Жизнь и деяния Гарри Поттера

В прошлый раз он шёл по этой дороге на Рождественских каникулах: рядом были смеющиеся и улыбающиеся друзья, они обменивались веселыми шутками и безобидными шпильками, сама улица была украшена к любимому всеми в Англии празднику – жизнь казалась легкой, понятной и простой. Да, тогда его раздирала непрошеная зависть к чужому семейному счастью, но ведь он смог её перебороть и насладиться теплым, приятным вечером в дружеской компании и по-настоящему праздничной атмосфере... Теперь всё это казалось таким далеким, таким ненадежным, таким чуждым. «Хорошим друзьям нашей Гермионы тут всегда рады» – сказала тогда на прощание миссис Грейнджер, улыбаясь им четверым вослед. А как насчет нерадивых командиров, из-за которых её единственная дочка никогда больше не вернется домой?... Тоже вечер, та же улица – но теперь он по ней шагает под Мантией-Невидимкой, в полном одиночестве и с кошмарными новостями для семьи Грейнджеров. Директор говорил, что он, Гарри, не обязан это делать самостоятельно; предлагал довериться ему и официальным сотрудникам Министерства; они поднаторели в доставке плохих новостей и работе с безутешными родителями за прошлую войну. В те времена едва ли не каждую неделю приходилось доставлять трагичные известия той или иной семье: теперь эти навыки и знания снова пригодятся. Дескать, они лучше знают как себя вести в доме, который посетила подобная трагедия, и какие слова говорить, и как стоять, и как сидеть... Чушь! Они не знали Гермионы Грейнджер, они не знали её родителей; они не ели с ними праздничного ужина – их лживые и пропитанные насквозь канцеляритом «слова сожаления» ничего не будут значить для Реджинальда и Джун. Он же, в свою очередь, привел Гермиону, свою лучшую подругу и добрую, старую знакомую, на смерть, стал её первым свидетелем, совершил правосудие над её убийцей; только он и может известить старших Грейнджеров о произошедшем. «Я должен это сделать» – сказал он тогда профессору, и более убеленный опытом волшебник не возражал своему ученику. Хотя сейчас, приближаясь к дому Грейнджеров и мыслями возвращаясь в тот трижды проклятый день... Какая-то его часть сожалела, что не воспользовалась «легким» путем, заботливо предложенным наставником. Отхожу от Дамблдора и так быстро, как только могу, направляюсь к лифту, а передо мной покорно расступается вся министерская рать. Они о чем-то шепчутся, о чем-то спорят, своими глазами будто пытаются меня прожечь – и никто не зашел за мной в тот несчастный лифт. Бросаю невольный взгляд на зеркало: и оно дает мне исчерпывающий ответ на незаданный мной вопрос. Левая половина лица обернулась одним сплошным ожогом: глаз закрыт, кожу будто сорвали, оголив сплошное красное мясо – на самом деле, конечно, кожа всё еще оставалась на своём положенном месте, ведь проклятье Реддла пыталось выжечь меня изнутри, не касаясь внешней оболочки. Всё же магия – удивительная сила... Не одному лицу, разумеется, досталось: одежда приобрела ярко-алый оттенок и была разорвана во множестве мест, ноги еле-еле переставлялись, а организм разве что не кричал о своем крайнем истощении. Как бы не упасть в обморок здесь же... «Абсолютно всё равно» – подумалось мне тогда, пока я, облокотившись на стенку лифта, пытался собраться с остатками сил и перевести дыхание. – «Вытерплю еще минут десять-двадцать. А этого и хватит». Их всех я нашел в коридоре: орденцы закончили с Пожирателями и могли заняться последствиями битвы. Так, они и ребята вынесли Гермиону... тело Гермионы в коридор из Зала пророчеств, положив под неё чью-то черную мантию. Шёл я на истошный, душераздирающий крик Дафны, которому вторила Джинни; разумеется, их я и увидел лежащими на полу, обнимающими нашу погибшую подругу. На коленях рядом с головой Гермионы сидела Луна и молча плакала над гриффиндоркой; остальные выражали свои чувства по-своему. Стоявший над Лавгуд Рон колотил каменную стену Отдела кулаком и ругался, проклиная Бога, Пожирателей, Реддла и Беллатрису, а Невилл, скрестив руки, возвышался над всей сценой, будто стараясь навсегда отложить ее в памяти. Неудивительно, что именно Невилл меня первым заметил. «Гарри» – и всё, фраза оборвалась. Но этого хватило: все, все они моментально повернули головы ко мне. Небось сперва обрадовались: ведь я пришел к ним на обеих ногах... А потом они увидели «как» именно я пришел, и реакция не заставила себя долго ждать. Дафна издала необычайно высокий крик и потеряла голос; Джинни попыталась встать и броситься мне навстречу – но ноги подвели, она упала и стонала уже лежа животом на полу. Луна всплеснула руками и ахнула, а ее огромные глаза, казалось, пытались просверлить меня насквозь. Даже Невилл пошатнулся от шока. Только Рон, отдышавшись, удивительно-спокойным голосом осведомился. – Что с тобой? – Жить буду. – Я не хотел говорить об этом. Не хотел говорить о Реддле, «дуэли» с ним и своем поражении, о ранении, обо всем этом – не за этим я опускался в Отдел тайн. – Гермиона, я... Я убил её. – Обращаюсь я к ней. Доброй подруге, храброй гриффиндорке, милой девушке. Холодному трупу. Не могу понять: неужели я действительно верю, что она меня услышит? Откуда-то «оттуда»? Или не верю, а мне просто надо облегчить душу? – Перед смертью она корчилась в муках, дергалась, стонала, рыдала как последняя побитая сука и умоляла меня о пощаде. Пощады я не дал. Она сдохла как собака в луже своей крови. Снова же, первым отреагировал Невилл. Он быстро протянул мне правую руку и, вопреки всему пережитому кошмару, нашел в себе силы и желание поблагодарить меня. Поблагодарить – ведь сегодня я отомстил не только за Гермиону, но и за его родителей. Рон от всей души выругался, совмещая злобу и облегчение в тоне; Джинни произнесла нечто нечленораздельное-одобряющее; еле улыбнувшись губами, Луна смотрела на меня не отрываясь с какой-то странной печалью во взгляде. И здесь-то прорезался голосок у Дафны. – Так ей и надо. – Прошипела Дафна, напрягая последние голосовые связки. Так ей и было надо, бесспорно. Беллатриса Лестрейндж получила по заслугам: за Гермиону, за Лонгботтомов, за черт знает кого ещё... Да вот только стало ли кому-то из них легче от такого акта справедливого возмездия? Рассудок к Фрэнку и Алисе не вернется, не возвратится и жизнь к Гермионе; мертвым и полумертвым нет дела до воздаяния. Гарри посетила крайне неприятная мысль: неужели он мстил не за Гермиону, а только за самого себя?.. Отогнать эту непрошеную думу удалось только у самой цели его путешествия. Вот и нужный дом – добрался он сюда быстро, возможно даже быстрее, чем самому хотелось бы. Каждый шаг ко двери давался ощутимо тяжелее предыдущего, трусливый и жалкий голосок в голове предлагал позорно ретироваться на Гриммо и позволить министерским канцелярским крысам сделать их работу, а в сознание лезли всё новые и новые картины грядущего, одна другой грустнее и печальнее. Он добрался до входной двери дома за несколько минут – а раньше, с другом и подругами, он последний участок пути преодолел за несколько несчастных секунд, – и остановился перед ней будто вкопанный. А может всё же... Нет. Решение принято и пересмотру не подлежит. Резким движением Гарри сорвал с себя Мантию и свободной рукой ударил по звонку. Сигнал подан – корабли сожжены и путь к отступлению отрезан. – Кто там? – Голос Джун Грейнджер, мамы его подруги, раздался откуда-то из глубины дома. Господи, до чего похожи их голоса... Были. – Вы еще кто? – Миссис Грейнджер, это я, Гарри Поттер. Откройте, пожалуйста. Это срочно. – Свой собственный голос он слышал будто издалека, будто чужой. – Реджинальд! Открой Гарри дверь, тебе ближе. – «Гарри». Неужели он успел так понравится миссис Грейнджер за их первое знакомство, что она его зовет просто по имени? Ох, как же она его возненавидит с этого дня! И, надо признаться, имея на это полное право. Входная дверь отворилась через несколько мгновений и отец Гермионы встретился глазами с посетителем – и его обезображенным лицом. Глава семейства очень легко догадался, что произошло нечто очень нехорошее: поздним вечером на пороге их дома объявился без приглашения или предупреждения друг дочери, и его внешний облик не предвещает ничего хорошего. Настолько гротескных ранений Реджинальд не видел даже в кино; неудивительно, что хозяин и нежданный гость какое-то время молча разглядывали друг дружку. – Что случилось? – К большому удивлению Гарри, Реджинальд, хоть и побледнел, но сохранил возможное спокойствие. – Мистер Грейнджер... Позовите, пожалуйста, миссис. – Тихо, смотря хозяину дома прямо в глаза, проговорил Гарри. Справедливости ради, тот выдержал этот взгляд с большим достоинством и спокойствием, чем посетитель опасался. – Вы должны быть вместе. – Проходите внутрь, пожалуйста. – Отвечал тот, пропуская Гарри внутрь. Никаких дополнительных расспросов, никаких сомнений или уточнений. – Джун, иди на кухню! Это что-то очень важное и срочное. Словно робот, Гарри прошел внутрь и разулся: хотя бы грязи с улицы он не нанесет. Удивительно, как он вообще мог подумать о такой незначительной, на общем фоне, детали; наверное, подсознание всячески пыталось отвлечь его мысли от грядущего. Но уже через несчастную минуту он вошел на кухню – где Грейнджеры явно собирались ужинать до его прихода – и предстал перед изумленной Джун, которой муж не успел (или не захотел) поведать о плачевном состоянии физиономии посетителя: разумеется, реакция была самой бурной и яркой. – Гарри! – Крикнула Джун, стоило ей разглядеть повреждения на лице внезапного гостя. – Где тебя так!? Что с тобой случилось? – Пожалуй, она могла бы еще долго задавать ему вопросы, если бы Поттер не перебил ей. – Сядьте, пожалуйста. – Хозяева дома не стали с ним спорить: они послушно уселись на тот самый диван, где в тот памятный вечер расположились все «Проблемные». А Джун – разумеется, случайно, но всё же – уселась именно туда, где сидела тогда Гермиона... Вдох-выдох. Собравшись с силами, Гарри выдавил из себя страшную новость. – Гермиона погибла. Сегодня днем. *** – Расскажи, пожалуйста... Как.. Это... случилось. – Выдавила из себя сквозь слёзы Джун, мертвой хваткой вцепившись в чашку, полную безнадежно остывшего чая. Ни она, ни ее супруг не притронулись к приготовленному ими ужину, не сделали ни единого глотка; миссис Грейнджер держалась за неё в отчаянной попытке побороть надвигающуюся истерику. – Я расскажу вам всё, миссис Грейнджер. Он пришел сюда именно затем, чтобы рассказать Грейнджерам всё от начала и до конца; ведь кто, как не они, этого заслуживают? Министерские чиновники ничего не знают о мотивах, приведших ребят в Отдел тайн; директор явно что-то умолчит да сгладит в своем незабываемом стиле; а вот он может предложить безутешным родителям правду. Да, правда не вернет с того света их дочь и едва ли облегчит их страдания в этот тяжелейший час, но, хотя бы, правда не создаст очередной несправедливости – а их и так слишком много появилось за этот трижды проклятый день. – Реддл решил выманить меня в Отдел тайн. Но мы с директором разгадали его план и тогда мне сказали собрать достойных ребят из школы в этот поход. Гермиона вызвалась пойти вместе со всеми нами... – Ваш... Ваш «директор» послал в западню школьников? Учащихся? – прошептал Реджинальд; пораженный подобным поведением до глубины души, отец Гермионы перебил рассказчика. – Как... приманку? – Да. – Он не мог, не смел этого отрицать. Раз уж быть честным, так до самого конца. – Мы тогда планировали, что всё наше участие и ограничится ролью приманки, что нам, что никому из нас не придется по-настоящему драться... Пожалуй, это прозвучало слишком похоже на дешевое самооправдание. «Я не я, я не командовал а просто стоял рядышком, я не отвечаю за последствия моих решений» да нечто в таком духе. Взглянув на еле держащегося Реджинальда и исходящую слезами Джун, Гарри ожидал от них этих, как ему казалось, полностью справедливых упреков. Но их не последовало: наверно, тон, которым Поттер рассказывал эту историю, как и понесенная им рана, убеждали шокированных родителей, что молодой парень не пытается состроить «хорошую мину» – он только излагает события, ничуть не приукрашивая своей в них роли. Хозяева дома молчали; даже дыхания их он не слышал. Оба сидели, белее мела, готовые внимать ему и далее; пусть даже каждое новое слово и отзывается тяжелейшей болью в сердцах. Заплаканная Джун Грейнджер, закусивший губу Реджинальд менее всего походили на Гарри продолжил свой рассказ. – Мы попытались ускользнуть тем путем, каким вошли. На нас выскочили трое Пожирателей, одним из которых был нашим бывшим преподавателем. Гермиона храбро и достойно схватилась с другим, с Руквудом: этот убийца не смог ей ничего сделать. – Тоже чистая истина. В той дуэли его гриффиндорская подруга действительно показала себя на высоте, доказала, что не зря прошел год занятий в Лиге... – А как же тогда она погибла!? Господи, моя девочка! Моя Гермиона!? – Джун не выдержала. Из её глаз снова полились слёзы, а Реджинальду пришлось шептать той на ухо что-то несвязное и вытирать её лицо удачно подвернувшейся салфеткой. Эта заминка дала Гарри возможность подготовиться к самому главному, самому страшному; и, когда Грейнджер произнес... – Продолжайте, мистер Поттер. – У того уже сложилась в голове следующая часть рассказа. – В конце концов мы заставили их сбежать. Но тогда, тогда... Мы повернули назад. Мне показалось, что нас должна ожидать другая западня, и я решил, что нам нужно присоединиться ко взрослым – нашим взрослым. – Гарри отчётливо давал родным его покойной подруги понять, насколько велика была его вина в произошедшем. Возненавидят? В их полном праве! Сейчас он и самому себе был ненавистен. – Мы пошли. Мы уже добрались было до наших, как тот бывший преподаватель направил на нашу группу ускоренный шкаф. Столкновения удалось избежать, но Гермиона... Гермиона оказалась слишком далеко от остальных, слишком близко к Пожирателям. В ту же секунду одна из них решила сбежать с боя, а Гермиона оказалась прямо перед ней. Та и поступила... Как привыкла поступать. – Господи! – Ничего больше сказать Джун и не могла; оставалось только душераздирающее обращение к Небесам. – Вы говорите, вы говорите... – Уточнил Реджинальд упавшим и бесцветным тоном, не обращая никакого внимания ни на женины протесты, ни на ее состояние. – Что смерть нашей дочери – это случайность? – Да. Силы покинули миссис Грейнджер: только сдавленный всхлип покинул её глотку. Полный боли, страдания, муки. Теперь он понимал, почему директор не хотел его сюда отпускать; но, тем не менее, по-прежнему твердо считал, что принял верное решение. Он должен рассказать, он должен услышать; его подруга, его ученица была его и только его ответственностью. На некоторое время за столом установилось продолжительное и тягостное молчание: Гарри хотел продолжать свой рассказ, хотел поведать Грейнджерам историю о праведном воздаянии, но, понимая переживаемые несчастными родителями эмоции, он не желал навязываться им и торопиться. – Дальше. – Убийца трусливо побежала, я преследовал её по комнатам и коридорам Отдела тайн. Она смогла воспользоваться секретным порталом в Атриум, надеясь оттуда спокойно покинуть Министерство. – На этом моменте тон Гарриного повествования ускорился; он хотел дойти до сути как можно быстрее. Пусть они узнают как свершилось возмездие. – Ей не удалось сбежать. Я подловил её в Атриуме, обезоружил, обездвижил и повалил на пол Министерства. Потом я отрезал ей правую кисть, пересчитал всё ее кости... И потом я её убил. Монстр, убивший вашу дочь, сам издох в луже крови. Как бы отнеслись Джун и Реджинальд Грейнджеры к признанию в хладнокровном убийстве от лучшего друга их дочери в нормальных, обычных, повседневных обстоятельствах? Наверное, как самый минимум, они навсегда изгнали бы такого человека из своего дома и приложили бы все свои усилия, чтобы их дочь с ним никогда больше не общалась. Пожалуй, они бы даже донесли об этом «куда следует да куда положено» – опять-таки чтобы защитить своего ребенка. Сейчас их это никак не заинтересовало. Никакой реакции эта новость не получила: родителям погибшей Гермионы не было дела до ; это не вернет им их дочь с того света. Только Гарри показалось, что Реджинальд кивнул головой – возможно, ему действительно просто померещилось. Неужели тот его стремительный бег за Беллатрисой по всему Министерству был напрасным? Неужели он всего-навсего утолял собственную кровожадность, а не служил чему-то высшему, чему-то осмысленному и доброму?... – А теперь.. теперь.. Ты... сотрёшь нам память? Память... о ней? – Сраженная горем мать Гермионы предположила худший из исходов. Разум, могущий подсказать, что Гарри никогда не стал бы так издеваться над родителями его дорогой подруги, был плотно затуманен; гостю пришлось отвечать прямо на поставленный вопрос. – Нет, миссис Грейнджер. Никаких Обливиэйтов не будет, уж точно не от меня. – Твердо, категорично заявил Гарри. – Да, многие волшебники в Британии считают это заклинание «милосердием»: я же так не считаю. Ваша дочь была девушкой храброй, умной, честной и достойной; её нельзя забывать. Пожалуйста, примите... Поттер достал из мантии волшебную палочку Гермионы и, ничего не говоря больше, протянул её находившемуся ближе к нему Реджинальду. Он мог ожидать многого: обвинений в свой адрес, проклятий всему магическому миру, уничтожения палочки у него на глазах, приказа тотчас выметаться из этого дома – ничего такого не произошло. Мистер Грейнджер принял волшебную палочку в свою правую руку и, потупив голову, начал разглядывать её. Потом он выдавил из себя благодарность. – Спасибо, мистер Поттер. – Да-да. – Тихо прошептала Джун, высмаркиваясь в очередную салфетку. – Сохраним. Об..обязательно сохраним. Не забудем. Ещё одна пауза. Наконец, отложив дочерино оружие в сторону, Реджинальд снова обратился к посетителю с последним действительно значимым вопросом. – Вы до сих пор не сообщили нам одного... Когда нам вернут её... её тело? – Я знаю лишь, что официальное оповещение от Министерства придёт вам завтра. – Его слова окончательно потеряли любую эмоциональную окраску. Он ожидал от родителей Гермионы гнева, ярости, истерического припадка, ненависти – но увиденное было еще хуже. – Завтра вам скажут, где, когда и как вы получите... Её тело. Тогда же вам... «Порекомендуют» священника и назовут «предпочтительное» кладбище. Впрочем, как я понимаю, в последнем вопросе право выбора всё же останется за вами... Лишившаяся последних сил Джун растянулась на диване; она уже не возражала, она уже ничему не удивлялась, не поражалась, не возмущалась. Её состояние, опасно близкое к обмороку, подсказало Гарри, что настало время покидать дом Грейнджеров. Он сообщил всё, что хотел и мог – всё, что имело какую-либо значимость для родителей Гермионы. Им не нужно знать о начинающейся войне, о его безнадежной дуэли с Реддлом или о каких-то иных передрягах магического сообщества; сегодня была обрублена единственная нить, их с ним связывающая. Он сюда принес достаточно горя и страданий – пора и откланиваться. – Прощайте, миссис Грейнджер. Прощайте, мистер Грейнджер. – Произнес он с надрывом: всё же эта сцена и на нем неизбежно отразилась. – Никаких «простите». Он не может просить у них прощения; они не должны его прощать. Как ни странно, мистер Грейнджер последовал за ним до прихожей. Реджинальд держался лучше супруги: разумеется, он был бледнее снега, его руки дрожали, а дыхания не было слышно – но он всё еще четко соображал, он не рыдал... – Мистер Поттер. – Остановил его, уже обувшегося, у самой двери Реджинальд; кажется, у него осталась последняя просьба к нежданному посетителю. – Ещё один... вопрос.. Придете ли вы на похороны, когда они состоятся? – Все придут. – Гарри был твердо убежден, что весь «Отряд» явится. Он сам, Рон, Дафна... Да даже Невилл, Джинни и Луна будут там. Другой на его месте попытался бы объясниться с Реджинальдом. Пояснить, почему он, мистер Командир, был прав и не несет никакой ответственности за произошедшее; министерские чиновники бы своим неизменно-фальшивым голоском выразили «искренние соболезнования» да поспешили бы удалиться на обеденный перерыв... Да, легко бы было им выполнить эту «непыльную» работенку! Им было бы легко – даром что родителям от такого лживого обхождения пришлось бы в сто раз хуже. У него другой случай. Он несет прямую ответственность за смерть Гермионы, ему нечем оправдываться – и, самое, пожалуй, главное, он не хочет оправдываться. Дверь в дом Грейнджеров тихонько закрылась за ним, изолируя горюющих родителей от всего остального мира. Его долг был исполнен; эта тягостная чаша была им иссушена до самого дна. Набросив на себя Мантию-Невидимку и сделав несколько шагов к улице, остановился: его настигли непрошеные воспоминания о том, как несколько часов назад они с наставником... Разумеется о приходе Дамблдора меня предупредили заранее. Ведь теперь-то мы оба в фаворе у Министерства! Как же иначе? Победитель Гриндевальда и Мальчик-Который-Выжил вместе противостоят Тому-Чье-Возрождение-Мы-Проморгали! Они одержали славную победу в Министерстве! Год травли, сплетен, слухов, несколько месяцев уголовного преследования директора – забудьте, ничего такого никогда не было. Министерство, директор и Избранный всегда были лучшими друзьями и верными соратниками в своей борьбе – спросите «Пророк»! Вот он подходит ко мне. Садится рядом... Черт, где-то я эту сцену уже видел; правда, тогда я был посетителем, а не пациентом. – Гарри, я поговорил со старшими целителями. Проклятье Тома остановлено: оно не распространится дальше по телу, никаких рецидивов не произойдет. Единственное... Шрамы, Гарри. Убрать их современной лечебной медициной попросту невозможно; мы проконсультировались с несколькими... – Смерть Гермионы была частью вашего гениального плана, профессор? – Я хотел бы кричать, хотел бы ругаться и проклинать собеседника, но сил не было. Только перебить его, заставить говорить о чем-то более существенном и значимом. Глупо? Глупо. – Нет, Гарри. И ты хорошо это знаешь. – Дамблдор отвечал четко и спокойно, с полной уверенностью в своих словах. Мне ничего не оставалось, кроме как поверить в – Никто не мог предсказать случившегося. – Предсказать... так что с этим несчастным пророчеством? Почему оно так ценно и важно? – Пытаюсь отвлечься, сосредоточиться на чем-то другом... На чем-то, что не связано с её гибелью. – Ради чего Реддл рисковал своими лучшими бойцами? – Пророчества, Гарри, в любых их формах – это крайне ненадежная магия. Они постоянно ошибаются в своих ненадежных прогнозах, не срабатывают или срабатывают не так, как было «обещано». – Подтвердил Дамблдор мои давние подозрения. – Том верит в них абсолютно и твердо только потому, что давно и прочно погряз в «древней магии», а та была с «искусством» предвидения будущего накрепко повязана. Вот только в своем непомерном тщеславии он забылся: он убежден, что это современные волшебники зря отвергают древние «истины», а не эти так называемые «истины» подвели наши сообщества. Самое искомое им пророчество было посвящено вашему с ним противостоянию: он надеялся извлечь из него какую-либо подсказку о твоей слабости, о твоем уязвимом месте... – Значит, Гермиона погибла... – Нет, Гарри, – теперь уже профессор меня перебил, не давая мне вступить на неправильную дорожку в рассуждениях, – вы не защищали пророчество. Ничтожный шар из хрусталя ничего не значит для Ордена или магической Британии; вы в Отделе тайн сражались не за него. Вы, напомню, должны были выманить Пожирателей из их нор, заставить врага действовать и обнаружить себя – и вы более чем справились с этим опасным заданием. – И всё же, почему?... – Глупый, наивный вопрос покалеченного парнишки. Впрочем, на той несчастной койке, я был именно им; не Мальчиком-Который-Еще-Живет, не главой Лиги Самозащиты, и даже не достойным учеником Слизерина и Дамблдора – но избитым и расстроенным неудачником. – Такова война. – Никаких «ласкательных» обращений, никаких смягчающих оборотов. Сейчас директор был со мной честен как никогда; и, нужно сказать, тогда я этому радовался. – Война, Гарри, не выигрывается без сознательных жертв и случайных потерь; и уж поверь мне, я знаю, что последние переносятся... Особенно тяжело. И, тем не менее, ещё никто не смог победить врага, особенно такого страшного и жестокого, не лишившись кого-то или чего-то в процессе. Только в сказках бывают победы без потерь; мы, Гарри, не в сказке, и ты должен привыкнуть к этой мысли. Тогда я в это поверил... К черту! *** – Парень, а ты дверью не ошиб... – Бармен осекся на полуслове; стоило ему разглядеть в полумраке заведения чудовищный шрам на лице посетителя, как обрюзглый маггл полностью потерял дар речи. Многого он повидал за свою долгую и не самую приятную жизнь, но вот такого абсурда даже по ящику не было! Местечко, нужно сказать, было то ещё: тяжелый и спертый воздух, грязный пол, тусклый свет нескольких несчастных лампочек, да пара похожих на хозяина словно близнецы постоянных посетителей за угловым столом, медленно и уныло потягивающих горькую в гордом одиночестве. Никаких шумных компаний, никаких праздников, никакого веселья – ровно то, что ему нужно было в эту минуту. Неспроста он выбрал наименее приметную дверь: тут никто его не потревожит, никто не отвлечет, никто не заставит обращать на себя внимание. Осталось только грамотно воспользоваться растерянностью бармена – и снова на выручку пришла импровизация! – Давай сделаем всё проще. Вот тебе мои деньги, мои фунты, дай теперь мне мой виски и не дури честного британца. – Гарри вовремя предложил тому взаимовыгодный и доступный компромисс, и владелец заведения решил с ним не спорить. Черте еще знает, что за парень да откуда взялся; но деньгу он уплатил, настоящую да положенную. Так пусть посидит! Такое отношение к его персоне полностью устраивало Гарри Поттера, занявшего один из множества свободных столов у самого окна. Он знал, что сюда никто не сядет: даже если к этому Верноноподобному бармену и забежит посетитель-другой, они поспешат воспользоваться другими местами... Не подсядут к такому странному и «ненормальному» клиенту. Сам хозяин, получивший от него деньги, явно подобрел и поспешил к «товарищам» за угловым – они там несли свой пьяный бред о высоких политических материях... Как же наплевать! Взяв в правую руку грязный стакан, Гарри тихонько, еле-еле слышно произнес: – За тебя, Гермиона. И он выпил до дна.