Жизнь и деяния Гарри Поттера

Всё в этой жизни рано или поздно заканчивается – и Слизнорт наконец–то отпустил шестикурсников с занятия. Оно, казалось, тянулось целую вечность: так долго слизеринцы и когтевранцы изучали рецепт приготовления мази, способной помочь с нанесенными драконом ожогами. Помочь, если, конечно, дракон не обратил несчастного дурака в угольки и прах. Дело пошло бы веселее, позволь зельевар этим несносным заучкам из Лиги отвечать – но безжалостный Гораций велел им молчать и терроризировал остальных учеников. Уизел, Гринграсс, Голдштейн, даже эта... Лавгуд так и порывались ответить, но заслуженный зельевар был непреклонен и не искал простых путей. Он понимал, что клуб имени святого Поттера–то и так всё прекрасно знает, и хотел проставить оценки остальным. Учебное время подошло к концу, и все старшекурсники были предоставлены самим себе. Большая их часть двинулась в Хогсмид: ранняя весна выдалась теплой и светлой, а усиление Министерской охраны сделало возможным групповые паломничества в этот поселок. Там их ждали бары, кондитерские, прочие развлечения... Они будут смеяться, веселиться и, главное, отдыхать; возможно, сегодня даже несколько парочек сойдутся в Хогсмиде. Другие ученики направились в библиотеку да разошлись по другим уединенным местам – готовиться к выпускным экзаменам. Читать, читать и читать! Они дрожали перед Снейпом и боялись Макгонагалл; уповали на доброту карлика и простодушие того несчастного великана; надеялись провести вокруг пальца Трелони и с отчаянием зубрили даты гоблинских восстаний для Бинса. Ссылались на опыт старших братьев, отцов и других родственников, пытаясь выглядеть как можно более серьезно. Повторяли самые дикие слухи и «надежные» советы по множеству раз, обнадеживали друг друга и, как могли, боролись с растущим страхом. И что они могут знать о страхе? Драко, первым из всех учеников, собрал вещи в сумку, пробурчал что–то несвязное на прощание Слизнорту и поспешил удалиться из класса. В одиночестве, разумеется. Никто не подошел к нему, никто не заговорил с ним – и к лучшему. Он был совершенно не в настроении общаться с людьми; потому слизеринец рывком добрался до ближайшего поворота и остановился за углом, надеясь пропустить вперед себя всю остальную толпу. Пусть пройдут мимо; им, в отличии от него, есть куда идти и куда спешить. Но тут позади послышались громкие, даже раскатистые голоса. – Этот урок был бесполезным. Как и обычно, черт возьми. – Это ворчит старшая Гринграсс. Такая прекрасная внешность, такой отвратительный характер... – Мы про эту несчастную мазь всё прочитали ещё три месяца назад, но вновь потратили на неё время! – Ты просто злишься на старика, – голос Уизела Драко признал бы из тысячи, – что он решил не слушать тебя. – А вот и нет! Я злюсь, но только потому, что мы могли бы потратить это время на изучение чего–то стоящего. Чего–то боевого, например! – По–моему и остальным надо дать шанс разобраться в приготовлении мазей. Да и повторение – мать учения. – Только Дурочке и мог принадлежать этот отстраненный, тихий голосок. Её вообще не должно было быть на занятиях шестого курса, но Слизнорт разрешил ей, участнице его клуба, в порядке исключения ходить с остальными лиговцами и заниматься по их программе. Моргана, даже здесь он от неё не уйдет... – А этот состав, способный побороться с драконьим пламенем, поможет и против ожогов попроще. – Практика лишней не бывает, но я бы и в самом деле предпочел что–то более полезное. – Должно быть, это подал голос заучка Голдштейн. И что такого миролюбивого книгочея притянуло в эту шайку? – Например, на изучение магических ядов. Очень ведь полезная штука, если призадуматься. А может, и не такой Голдштейн миролюбивый на самом деле. Ведь он ничего о нем толком не знает. О ком–то он что–то вообще знает?.. Голоса всё приближались, и Драко понял, что они идут по тому же коридору, где раньше прошел он. Что скоро они поравняются с ним, заметят его; чего доброго, начнут приставать к нему. Дафна зла как сама ведьма Моргана, ей нужно сорваться, остальные против не будут. Никого поблизости нет, а с ними под руку идёт Дурочка. Той не за что его любить, её дружки сейчас в большой силе и им нечего бояться... Драко не дурак, он прекрасно понимает, из–за чего в прошлом году оказался в больничном крыле – а ведь тогда в школе была Жаба, тогда его отец был на коне; теперь их ничто не удержит от расправы. Сам отпора он не даст, можно и не пытаться. Оставалось только понадеяться про себя, что они как можно скорее перейдут от слов к делу. Может, отправят его вновь к этой дурехе Помфри, он хоть отдохнет там от опостылевшей, нестерпимой рутины школьной жизни. Однако Драко ошибался – снова, как с горечью он подумал про себя. Группка лигистов в самом деле поравнялась с ним... И прошла мимо, разговаривая о пользе ядов в деле устранения врагов. Они просто миновали его, как обходят лужу на Косом Переулке; никто не посмотрел в его сторону, даже Дурочка не оглянулась, полностью поглощенная своими мыслями. Гнарлы и мозгошмыги её беспокоили больше, чем он! Ни удара, ни насмешки, ни даже грозного взгляда ни от кого из них он не получил... Раньше они, увидев его, прекратили бы свои разговоры о войне. Раньше они и не посмели бы болтать о подобном в коридорах школы! Раньше им задали бы достойную трепку за подобное... А теперь лигисты, довольные, веселые и дружные, идут вперед так, будто его, Драко, и нет совсем. Будто он не живой человек, не их враг, а простой и бездушный манекен. Будто и не живет он, Драко Малфой на свете... И тут в голову слизеринца вернулась поселившаяся там несколько месяцев назад догадка. Мерзкая, противная... И справедливая. «А живешь ли ты на самом деле». Ведь сейчас он получил очередное доказательство в пользу отрицательного ответа. Нет, не живет, поскольку даже такой старый и страшный враг, как ненавистный Уизел, проходит мимо. Такая противная и гадкая заноза, как Дафна, проходит мимо. И даже униженная, избитая и оплеванная тобой Дурочка беззаботно проходит мимо, задумчиво напевая что–то себе под нос. Казалось бы, уж она–то должна дрожать при его появлении – от страха ли, от злобы ли, – но Лавгуд, как и остальным, было всё равно. И осознание такого отношения к себе ранило особенно больно; почему его в упор не замечают? Ответ он знал. Какое дело живым до пока еще ходячих, но без пяти минут мертвецов? Впрочем, они отнюдь не единственные, кто его игнорирует, кто его не замечает в упор. После Отдела тайн, после летних событий весь бывший цвет Инспекционной дружины разошелся в разные стороны. В чем–то это даже было неплохо – никто не смог привязать Драко к покушению идиота–Крэбба на Гринграсс, чего наверняка многие бы хотели. Он честно признался, что ничего об этом намерении троллеподобного дебила знать не знал, и его отпустили без дальнейших расспросов. Но ведь не только Винсент считался его другом... Между тем Гойл «пропал» из Хогвартса после Рождественских каникул, Паркинсон превратилась в невыносимую истеричку, а Булстроуд с головой ушла в подготовку к экзаменам. Все контакты прекратились и «дружба» пропала сама собой, без каких–либо ссор и чьего–либо внешнего давления. Если они теперь и встречались на занятиях или в коридорах, всё ограничивалось сугубо деловым общением и чинными кивками, не означавшими ровным счетом ничего. Свободное же от занятий время они проводили порознь,занимаясь каждый своим делом. Друзья Драко его покинули при первом серьезном испытании; друзья ненавистного Потти остались с ним на пятом курсе и теперь готовились воевать вместе с ним. Друзья Драко оставались с ним, пока у его отца были влияние и деньги; презренные друзья Потти даже после гибели одной из них не сдавались, не отказывались от борьбы. Дольше стоять на одном месте он не мог; всё вокруг вдруг резко стало противным, неприятным и мерзким. Юноша пошел куда глаза глядят, толком не разбирая дороги перед собой – да и не было разницы, по большему счету, куда направляться. Он хотел только идти, идти и идти, пока не устанет, пока не выбьется из сил. Пока не замолчит этот вездесущий внутренний голосок! Вокруг него проходили парочки, одиночки, целые стайки и группы; львы, соколы, барсуки, змеи всех курсов и возрастов; совсем еще маленькие девочки и мальчики... И никому из них до него нет дела, все к нему подчеркнуто равнодушны. А ведь раньше ему и его компании почти что все ученики уступали дорогу! Раньше он одним своим видом распугивал мелких львят да птенчиков, а теперь ему пришлось на одном из лестничных перелетов пропускать вперед себя проклятую толпу первокурсников с барсучьего факультета. Но даже они его не видели, продолжая беседовать о всяческих пустяках и глупостях. Даже очкарику не было так тяжело: у него даже осенью пятого курса хватало приятелей, хватало друзей и подруг. Было с кем подурачиться, с кем поделиться мыслями, с кем поговорить, наконец. Он никогда не чувствовал такого гнетущего, такого ужасающего одиночества посреди толпы людей, какое приходится сейчас переживать ему, Драко Малфою. Это омерзительное чувство, когда ты, неприкаянный, вынужден бродить по переполненному, но одновременно безлюдному замку ничуть не в гордом, а в обреченном одиночестве. Такого Гарри никогда не испытывал на своей несчастной шкурке! Тот вечно окружен настоящей бандой мерзких прихлебателей, готовых соучаствовать в любой его рискованной авантюре, в любом его опасном преступлении... «Нет, Драко, он был окружен настоящими друзьями. Способными пойти за ним и на бой, и на смерть; друзьями в лучшем смысле этого слова. Мерзкие прихлебатели толпились вокруг другого слизеринца. Возможно даже, что ты его знаешь. Такого красавца с длинными светлыми волосами. Никого не напоминает?». И что он мог сказать этому голосу? Что он запутался? Напуган? Потерялся? На языке вертелось ещё одно страшное признание, но даже самому себе парень не мог его проговорить. Это было просто немыслимо, просто невероятно и невозможно... Раньше, ещё недавно, ещё какой–то жалкий год назад всё было так просто, так понятно. Он был единственным наследником богатого, уважаемого и влиятельного рода, любимым сыном Люциуса и Нарциссы Малфоев, по праву рождения достойный всего что имел – и достойным много большего. Пошёл в школу, где очень даже прилично учился, хотя мог бы и просто отдыхать, благо зарабатывать на жизнь ему не пришлось бы. С раннего детства знал, кто он, и кто все остальные и что они ему в лучшем случае в слуги годятся; соперничал с Потти и Уизелом, конечно, должен же был кто–то их поставить на место... Ах, как всё тогда было легко и ясно! Слизеринец тогда знал, кто он и что ему нужно от жизни, представлял, как он этого добьется и кем в итоге он станет. Наконец–то он добился своей цели. Даже больше того: он устал и умудрился при этом забраться в плохо знакомую себе часть замка. Тут Драко то ли совсем не бывал, то ли давно не гулял, но стены и коридоры всё никак не вспоминались. Оно и к лучшему: здесь, посреди незнакомых комнат и переходов, он и отдохнет. Отдохнет от всего. Здесь он будет сидеть так долго, как только сможет: и пусть ко всем темным тварям катятся школьные уроки, экзамены, домашние задания... Ему нет никакого до них дела. Весь шестой курс он и так проучился кое–как, через раз приходя на урок и через два раза принося наспех выполненную работу. Былые хорошие оценки ушли в прошлое и практически все учителя его ругали за подобное отношение к учебе. Снейп даже пытался ему прочитать злобную, в неподражаемом, авторском стиле, лекцию о важности экзаменов в жизни молодого волшебника и абсолютной необходимости к ним старательно готовиться. А впрочем, а кому какое дело? Ему – уж точно никакого. Он до этих экзаменов скорее всего попросту не доживет. Только угроза отчисления, недвусмысленно обещанного Снейпом, заставила Драко вырваться из оцепенения и умолять о снисхождении. Вот чего–чего, а возвращаться домой ему уж точно не хотелось. Даже ненавистный Хогвартс лучше, даже игнорирующие его лигисты лучше чем то, что творится сейчас дома. Тут, в стенах древнего замка, он может забыться и не думать о подвале особняка, о «гостях» поместья, о падении отца... Нет–нет, он не хочет и не будет вспоминать об этом. Не хочет и не будет! Но как отогнать назойливые воспоминания, если ты обречен на одиночество? Если типичные развлечения простых школьников уже не приносят никакой радости и, главное, не с кем их разделить? Если, читая учебник, газету или даже бульварный роман, строки бегут перед глазами, а разум витает где–то далеко – и отнюдь не в облаках? За этот учебный год он испробовал, кажется, все доступные пути спасения, но так и не нашел действенного средства; идти же к колдомедичке в Больничное крыло он не хотел. Делиться с этой несносной подстилкой директора чем–либо из его переживаний попросту опасно, причем в первую очередь опасно для его мамы. Подставлять её под новые удары с чьей–либо стороны юноша не хотел и не имел права; он должен, обязан заботиться о ней... Иначе просто некому. На самого себя парень практически махнул рукой, имея на это все основания. Темный Лорд крайне недвусмысленно дал понять, что желает смерти Альбуса Дамблдора – и что он, Драко, должен убить директора. Тогда, дескать, будущий владыка Британии сменит гнев на милость и вернет Малфоям своё расположение... И, будь всё проклято, он пытался! Честно пытался! Он полгода метался от одного безумного плана к другому, пытаясь придумать достаточно надежный способ отравления или подобрать правильные проклятия – поскольку никаким иным способом он не добрался бы до директора. Пробраться на кухню замка и отравить еду? Проклясть его дверь? Его кубок? Может, отправить зачарованную нужным образом посылку через Панси, наложив на ту Империус? Никакая идея ему полностью не нравилась, везде он видел множество опасных изъянов. И, тем не менее, из–за страха перед последствиями провала он не рвался их исполнять: угроза была слишком велика... Но любой, даже самый безумный план, разбивался об одно «незначительное» неудобство – Альбуса Дамблдора не было в школе. В этом году он, как назло, практически всё свое время он проводил вне её стен... Или запирался в своем неприступном кабинете. Проникновение в кабинет директора, гарантированно защищенный многими чарами, явно было не по силам Драко. Тут справился бы разве что высокопрофессиональный и опытный взломщик, но явно не ученик шестого курса. И что делать? И как быть? Как справиться с заданием, если оно попросту невыполнимо? Недавно он понял, что Лорд, скорее всего, и не думает, что он исполнит такое поручение. Всё же Лорд должен прекрасно понимать разницу между своим старым врагом и юным учеником. Он просто желает поиздеваться над ними всеми вволю, перед тем как... А вот об этом думать не хотелось совершенно. Возможно, маму всё же пощадят; женщину, аристократку, родную сестру Беллатрисы... Он постарается утешиться этим. Драко беспомощно оглянулся кругом и, естественно, ни одной живой души не встретил. Моргана, сейчас он был бы рад даже «обществу» лигистов: пускай ругаются, пускай издеваются, лишь бы вырвали его из пучины мрачных воспоминаний... Ожидаемо, никакая помощь не пришла – уже в который раз – и единственный наследник древнейшего и почтеннейшего рода вновь мыслями вернулся в недавнее прошлое. И не было там ничего радостного или приятного, как бы он не старался припомнить. С момента ареста отца в Отделе тайн Драко и мать словно оказались в бесконечном кошмаре, что с каждым часом становится только дурней. Налёт чинуш и авроров из Министерства, конфискации, штрафы и унижения. Отпадение от Малфоев практически всей клиентуры, значительная часть которой поспешила сбежать к Гринграссам – тем самым, чья дочь нападала на их законного патрона! Гоблины оказались теми ещё скользкими и ненадежными тварями: они охотно подыграли Скримджеру и помогли тому наложить лапу на средства Малфоев. Небось за немаленький процент! Торгаши и ростовщики проклятые... У матери оставались деньги для жизни и поддержания особняка – про любое политическое влияние, про былую роскошь и прежние праздники пришлось забыть. Да и пускай; желания веселиться ни у него, ни у матери не было. Вмешательство Министерства и общественный позор они, пожалуй, могли бы пережить спокойно. «Чернильники» займутся своими делами, рано или поздно забудут о своем гневе на уважаемый род, а мнение глупых овец не волнует грозных василисков, как повторял его отец раньше. Бывали у семейства Малфоев и раньше плохие времена, его предки с ними справлялись и выходили из испытаний преумножив богатства... Самые тяжелые удары, самые гнусные оскорбления нанесли те, кого Драко раньше считал достойными людьми, соратниками отца в борьбе за чистокровную Британию и примерами для подражания. После катастрофы в Отделе тайн весь былой авторитет, весь прежний вес Люциуса среди Пожирателей испарился словно по злому волшебству; все старые друзья разом отвернулись от двух оставшихся на свободе Малфоев. Сам Темный Лорд разве что не плевался при их появлении у него на глазах, и, с его немого одобрения, подобное отношение переняли остальные. Крауч, Руквуд, командиры наемных банд... И Фенрир, этот кровожадный, устрашающий монстр, этот корень многих маминых кошмаров. Вечно голодный, вечно злобный, вечно воняет псиной и мочой – а при этом ему приходится угождать, его приходится обхаживать. Он сам прекрасно понимает, в каком положении оказались хозяева особняка, и охотно им пользовался для своего удовольствия – ел и пил в три горла, шатался по чужим коридорам... В какой–то момент Малфои оказались, говоря начистоту, заложниками в собственном поместье, лишенные даже сомнительного общества старых слуг – Лорд безжалостно превратил их в безвольных кукол под Империо. Ещё один готовый кошмар на всю оставшуюся недолгую жизнь: знакомые, чем–то даже близкие люди с бессмысленным, застывшим выражением глаз, тупо и механически исполняющие простейшие приказы, а не способные при этом поддержать даже простой беседы. Да, возможно, Лорд запретил своим слугам касаться его матери в каком бы то ни было виде. Но всё держится исключительно на его слове, и если он решит передумать... А сам отец, когда наконец вернулся из Азкабана... И тут остатки внутренних сил покинули юношу. Держать всё в себе ещё дольше он не мог. Копившийся с самого утра ком в горле уже не просился, а настойчиво требовал на выход. Но рыдать посреди школьного коридора? Такого он не мог себе позволить. Нужно успеть найти укрытие, какое угодно убежище на несколько несчастных минут. С этой мыслью Драко ворвался в первую же поддавшуюся его напору дверь, оказавшись посреди заброшенной уборной. Всё ещё плохо соображая, парень направил палочку на дверь и впопыхах наложил на неё чары. Конечно, для опытного чародея, преградой они не станут, но от случайного вторжения уберегут. Теперь–то он может поплакаться вволю и без свидетелей... Однако именно манифестация магии привлекла к нему внимание. С совершенно неожиданной им стороны. – Это кто же ко мне пришел? – Раздался над самым его ухом чей–то противный голос. – Неужели гроза всех девичьих туалетов школы? Уж прости, но ты, наверное, ошибся дверью: мне ты ничего уже не сделаешь. – А... – Он не испугался. Прекрасно знал, что здесь его никто не тронет. Только искренне удивился и поднял вверх голову; там он увидел самого невзрачного призрака на своей памяти. Очкастая, некрасивая девчонка в поношенной мантии и с надрывающимся голоском. – Ты ещё кто? – Миртл. К имени ещё порой добавляют «Плакса», но я не настаиваю. Это как же его сюда занесло? Тут ведь должен быть проход в Тайную комнату? Вроде да... Но какое ему до нее дело? Туда он не проникнет, а здесь с ним даже разговаривают... Пожалуй, надо все–таки представиться. Пусть его собеседница и является давно помершим призраком, но какие–то манеры в нем еще остались. Хотелось на это надеяться. – Я Драко Мал... – Знаю я, кто ты. Все призраки знают, да–да. И знают, за что ты известен. – Девчонка просто невыносима! Неудивительно, что ее убили. – А скажи, а каково самому оказаться отщепенцем? Правда, тебе ещё никто не отрезал волос старыми ножницами... – Замолчи! – Довольно он уже пострадал из–за той глупой истории. Ну да, они слегка побили Дурочку и немного над ней посмеялись. Потом–то они лежали в Больничном крыле и стонали на все лады. И за что? Он вообще–то спас Дурочку в ту ночь! Кто, как не он, запретил Панси и Винсенту её насиловать? Уж точно он заслуживал снисхождения, только извращенный директором мозг Потти и мог всех их уравнять... – Замолчи, глупая дура! – А что иначе? – Съязвила Миртл. Моргана знает, с чего её прозвали Плаксой; сейчас она вела себя как настоящая Задира Миртл. – Ну что ты мне можешь сделать? Меня уже убили, если не заметил. Убили, убили, только чтоб секретик скрыть... И тут она в самом деле всплакнула, упустив инициативу. Ему бы ему плюнуть, развернуться и уйти... Но Драко и забыл, когда в последний раз в Хогвартсе с кем–то говорил дольше минуты. Когда в последний раз разговор не носил делового характера, не был посвящен сугубо учебе и заданиям. Разительная перемена его поразила; и как бы не был ему противен этот призрак, а она признала его существование, в отличии от живых людей. Хоть что–то. Да, никакого понимания и никакого принятия он здесь не получит; но, авось, хотя бы сможет выговориться. Это уже было бы неплохо. Он решил остаться в уборной и поговорить с ней. Попытаться, хотя бы. – Чего ты добиваешься, оскорбляя меня? – Драко попытался перевести острие меча с себя на неё. – Я тебе ничего не могу сделать, это правда, но и ты для меня тоже не опасна. – Оскорбляя? Опасна для тебя? – Улыбка на этом печальном лице смотрелась жутко, если не сказать страшно. – Я и не думала тебя оскорбить. Наоборот: думала тебе станет теплее на душе. Помнится, мне говорили, что ты хвастаешься тем случаем. Хвастался... Неужели эта глупость будет преследовать его и дальше? – Я сделал ошибку, – он словно выплюнул эти три слова из себя, – и сполна за неё заплатил. Хватит вспоминать об этом несчастном случае, а? – Но ведь ты гордился этим? – С достойным лучшего применения упорством продолжала пытать его Плакса. – Рассказывал, как смог справиться с младшекурсницей и победить ту в неравном поединке. И гордился! – Нет, это всё Панси, Крэбб и Гойл! Вот они гордились и задирали носы выше башни Астрономии. – Драко так поспешил переложить вину на чьи–то третьи плечи, что сам было поверил в сказанное. – Я так не опускался, мне хватает чем гордиться и без побед над мелкими дурами. – Чем же, интересно послушать? А если задуматься... Чем он может гордиться? Однажды Гринграсс ему сказала, что все его достоинства взялись исключительно благодаря рождению в правильной семье, что сам по себе он ничего не стоит. Но ведь она, как и обычно, ошибалась? Ведь не могла эта предательница крови знать и говорить правду? Тупо глядя на Миртл, Драко попытался напомнить самому себе о своих собственных достоинствах. Это значило – он не будет вспоминать свое происхождение и фамильное богатство. Тем более от последнего осталось разве что болезненное воспоминание, а в величии и могуществе отца он теперь серьезно сомневался. Нет, если он заговорит о семье, то проклятый призрак тут же поднимет его на смех... Причем в чем–то она будет права. Что же ему оставалось своего, родного? Нужно вспомнить, он обязан вспомнить! Он неплохо держался на метле, но отказался вступать в команду факультета – чтоб не играть в одной команде с ненавистным Потти. Разумеется, за чужаков играть он и не намеревался, а заниматься игрой профессионально было ниже его аристократического достоинства. После пленения отца он и вообще ни разу не садился на метлу, так что навык наверняка покрылся немалым слоем пыли. Раньше он учился... Неплохо, но при этом не был способен сравняться ни с очкариком, ни с его заучкой–подружкой в большинстве предметов. Разве что зельеварение и служило какой–то отдушиной, да и то его результаты в этом году ощутимо ухудшились. Зато лигисты вырвались далеко вперед в изучении ЗОТИ, чар и дуэльной магии; пока Драко был «хорошим мальчиком» и покорно переписывал абзацы за абзацем из чудовищных пособий Фаджа–Амбридж, клуб свидетелей святого Поттера упражнялся в чем–то стоящем и полезном. Да, порой и ему давали уроки «гости» поместья... Если уроками можно было назвать эти продолжительные и болезненные избиения с помощью палочек. Недавно он со всей отчетливостью понимал, что никто из Пожирателей и не хотел его чему–то научить – они просто хотели развлечься и сделать ему больно. Ему, единственному сыну их верного соратника, ему, единственному наследнику благородного рода! Неприятная, непрошеная мысль появилась в его сознании. На какое–то мгновение Драко призадумался, что сделали бы на его месте лигисты, случись им сразиться против Лестрейнджа или того гадкого, улыбчивого капитана наемников. Тоже растянулись бы по полу, как он? Обратились бы в пепел?.. Может, смогли бы их победить и постоять за себя? Нет, нет, и быть такого не может, и попросту нечего об этом думать. Лорд велел беспощадно убивать всех, кто посмел бросить ему вызов в Отделе тайн, и, несомненно, именно такая судьба ожидает их всех. И Поттера, и Уизли, и Гринграсс, и Лонгботтома, и Лавгуд. Ничто этого не изменит. Пытаясь отделаться от этого роя в голове, Драко неуверенным голосом произнес ответ. – Я... Неплохо учусь и я... Не предавал. – Врать и приписывать себе заслуги не хотелось; раз выпала столь редкая возможность выговориться, он хочет ею воспользоваться сполна. И, к искреннему сожалению, больше ему похвалиться было нечем. Хотя... Нет, о своей семье он с этой уродиной разговаривать не будет. Не настолько он ещё сошел с ума, ещё недостаточно низко пал. – Никого не предавал. – Это не достижения, приятель, и нечем тут тебе гордиться. – Заскучавшим голосом произнесла неживая Миртл. – Это так, самые простые и основные требования к хоть сколько–то приличным людям. От вас, школьников, ожидают прилежания; а от живых ожидают верности своим словам. Не впечатляет. А что ему еще сказать? Что он со своими приятелями шатался по коридорам и приставал к слабым? Да–а, много чести и доблести в том, чтобы отнимать у младших конфеты и перья. Что он был лучшим членом Инспекционной дружины и использовал это положение для дешевого самоутверждения? Что он страшной, бессильной завистью завидует Поттеру, своему врагу? Причем завидует по таким простым, даже банальным причинам, как наличие у любимца директора друзей, достойных называться таковыми, и понятных, пусть и невыполнимых, целей в жизни. А ведь, возможно, он мог быть одним из его компании; быть кем–то лучшим, чем он сейчас является. Когда он ошибся? Когда он выбрал не тот поворот? Неужели ещё в начале первого курса, когда попытался открыть Поттеру глаза на его "друга"–Уизела? Или когда обругал ныне покойную Грейнджер? Или когда потребовал справедливого суда над тупым великаном и его опасной тварью? Может, и не было никакого решающего мгновения, судьбоносного выбора, а он оказался здесь, посреди старой уборной и в обществе противной неживой девчонки в результате всей своей жизни? – Знаешь, ску–учно тут с тобой... – Начала было прощаться Плакса, готовясь его оставить и раствориться в ближайшей стене. – Стой! – Неожиданно для самого себя крикнул Драко. К Моргане все приличия и прошлые привычки – ему необходимо хоть с кем–то поговорить! – Не уходи, а? Пожалуйста, не уходи. – Если я скажу остальным, что сам Драко Малфой сказал «пожалуйста» призраку магглорожденной, они мне не поверят. – Как же ему сейчас было всё равно на её происхождение да возможные сплетни! – Но ладно, я останусь. Только... Зачем? – Потому что мне не с кем больше говорить во всей этой проклятой школе. Понимаешь? – Он побудет честным. Хуже от этого ему не станет... – Потому что ты, Миртл, такая же одиночка в этом замке, как я. – Мы разные, Драко. – Неожиданно грустным тоном ответил призрак. – Меня убили без вины, ты же... – Я никого в своей жизни не убивал! – Святая истина. Даже сыворотка правды не опровергнет этих слов. – Это, конечно, очень приятно слышать... – Но новой шпильки не последовало; значит, сейчас она говорила честно. – Но неужели ты действительно хочешь пересказать свою жизнь магглорожденной? – Мне всё равно, кем были твои родители. – Моргана! Отнюдь не лучшее время, чтобы казаться черствым сухарем. А вдруг она обидится и уйдет!? Надо предупредить это... – Прости, если это прозвучало резко. Я хотел сказать, что это неважно. – М? Ещё и извиняешься перед ней? – Недоверчиво переспросила Миртл. – Как неожиданно, как внезапно. Что бы сказал твой отец об этом? – Миртл. Ты можешь говорить что угодно обо мне; вспоминай все мои проступки и указывай на них вволю. Обзывайся, если хочешь, не сдерживайся насчет меня. Но своего отца я обсуждать с тобой не намерен. – Резко, но он не мог иначе. – Ка–ак скажешь. Но что же тогда мы будем обсуждать? – Меня. – И Драко деланно улыбнулся. – Точнее, мое положение. Он был ей искренне благодарен за это согласие. Всё–таки и ей нужен собеседник... Но Плакса наверняка неправильно растолковала причины его просьбы. Небось считает, что Драко взялся своего отца выгораживать из–за оскорбленных сыновьих чувств. Всё было гораздо сложнее. И гораздо хуже. Время от поражения Пожирателей в Министерстве и до побега заключенных из Азкабана казалось Драко худшими месяцами его жизни. Приходилось терпеть страшные оскорбления, черствое равнодушие, невозможные унижения. Порой казалось, что все потеряно и ничто не наладится... Но для юноши тогда спасательным кругом служила надежда на возвращение Люциуса из плена. Он говорил и себе, и матери, и сохранившим сознание слугам, что как только его родитель займет положенное ему место во главе стола, то всё вернется на круги своя. Глава семейства поставит на место распоясовшихся гостей и самодовольных «друзей»; напомнит клиентам об их долге, а соратникам – о чести и порядочности. Выгонит из поместья всех, недостойных там находиться и заставит всех Пожирателей, всю наемную нечисть вновь считаться с фамилией Малфоев. А там и возвращение в фавор Лорда! А там и новые славные победы, новые великолепные достижения – и сладкая месть над всеми выскочками, посмевшими издеваться над ними в момент их случайной слабости. Он повторял эти слова как настоящее заклинание и удивлялся тому, что мама не разделяет его энтузиазма ни на кнат. Тогда он списывал недостаток веры у неё на типично женскую слабость; ведь всем известно, как легко ведьмы поддаются горю и отказываются от борьбы. На Рождество он вернулся домой – вопреки полученному незадолго до него письму Нарциссы. Она как могла пыталась отговорить сына от возвращения; но тот читал «Пророк» каждый день и хорошо знал, что стены темницы рухнули и его отец на свободе вместе с остальными слугами Лорда. Парень пожелал увидеться с родителем и пренебрег таинственными предостережениями матери. Он прибыл в особняк, готовый к разительным переменам. Они там и в самом деле ждали, да вот только совсем в иную сторону. Бледный, худой и дерганный Люциус Малфой нашелся в шкафу материнской спальни; он даже не вышел встречать сына, опасаясь натолкнуться на министерских шпионов и орденских соглядатаев. А в шкафу начинался путь в тайную комнату-убежище, из которой Люциус мог с легкостью сбежать с территории поместья. Их разговор продолжался менее получаса, после чего глава древнейшего и благороднейшего рода поспешил ретироваться обратно в свое надежное укрытие. Потерянный Драко, шатаясь, словно пьяный инфернал, отправился к матушке – и та ему всё объяснила. Да, хозяин особняка вернулся сюда... Но ни одна из надежд Драко на улучшение их незавидного положения не сбылась. Люциус очутился заложником в поместье, не сделав ни единой попытки изменить подобное унизительное положение. Он терпел и покорно сносил всё... И просил домочадцев терпеть вместе с ним, терпеть и не нарываться на проблемы. Те каникулы стали настоящим кошмаром, по сравнению с которым всё пережитое и перенесённое раньше уже не казалось таким страшным. Отец редко выбирался из своего укрытия – а лучше бы не выбирался и совсем, поскольку его новый облик беспощадно бил сыну под дых. Изнуренный, сломленный и униженный, он не походил даже на тень себя прежнего. Куда делись гордая осанка, высоко поднятая голова, надменный взор и уверенная походка? Остались они в Азкабане или... Его порой звали «на собрания», и он на них послушно приходил. Но, по ядовитым словам самодовольного щеголя Корбана Яксли, звали только чтоб посмеяться над ним. Яксли нравилось издеваться над ним и его мамой, и он пользовался абсолютной безнаказанностью в этом деле. Но ещё хуже было сносить взгляды «шутки» смешливого не в меру капитана наемных отбросов, ведь они касались его любимой мамы. Эта сволочь ещё не распускает рук, но за одни эти нахальные взоры надо было бы убить! И, конечно, неспособность, нежелание и неумение Люциуса что–либо сделать серьезно ударили по его сыну... И мнению этого сына об его отце. Человек, на которого он равнялся всю свою жизнь, оказался слабым, нерешительным и попросту трусливым. Тяжело жить на руинах воздушного замка. Особенно если был достаточно глуп, чтоб верить в него всю свою сознательную жизнь. – Ну–у, – заговорила вновь Миртл, – даже не знаю, что насчет тебя еще можно обсудить. Вроде всё и так понятно–ясно. – Я прошу у тебя, Миртл, совета. Если можешь, пожалуйста, подскажи, как мне быть дальше? – Ни привычного гонора, ни старой надменности в голосе не было. Только искренняя просьба о помощи. С непривычки Малфой даже горько пошутил над собой. – Как видишь, я уже второй раз сказал «пожалуйста». – Слышу, а не вижу. – Но на её лице вновь появилась улыбка. Значит, что–то он все же услышит. – На мой взгляд, тебе нужно ответить на один–единственный вопрос. – Это какой? – Ты призрак, Драко, или ты человек? Дай ответ и ты всё поймешь. – Погоди! Я не понимаю... – Всё просто. Бери нож, или там палочку, и покончи с собой здесь и сейчас. Повезет – станешь призраком, как я, и уж тогда... Мы друг другу все уши прожужжим о несправедливости судьбы, о прошлых неудачах, ошибках и провалах. Ведь это у призраков нет ничего за душой, кроме прошлого. – А у людей? – А вот у них, Драко, есть будущее... Если им, конечно, хватает смелости побороться за него как следует. Иначе они, в сущности, те же самые призраки, разве что туалетом пользуются не как жильем. – Думаешь... – Начал было парень, но тут у Плаксы кончилось терпение. – Я не думаю, а говорю: либо убейся, либо сделай что–то, после чего на тебя не так тошно будет смотреть. – И с этими словами его собеседница исчезла в стене уборной. Странное дело, очень странное. Кому расскажешь не поверят; впрочем, некому–то и рассказывать! Вот какой забавный парадокс случился с ним: наследник древнейшего и почтеннейшего... Нет, Драко Малфой беседовал с призраком магглорож... Нет, с Миртл, и та сказала ему пару вроде как очевидных, даже банальных вещей. А что еще ему могла сказать не отличающаяся интеллектом и давным–давно мертвая девчонка? Ведь не рассчитывал же он на какую–то великую мудрость? По большому счету ничего и не произошло; он не узнал ничего нового, с ним не поделились никакой сокровенной тайной. Он несколько минут провел в заброшенной, грязной и сырой уборной, да слушал различные колкости и оскорбления в свой адрес. Но в то же время случилось многое. Впервые за очень долгое время Драко удалось поговорить с кем–то, отвлечься от беспощадного монолога в голове; кто–то признал его существование и напомнил, что он всё ещё живой человек. Точнее, что он может им стать вновь, если хорошо постарается. Медленно, неторопливо перебирая ногами в сторону общежития Слизерина, парень накрепко задумался над последней фразой Миртл. В самом ли деле на него тошно смотреть? Пожалуй, да; он даже не смог несчастному признаку назвать какое–либо стоящее достижение, какое–либо его достоинство... Но в самом ли деле он потерян уже навсегда? Неужели ничего теперь не удастся изменить? Возможно, он еще поборется за свое собственное будущее.