Жизнь и деяния Гарри Поттера

За прошедший месяц Рон Уизли уже привык к безбожно ранним подъемам – ещё нет и четырех утра, но сон с него будто рукой сняло. Забавно, ведь в школьные дни необходимость вставать к утренним занятиям казалась ему сущей пыткой и ему приходилось, делая усилия, отгонять от себя сонливость; теперь же ум был чист и свеж, бодр и ясен, готов к ежеутренним размышлениям. Все равно более подобающих дел и занятий, требующих физических усилий или приложения магии, не предвидится еще несколько часов пока не поднимутся со своих кроватей остальные жители Норы. Тогда, и только тогда он спустится вниз, поприветствует родителей и родных, получит свой завтрак, а затем займется обыденной дневной рутиной. Необременительные поручения по дому и хозяйству, чтение школьных учебников на будущий год, возможно, тренировочный полет на метлах с близнецами и сестрой, ожидание возвращения отца к семейному ужину и возвращение в постель... Словом – типичный день самых обычных летних каникул. Да вот только Рона эта «обычность» глубоко возмущала: там, за пределами Норы, идёт настоящая и жестокая война, а он остается здесь будто под домашним арестом! Мама так отчаянно пытается нагрузить его все новыми и новыми обязанностями, с такой неохотой сообщает полученные из утренней газеты новости; отец все реже и реже рассказывает даже об официальной службе, не то чтобы о делах Ордена... А ведь где-то там, далеко, своей жизнью рискует его лучший друг Гарри. Вот он-то занят настоящим делом, он, оставленный друзьями и подругами, борется с врагами Британии... И нет, никакой зависти в этом не было; только искренне сожаление, что он не может разделить с Гарри его ношу. Завидовать положению Гарри мог бы только сумасшедший. В шестнадцать-то лет оказаться на передовой настоящей войны, сражаться насмерть с темными магами и черте знает какими злобными тварями – любой нормальный и молодой волшебник, перепугавшись, побежал бы куда глаза глядят и был бы счастлив, позабудь про него сам Гарри. Правда, самого себя «нормальным» Рон уже давно не считал: ведь он с одиннадцати лет участвовал в самых опасных приключениях удалой компании. Гонка за Философским камнем, Тайная комната, история с крестным отцом Гарри... Только на четвертом курсе Рон по глупости ополчился на своего друга, посчитав, будто Гарри не поделился с ним секретным способом обдурить Кубок из-за себялюбия или недоверия. Тогда он поступил – наедине с собой можно быть откровенным – по-свински; друг нуждался в нем, нуждался в поддержке и помощи, а он слепо пошел на поводу у собственной уязвленной гордости. Гарри, конечно, обещал забыть про этот случай после принесения искренних извинений – но вот Рон его запомнил на всю свою жизнь. С тех пор он не хотел оставлять своего приятеля, своего лучшего друга одного с бедой: и, казалось, он честно сдержал обещание. Весь пятый курс «Проблемные» преодолели вместе; плечом к плечу они боролись с Министерством, розовой жабой и дружинниками; сообща готовились к экзаменам и занятиям; с упоением занимались в Выручай-комнате; наконец, они отдыхали и расслаблялись в компании друг друга. Храбрый Гарри, умная Гермиона, решительная Дафна и он сам – казалось, что нет ничего невозможного для них четверых, работающих сообща. Им тогда казалось, что они хорошо представляют предстоящие трудности и опасности, и вполне готовы с ними управиться. За целый учебный год между Гарри и Роном произошло ровно одно серьезное столкновение, но оно было вовремя разрешено – и, в знак примирения, они вместе наказали Малфоя и его двух ближайших прихлебателей. Он одним из первых согласился лететь в Отдел тайн за Гарри, он сражался там наравне со всеми, сражался вроде как неплохо. Пока не случился тот кошмар. Ведь когда погибла Гермиона? Правильно: как только этот глупый шкаф отделил её от остальных участников квартета, оставил наедине со смертельной опасностью. Буквально пару минут до того случая он и она боролись с тем уродливым Пожирателем на равных; ему не удалось их поразить каким-либо проклятьем, зато подруга смогла хорошенько приложить того Силенцио на прощание. Вот чего способна добиться слаженная командная работа!.. Но в решающий момент сбоку от Гермионы были лишь Невилл, Луна и Джинни – не было никого, действительно способного её спасти, способного рискнуть и действовать. Будь он рядом с Гермионой тогда – он бы нашел способ. Быстрый бросок вперёд, сильный удар по правой руке или по голове – и вот не состоявшаяся убийца, обезвреженная и побежденная, падает на пол. Не получилось бы? Тогда он бы принял удар на себя. Невелика была бы потеря... Интересно: в своем последнем письме – единственном письме за все это время – Гарри вскользь упомянул, что он не вернется в школу в этом году. Значит, он продолжит воевать, продолжит бороться с Пожирателями наравне с остальными орденцами и «взрослыми» аврорами; теми самыми «взрослыми», что повелись на провокацию с Амбридж и оставили свой пост в ответственный момент. Теми самыми орденцами, что не смогли вовремя обезвредить Беллатрису и подставили Гермиону под смертельное проклятье. Союзники, мягко говоря, не вызывающие у Рона доверия; а вот он, так называемый «друг», обещавший никогда не подводить Гарри, никогда не бросать того в беде, снова не сдержал обещаний. С другой стороны, он попытался. Он пытался пробиться к Гарри на выручку: после Отдела тайн он «беседовал» с родителями о своем возможном полноправном участии в делах Ордена. Он просил, спорил, кричал и умолял; ничто не помогло. Отец и мать были непоколебимы в своей твердой решимости не отпускать младшего сына на передовую; в необычайно жестких и суровых выражениях Артур дал понять, что это лето Рональд Уизли проведет в Норе, а осенью он снова поедет и будет продолжать свое образование. Нечего строить из себя «героя» и рисковать, надо довериться старшим и положиться на них. Ему дали понять, что разговор окончен и дискуссия закрыта – а мама даже обмолвилась, что Рону не стоит обманываться и считать себя Гарри Поттером, Избранным и личным учеником Дамблдора; тем, кому и предстоит спасать магическое сообщество. Эта неосторожная фраза, вброшенная в пылу жаркого и эмоционального спора, глубоко задела Рона. Ведь он и сам это хорошо знал. Рону стало тошно; он поднялся с кровати и раскрыл окно, желая подышать свежим утренним воздухом... И едва удержался от крика тревоги. На почтительном расстоянии от дома, на лужайке, стояла одинокая девичья фигура в черной мантии с вытянутой правой рукой, держащей в ней волшебную палочку и испускающая из неё поток разноцветных искр. Сперва ему показалось, будто на Нору решили напасть Пожиратели; благо он быстро распознал в этой ведьме свою младшую сестру – Джинни. Тут в нем проснулось искреннее любопытство: что забыла его сестра в такую рань на далекой лужайке? Наспех одевшись и схватив свое оружие, рыжий парень покинул свою комнату и на цыпочках спустился по лестнице, благодаря судьбу за свой богатый опыт: сестре-то легко с первого этажа улизнуть, а вот попробовала бы она покинуть его «чердачный» этаж и не пробудить родителей... Только отойдя от дома на несколько метров, Рон позволил себе ускориться; благо к этому моменту он был уверен в своих предварительных догадках. Да, это действительно Джинни. Черт, что она тут делает ни свет ни заря? – Джинни! Что ты творишь? – Зашипел на сестру Рон, подходя к ней поближе. – Тебе спать надо! – И кто мне это говорит, а? – Саркастично ответила молодая ведьма, явно недовольная тем, что её прервали. – Сам весь месяц просыпаешься в четыре часа, а остальным, значит, законом запрещено? – Хорошо, твоя правда. – Действительно, эта претензия была необоснованной. Но старший брат совсем скоро вернул инициативу в свои руки. – Но ты не ответила на вопрос: что ты тут делаешь? – Я собиралась, Рон, попрактиковаться в самозащите. Ну, знаешь, до того, как наша мама найдет мне сто и одно занятие? – Практиковаться надо в парах, как минимум. Во-вторых, ты зачем вытянула правую руку так далеко? Ты душить кого-то собиралась, или, может, глаз чей-то выколоть? – Рон заговорил тише, а любое недовольство пропало из его голоса. Сестра собиралась заниматься делом, настоящим, полезным делом; и раз уж она здесь... Джинни улыбнулась, решив поддержать благое начинание брата к примирению. Ведь вчера она как раз раздумывала, не позвать ли его за компанию, а раз он сам оговорился о необходимости парной работы... – Невиллу, если помнишь, очень даже помогло. Как тот урод тогда застонал, как задергался-то с палочкой в глазнице! – Хихикнула Джинни, припомнив, как ловко Лонгботтом вывел из строя бывшего палача на Министерской службе. Человек, чья профессия состояла в причинении боли, сам оказался к ней очень уязвим; довольно типичный случай. – Такое редко случается в бою, Джинни. Случается, но редко. – Хоть он и возразил ей, Рон тоже не удержался от легкой улыбки. В ту минуту – Я бы не надеялся на то, что такие случаи будут повторяться. Брат с сестрой обменялись взглядами и хорошо поняли друг друга. Они одни, они вне дома, до пробуждения родных еще более двух часов, при каждом есть его волшебная палочка – словом, прекрасное время для тренировки на бодрящем утреннем воздухе! Начали с самого основного, старого-доброго и надежного Экспеллиармуса; совсем скоро Джинни оказалась на высокой траве, которая знатно смягчила падение. Впрочем, боевитая и спортивная девушка в два прыжка поднялась, вернула палочку на её законное место и стремительно набросилась на уже было обрадовавшегося успеху брата с твердым желанием одержать победу. Парализующее заклятье от Рона она смогла отбить, но тому удалось подставить сестре подножку – та была слишком сосредоточена на «вражеской» палочке и не смотрела под ноги. – Нет, Джинни, нет. – Сказал Рон, переводя дыхание и помогая «поверженной» подняться с земли. – В бою, всё же, надо сохранять трезвую голову; подобные взрывы ярости скорее убьют, чем помогут. Ты здорово сделала, что решила не сдаваться, но ошиблась, когда, очертя голову, бросилась на меня. Ты слишком далеко отлетела от первого Разоруживающего; будь расстояние между нами меньше, возможно, тебе бы удалось на меня наброситься, как получилось с тем Пожирателем в маске. Однако даже при удачном стечении обстоятельств, Джинни, помни, что в прямом столкновении будут работать мышцы и вес. Ты у нас девчонка развитая, да, у тебя тут дела получше, чем у Дафны или, допустим, Луны, но для взрослого колдуна, хоть сколько-то ухаживающего за своим телом, ты не будешь представлять угрозы. Ну, ещё разок? Он ожидал, что сейчас на него обрушится поток критики и брани; обычно Джинни не любила, когда её начинали поучать старшие братья. К искреннему, но приятному удивлению Рона, его младшая сестра не возражала, не спорила и не ругалась. Она внимательно выслушала его критику и советы, действительно вникая в его слова; эта скромная учтивость, едва ли не «ученическая» почтительность, несколько обескуражила Рона, и поэтому он несколько «смазал» концовку речи. Правда, стоило Рону повернуться к партнерше спиной, как та незамедлительно применила Разоружающее – и теперь на земле очутился уже брат, только что было попробовавший себя в роли «учителя». – Не надо недооценивать меня, Рон. – Без злобы, без насмешки в голосе отметила Джинни, азартно подмигнув напарнику. – И точно не надеяться на честную игру от врага. – Верно, Джинни. – Ему оставалось лишь согласиться с девушкой... И нащупывать в траве рядышком свою палочку. – Ты не должна недооценивать своего противника. И уж точно не должна оставлять его в живых да непарализованным. Экспеллиармус! Та не успела увернуться от красного луча или наложить на себя щитовые чары; и, пока Джинни поднималась с травушки, Рон отметил странное свойство Разоруживающего заклятья в руках сестры – толчок получается действительно сильным и неприятным, но вот вражеское оружие не отлетает достаточно далеко. Ей понадобится принимать дополнительные меры предосторожности... Тренировка продолжалась час, но для младших детей Уизли этот час показался одной-единственной минутой. Успешные удары обсуждались, ошибки комментировались и поправлялись, порой на поляне раздавался смешок довольных молодых людей, радующихся своему времяпрепровождению и компании друг друга. Подобные «игры» без волшебной медицины и многолетней привычки к испытаниям могли бы стоить нескольких костей; младшие Уизли же только смеялись и снова занимали исходную позицию, легонько поглаживая очередную шишку. Они потеряли счёт времени, не смогли вовремя вернуться в постель и были застигнуты родителями посреди поля с палочками наперевес, ободранными и как никогда этим летом веселыми. К шоку со стороны приготовившихся к худшему детей, их начинание получило полное одобрение со стороны отца; Молли, чутко улавливающая мужнин тон, тоже не возражала против подобного увлечения, лишь велев детишкам упражняться подальше от дома – а затем настало время традиционного утра в семействе Уизли: завтрак, пожелание отцу удачного рабочего дня и выдача детям их первых поручений по хозяйству. – Это было здорово, Рон. – Честно призналась Джинни старшему брату после завтрака и по пути к свинарнику. – Спасибо большое тебе за тренировку. Думаю, нам надо эту случайную встречу сделать правилом. – Спасибо тебе, Джинни. – Отвечал Рон, открывая дверь в помещение и пропуская ту вперед. – Раз родители не против и тебе тоже не спиться... Мы можем заниматься так каждое утро! Вечерами! Словом, каждый день, который мы проведем тут, мы будем тренироваться. А потом... Восторг поутих. Ещё вчера он мечтал поскорее убраться из дома в Хогвартс, надеялся, что с тамошним объемом обязательных заданий он сможет отвлечься от тяжелых мыслей и неприятных раздумий – а вот теперь, и только теперь он по-настоящему осознал, что в Школе не будет его лучшего друга, верного напарника и лучшего учителя ЗОТИ... Та же самая неприятная мысль посетила голову его сестры. – Там Гарри с нами не будет... – Джинни повернулась к брату и задала очевидно мучивший ее уже некоторое время вопрос. – Что мы в Хогвартсе делать будем без него? – Мы будем учиться сами. Уверен, Лига Самозащиты соберется вновь... – Нам нужен учитель, Рон. Человек, способный нас собирать, организовать и держать в руках; знающий, как бороться с темными магами и показавший себя в этом деле. Наконец, нам нужен кто-то, готовый отказаться от свободного времени, отдыха и клубов в пользу штудирования книг, пергаментов и изнурительных тренировок. Может, ты и знаешь такого ученика, но вот я... – Я. Я буду вашим учителем, Джинни. – С неожиданной для самого себя твердостью в голосе произнес Рон; затем, правда, – И, разумеется, уверен, Невилл и Дафна тоже помогут. «Смягчение» несильно помогло; младшая из рыжего семейства уперлась взглядом в старшего брата будто в мифическое чудище – настолько сильным было её удивление. Тут бы Рону и стушеваться, объяснить всё «шуткой» да заняться обыденным делом уборки свинарника – но он решил довериться до конца инстинкту, повелевшему ему выступить с таким предложением. – Дай мне объяснить. Мы ведь друзья Гарри? – Решительный кивок Джинни придал Рону большей уверенности. – Что бы там родители не говорили, рано или поздно, ему снова понадобится наша помощь. Не авроров, не охранников правопорядка, а наша. Мы должны хорошенько подготовиться к этому моменту; школьного курса не будет достаточно, требуются другие, более глубокие знания и практические умения. Да, я не Гарри, и мне с ним в Защите не тягаться; но и он же всезнающим гением не начинал. Просто я должен буду еще больше времени, чем он, проводить перед пособиями и самоучителями; я должен буду меньше спать и больше трудиться, но, думаю, я готов к этому. На этот раз никто не будет препятствовать нашим занятиям или как-то мешать им, так что мы сможем удвоить усилия и постараться добиться хороших результатов. Рон ожидал, что сестра поднимет его на смех. Что она побежит к Норе, хохоча, желая поделиться с близнецами этим-то забавным анекдотом; что он целый день будет слушать издевательства и подколки... Ничего из этого не произошло. – Не только Невилл и Дафна вернулись из Отдела тайн, Рон. – Произнесенный таким серьезным тоном намек тяжело не понять. – Любая помощь пригодится. Затем брат с сестрой наконец-то приступили к исполнению порученных им дел. Это дало Рону время хорошенько задуматься над всем, что произошло в это летнее утро; он только что взялся обучать сестру, друзей, приятелей и просто доверенных знакомых Защите от Тёмных искусств, заклинаниям и другим полезным в бою знаниям и умениям. Он ведь только что взвалил на себя ответственность, которую в прошлом году нёс на себе Гарри: организация, проведение уроков, поддержание дисциплины и руководство молодыми колдунами и ведьмами, отрешение от свободных выходных и многих праздников. Неужели он действительно обманывается, ложно считая, что он может заменить друга в роли, которая по праву принадлежит тому?... И тут его лицо посетила тихая улыбка, свидетельствующая об искренней решимости довести возложенное на себя дело до конца. Разумеется, он не Гарри Поттер, но ему и не нужно быть кем-то другим, чтобы сделать правильное дело. *** С каким бы удовольствием Дафна очутилась бы сейчас в своей постели; как бы она обрадовалась, окажись всё окружающее её сейчас очередным плохим сном. Разряженные будто на карнавал ведьмы, самодовольные чародеи, подобострастные слуги и «очаровательно раздетые» служанки, эльфы-домовики – пожалуйста, сгиньте с глаз долой! Красивые пейзажи, великолепные портреты, ковры ручной работы, изысканные люстры на потолках – пожалуйста, исчезнете! Но, к ее глубокому сожалению, все было реальным; и сущий кошмар наяву, который остальные волшебники почему-то называют «светским приемом у лорда Фоули», продолжался уже несколько часов. Где-то на заднем фоне играла классическая музыка, почетным гостям подносили напитки и закуски, шло неторопливое обсуждение недавних министерских указов и свежайших новостей... И Дафна мечтала применить Адское пламя посреди пиршественной залы; как бы это было здорово! Даже обязательный с недавних пор вечерний чай с отцовской приживалкой она бы перенесла спокойнее. Просто не смотреть в её сторону, не обращать внимания на неловкие комплименты и лживые похвалы, постараться так быстро опустошить чашку, как только возможно и удалиться самым быстрым шагом. Там отец может посадить её за один стол с этой несчастной потаскухой; но, по счастью, он не может заставить её общаться с ней. Со светских же приемов так легко не уходят; на них не могут так же просто игнорировать вопросы хозяев мероприятия и их дорогих гостей. Тут приходится пересказывать случайным людям, до которых ей нет дела и которым нет дела до нее, те кровавые события в Отделе тайн и выслушивать их многословные восторги в её адрес – еще более фальшивые, чем те, что выдает из себя несносная любимица отца. Поддакивать, одобряя действия нового министра магии; демонстрировать интерес при обсуждении чьего-либо платья или какой-то несчастной памятной даты... Утешало лишь то, что ей, как молодой героине Британского магического сообщества, исправно подавали полагающийся ей по заслугам огневиски. Первый стакан она брала с опаской, по привычке пытаясь глазами отыскать отца – а он, как обычно, был занят. Общался с лордом и леди Фоули и не обращал никакого внимания на дочь, притащенную им сюда словно вещицу на всеобщее «восхищение»; нахлынувшая на Дафну обида заставила ту опустошить стакан залпом, к шоку подавшей угощение служанки – и немедленно запросить ещё. Раз уж ей приходится присутствовать на этом празднике жизни для богатых и привилегированных, раз она по-прежнему должна исполнять обязанности дочери Сибуса Гринграсса, то она будет соответствовать общему, крайне низкому, уровню собравшихся. Как ей сказал отец, это собрание проводится леди Фоули в честь «юных героев» Британии – и из всех шестерых «героев», переживших ту битву, позвали только ту, что имела правильную фамилию. Но даже к ней не проявляли ни то чтобы уважения или почтения, но даже банального интереса: очень быстро Дафна поняла, что на самом деле леди Фоули нужен был её отец, а она идёт лишь в довесок к нему. И, нужно признаться, что свобода от ответственности в этот момент ей пришлась по вкусу Можно и напиться в углу несчастного пиршественного зала – никакого вреда не будет. Она впервые со дня битвы в Отделе тайн получила возможность облегчить душу и не собиралась её упускать. Час сменялся часом, стакан шел за стаканом, и постепенно Дафне жизнь уже и не казалась настолько отвратительной. Алкоголь послушно делал свое дело: ложное чувство блаженства, притворное равнодушие и хрупкое спокойствие он принес исправно. В один момент, казалось, наступил тот самый момент и Гринграсс почувствовала долгожданную слабость в ногах; скоро всё закончится. Но здесь инициативу проявила какая-то случайная служанка: подала почетной гостье стул и едва ли не насильно влила в её рот специальное зелье, снимающее «нежелательные» последствия опьянения. Черт! И вот кто просил ее вмешиваться? Дафна хотела со всей силы обрушиться на паркетный пол, и тем самым вызвать на себя отцовскую реакцию: пусть он ее обругает, поучит жизни... Обратит на нее внимание! Зато к ней подошёл, незванным и нежданным, другой волшебник в приличном возрасте, с гривой серебряных волос и в парадной мантии старшего зельевара, всем видом пытающийся показать свою значимость, свое богатство и свое влияние. То был Тристан Коллингвуд, глава небольшой, но амбициозной и перспективной гильдии зельеваров под Лидсом, в свое время получивший от Гринграсса и финансирование, и покровительство; теперь он почуял возможность сблизиться с семьей патрона и решился попытать удачи в личной беседе с уязвимой из-за обильных возлияний Дафной. – Молодая леди, как вы себя чувствуете? – Самым своим вежливым тоном осведомился Тристан. – Благодарю-благодарю, мистер Коллингвуд. – Пробубнила Дафна, пытаясь показаться пьяной в доску; хоть бы зельевар догадался позвать отца! – Нормальная я. – А я в вас-то и не сомневался. Вы у лорда Сибуса девушка крепкая, сильная и талантливая! Знаете, Дафна, у этих магглов порой бывают прелюбопытные идеи. – Затараторил Тристан, довольный возможностью покрасоваться перед старшей дочерью патрона. Авось она и отметит перед своим отцом его начитанность, образованность и верность; ведь его сыну совсем скоро потребуется подходящая невеста... – Вот взять, например, их Дарвина. Как он говорил – выживает в борьбе за существование сильнейший! Ведь потому-то вы и выжили в Отделе тайн, смогли победить Пожирателей да вернуться домой без единой царапины! А вот эта ваша знакомая с Гриффиндора, которая магглорожденная была, оказалась негодной к настоящему-то магическому делу. Ишь что маггла удумала: в боевой-то магии соревноваться с такими как вы, подлинными волшебниками. Неудивительно, что настолько глупая девчонка и погибла там бесславно... Дафна моментально проснулась: будто после ледяного душа спало блаженное оцепенение, наведенное было на нее алкоголем. Значит, вот как? Значит, Гермиона, её лучшая подруга, её покойная подруга, была слабой? Глупой и неспособной? Недостойной выживания? «С такими как вы» – это намек на то, что гнилые лордики-Пожиратели ближе к ней, чем её погибшая подруга? «Бесславно»? А что этот жалкий, пресмыкающийся перед ее отцом торгаш знает об отваге, чести или доблести? Чаша терпения ненавидящей притворство и фальшь Дафны наконец-то переполнилась; равнодушная и презрительная апатия сменились гневом, гнев же громогласно призвал к решительному действию. – Мистер Коллингвуд, – настолько ласково, насколько она могла, Дафна обратилась к колдуну, – могу ли я вас попросить о небольшой услуге? – Чего будет угодно! – Пожалуйста, найдите нам бутылочку огневиски. Разопьем вдвоем, обсудим этого вашего Дарвина... Только прошу, принесите бутылку сами; устала смотреть на бессмысленные рожи местных служанок. Дальнейшее заняло очень мало времени и больше всего походило на какой-нибудь маггловский комедийный «фильм» – на те уморительно смешные движущиеся картинки, что Дафна однажды видела в доме у Гермионы. Довольный собой Тристан вернулся к Дафне с бутылкой и двумя стаканами, убедившись при этом, что его патрон занят беседой на другом конце пиршественного зала; и Дафна настояла на желании самостоятельно распоряжаться напитками, полностью покорив главу лидских зельеваров... За секунду до того, как обрушить на его серебряноволосую голову полную бутылку элитного напитка; звук разбивающейся бутылки предсказуемо привлек всеобщее внимание, а зрелище падающего на пол Коллингвуда поразило все уважаемое собрание. Их дал Дафне жизненно необходимую пару секунд для совершения задуманного побега: она молнией выбежала из зала, добралась до каминов и спустя несколько мгновений оказалась в прихожей родного мэнора. Дом. Она дома. Она сбежала с торжества, поддавшись искреннему, но от того не менее глупому порыву; как будто этот удар способен вернуть Гермиону с того света, или, на худой конец, заставить кого-то поменять своё мнение о ней. Её мертвой подруге от случившегося не холодно и не жарко; зато вот отцу придется разбираться с проблемами, созданными собственной дочерью на абсолютно пустом месте. Так ей говорил рассудок; сердце же услужливо напоминало о дне похорон Гермионы. Она, Гарри, Рон, Невилл, Джинни и Луна пришли проститься со своей подругой; добирались до церкви в полном, единодушном, непривычном молчании. Как только Дафна увидела горюющего Реджинальда и безутешную Джун Грейнджеров, безжалостная память тут же напомнила ей о словах: «во всей магической Британии нет места безопаснее, чем рядом с Гарри» – о её словах, сказанных этим самым родителям в их доме на Рождество. Ей тотчас же стало дурно, ноги стали ватными, а на глаза навернулись слезы; остаток похоронной церемонии она помнила сквозь туманную пелену. Священник отчитал короткую проповедь, родители поблагодарили пришедших проститься с Гермионой друзей за их участие, Гарри вроде что-то им сказал в ответ; она не расслышала этих слов. Проплакала всю церемонию, сквозь слезы простилась с друзьями, закатила истерику по возвращении домой и была отослана отцом вместе с сестрой к родственнице в Уэльс. Там ей казалось, что забота тактичной и смышленой женщины и тихое уединение помогли, что она забыла и отпустила прошедшее; сегодняшний вечер доказал наивность такого самообмана. Пожалуй, всё правильно она сделала. Тристан полностью заслужил возмездия за свои слова; Гермиона заслужила, чтобы кто-то вступился за неё; наконец, она заслужила свободу возможность выпустить всё, что накопилось в ней за это долгое время. Медленно и устало поднимаясь в свою комнату, Дафна пыталась рассуждать о перспективах. Примерно через полчаса отец вернется с приема, сорванного ею по полной глупости; полчаса ему хватит для разрешения внезапного конфликта. Затем он сам прибудет домой, придет к ней в комнату и выскажет всё, что думает о ней. Глупой, наивной девчонке, которая в угоду собственных эгоистичных желаний готова обострить семейные отношения с нужным союзником, показать отца и саму себя в дурном свете... А впрочем – все к лучшему; по крайней мере, так решила Дафна, бросившись на кровать лицом вниз и обняв мягкую подушку. Пусть папа вернется и пусть выскажет ей всё, что она заслужила. Пусть поговорит с ней хотя бы так. Совершенно внезапно раздался скрип открывающейся двери. «Неужели отец вернулся так быстро»? – Подумала Дафна и повернулась заплаканным лицом к двери... Она. Отцовская прихлебательница, их с Асторией бывшая гувернантка и нынешняя домоправительница, Джейн Уимпер собственной персоной; переход Дафны от душевной тягости к робкой надежде, а от неё к ярости оказался стремительным и поспешным. – Пошла прочь. – Никаких полагающихся «Я не желаю тебя видеть» или формальных «Нет времени»; Дафна устала от притворства и, под влиянием выпитого, испытанного и обдуманного решила быть предельно откровенной. – Пошла отсюда. Та, к удивлению Дафны, не послушалась её прямого и однозначного приказа, скорее напротив; Джейн сделала шаг вперед и твердой рукой закрыла за собой дверь, явно не собираясь покидать чужую спальню. – Дафна, что случилось? – Стоило ей произнести эту внешне невинную фразу своим якобы-озабоченным голоском, как Дафне все стало ясно. Эта потаскуха учуяла, что дочь хозяина вернулась. Что она вернулась одна и раньше положенного; возможно, она услышала её всхлипы и стоны. И вот, несносная гадина решила снова поиграть в «заботливую мамашу» – но, черт, неудачное время она выбрала для таких грошовых представлений! Чувствуя, как гнев и ненависть подступают к ее горлу, Дафна продолжила говорить. – Я только что велела тебе убраться с глаз моих. Или ты успела оглохнуть, пока нас с отцом здесь не было? Ведь вроде еще утром ты отлично слышала отцовский колокольчик, нет? – Та сделала еще один шаг; и это стало последней каплей в чаше терпения старшей дочери лорда Сибуса. Резким движением Дафна оторвалась от кровати; уперлась полным ненависти взором в Джейн и сорвалась на истошный крик, едва выговаривая слова. – А может, привыкнув к колокольчику, перестала понимать нормальные слова? Впрочем, понимаю: ты никогда не была особо умной или талантливой, вот и пришлось по молодости устраиваться служанкой – ничего больше не умея и не зная! И уже здесь папа научил тебя... Научил тебя чему-то полезному для него самого! Если Дафна и надеялась, что поток оскорблений заставит Джейн отступить – её расчет полностью провалился. Ничем не предавая своих эмоций, служанка и любовница Гринграсса-старшего подошла ещё ближе к Дафне; самый вид ненавистной отцовской фаворитки выводил девушку из себя, а упрямство и непоколебимость той лишь подливали масла в пылающий пожар. – Что, думаешь я не знаю об этом? Весь особняк знает! Интересно, а чего моему отцу от тебя сегодня захотелось? Как ты его сегодня «обслужила»? Ртом, небось? Потому-то такая молчаливая? А возразить-то и нечего, да? Тут месяц за окном кончается, кому-то жалование должны выдать; вот ты и постаралась на славу. И что тебе принесет это утро: новенький дамский роман для таких же глупых клуш, как ты? А может, чего подороже, если папа остался доволен твоим языком? Уверена, ты на славу сегодня постаралась; может он и на камешек-другой расщедрится – ведь поэтому ты к нему и присосалась, да? Джейн не разворачивалась, не ругалась, не плакала и не спорила: она никак не реагировала на слова Дафны, которые все больше и больше напоминали обычную истерику. Дочь лорда Сибуса заплакала, ее голос становился все тише и тише, а говорила она сквозь хлюпающий нос и уже не смотрела на презираемую служанку; могло показаться, что теперь она не пытается кого-то постороннего прогнать из комнаты, но просто озвучивает внутренний монолог. – Каким-то трюком, какой-то подлостью ты смогла заставить отца забыть о нашей маме, о его жене; со мной это не пройдет! Ты не жена моему папе и уж точно не мать ни мне, ни Астории; ты глупая потаскуха, по счастливой для себя случайности не продающая себя в Лютном переулке, а живущая под нашей крышей. – Неожиданно для себя, Дафна почувствовала слабость: ей пришлось упереться руками в кровать, опустить вниз голову и сбиться на шепот. – Хорошо! Пусть отец веселится! Пусть еще поплюет на мамину могилу раз ему угодно – но я себя обдурить не дам. Не смей разыгрывать из себя заботливую мамочку, ты, мерзкая шлюха... Уязвленная девушка не смогла продолжить свою речь, полную горечи и престарелых обид; Джейн, наконец-то оказавшаяся рядом с господской дочкой, крепко ухватила ту за плечи и прижала к своей груди, не говоря ни слова. Тут бы Дафне закричать погромче да начать драться, вырываться из лицемерной хватки ненавистной ей женщины – но, внезапно для самой себя, она ощутила тепло. Приятное тепло да по всему телу; оказалось, объятия Джейн Уимпер тоже могут расслаблять, успокаивать, снимать напряжение и тревогу. Более того: Джейн держала дочь Сибуса в своих руках, пока та рыдала. Лишь когда Дафна облегчила душу служанка уложила ту обратно на кровать; и вот теперь, снова обнимая подушку, девушка испытала настоящее облегчение. – Расскажи мне, пожалуйста, всё что случилось. – Джейн попросила её так, будто не было ни оскорблений, ни истошных воплей. Дафна снова подняла на нее глаза; и нет, Уимпер не шутила и не издевалась над ней, а была искренне обеспокоена. Тогда пробудился беспощадный и всевидящий голос совести, предположивший, что она перебрала с желчью в своих высказываниях. Пытаясь сбежать от него, Дафна закрыла глаза и приступила к рассказу, не глядя на единственную слушательницу. Дафна сбивчивым, неровным голосом пересказала ей все произошедшее на приеме: то, как отец оставил ее один на один с остальными гостями, как те достали ее вопросами, как к ней подошел Коллингвуд и начал читать лекцию о своих взглядах на теорию естественного отбора – и,разумеется, как она «отблагодарила» того за «приятную» компанию на вечер. Отдельно и даже с вызовом отметила, что Тристан сам заслужил такого потчевания и что она ни о чем не жалеет и ни в чем не сомневается; она защитила честь покойной подруги и повторила бы все еще раз. Гринграсс не смогла бы объяснить, почему же она решила открыть душу женщине, только что ею самой заклейменной шлюхой и потаскухой – и, тем не менее, она поведала ей всё, не упуская никакой детали. – И поделом ему. – Одобрила решение Дафны Джейн, продолжая аккуратно, любовно перебирать её золотистые локоны. – Коллингвуд сам напрашивался, и ты правильно всё сделала. Где-то глубоко в сердце Дафны теплилась надежда, что любовница отца попытается оспорить ее решение: укажет на очевидную глупость подобной выходки, призовет к здравому смыслу, погрозит отцовской реакцией – словом, даст еще один повод себя презирать и ненавидеть. Это чаяние разбилось с тем самым треском, с каким бутылка огневиски встретила голову Коллингвуда; последнее оружие выпало из рук старшей дочери Сибуса Гринграсса. Впервые за очень долгое время она задала самой себе вопрос: а действительно ли Джейн Уимпер заслуживает всей той ненависти, всего того презрения, которыми она ее только что окатила? Может ли отец так серьезно ошибаться в людях? Неужели он прав, а ошибается именно она?.. – Тебе нужно попить чаю, Дафна. – Прервала рассуждения Дафны Джейн, поднявшись с кровати и легким движением палочки избавив свое платье от следов слез. – Полезно для нервов. Сейчас она уйдет; нужный момент будет потерян. Она должна это сказать, и должна это сказать сейчас, как бы горько не было. – Джейн, я... Я... Пожалуйста, прости меня. – Никаких жалких дешевых, уничтожающих всю ценность признания, оправданий в духе «я перепила»; если Сибус чему-то и научил свою дочь, так это умению честно и искренне признаваться в совершенных ошибках. – Прости. – Всё хорошо, Дафна. Всё хорошо. – Джейн тихо улыбнулась лежащей на кровати девушке, после чего продолжила громче и официальнее. – Чай вам подать сюда или?... – Сюда, пожалуйста. *** – Сюда, пожалуйста, Гарри! – Раздался голос Флёр с кухни. – Иди давай, кофе уже готов. Этот добродушный призыв, донесшийся до гостя из-за тонкой стены, пробудил его из состояния легкого оцепенения; а Гарри Поттеру было чему удивляться, и отнюдь не только новому для себя окружению. Конечно, съемная однокомнатная квартирка на Косом переулке не идет ни в какое сравнение ни с особняком на Гриммо, ни, тем более, с полноценными и самодостаточными поместьями британской аристократии. Те роскошные и помпезные дома строились семьями на протяжении нескольких поколений и поддерживались их же усилиями в образцовом порядке, так что они становились не просто жилым помещением, но настоящим предметом роскоши. Этим же домом в Косом Переулке владели гоблины банка Гринготтс и, будучи гоблинами, распилили его на множество каморок, громогласно нарекли их квартирами и принялись по «льготным ценам» сдавать собственным работникам-людям и остальным нуждающимся – перед теми уже не ломая комедию «скидок» и «выгодных предложений». Тут все было попроще да подешевле: никаких броских ювелирных украшений, глупых портретов или подделок под пейзажи, а уют полностью зависел от усилий съемщика... Но не резкая смена декораций вызвала у посетителя шок, а поведение принимающей его француженки. Она была рада его видеть: по крайней мере, так ему показалось. Пусть он пришел сюда в мантии не первой свежести, усталым и потрепанным; она встретила его так, будто ничего с Рождества и не изменилось. Приятная и обезоруживающая улыбка на губах Флёр и в её взгляде, приветственное рукопожатие, пара слов обо всем и ни о чем во время подъема по лестнице, приглашение выпить кофе – и всё это без каких-либо категоричных требований, не обсуждаемых приказов, настоятельных советов или длинных поучений. Ему не придется из последних сил драться с аврорами или Пожирателями; запоминать новое архисложное заклятье; выписывать рецепт очередного опасного и токсичного зелья. Здесь его не будут ничему учить и не будут от него ничего требовать; здесь и сейчас он сможет забыть о идущей войне и позволить себе небольшой, но необходимый душевный отдых. Главное – не дать ей повода заговорить про чертов Отдел тайн, не дать разговору прийти к теме войны, жертв и смертей; пусть этот вечер пройдет как в старые-добрые, простые времена. Кухня немногим могла похвастаться: узким окном, выходящим на Косой переулок, чистотой и опрятностью... И, конечно же, гостеприимной, радушной хозяйкой; Флёр с готовностью бы уступила гостю кресло, не вырази он твердо и ясно намерения остаться на самом простом стуле. Раз он решил отдыхать от новой жизни, так он будет от неё отдыхать, в том числе и от приевшейся роскоши вражеских поместий и орденских особняков, в которых приходится проводить немало времени по долгу службы. Гарри успел только разок хлебнуть своего кофе, как Флёр с самым своим заговорщицким видом отошла в спальню и вернулась оттуда походкой победительницы с небольшой серебряно-зеленой коробочкой в руках. – С твоим шестнадцатилетием! – Вручая подарок, Флёр наклонилась к сидящему на стуле гостю и поцеловала того в лоб. Нельзя было сказать определенно, что больше удивило Гарри в этот миг: полученный им от Флёр подарок на прошедший мимо него день рождения, этот приятный, заботливый поцелуй... Или само внимание к его скромной персоне? Человеческое внимание, порожденное не корыстным желанием его, Гарри Поттера, использовать в своих целях, а простым и понятным стремлением сделать другу приятно? Гарри очень быстро раскрыл подарок: основным его содержимым оказались французские сладости на любой вкус и цвет. Белый шоколад, черный шоколад, засахаренные бобы и орехи, лимоны и прочие угощения в красивых разноцветных упаковках... Кто-то назвал бы такой подарок излишне детским, наивным и глупым; Гарри же был искренне рад такому угощению. Давно он не получал «наивных» подарков, не имеющих практической ценности и потому особенно дорогих ему в данный момент. – Весь подарок я собирала сама. Обходила пол-Парижа в поисках нормальной кондитерской лавки... – А пока Флёр объясняла разницу между парижскими и орлеанскими производителями сластей, взор Гарри упал на «безбилетника»: как оказалось, посреди засахаренных бобов, белого шоколада и орешков затаился кусочек бумаги... И на нем чья-то несмелая и неопытная рука попыталась изобразить Гарри Поттера в анфас. Начинающий художник, кажется, сам смутно догадывался, насколько приблизительным и сомнительным в итоге получился портрет: ведь он, а точнее говоря, она, осознала необходимость добавить снимающую все вопросы подпись под него. У него, разумеется, имелось готовое объяснение – но смеха в груди он не удержал. Заметив шок на лице Флёр, Гарри поспешил исчерпать инцидент; он не собирался оскорблять подругу в её лучших чувствах. – А этот шедевр французской живописи тоже твоих рук дело? – Хихикнув под нос, Гарри протянул свой портрет Флёр. Той хватило и секунды, чтобы всё понять. – Габриэль! Эта мелкая, несносная... – Флёр было вскипела, но при виде Гарриной улыбки рассмеялась, оборачивая всё в удачную шутку. – Ах, хороша. Умудрилась таки просунуть свою подделку под моим носом. – Большое тебе спасибо за подарок! – Гарри поблагодарил девушку и поспешил раскрыть упаковку белого шоколада. – Предлагаю употребить его в дело... И, пожалуйста, верни мне мой портрет. Да, спасибо... – Ты в таком восторге от работы Габриэли? – Когда стану министром магии – я велю его повесить в своем кабинете. – Они вдвоем вволю посмеялись, после чего приступили к ужину. – Да уж, Гарри, поскорей бы ты стал министром. – Поддержала эту тему Флёр. – Ты бы смог навести порядок в этом проклятом Гринготтсе. Вот совсем недавно был у нас случай: приходит ведьма в поношенной мантии просить ссуду для покупки школьных принадлежностей, так эти заставили её бегать по всем этажам и коридорам, ждать в очередях... Хотя эта ссуда относится к стандартным и оформляется за десять несчастных минут! – Уроды. – Уже не совсем в шутку отозвался на эту историю Гарри. – Сжечь бы их поганый банк к чертовой матери. – Мечтательно прикрыв глаза, сказала сотрудница поганого банка. – И с ними заодно... – А наши разговоры здесь точно никто не слышит? – Поинтересовался Гарри, отправляя в рот очередной орешек. – Как бы у тебя на работе не возникло проблем; гоблины-то мстительные сволочи. – Умоляю тебя, Гарри, я не наивная первокурсница. – Преувеличенный вздох по ту сторону стола. – Вся квартира надежно защищена моими собственными чарами... Кофе и сладости хороши и сами по себе, но добрая компания, шутливые разговоры о житейских мелочах и отсутствие необходимости бежать куда-то и делать что-то сразу после трапезы однозначно добавляют ужину очарования. Давно Гарри не проводил времени вот так: беззаботно да весело. Хорошо было забыться и почувствовать себя простым парнем в гостях у хорошей подруги. Хотя бы на этот вечер. – Знаешь, Гарри, я бы хотела рассказать тебе нечто очень, очень важное. – Неожиданно поменяла тему Флёр, отставляя в сторону свою чашку с кофе. – Я только вчера вернулась из Франции, где мы праздновали мой девятнадцатый день рождения. – Я и не знал... – Год переписки с Флёр, а он ни разу не спросил о её дне рождении. А если и спросил как-то, то уже успел позабыть после всего случившегося. Он мало того что не знал об этой дате, так еще и пришел сюда с пустыми руками; а ведь Флёр о нем помнила и подготовилась... Гарри помялся из-за испытанной неловкости, но решил всё-таки поддержать тему. – И как оно прошло? – Мы с родителями гуляли по паркам, по лесам, купались, обошли всех родственников. Они так любезно пытались отвлечь меня от моих тягостных мыслей... – От каких ещё мыслей? – Её собеседник захотел уточнить. – Если это по работе, то... – Нет, Гарри, нет; моя паскудная работенка к этим мыслям никакого отношения не имеет. Видишь ли... – Собравшись с силами, Флёр решила договорить свою мысль до конца. – Как до меня дошли новости про случившееся в Отделе тайн, я не могла найти себе места. Твои слова о жертвах и разрушениях оказались правдой, Гарри; всё, что ты мне говорил на Рождество – всё это правда. И это значит, я не могу трусливо отсиживаться за чужими спинами. Раз я теперь взрослая ведьма, то настала пора принимать самостоятельные решения в этой жизни. «Начинается» – подумалось Гарри; его хорошее настроение стремительно улетучилось. Сейчас его попросят рассказать, как было на самом деле; начнут жалеть и сопереживать утрате... Но Флёр умудрилась снова его удивить: её вывод из этой маленькой речи попросту потряс его. – В своё время, Гарри, ты спас меня с сестрой – хотя не должен был этого делать. И я думаю, что настала пора мне расплатиться по этому долгу; я хочу помочь тебе и тем волшебникам, кто борется с Ним и его слугами. – Теперь она внимательно ожидала его реакции. И лучше бы она действительно поинтересовалась Отделом тайн: к такому повороту событий он был бы готов. Но это известие нанесло удар под дых; вот уж такого он точно не ожидал. – Нет, Флёр. Абсолютно исключено. – Гарри заговорил с ней своим самым суровым тоном, не терпящим пререканий или сомнений. – Это не твоя война, и лучше тебе в нее не лезть. – Почему? – Это – настоящая война, Флёр. – Гарри захотел попробовать логический подход в начинающемся споре: не криком или угрозами, а аргументами доказать свою точку зрения. – Война, которая далеко от твоего дома; которая не коснется Франции. Ты всегда можешь вернуться домой, оставить чужих тебе людей позади... – Не чужих! – Категорично возразила девушка; Гарри пришлось признаться, что так она с ним еще ни разу не говорила. – Ты мне не чужой, Гарри. И, если ты не знал, то для волшебника дистанция между Францией и Англией словно не существует – война может оказаться у моего порога в считанные часы. Думаю, на моем месте, ты бы тоже предпочел сражаться подальше от родного очага... Флёр дала куда более серьезный отпор, чем он первоначально рассчитывал. Кажется, он недооценил свою знакомую. Он хорошо знал, что Делакур-старшая серьезно относится к своему «долгу» перед ним, но не мог даже предположить, что она будет настолько решительной в своем стремлении. Но принимать ли её помощь? Мозг моментально заработал: чемпионка Шармбатона, отважная умница и талантливая ведьма может пригодится Ордену. Но стоило Гарри представить её на поле боя, как воображение сыграло с Поттером злобную шутку, подсказав ему несколько иной набор «картин»: убитая Флёр на полу какого-то дома, плененная Флёр в подвале особняка, Флёр, разорванная оборотнем на кровоточащие куски... Нет. Он такого не допустит; он этого не позволит. – Нас ждет война, Флёр, где не будет ничего красивого или элегантного. Зато будет много крови, боли, страданий и мучений. Тебе нечего там делать. – Я, если ты забыл, не просто так была избрана чемпионкой Шармбатона. – Огрызнулась молодая ведьма, на чью больную мозоль Гарри только что со вкусом наступил. – Я знаю кое-что об упорном труде и тяжелых испытаниях! – Седрик был чемпионом Хогвартса! – Крикнул в сердцах Гарри. – Ему это не очень-то помогло на кладбище. Гермиона была умницей и талантливой ведьмой; ей это нисколько не помогло избежать Авады от шлюхи-Лестрейндж. – Но ты-то жив, Гарри. – Возразила ему Флёр, понизив голос. – Ты жив, ты цел, ты вместе с Дамблдором победил Его; значит, не все должны умирать на войне, кто-то с неё и возвращается.. – Я цел? Я победил Реддла? – Гарри не сдержал хохота. Во как работают профессорская иллюзия да немецкая пресса: Господи, во что только не поверят люди! – Это где ты такую брехню вычитала? В «Пророке»? Побольше его читай и поверишь, что мы войну выиграли! А хочешь посмотреть на правду? – Да. Гость достал свою волшебную палочку и «приспустил» иллюзию наставника: через две минуты, как он раньше проверял, она вернется на свое место – но и простого проявления должно хватить с избытком. Уродливый шрам на половину его лица теперь прямо перед Флёр; она должна его внимательно разглядеть и сделать все подобающие для себя выводы! Ведь неспроста профессор Дамблдор решил скрывать его новый облик от всего мира; директор точно знает, что подобный кошмар отвернет кого угодно от его подопечного; вот сейчас француженка всё и поймет, раскается в своем глупом желании жертвовать жизнью на его войне... Или нет? – И ты... И ты действительно думал, что, увидев... Это... Я просто побегу прочь? – Её голос вздрогнул, а лицо побледнело. Темно-синие глаза внимательно изучали лицо дорогого друга, но Гарри не видел в них ни испуга, ни паники; только человечное сострадание, сопереживание чужому горю и чужой боли. – Что я закричу, зарыдаю и побегу под мамину мантию? Оставлю тебя и откажусь от нашей дружбы, от своих обязательств? Как же ты меня плохо знаешь, Гарри... – Флёр, пойми ты уже наконец. – Ошибочность его предсказания только вывела Гарри из себя: он должен был быть прав! Он должен был убедить подругу не соваться в его войну; он заставит её послушать себя! – Нет у тебя никаких «обязательств» перед мной. Зато у тебя есть обязательства перед отцом, матерью и сестрой; возвращайся к ним, найди себе достойного мужа и живи тихой, спокойной, мирной жизнью. Ты ее заслуживаешь, в конце концов. – Не понимаю, Гарри. Не понимаю. – Сухо, но четко ответила Флёр, все еще рассматривая шрам, начавший уже исчезать под покровом мастерски наложенной иллюзии. Тон ведьмы давал понять, что она считает дискуссию закрытой и не собирается к ней возвращается; все попытки Гарри достучаться до неё позорно провалились. Тогда волшебник решил откланяться. После всего высказанного, после всех обидных слов и намеков, он не может дольше задерживаться в этой квартире; уже достаточно совершил ошибок, пытаясь совершить правильное дело и уберечь Флёр от самой себя. Нахлынувший на Поттера стыд велел ему исчезнуть как можно скорее; и он поддался этому позыву. – Спасибо за ужин. Спасибо за подарок. Спасибо за компанию. – Сказал Гарри, поднявшись со стула и быстрым шагом направляясь к выходу, оставляя за своей спиной хозяйку квартиры. Уже у самой двери, даже не оборачиваясь, он высказал свое напутствие. – Я потерял Гермиону в Отделе тайн. Я не хочу хоронить еще кого-то. Уже выйдя из дома на сам Переулок, Гарри нащупал в кармане мантии рисунок маленькой Габриэль. Какой-то его части захотелось выбросить эту несчастную и жалкую карикатуру куда подальше; ну какой прок от этой наивной, отвратно исполненной и попросту глупой девчачий мазни? Простое издевательство, в самом деле! Но затем он зашагал прочь с улицы, оставив подарок на его законном месте; полезно будет помнить, что кто-то в этом мире еще ему благодарен.