и, проявив усилие, восстать против подобной дегенерации образования. И только один человек, по словам Корнелиуса Фаджа, будет способен вернуть былую славу Хогвартса: – И Министерство полностью доверяет Долорес Амбридж, своей выдающейся работнице и честнейшей души педагогу, пост директора Школы волшебства и чародейства! Инспекционная дружина попыталась устроить нечто похожее на овацию, но верноподданический расчет Драко Малфоя провалился: жалкие хлопки из-за стола Слизерина при условии полного, идеального молчания подавляющего большинства учащихся произвели на министерских служащих скорее удручающее впечатление. Корнелиус поправил свой галстук, более не в силах сдерживать эмоций, и дрожащим голосом предложил новому директору произнести свою первую речь перед собравшимися. – Кхем-кхем, спасибо, господин министр, за оказанное мне доверие. – Долорес уже подвинулась было к трибуне, как, неожиданно для нее, на подмостки разыгрываемой трагикомедии вышел новый актер. В Великий зал уверенной походкой вошел одинокий мужчина: его наряд, Гарри был в том уверен, позволил бы этому волшебнику совершенно спокойно слиться с толпой на королевском приеме в Букингемском дворце. Белая рубашка, сюртук, двубортный жилет, брюки – всё чистое, всё безупречно выглаженное, всё сидело ровно по фигуре. Пожалуй, во всем его облике придраться можно было только к ядовито-зеленому галстуку – всё-таки настолько кричащих цветов элита маггловского мира предпочитает избегать. Зато его движения в этом «простецком» наряде были уверенны, тверды и четки, с головой выдавали устоявшуюся привычку; мало волшебников также комфортно себя ощущают в классическом костюме маггловских правителей. Этого человека Гарри никогда раньше не видел, но ему хватило ровно одного взгляда чтобы узнать это хитрое выражение лица, эти короткие, золотые волосы, и длинные светлые брови... – Отец приехал. Да, разумеется... – С восторгом произнесла Дафна, тем самым подтверждая дружеское предсказание и не спуская глаз с мужской фигуры. – Разумеется... – А он-то что здесь делает? – Тихонько спросил у подруги Рон, в ответ получив только шипение; шипение, призывающее к молчанию и внимательному слушанию. А послушать им было что; Сибус Гринграсс, глава Совета попечителей Школы волшебства и чародейства, явно не приехал бы «просто так» на министерское обращение. – Господин министр! Госпожа... Директор, я полагаю? – Сибус держался в компании двух самых влиятельных министерских сановников с подчеркнутой независимостью: он удостоил Корнелиуса формальным кивком, а свежеиспеченного директора и тем обошел – Поздравляю всех здесь собравшихся с победой над тиранией Альбуса Дамблдора и восстановлением законности в нашей любимой и единственной школе волшебства... Думается, вы были так заняты праздником, что не удосужились уведомить о произошедшем главу Попечительского совета? – Не совсем, лорд Гринграсс... – Начала было Долорес, чувствовавшая себя на коне да во главе победоносной министерской рати. – При всем уважении, Долорес. – «Уважения» в этом голосе не было ни на грамм, хотя формально ни к чему нельзя было придраться. – Я буду говорить с господином министром напрямую. – Я Вас выслушаю, мистер Гринграсс. Непременно. – Церемонно и сдержанно ответил Корнелиус. – Но не понимаю, почему мы должны говорить перед всей школой. – Потому что то, о чем мы будем говорить, касается всей школы. Видите ли, Корнелиус, – Сибус из пиджака извлек старинный пергамент, на котором Гарри узнал официальную печать школы, – Совет попечителей благодарит вас за спасение Магической Британии от опасного преступника и злоумышленника, посмевшего использовать свой директорский пост для борьбы за власть над нашим сообществом. Однако мы также крайне обеспокоены этим печальным прецедентом: человек, которому мы доверяли воспитание наших детей, оказался предателем и интриганом. Этот плачевный случай еще раз доказывает, что чрезмерное усиление директорской власти, сосредоточение все новых и новых полномочий в одних руках было ошибкой. Наше мнение, мнение попечителей Хогвартса, в том, что настала пора отказаться от такой порочной модели... – Но... – Попытался перебить выступавшего Корнелиус, но добился только поднятия им голоса на полтона. – Посему, – нисколько не сбившись с идеи, продолжал отец Дафны, – Совет попечителей настаивает на возвращении к жизни старой, доброй и испытанной веками практики прямого наблюдения над работой директора. Напомню, Корнелиус, в прошлые столетия председатель Совета попечителей регулярно проверял директоров на профессиональную пригодность и идеологическую преданность, и в те славные времена у нас не случалось директоров-изменников, директоров-преступников и директоров – потаенных экстремистов. Учитывая все сказанное самим министром выше о моральном и политическом облике Дамблдора, любые возражения – по крайней мере, публичные – сейчас смотрелись бы смешно и наивно. Достопочтенный министр магии Корнелиус Фадж сошел с трибуны и приблизился к Сибусу: два старых знакомых, министр и аристократ, перешли на полушёпот; теперь их могли слышать только Долорес да авроры. Дорого бы дал Гарри за возможность подслушать, что именно Корнелиус услышал от отца Дафны – судя по лицу Фаджа, ничего хорошего или приятного. Министр попытался было отмахнуться от главы Совета, но тот шепнул еще пару «ласковых словечек» и, кажется, лёд действительно тронулся. Корнелиус утвердительно кивнул и, к пущему восторгу Дафны, ее отец с нескрываемым удовольствием занял трибуну. – Дорогие учащиеся и глубокоуважаемые наставники сей славной школы! – По сравнению с Корнелиусом, Сибус производил куда более выигрышное первое впечатление. Он не трясся изнутри, его тихий голос звучал уверенно и спокойно, его руки в белых перчатках покоились на трибуне... – От имени Совета попечителей и во имя возвращения Хогвартсу былого величия, с сего дня я, Сибус Гринграсс, буду возглавлять возрожденную Дисциплинарную комиссию при вашей школе. Вряд ли вы знаете, что это за орган – он был расформирован еще до того, как мой отец поступил сюда. И я хорошо вижу эти сонные да усталые лица, которым не терпится обнять подушки, так что буду очень краток. Дисциплинарная комиссия будет выносить решения о профпригодности и идейной крепости преподавателей, будет выдавать рекомендации директору касательно методологии и курса школы... И, разумеется, все решения об исключении какого-либо школьника, или изгнаннии какого-либо учителя будут приниматься с учетом мнения воссозданной Комиссии. Вечер торжественных речей разной степени убедительности наконец-то завершился. «Проблемные» смогли покинуть зал и направиться в свои спальни. Авось когда они проснутся, всё окажется каким-то глупым и смешным сном. Ребята ошибались, поскольку их кошмар только-только начинался. *** Насколько прекрасен огонь! Насколько милы предсмертные всхлипы, стоны и крики! Насколько прелестны окровавленные трупы убитых врагов! Насколько красивы разрушенные дома, уничтоженные улицы и стертый с лика земного мегаполис! Кто сказал ту страшную ложь про «ужасы войны» и «отвратительность кровопролития»? Очевидно, это было трусливое ничтожество, пытающееся придумать своей убогости «достойное» оправдание. Поле боя всегда выглядит превосходно для победителя, и именно он возвышался абсолютным триумфатором над разоренным Лондоном. Впрочем, никто не одерживает настолько великие победы в одиночку: вот и сейчас к нему подходит тот единственный, кто ему равен. Они пожимают друг другу руки, они приветственно, но сдержанно улыбаются друг дружке, и теперь укутанный в мантию может наконец-то поздравить соратника с долгожданным успехом. – Мистер Поттер, – фигура в мантии говорила тихим и уважительным, даже заботливым голосом, – все всецело удалось. Мы смогли истребить всех врагов, и наших и Ваших, никого более нет между нами и подлинным величием единого человечества. – Это все? – Короткое уточнение. Излишнее славословие не украсит повелителей Земли. – Это всё, мистер Поттер. Теперь пойдемте, остальным не терпится приступить к нашему настоящему делу – строительству нового, лучшего будущего. Он и фигура в мантии пошли разрушенной лондонской улицей к остальным – к тем, кто слабее, к тем, кого они поведут в светлое завтра. Можно было бы трансгрессировать, но теперь, после славной победы, им уже некуда и незачем спешить; в конце концов, господа не опаздывают, господа только задерживаются, наслаждаясь делами рук своих. И наслаждаются они по праву: ведь мертвый враг всегда радует глаз. Томас Реддл, Рон Уизли, Барти Крауч-младший, Дафна Гринграсс, Лестрейнджи, Гермиона Грейнджер, Сириус Блэк и Ремус Люпин, Северус Снейп и Драко Малфой, Джинни Уизли и Луна Лавгуд – все они были мертвы. Они пытались его остановить и поплатились за свою слепоту. *** – Аааааа! – Страшный крик прогремел по пустому слизеринскому общежитию. Все остальные обитатели комнаты, на свое счастье, уже успели ее покинуть, и Гарри остался в ней один на один со своим... Интересным сновидением. Черт. А это что еще за кошмар был!? Он хорошо понял, что это не был простой, обыкновенный сон; и это очередное зловещее видение – будто ему не хватало «дверного» кошмара – уж как-то слишком удачно рифмовалось с мучившими его перед Рождеством картинами Великого зала, груд тел и золотого кубка в руке. Схватившись за тяжелую, будто свинцом налитую голову, Гарри попытался воспроизвести всё в мельчайших деталях, запомнить, чтобы потом, когда представится возможность, пересказать приснившееся директору. Загадочная и безликая фигура в мантии, уничтоженный, низведенный до обгорелых развалин Лондон, трупы самых ненавистных врагов – и друзей, дорогих, лучших друзей сброшенные в одну кучу... Убитые им! Он отчетливо помнил свои ощущения: он восхищался причиненными им разрушениями, он радовался пролитой им крови, он любовался своими силой и могуществом. И, конечно, волшебник в мантии, столь уважительно разговаривавший с ним и повторявший среди пылающих руин напыщенно-пафосные мантры. «Подлинное величие единого человечества»? Что, ради всего святого, это может означать? И как можно рассуждать о каком-то «подлинном величии» на руинах Лондона? И откуда взялись сами руины Лондона? Развить свои подозрения, впрочем, он не успел. – Гарри! Гарри! – Вбежал в комнату Рон: он запыхался, он вспотел, он тяжело дышал. Но больше всего Поттера удивили его пышущие незамутненной, искренней ненавистью глаза: хороший друг прибежал его будить отнюдь не ради похода в Хогсмид. – Что случилось, Рон? – Тяжелый вздох. Неужели день продолжится так, как начался? – Луну Лавгуд... – Убили? – Перебил друга Гарри, не успев в полной мере сообразить, что происходит. Его словно обдали ледяным душем: усталость будто рукой сняло, исчезла сонливость. – Нет, но дружинники... Что? – Рон остановился будто вкопанный. – С чего ты это взял? – Неважно, неважно Рон. – Отмахнулся от подробных расспросов Гарри, быстро одеваясь. У него не было ни времени, ни желания вдаваться в приснившийся кошмар, когда что-то пошло не так в реальности. – Насколько всё плохо? – Плохо. Пошли в больничное крыло, ты это должен увидеть своими глазами. Первый день без Дамблдора в школе – и первый вызов, с которым придется разбираться самостоятельно.